Само совершенство

1. Нулевой день

«Большинство женщин, дай им только волю, отправляются

прямехонько на шабаш ведьм. Лично я за это их уважаю,

и едва ли я мог бы всерьез полюбить даму, которая

уж вовсе никогда не каталась на помеле».

Карен Бликсен. «Старый странствующий рыцарь».

1. Нулевой день

Сказать, что я проспала – значит не сказать ничего. Я не слышала даже слабенького звоночка, но будильник глумливо застрял на полвосьмого. Это означало, что я безнадежно опаздываю на заседание кафедры. Завкафедрой – женщина суровости необычайной – ни за что не простила бы столь вопиющего нарушения корпоративной этики. Кроме того, на вечер я наметила уборку, и эта мысль заранее вызывала зубную боль. В общем, понедельник взялся оправдывать свое название прямо с утра.

-День тяжелый, значит? – сама себя спросила я.

Ответом мне было молчание. Да еще неодобрительный взгляд прабабки с портрета. Я показала портрету язык, и кинулась на кухню в надежде хотя бы выпить кофе. Не тут-то было: кофе закончился именно сегодня – на дне пакетика нашлось всего несколько пылинок вожделенного суррогата, по недоразумению именуемого «арабикой молотой». Ерунда, конечно, арабикой там и не пахло.

-Воздержание и еще раз воздержание, - привычку разговаривать с собой я приобрела давно, и не собиралась от нее отказываться.

Не хватало терять лицо! Как ни намекала подруга Машка, что беседа со своей персоной сильно тянет на шизофрению, я считала, что каждый имеет право на маленькие слабости.

Человек без слабостей стерилен, как новорожденный, и лишен примет, как матерый контрразведчик. Стоит ли держаться таких сомнительных примеров? Определенно нет.

Лишенная завтрака, я заранее не любила весь мир. И не собиралась прихорашиваться для встречи с ним. Так, пара взмахов расчески (да здравствуют крысиные хвостики и прическа «пучок», то, в чем мои волосы чувствовали себя увереннее всего!), пара мазков помады на бледные спросонья губы. Джинсы и свитер богемный, обыкновенный – и я могла вылетать из дому.

Мой бывший посоветовал бы не забыть помело, но поскольку он отсутствовал, проводить меня добрым словом было некому.

Понедельник медленно набирал обороты. Маршрутки проносились мимо меня, одна обрызгала грязью из лужи…На кафедральное сборище я опоздала так, что пришлось переждать его финал в буфете. А там какой-то жалкий первокурсник увел у меня из-под носа последний пирожок – мечту изголодавшейся женщины.

Прокравшись через полчаса на кафедру, я застала там только лаборантку Люду, меланхолично стучащую по клавиатуре. Люда все делала медленно и печально, и никакие новости – ни добрые, ни плохие – темп ее жизни не ускоряли.

-Супертормоз, – констатировала Машка, взглянув на Люду всего один раз, - это не лечится.

Возразить было нечего. Диагноз есть диагноз.

-Она была недовольна, - монотонно известила лаборантка, поднимая голову от праведных трудов.

Я молча развела руками. Счастье, что не пришлось выслушивать это лично. Проходя через вторые руки, недовольство выглядит менее свирепо. Однако «она» – наша шефиня – явно не шутила, ибо абсолютно не умела этого делать.

Никогда в жизни я не встречала человека с таким полным и совершенным отсутствием чувства юмора. Выслушав анекдот, над которым помирала со смеху вся кафедра, она хладнокровно требовала:

-Еще раз, пожалуйста.

Выслушивала дубль, кривила рот в неопределенной гримасе, и сухо заявляла:

-Смешно.

После чего удалялась в свой кабинет, считая, что этим ее участие в жизни коллектива исчерпано.

Однако неудовольствием начальства не закончились неприятности, припасенные для меня на сегодня.

-А еще тут решали с темами. Твою прикрыли, - если бы я не знала Людкиного характера, непременно подумала бы, что она злорадствует.

