Жарко. Мне очень жарко. Отталкиваю спящую подругу пяткой и продолжаю крепко спать.
— Верушка, закрой окно! Дует. Ну, будь ты человеком, — канючу, не открывая глаз.
Жду, что подруга пробурчит в ответ: «Ты сама его открыла!».
Да, я очень непостоянная. Хлипкие сосуды и природная мерзлявость – делают свое дело: и зимой и летом в носках.
Но ночью действительно было душно, а сейчас уже нет. И дорога шумит…
«Тарам-тарам»
Неожиданно звенит где-то слева от моей головы.
Прячу голову под подушкой.
Р-р-р-р-р…
Внутри меня просыпается ворчливая бабулька, которая костерит безалаберность Лебедевой. Она требует объяснений — зачем ставить будильник в такую рань, если сама, как обычно работала до утра?
Противное пиликанье так и не останавливается.
А через мгновение, когда моей голой спины касается что-то горячее, вероятно рука, я резко вспоминаю, что моя Верушка*, вообще-то, прямо сейчас греет свои бока на берегах солнечной Италии! А еще весьма успешно доводит до белого каления одного симпатичного, но брюзжащего сноба.
Блин! Точно! Лебедева же уехала, и я одна в квартире!
Кто же тогда выключил незнакомый сигнал будильника и трогает меня ниже поясницы?
Мамочка…
Огладив мою ягодицу, горячее прикосновение исчезает, и жилистая рука с порослью светлых волос мельтешит перед носом, придавливая волосы.
Рука забирает с тумбочки заголосивший телефон — явно не мой и дорогой.
— Алло! Степанов, иди к черту! Проснусь и перезвоню, — хрипло отвечает незнакомец.
В тишине комнаты раздается звук падающего гаджета и тихое шипение. Очевидно, что дома у этого мужчины явно большая кровать, раз так неудачно промахнулся, но даже это не отменяет бережливого отношения к вещам.
Света! О чем ты думаешь?!
Замираю и даже не дышу…
Черт, это же вчерашний незнакомец, которого я спасла! Но почему он не на диване?!
Может быть, притвориться, что меня тут нет? Он сейчас повернется на другой бок, и я убегу…
«Из своей квартиры?» — зевает внутренний голос. Он, в отличии от меня, очень спокоен. Не проснулся еще?
Мою вялотекущую мыслительную деятельность прерывает вернувшаяся ладонь. В этот раз она не мешкает, и гораздо настойчивее лапает попу, спину… А затем и вовсе рывком стаскивает подушку с моей головы!
Я даже не успеваю охнуть, как за секунду оказываюсь подмята под тяжелое горячее мужское тело.
— Чего филонишь, детка? — хриплый голос вонзается в ухо, разнося по моему сонному телу табун мурашек.
Разумеется, это неправильно, но инстинкты берут своё и совсем безучастной остаться не выходит. Но это не значит, что я позволю ему лапать себя.
— Мужчина! Уберите руки, пожалуйста, — сипло бормочу, тщетно пытаясь убрать его ладони со своей груди и живота.
Вот зачем я вчера его пожалела?!
Спала бы в своей уютной кроватке одна, а сейчас что? И не оттолкнуть маньяка, и не объяснить, что я не такая! Вообще, знаете ли, сложно отказать мужчине, у которого в штанах рапира…
Так, ладно, Белилова, нужно успокоиться… взять себя в руки.
В конце концов, я — хозяйка этой квартиры, а не какая-то там «детка»!
Прокашливаюсь:
— Как там вас? Андрей, кажется… Вас вчера чуть в полицейский участок не забрали, а я им сказала, что вы со мной и отвезла к себе, — я пытаюсь говорить твердо, но после сна горло сушит, а одно, по-прежнему прижимающее меня к себе тело, ни на миллиметр не отодвигается. Сбивает с мыслей.
По-хорошему, его бы еще и за диван пристыдить, но это оставим на потом.
Длинноволосый блондин внимательно меня разглядывает, морщится. Между его бровей появляется знакомый залом, сигнализирующий об активной мыслительной деятельности.
