Из книги: «Летописи Запретного леса»
Летопись 11
«Самайн издревле считается праздником мертвых. В ночь Самайна открываются врата, соединяющие мир мертвых с миром живых, и любым нечеловеческим существам дозволено свободно разгуливать по земле. Странное, страшное, невозможное: все может исполниться, все станет явью. Ежели ты слабый маг или обычный человек, велено быть этой ночью в доме и запереть двери на засовы. Путникам не открывать, потому как могут они оказаться не людьми, а тварями неупокоенными. На болота не ходить, и за огнями не следовать. Тому, кто переживет эту ночь, следует славить святых за милость и подносить дары. Те колдуны, что соглашались провести эту ночь в дозоре, защищая люд земной, всегда были в особом почете».
Из дневника Салазара Слизерина: «Тварь есть странное создание. Неупокоенный дух, проникающий в тело умершего, ничего общего с душой самого усопшего не имеющий. Он лишь перенимает на время его оболочку. Пока не удалось выяснить, как можно убить уже мертвое существо. Хорошо, что случается подобное не так часто…»
31 октября, 993 г вблизи от деревни Хог, Варжья лощина, северная граница Запретного леса.
Пламя свечи дрогнуло и погасло. Елена зябко поежилась, плотнее закутавшись в мамину меховую накидку. Она осторожно посмотрела в зазор между ставен и печально вздохнула. Снаружи, от кованых ворот до голой безлиственной опушки, стелилась тьма. Ветер, как лютый зверь, бился в закрытые створки, выл и трепал белье, сохнущее во дворе на веревках. Белые рубахи взлетали в черное небо, молитвенно воздевая пустые рукава, словно взывая к милосердию.
Мама оставила Елену одну, потому как состояла в дозоре каждую ночь Самайна, вместе с профессорами Гриффиндором и Слизерином. Два года назад, когда началось строительство школы для магов, в котором участвовала и мать Елены, они поселились в этом странном доме, на границе леса. Девочка не призналась бы никому, даже себе, как страшно и одиноко ей иногда в этом богом забытом месте.
— Я уже большая, — повторяла Елена, вновь зажигая свечи. — Мне уже двенадцать, и я вполне могу побыть одна.
Она попыталась заняться делом: подмела пол, вытерла пыль и поставила на огонь котелок с мясным рагу. Когда в доме пахнет вкусной едой и горит много свечей, кому есть дело до того, что творится за дверью? Пусть хоть черти пляшут во дворе, и оборотни воют…
Гулкое эхо от стука копыт по мощеной камнем дорожке испугало Елену до полусмерти. Нет, только не это. Мама сказала, никому не открывать! Но в их дом кто-то пожаловал. Кто-то, кто легко смог открыть тяжелый железный засов на воротах.
– Елена, открой, это я.
Папа? Елена бросилась к двери, судорожно пытаясь повернуть щеколду, но та не поддавалась и больно прищемила палец. Это немного отрезвило девочку, заставило усомниться. Папа бросил их два года назад — уехал воевать с викингами и не вернулся — он не знает, где они поселились. Как он нашел их, и почему приехал именно сейчас, в ночь Самайна? И почему он зовет Елену, а не Ровену? Если он искал их, то прежде захотел бы поговорить с женой, а не с дочерью.
— Елена, ты слышишь? Открой отцу, я знаю, что ты дома!
Всадник, кем бы он ни был, спешился и подошел к двери. Голос его теперь слышался четче, яснее. Елена задрожала так, что едва не выронила свечу из руки. Она и раньше побаивалась отца, а теперь, когда это мог быть не он, а проклятая нечисть…
— Простите. Мамы нет дома, и вам следует отложить визит до утра, — звонко сказала она, пытаясь придать голосу уверенности. — Сегодня я не открою дверь никому, ни знакомым, ни незнакомцам.
Отец тихо выругался. Он тяжело дышал, словно до этого скакал галопом.
— Открой, Елена. Я знаю, что мамы нет, успел с ней встретиться в пути. Она сказала, что занята, и попросила дождаться дома. Мне не до шуток сейчас, дочка. Я устал, и…сегодня Самайн. Ты хочешь оставить родного отца на улице в такую ночь? Отдать на растерзание тварям?
Елена не могла допустить подобного. Терзаясь сомнениями, она открыла дверь. Ветер внес на порог землистый сор. В дверях действительно стоял папа, таким, каким она его запомнила: плечистым, высоким, в теплом плаще, застегнутом под горло. Только борода у него раньше была ровно стриженной, а сейчас висела грязными клочьями. Он вошел в дом, и на мгновение Елена вновь испугалась, пожалев о своем решении, но отец обнял ее, чуть приподняв, и поцеловал в щеку сухим поцелуем.
— Дочка. Как ты выросла.
— Папа, но где ты был?! Мы думали, ты погиб или бросил нас, оставшись в чужих краях, — обиженно всхлипнула Елена, освобождаясь от отцовских объятий. — Я ждала так долго.
— Я ждал не меньше, дочка, уж поверь. Ну что, есть в доме еда и горячая вода? — отец скинул плащ на вешалку и прошел по коридору в общую комнату.
Дом был небольшим: пять комнат и кухня. Не чета тому поместью, что они оставили в Эссексе. Мама, оставшись без мужа, больше не желала сидеть дома. Долго она переписывалась с именитыми волшебниками, что-то решала, добивалась, а затем они с мамой, взяв лишь необходимое, уехали в эти глухие места, почти не заселенные людьми.
Воодушевившись, Елена накрыла стол, порадовавшись, что рагу вовремя поспело, согрела воды для умывания. Отец был сам не свой: несмело ходил по гостиной, разглядывая по стенам портреты, и почти не разговаривал. Немного поев, он устало облокотился на спинку скамьи и спросил:
— А что же мама, как поживает? Нашла себе кого-нибудь, пока меня не было?
Елена почувствовала, что жар прилил к щекам. Как он смеет? Мама ждала его, она…
— Нет, отец, мы живем здесь вдвоем. Мама часто занята. Вместе с друзьями они решили создать школу для волшебников. Дело это непростое: нужны деньги, много денег. Но Хогвартс понемногу строится. Ты проезжал его по пути.
— Да, возможно, — пробормотал отец. — Что-то виднелось. Какая-то постройка...
Да уж. Назвать какой-то постройкой огромный замок, словно это хлев или сарай… Он точно его видел? Мимо бы не проехал, дорога от деревни до их дома пролегает через Хогвартс.