-Как это прикрыли? – обреченно выдохнула я, плюхаясь на стул.

Спасибо хоть стул не сломался подо мной – а не то я бы сочла, что от глобальных неудач настала пора удавиться.

-Решили, что неперспективно, - с расстановкой доложила моя собеседница, по-прежнему не отрывая взгляда от монитора.

-Нет, а что, как им кажется, перспективно? Ну вот скажи, что, например?! – постепенно завелась я.

Сил моих не стало бороться с ударами судьбы. Мне уже казалось, что Люда лично и есть главный враг, и от нее зависело закрытие моей несчастной темы. Честно сказать, не тема и была, это они верно подметили. Без подробного освещения имущественных отношений финской диаспоры Санкт-Петербурга с государством кафедра легко могла обойтись. Я и взялась за нее просто так, со скуки, ибо про любимый галантный век никто и слышать не хотел.

-Перепахано все окончательно, - отрубила завкафедрой в начале года, - Возьмитесь за что-нибудь свеженькое.

2. Здравствуйте, я ваша тетя!

-Мы ждали вас еще на прошлой неделе, - доброжелательно улыбнулся мне этот «поверенный в делах» (должность его значилась в медной табличке на двери).

В голове мелькнула почему-то мысль о несостоявшейся на прошлой неделе уборке, отложенной по уважительной (конечно же, весьма уважительной) причине. Может, я уже тогда нашла бы ветхую бумажку, способную в корне изменить мою жизнь.

-Однако жизнь, как это часто случается, вносит свои коррективы, - интересно, сколько улыбок отпущено на одного посетителя?..

-Не уверена, могу ли получить консультацию именно у вас… - я и сама принялась изъясняться тем же патриархальным, пахнущим уютной пылью языком.

Уж это я умела в совершенстве.

-У нас, и только у нас, барышня, уверяю вас, - поверенный встал и как-то очень ловко щелкнул каблуками, - Юлий Генрихович Синицкий, честь имею.

-Я обнаружила завещание прабабки, - завела я свою весьма неубедительную бодягу, - Там сказано, что составлением занималась ваша контора, но вам, наверно, об этом ничего не известно, ведь прошло столько лет, и уже…

-Помилуйте, барышня! – Юлий Генрихович хохотнул, прижимая ладони к груди, - Как же не известно, когда я сам принимал живейшее участие…Да и второй экземпляр у меня, в полной сохранности. Не извольте беспокоиться, сейчас его принесут. Благоволите покуда присесть.

Я «соблаговолила присесть» с огромным удовольствием. Ноги не держали совершенно – от таких новостей, возможно, полагалось бы и в обморок упасть, но уж это получалось как-то чересчур. Фамилия поверенного послушно всплыла в памяти. «Что же получается, это он сам и есть? Не может быть! И все-таки, получается именно это». Мысли толкались в голове, не желая уступать места друг другу и тем более – выстраиваться в логические цепочки. Мыслям становилось все теснее, и некоторые уже начали просматриваться в моих глазах – боюсь, довольно явственно.

Синицкий между тем коротко прозвонил в медный колокольчик, и почти сразу же на пороге возникла девица, надо полагать, его секретарша. Выглядела она не менее странно, чем ее шеф: темная юбка до полу, белоснежная блузка в пене кружев, строгий узел волос, и круглые очочки на курносом носике – красота да и только!

Строго осмотрев меня и восторженно – своего начальника, «курсистка» извлекла из-за спины блокнотик и карандаш и произнесла:

-Слушаю вас, Юлий Генрихович.

-Вот что, Липочка (я даже зажмурилась от изумления – выходит, ее зовут Олимпиадой?!), нужно поднять документы за 1907 год. Завещание госпожи Корсаковой, помните такое?

-Разумеется, - звонко рапортовала невозможная Липочка, - Вы еще отметили, как особенное, что имущество завещано через два поколения, и оставлено на сохранение у нас до объявления наследников.