— Если вы меня немедленно не отпустите, то я вызову полицию! — с трудом заставляю себя не выпалить «пожалуйста», а то выйдет совсем жалостливо…
Я помню, что перед маньяками нельзя включать жертву и показывать свою слабость. Пусть и перед сексуальными маньяками, но принцип должен быть тот же… Наверное…
Упираюсь ладонями в каменную грудь.
Толку никакого.
Вот вернется моя Ника из Италии, обязательно напрошусь с ней на тренировку по самбо! С такими блондинами только так!
— Вызывай, куколка. Если твой рот не будет занят чем-то другим, — пошло скалится голубоглазый Брэд Питт. Только, кажется, немного помоложе оригинала, но от этого и наглее.
Не зря я недолюбливаю ночные клубы. Поможешь вот такому незнакомцу, беспомощно лежащему на ступеньках в ночи, а на утро он окажется свиньей…
Притом мне не так обидно за отсутствующую благодарность с его стороны, сколько за грязные намеки, что это я эту драгоценность сюда заманила и надругалась.
Деловой какой! Как начищенный самовар, не иначе!
Вообще-то я свою добродетель берегу и даже флиртовать со всякими нахалами не намерена!
* Верушка, она же Вероника Лебедева – героиня романа «Фиктивное оБОССтрение» - https://litnet.com/shrt/l8EX
Отвечаю на звонок на втором гудке. Звонят с подработки и это странно…
— Светлана, здравствуйте. Я соединяю вас с Кирой Викторовной, — подчеркнуто-официальным тоном звучит в трубке голос камердинера моих работодателей.
Иногда мне очень хочется сообщить Изольде Генриховне, чем именно занимался камердинер во времена дворянства, но я стоически молчу. Не хочется разочаровывать человека: у помощницы по хозяйству столько важности, что персоналу Букингемского дворца и не снилось.
— Кира Викторовна, здравствуйте. Что-то…
Я хочу спросить, что произошло, но меня бесцеремонно прерывает нервный, немного писклявый голос супруги моего работодателя.
Кажется, бывшей. Правда я предпочитаю не лезть. Мельком слышала, как она кричала о разводе, но на следующий день хвасталась новой машиной от мужа.
В такие дебри лучше не лезть: семейные дела — вопрос деликатный и уж точно не для посторонних ушей.
— Эй ты, как там тебя?! — рявкает она.
— Светлана.
— Да плевать! Живо дуй сюда и забирай ребёнка. Отвезёшь Никиту в офис его папаши в Сити, — цедит Кира Викторовна сквозь зубы и, не дожидаясь моего ответа, сбрасывает звонок.
Проглатываю возмущение, задумываясь: так ли мне нужна эта подработка? За услуги няни несколько раз в неделю мне платят, как многим за месяц полного рабочего дня, но характер работодателей…
Ладно бы просто снобизм — это можно перетерпеть. Все люди разные. Но смешивать себя с грязью я не дам.
Посмотрю еще немного и, если ситуация не изменится, буду искать для себя что-то другое. Вряд ли Кира даст хорошие рекомендации, но заниматься садомазохизмом как-то не греет меня.
Телефон вибрирует коротким:
«Живее!»
Просто прекрасное утро…
Сначала, едва отбилась от богатенького мажора в своей постели, а теперь еще и на работу ехать.
Надеюсь, мне за это заплатят в удвоенном размере?
Впрочем, раз Воскресенская вспомнила обо мне в законный выходной, значит случилось что-то очень важное.
Быстро собираюсь и еду к подопечному.
— Светлана, ну наконец-то! Проходите скорее. Как вы долго ехали, — ворчит экономка.
— Изольда Генриховна, я и так старалась, как можно быстрее. Кира Викторовна наверху? — миролюбиво интересуюсь я.
— Пф-ф-ф, как же… Усвистела твоя Кира. Мелкий орет наверху, жрать, наверное, хочет, — кривится женщина, вдвое старше меня и, которая вполне может быть чьей-то бабушкой, но эмпатии в ней ноль.
— Ой... А давно она ушла?
— Почем мне знать? У этой кукушки внеплановый прием по поводу увеличения сисек, — экономка радостно доносит подробности в мою стремительно удаляющуюся спину, семеня позади. Вот на смакование этого у нее есть время, а успокоить Никитку — нет.
Когда ты приходишь на несколько часов — посидеть с полугодовасиком, то не особо есть время на сбор светских сплетен. Да и неинтересно.
А когда видишь слезки и страх на крошечном лице, сердце болит за этого человечка.
Сидя в такси по дороге в Москва-Сити, я не могу унять нервного раздражения, потому что не понимаю, как блин можно быть такой кукушкой?!
Хорошо, что Никита – спокойный и улыбчивый малыш. Быстро успокоился, признав свою няню. Мы с ним искупались, переоделись и поели целую бутылочку.
Счастье, что в такси его не укачивает… однако я всё равно шикаю на водителя, если он начинает гнать.
* * * * * *
С трудом удерживаю малыша и его вещи в руках, отсчитывая этажи в лифте.
— Вы к кому? — пытается преградить нам дорогу эффектная секретарь Воскресенского, но узнав, что в переноске наследник империи собственной персоной, мгновенно проникается участием и даже обещает добыть мне теплой воды для смеси.
Она так быстро убегает, что забывает обо мне доложить.
Ладно, мы не гордые. Сами войдём!
— Ярослав Игнатьевич, добрый день. Кира Викторовна велела оставить Никиту с вами, — я захожу в его кабинет без стука по исключительно уважительной причине: в одной руке — его сын, а в другой набор молодого отца: памперсы, питание и переодевки на смену.
— Светлана, какого черта? — рычит опешивший Воскресенский. — Куда она уехала и почему всучила ребенка тебе?!
Никитка от громких голосов начинает ворочаться, а это очень плохой знак. Парень весь в своего отца: требует всего и сразу, когда голоден…
А меня это злит. Я-то думала, что хоть отец окажется не горе-папашей… Но и ему, кажется, важнее совещание, а не собственный сын.
— Ваша супруга поехала на консультацию по поводу предстоящей маммопластики. И, Ярослав Игнатьевич, спешу напомнить, что у меня сегодня выходной. Будьте так добры заплатить за внеплановый выезд и такси, — недовольно бормочу я, чувствуя чей-то прожигающий спину взгляд. — Где можно покормить ребенка?
Никитка окончательно просыпается и мгновенно начинает кричать. Бросаю весь свой скарб на пол и быстро беру кроху на руки. Долго отвлекаться на укачивания Никитос не сможет, а секретарша Воскресенского, как назло, не спешит появляться.
— Я тебе плачу не за острый язык, Светлана, — холодно цедит Ярослав и указывает мне на смежную дверь. — Андрей, помоги ей.
Моих туфлей касаются длинные пальцы, одним махом собирающие всё, что лежит на полу. Глаза отмечают мелькнувшие широкие плечи и, когда я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить незнакомца за помощь, слова застревают в горле.
Значит верно я его имя запомнила… Андрей. Он смеривает меня таким же наглым и похотливым взглядом, как и утром. Молча обнимает за плечи и практически вталкивает в комнату отдыха Воскресенского, тут же ее захлопывая.
— Братишка, так ты ее трахаешь? — приглушенно звенит его голос из-за двери.
Что?!
Нет, ну какая же похотливая свинья… Если у него чешется, так и у других, что ли, тоже?
Зря его просто вытолкала за дверь, а не воспользовалась разделочной доской в воспитательных целях. Надо было ударить пару раз!
По наглому носу, который лезет в чужую жизнь! И по губам, которые не следят за чистотой речи.
— Никитушка, тише-тише, солнышко. Ты же у меня милый зайка, а какой красавец. Сейчас мы покушаем, — вытанцовываю дикие «па», параллельно стараясь хоть немного остудить бутылочку перегретой воды.
Секретарь Воскресенского явно пока бездетная девушка, раз считает, что детское питание нужно варить в кипятке…
Только попробуйте объяснить голодному ребенку, почему бутылка, маячившая перед его носом, не помещается в жаждущий рот после первого же вскрика.
— Никитос! Терпи, ты же будущий мужик! Побереги силы для вечера, покажешь своей мамочке как ты скучал и, что думаешь по поводу силиконовых грудей.