-Нуте-с, милочка, пошлите курьера в архив за документиком, и другого – в сейф за имуществом Ольги Вячеславовны, царствие ей небесное.

Липочка присела (честное слово, присела в реверансе!) и удалилась, а Юлий Генрихович развернулся ко мне, широко улыбаясь. Можно подумать, ему доставляло особое удовольствие исполнить волю покойной.

-Вас ожидает еще один сюрприз, - весело предупредил он, - Покойная Ольга Вячеславовна оставила вам не только изрядные средства, но также…

Тут он слегка замялся. Мне показалось, он просто не знает, как назвать доставшееся мне имущество.

-И что еще? – спросила я хрипло.

Внезапно образовавшаяся тайна застряла у меня в горле, мешала даже думать, а говорить – и подавно.

-На самом деле, - смущенно продолжал он, - и средства-то предназначены для особенных дел, вы потом сами поймете. А также имеется ключ, который отпирает, если я не ошибаюсь, дверь черного хода вашей квартиры, и еще…

-Хотите сказать, он подходит сразу к двум замкам, этот ключ? – поторопила я его.

Похоже, в голове начинало проясняться, да только очень уж медленно. Пока я делала умное лицо и ехидно фыркала над его старомодностью, Юлий Генрихович внезапно посуровел, и произнес нечто вовсе несусветное:

-Этот ключ отпирает множество дверей. Как я понимаю, ваша прабабка не могла передать его никому при жизни, и не имею сведений, отчего она пожелала завещать его вам. Должно быть, вы сумеете с ним сладить.

-Он кусается? – глупо спросила я.

-Он опасен, и обладает характером, - без тени улыбки подтвердил поверенный.

В жизни не чувствовала себя большей идиоткой, как ни собирала мозги в кулак. Наследство скрывало тайны, о которых я ничегошеньки не знала. Мало этого – и не готова была узнать. Нынешние циничные времена и вращение в научных кругах, делали всякую загадку мутью, имеющей простое и ясное объяснение.

-Прабабушка зналась с оккультными силами? – свысока поинтересовалась я.

-Скорее оккультные силы никак не желали оставить Ольгу Вячеславовну в покое, - уточнил поверенный опять-таки без тени улыбки.

Он явно не думал шутить. Ни единой мысли не осталось в моей бедной голове, и я, коротко кивнув, приготовилась дожидаться своих сокровищ. Впрочем, долго ждать не пришлось.

3. Дольче вита

Постепенно из ниоткуда возникли поводы для «красивой жизни». Сами собой попадались на глаза объявления о выставках, концертах, навороченных спектаклях, посещение которых раньше мне было категорически не по карману. И однажды утром я решила отправиться на аукцион. Смутные позывы приукрасить жилище посещали меня и раньше, но на гроши, что приносила наука, и мечтать о дизайне было грех. Зато теперь меня одолевали радужные мечтания. Никаких евроремонтов – только изысканные безделушки минувших эпох, сплошной винтаж и уют, старые портреты по стенам и витые подсвечники на камине.

-Камина пока нет, - отрезвить себя не удалось.

Объявление об аукционе я увидела на двери замшелого особнячка, и не раздумывая рванула туда. Мой обалделый вид нисколько не удивил тамошнего распорядителя, словно участники аукциона все сплошь так и выглядели: ошалелые глаза, убогая одежонка и куча денег в кармане.

-Значит, я могу купить все, что захочу? – недоверчиво уточнила я.

-Все, к чему проявите интерес…и на что у вас хватит средств, - вежливо просветил меня распорядитель, плавным мановением руки указывая мое место.