— А ты завидуешь что ли? Подкинуть деньжат на операцию? Можно ещё и попку поддуть, — выстреливает в мою спину знакомый ехидный голос.
Вот только этого детины мне сейчас не хватает…
По поводу Андрея я определилась: он не насильник и не маньяк, а так...
Лучший вариант – это игнорировать раздражающий объект. Поэтому отмахнувшись от мужчины, я капаю воду на сгиб локтя, и принимаю единственное верное решение: огибаю его, и быстрым шагом вбегаю в смежный кабинет.
У Ярослава стоит кулер с холодной водой, он то мне и нужен. Обращать внимание на недовольные взгляды шефа и удивленно-опешившие двух мужчин в деловых костюмах, не входит в мои должностные обязанности.
Голодный ребенок – гораздо важнее.
Тем более, что я справляюсь за несколько секунд и уже возвращаюсь обратно.
— Эм, слушай, он, кажется, падает, — с абсолютно невозмутимым видом комментирует Андрей, наблюдая за тем, как Никитка слишком сильно перекатывается к краю дивана.
Мгновенно реагирую и молниеносно страхую малыша.
Шокировано смотрю на блондина — он, что, не собирался его ловить?!
Интересно хоть кому-то в этой семье есть дело до Никиты? Его даже от материнского молока отлучили…
— Простите, а вы ему кто? — бросаю через плечо.
Меня всё еще колотит от пережитого стресса, поэтому готова разговаривать хоть с самим дьяволом. Этот — как раз подойдет.
— Куколка, к чему эта комедия? Не поверю, что ты не узнала Андрея Воскресенского, родного брата Ярика и, по совместительству, дяди этого пацанчика, — летит иронично.
— Не узнала.
И пока Андрей тренирует на мне навыки словесного айкидо и нелицеприятного обращения к женскому полу, я приказываю своим плечам расслабиться, а рукам перестать трястись.
Ну, случилось… Накосячила с ролью «спасателя» и подобрала не того. Надо было бросить в клубе… Правда, совесть бы заела…
— Светик же, да? Решила, что Ярослав слишком занудный, а Кирочка, узнав о ваших шашнях, лично проэппилирует тебе лобок? Умница, что выбрала меня. Мой член в этом плане гораздо свободомыслящий, — невозмутимо сообщает Андрей, опуская обе ладони на мою оттопыренную попу.
Нет, всё же это был последний раз, когда я выступила добровольным филантропом! Этот Андрей и в самом деле какой-то озабоченный индивид.
И Верушка, как назло, вне зоны доступа. Даже посоветоваться не с кем…
От злости хватаю ртом воздух, сильнее укачивая Никитку. Малыш морщится, тужится и делает свое привычное дельце.
Поменяем.
Не дожидаясь, пока руки Андрея выкинут что-то гораздо похуже, я резко выпрямляюсь и вкладываю в руки мужчины использованный памперс.
Пока Воскресенский фонтанировал своим красноречием — я, между прочим, успела покормить его племянника и сменить подгузник.
— Что это?
— Памперс.
— Почему он так странно пахнет, — блондин принюхивается и, совершив огромную ошибку, подносит его вплотную к своему носу. — Проклятье! Вонь какая! — морщится и отходит от меня на пару метров.
Интересный ход, конечно, только «ароматный» сверток по-прежнему зажат в его руке. Не подумал же он, что это от меня так пахнет? Я, может быть, девочка не богатая, но душем не пренебрегаю.
— Ваш племянник покакал, — я сама невозмутимость.
— Что? — снова знакомый залом между бровей.
— Дети какают и писают. Вы не знали, да?
Кажется, я перегибаю палку, потому что, опомнившись, Андрей резким четким движением отправляет памперс в урну и, испепеляя злым взглядом, надвигается на меня.
Главное не подавать виду, как мне страшно и ужасно хочется обнять себя руками. Умом то я понимаю, что в офисе, при ребенке, мужчина ничего мне не сделает, но инстинкты паникуют.
Уж больно энергетика у Воскресенского подавляющая.
Спасение приходит неожиданно.