Я сосредоточенно кивнула. И следующие два с лишним часа после начала действа героически боролась со сном. Никогда бы не подумала, что это настолько скучное и медленное занятие. Лот за лотом уходил безо всякой борьбы, без соревнования, и по моим понятиям, за смешные деньги. А уж у меня-то понятия были более чем скромные. Когда я собиралась уже встать и уйти, распорядитель объявил следующий лот неожиданно громким и торжественным голосом:

-Дама в соболях. Холст, масло. Первая треть восемнадцатого века. Начальная стоимость – тысяча долларов…

Я подняла глаза на означенную даму, и почувствовала острое желание не просто уйти, а быстро убежать. Да вот беда, тело перестало меня слушаться. По правде говоря, мне почудилось, что я смотрю не на картину, а в зеркало, старинное зеркало в тяжелой позолоченной раме. И из этой рамы выглядывает насмешливо усмехающийся мой двойник. У дамы в соболях были надменно приподняты брови, серые глаза смеялись, и роскошная прическа из темных, перевитых жемчугом, локонов выглядела шлемом на ее легкомысленной головке. Да и соболя, надо сказать, смотрелись роскошно.

-В жизни своей не носила ничего…такого, - шепотом утешила я сама себя.

Похожа – это еще не одно лицо. Простое совпадение. «Пора уходить», - скомандовал здравый смысл, но авантюристка, что постоянно во мне пряталась, выдала вслух совсем другое.

-Полторы тысячи, - сказала она так громко, что все уставились на меня.

Хорошо еще, что на этом безрассудства и завершились. Никто не стал со мной соревноваться, и по истечении пары минут я сделалась обладательницей, если можно так выразиться, собственного портрета. И, слава богу, никому не пришло в голову сравнивать мою физиономию с лицом очаровательницы из неких давно минувших лет.

Не буду описывать, как я перла очаровательницу домой, как меня не пустили в метро, и как мне пришлось искать такси, которые, как назло, не торопились попадаться навстречу. Строго говоря, я могла себе позволить постоянно разъезжать на тачках, но эта мысль не успела пока укорениться в сознании.

Едва я ввалилась в квартиру, проклиная приступ авантюризма, как в кармане требовательно затренькал телефон.

-М-да, - мрачно отозвалась я, переводя дух.

-Откуда бежала? – ехидно спросили из трубки.

Это была Надька. Уникальное существо, которое считало меня своей подругой без всякого согласия с моей стороны. Существо, целью жизни которого было резать правду-матку где надо и не надо, т.е. везде.

Поэтому я всегда отвечала на ее вопросы уклончиво.

-Да так, - уклончиво ответила я.

-Я тут слышала, на тебя наследство свалилось? Теперь можешь до конца жизни плевать в потолок, - с завистью констатировала Надька.

Второй ее отличительной особенностью было свойство влезать в чужую жизнь без спроса.

-Ну… - неопределенность в ответах – единственное, чем можно было спастись от «совести нации», как прозвали ее студенческие подружки.

-Деньги-то тратишь?

Третьей ее особенностью было постоянное желание задавать «детские» вопросы. Проще говоря, бестактные.

-Ты чего звонишь-то? – единственным способом избавиться от ее назойливости было перевести разговор на нее самое.

-Повидаться бы надо, - припечатала Надька.

Всю жизнь мечтала! Но посылать далеко я не очень умела, а потому отговорилась необыкновенной нагрузкой на работе и полным отсутствием настроения.

-Ну, ладно. Погода такая – никто не хочет общаться, - с этим Надька, наконец, от меня отстала.

-Погода…У природы нет плохой погоды, - как не поговорить с умным человеком! Бесцельно побродив по квартире, я пристроила трофей на стену, на огромный ужасающий гвоздь (чтобы уж точно не свалилась), и полезла в постель.

Но сном, тяжелым, глубоким, забылась не раньше полуночи. Снилась мне при этом какая-то околесица, красотка в соболях, которая болтала со мной, перегнувшись через раму картины, какие-то кавалеры в камзолах да мундирах, циничные и нежные одновременно, анфилады комнат, устланные роскошными коврами, и чертова пропасть подобной антикварной дребедени, упрятанная в сон, словно в бонбоньерку. Ближе к утру бонбоньерка захлопнулась, а я оторвала голову от подушки в твердой уверенности, что вовсе не смыкала глаз.