— Светлана, — Ярослав резко распахивает дверь, но замечая сопящего сына, понижает голос на пару октав: — Зайди.
Хочется побежать, но я усилием воли усмиряю шаг и ступаю с достоинством английской королевы. Только делать это, откровенно говоря, ужасно трудно, особенно когда пятой точкой ощущаешь горячее тело и острый взгляд, падающий именно на нее.
Я оборачиваюсь, чтобы убедиться в безопасности Никиты (хорошо ли он закреплен в переноске), но всё равно ухмыляюсь, поймав льдистый взгляд на своей попе. Чутье сработало.
— Света, ты извини, что нарычал. Просто это всё как-то неожиданно, — начинает Ярослав, жестом показывая мне сесть. — Кира съеб… В общем, мамаши Никиты не будет некоторое время, и после этой дебильной пластики она еще не скоро сможет полноценно заниматься ребенком.
— Ничего страшного, Ярослав Игнатьевич, — бормочу я, уже понимая, что Воскресенский хочет мне предложить.
Только готова ли я бросать подработки в макетном бюро ради Никиты и прибавки к зарплате? Ладно, очень приличной прибавки…
— Думаю это на две недели. Сможешь переехать к нам домой и полностью перейти под контроль моего сына? У меня совсем нет времени заниматься всем этим, — кривится Ярослав.
«Этим» — так бы и назвали сына…
Мда… у отца, значит, бизнес горит, а для матери новые сиськи сделать – как за хлебом сходить. Кто же, если не я?
Стоп. А как Кира может идти увеличивать грудь если только-только родила? Ну не прям только, но всё равно…
Ладно, это не мое дело.
Моей спины касается твердое, вкусно пахнущее тело, а мозг слишком громко кричит об опасности. Ну почему еще не изобрели машину времени? Я бы воспользовалась такой услугой, пусть и в пожизненный кредит.
— Андрей, пожалуйста, подержите сумку, — жалостливо мямлю я, в попытке избавиться от дышащего в спину Воскресенского младшего.
— Конечно, сладкая, — рокочет над ухом и, меня, словно восковую куклу, резко разворачивает к широкой груди.
Дальше становится только хуже: несмотря на то, что Андрей выполняет мою просьбу и практически выдирает из скрюченных пальцев сумку со скарбом Никитки, свободной рукой он опирается на стенку лифта аккурат над моей головой. Капкан из жара его тела и холодного зеркала просто сводит с ума.
— Вы своего племянника раздавите! — язык немеет и прилипает к небу.
— Только это тебя и спасает, — грудной хрип.
Воскресенский касается длинными пальцами моего лица, обводит скулы и замирает возле сжатых губ. Давит на нижнюю, оттягивая и приоткрывая мой рот. Его взгляд чернеет, и он практически касается своими губами моих, как двери лифта резко разъезжаются на первом этаже. Я радостно выдыхаю и рот тут же сминается в жестком поцелуе. Язык глубоко проникает внутрь, задевая чувствительное нёбо, а ладонь Андрея опускается на мою грудь.
— Вы выходите? — резко выговаривает раздраженный мужской голос.
Толкнув мужчину плечом, я стараюсь крепко ступать по полу, чтобы не рухнуть, растекшейся лужицей, и, что хуже – не уронить ребенка.
Я практически бегу в сторону стеклянных дверей, но ладонь Андрея всё равно задевает мою шею, царапая кожу. Какой же у него широкий шаг, что так быстро нагнал меня? Боже мой, а нам ведь еще в одной машине ехать…
В этот момент, я навсегда перестаю любить пластические операции и ночные клубы. В прошлый раз я напилась так, что Верушке пришлось меня волочить до такси, вчера же – была трезва, как специально вызванный «трезвый водитель», но всё равно подобрала себе проблему… Уж лучше бы пила. Может и Воскресенского подобрал бы кто-то другой.
Чувствую это будут самые тяжелые две недели в моей жизни.
— А где детское кресло?
— Что? — Андрей настолько сильно выглядит удивленным и обескураженным, что я не решаюсь пустить в ход всю свою язвительность.
Ведь вместо того, чтобы пытаться всунуть свой язык в мой рот, ему следовало озаботиться выбором такси с детским креслом.
Мерседес, конечно, роскошен и безумно дорог, а водитель больше напоминает бизнесмена из списка Форбс, но куда мы на нем?
Воскресенский, пробурчав что-то из обсценной лексики вызывает новое такси. Я честно не знаю, как он рассчитывал меня продавить своими заверениями о контролируемой скорости, и тем, что Никита будет лежать между нами, но после десятиминутных препирательств сдался.
— Да вы издеваетесь что ли?! — моему шипению могли бы позавидовать лучшие представители местного террариума.
— Что, мать твою, опять не так? — рычит мужчина.
— Это кресло на три плюс! — от резких запахов может быть замедление умственной деятельности? Или только мне очевидно, что между сериями кресел существует огромная разница?
— Да какая нахрен разница?!
— Нет, ребенку от силы полгода, — встает на мою сторону вышедший на нашу ругань водитель. — Тут с люлькой нужно, а в «Сити», вы, таких и не найдете…
Он чешет затылок и искренне желает нам удачи.
Да… Удача мне сейчас точно пригодится… И терпение, пожалуй, тоже.
Хорошо, что я от природы очень вежливый человек и поставила водителю, который нас сюда привез пять звезд и хороший отзыв, а еще запомнила его добавочный номер. Плохо, что Андрей Воскресенский совсем не умеет быть благодарным… С презрительным видом он оглядывает не свеженькую тойоту и, скривившись, корчится на переднем сидении.
— Надеюсь здесь нет клопов, — ухмыляясь бормочет он, но поймав недовольный взгляд водителя Амира, быстро замолкает.
Может быть, Кире Викторовне не станут делать операцию и отправят домой? И чем я только думала, когда соглашалась…
«Любовь живет три года», писал любимый Бегбедер. Много это или мало? Наверное, каждому свое…
Мне же досталось ничтожных два дня без назойливого присутствия Андрея. Поначалу я обрадовалась своей суперспособности скрываться от него, что легко проделать, учитывая габариты дома четы Воскресенских. Но правда оказалась прозаичней: «младшенького», как его называет Изольда Генриховна, попросту не было в особняке.
Благодаря экономке я узнала, что Андрей Воскресенский повеса и прожигатель жизни. Целый год спускал состояние Ярослава на яхтинге в Таиланде и неожиданно резко заскучал, решив вернуться в Москву.
— Сегодня возвращается, — ворчит Изольда. — Надеюсь, что он ничего не подцепил, трахая всех этих шлюховатых давалок из ночных клубов. Всё-таки у вас, у молодежи – никаких принципов, — чопорным тоном продолжает она, пока я, краснея, хватаю ртом воздух.
Во-первых, обидно, что она гребет всех в кучу, а во-вторых, от Изольды Генриховны, мнящей себя элитной аристократией, я никак не ожидала услышать таких обсценных слов.
— Я презервативами пользуюсь, Изольдочка! Справку от венеролога показать? — за своим смущением и бормотанием экономки, я не расслышала шагов Андрея. Стыдно то как… Теперь он подумает, что мы его обсуждали. А я вовсе не за этим спустилась на кухню.
Избегая усмехающегося взгляда, я быстро здороваюсь с Воскресенским и, забрав погревшуюся смесь, убегаю в Никиткину комнату.
Может быть зря я так нервничаю и Андрей сейчас примет душ, заберет кое-какие вещи и уедет обратно? На сексуальные подвиги…
— Так ты у нас значит молочная девочка? — дверь в комнату резко распахивается.
— Простите?
— Прощаю, Кормилица ты моя, — Андрей сканирует силиконовую насадку для кормления, зажатую в моей руке.
Никита в отсутствии матери стал беспокойным и часто отказывается от бутылочки. Пришлось срочно покупать «грудь для кормления». Но этот процесс уж точно не для глаз Андрея.
Чувство такта – не про него.
— Кормилицы остались в средние века. И они кормили детей своим грудным молоком, а я не кормлю вашего племянника грудью. Его даже родная мать, к вашему сведению, кормит исключительно сухими смесями. Это на случай, если у вас ещё возникнут неудобные вопросы, Андрей Игнатьевич.
В голове вихрем проносятся мысли, которые я никогда не озвучу: чтобы кормить грудным молоком для начала нужно его иметь. А перед этим нужно родить ребенка и, конечно же, забеременеть… Но всё это невозможно, если ты еще ни разу не занималась любовью… Сексом, как бы сказал Андрей.
— А ты слишком языкастая, я смотрю. Чего ты мне выкаешь? — Воскресенский снова на меня напирает, заставляя отступать. Никитос, как назло, крепко спит и пока не собирается просыпаться.
Давлю стремительно нарастающую панику в зачатке. Я ведь толком не знаю, чего он от меня хочет, а уже готова убежать далеко-далеко.
К счастью, мой личный ангел хранитель не спит, и из кармана Андрея раздается мелодичный рингтон телефона.
По голосу в динамике я понимаю, что это Ярослав:
— Если ты уже натрахался, приезжай в офис через тридцать минут, — бросает он отрывисто, перед тем как сбросить звонок.
— Не успел. Как раз собирался, — тянет Андрей в выключенный телефон. Я сглатываю, и машинально втягиваю голову в плечи.
Он, что же, на меня намекал? Шок запускает адреналиновую встряску, и я слышу, как в ушах частит мой собственный пульс.
— Опять нас прервали, куколка, — снова этот потемневший взгляд, обволакивающий своей похотью, словно паук нерадивую бабочку. — Но я вечером вернусь, и наверстаем. Ты пока бельишко подбери поэротичнее. Я люблю красное.
До чего же пошлые шутки у него. Красное белье… Как, банально? А еще Андрей Воскресенский не знает, что у меня вообще нет эротического белья.
Оставшийся день и вечер я провожу как на иголках, старательно прислушиваясь к шагам в коридоре. Даже плюю на вежливость не спускаюсь к ужину, а прошу горничную принести ужин в комнату. Умом понимаю, что Изольда не упустит шанса разнести сплетни о моем зарвавшемся носе по всей прислуге, но в сравнении с опасностью, исходящей от Андрея Воскресенского – это так, маленький пшик.
В четвертом часу ночи становится очевидно, что мои страхи беспочвенны, поэтому позволяю себе расслабиться и нырнуть в объятия морфея, пользуясь тем, что Никитка наконец-то заснул.
Просыпаюсь я от яркой картинки: тяжелое горячее тело блондина лежит на мне, вдавливая в матрас. Андрей медленно целует шею, двигаясь вдоль, поглаживая волосы одной рукой, а вторую опускает на мое увлажнившееся белье. Мне не страшно, а наоборот, очень даже приятно и томительно. Низ живота тянет в предвкушении и, когда его пальцы задевают меня там, по телу проносится электрический разряд до безобразия сладостных волн.
Состояние приятной расслабленности раскручивает тугую спираль в солнечном сплетении, запуская по венам возбуждение от жара, исходящего от Андрея. Он подчиняет себе, и мое тело выгибается навстречу умелым ласкам мужчины.
Воскресенский везде: поглаживает, зацеловывает, трогает. Шепчет нежности и обещает, что мне будет очень приятно.
— Расслабься, моя сладкая. Сейчас хорошо будет, — хриплый голос задевает мочку уха, оплетая ее языком, как паутиной.
И он не врет: мне хорошо. Очень хорошо.
Трогаю и глажу его мускулистые плечи.
— Такая отзывчивая девочка, — ласкает и соблазняет.
— А-а-а… А-а-а…, — хныканье становится всё громче и громче, тело Воскресенского растворяется и исчезает из-под моих пальцев.
Безжалостно тру свои глаза, прогоняя остатки дремоты. Сжав бёдра, я задавливаю внезапно возникшую волну возбуждения. Ведь нет ни единой причины для того, чтобы Андрей так варварски пробрался в мой сон.
— Уа-а-а, — ворочается во сне Никитка и мне хочется взвыть вместе с ним… Всё же как-то неправильно испытывать сексуальное возбуждение к человеку, который относится к женщинам, как к товару. Ужасное потребительское отношение.
Переодев подгузник и накормив малыша, я понимаю, что еще не скоро смогу заснуть и решаюсь отправить Верушке, мучающий меня вопрос:
«Как думаешь мне пойдет красное белье?»
Ответ приходит незамедлительно. Точнее видеозвонок, который я тут же сбрасываю и, только найдя проводные наушники, перезваниваю Нике:
— Привет, а ты чего не спишь-то? — улыбаюсь сонной подруге.
— У нас разница в два часа, и я безумно зла на этого придурка… Из-за его туалетного траха половина дня коту под хвост. Но мы отошли от темы, — щурится она. — Моя девочка, решила-таки сорвать свой…, — Ника игриво сюсюкает, намекая на пошлости, а мои щеки мгновенно краснеют. Предатели.
— Ничего я не решила! — шикаю на нее. — Просто Воскресенский тут… В общем, ляпнул, что ему нравится красное белье. Вот мне и стало интересно, почему именно красное? Как думаешь?
— Интере-есно. За завтраком поди спросил про бельишко-то? — ухмыляется подруга. — А если серьезно, Светик-Семицветик, этот мажор совсем не тот, с кем стоит пробовать. Хотя для опыта и ярких оргазмов, как говорится, «вай нот»?
— Боже, Ни-и-ика, — тяну я, закрывая лицо руками. Хочется хохотать, но боюсь разбудить Никитку. — Я не собираюсь спать с ним, и ни с кем, пока что... Вот у тебя есть красное? Это праздный интерес, статистику собираю.
Я правда ничего такого не планирую. Просто интересно, всем ли мужчинам нравится такое? Почему, к примеру, не черное или зеленое?
— Есть. И черное, и маска с заячьими ушами, и пэстисы на соски, и костюм медсестры. А еще не забывай, что у меня всё тело в татушках и проколотые соски. Мы разные, детка. То, что нравится мне – никогда не подойдет тебе, — Лебедева прикусывает губу, и ехидно добавляет: — Во всяком случае, пока. Вдруг ты не вскрытый ящик Пандоры.
— Господи, зачем я только тебя спросила. Вы с Макаровым определенно друг друга стоите*, — бормочу смущенно. — Кстати, твой босс с вами поехал? Ты не рассказала куда он делся после того, как заплатил ваш штраф.
— Не наш, а за своего Стасика-макакасика! Понятия не имею куда делся этот Сноб. Мне плевать, — умело врет Ника, но глаза, пускающие молнии, ее выдают.
Ничего ей не плевать, но и влезать в её отношения с Демидом Макаровым я не хочу. Верушка отрицает очевидное: несмотря на разницу в возрасте и менталитетах – их тянет друг к другу, да так сильно, что искрит. Про характеры обоих я лучше промолчу.
Интересно, а сколько лет Воскресенскому младшему? Ярославу точно за сорок, а вот возраст Андрея я не рискнула узнать. Мне-то это к чему? Кире со дня на день сделают операцию, а там и оговоренный срок моего пребывания в их доме пролетит. Да, и с загулами повесы миллионера наши случайные встречи сведены к минимуму.
Свой странный сон я не воспринимаю всерьез и, вероятнее всего, он стал результатом нашей стычки.
— Бежевое! — дергаюсь от громкого голоса Верушки. Опять я погрузилась в свои мысли, забыв о видеозвонке. — Красное, черное – это всё не для тебя, моя золотая. Вот бежевое или белоснежное – да. Невинно и нежно, просто идеально для твоей кожи и состояния. Вот вкусишь все прелести жаркого секса, там уже и перейдешь на роковой красный, а пока я вижу так.
— Тут Изольда сказала, что все мы шлюховатые давалки, шастающие по ночным клубам, — ухмыляюсь я, вспомнив ворчание экономки. — А ты говоришь, что я не роковуха. Ладно, мне пора – Никитос проснулся. Прорвемся, Верушка, — посылаю подруге воздушный поцелуй.
— Конечно прорвемся, моя Семицветик! — вторит мне она и, скривившись от громких звуков, детского плача сбрасывает звонок.
— Доброе утро, мой хороший, — шепчу я голосистому парню, успокаивая маленькую копию Воскресенских. Будущий бизнесмен: глаза не открыл, а уже командует.