4. Я от бабушки ушел

Мастерская одноклассника Стаса затерялась в переулках Васильевского острова, с крыши мы неоднократно глазели на ночной город, и употребили за время нашего знакомства никак не меньше целого моря разнообразной выпивки.

-Ты смотри-ка, в модели подалась? – как всегда, он замечал только то, что касалось живописи.

Вот и теперь первым делом завидел не меня, а моего рисованного двойника.

-Наследство, - не задумавшись ни на секунду, я приписала красотку к полученному от бабки имуществу, как будто очаровательница тоже была его частью.

Стас вытянул картину из моих скукоженных рук, и внимательно осмотрел добычу.

-«Галантный век»…ну, может, не начало, но… И сохранность отменная, почему я и подумал, что это тебя малевали.

-Ничего себе «малевали», - оскорбилась я совершенно ненатурально, ибо знала: никто не отнесется к нам с красоткой трепетнее, чем он.

-Ладно, - Стас выпустил, наконец, из рук картину, - Надо бы накатить…Со свиданьицем. Шампусику?

- Чего покрепче, - выдохнула я.

Стас смерил мою персону изумленным взглядом. До сей поры при любых обстоятельствах я наотрез отказывалась от напитков крепче ликера.

-Ну, покрепче так покрепче, - спорить со мной он не стал, - Самогончик тройной перегонки на семи травах… А?

-Вот-вот, - мне отчаянно хотелось напиться, и обязательно до кривизны турецкой сабли.

Дальнейшее наплывало волнами, жизнь текла вокруг, будто бы и вовсе не требуя моего участия. Стас вдумчиво возился с картиной, просвечивал ее под какими-то лампами, осторожно ощупывал пальцами поверхность, бормотал что-то об ее сказочной сохранности и абсолютной, в то же время, «натуральности»… И не забывал подливать мне самогону.

-За красоту давай, - предложил он наконец, - Хороша дамочка.

Поднял на меня глаза, и вдруг принялся изучать мое лицо. Даже выпить забыл. Осмотр продолжался так долго, что я насторожилась.

-Высохнет, пей.

Стас дернул головой, махнул рюмку, не моргнув глазом, и выдал:

-Да она и впрямь копия тебя, Полька. Знаешь, что ты дивно хороша?

-Ага, - ехидно подтвердила я, - Само совершенство.

-А ты не смейся, - назидательно произнес мой собеседник, - как это я раньше не замечал? Художнику непростительно.

В этот самый момент я окончательно упустила из рук нить событий. Должно быть, «тройной на семи травах» и впрямь был хорош. Я громко (мне показалось – демонически) захохотала, и неловко ткнула рукой в полотно. В первый момент мне показалось, что рука увязла. «Пить надо меньше», - укоризненно отметил внутренний голос, между тем, как мои пальцы все глубже и глубже проваливалась…ну, в общем-то, в картину.

Измученный возлияниями организм замер от ужаса, однако совсем остановиться не мог. Академическое образование во мне отчаянно бунтовало, тело сопротивлялось, однако факт оставался фактом: мы куда-то перемещались. Медленно и с достоинством, чтобы я могла в полной мере оценить приключившийся со мной, с позволения сказать, пердимонокль.

Я утратила способность соображать, и просто отстраненно наблюдала, как вертятся вокруг меня предметы обстановки, как знакомая до последней пылинки Стасова мастерская утекает (вот именно, утекает) куда-то прочь от меня, как я плыву в сером тумане, и приземляюсь, наконец, на что-то мягкое…

Тут мир потихоньку начал обретать стабильность, и я, совершенно протрезвевшая и оглушенная происходящим, принялась осматриваться. Какой бы ни была обстановка, но я совершенно ей не соответствовала. Обитые гобеленом диван и кресла, резной шкаф темного дерева, камин, - все насквозь несовременное, как будто я угодила в музей или антикварный салон.

Примерно на второй минуте я с ужасом осознала, что мой наряд категорически непригоден к ситуации. Но все же…Я неуверенно ощупала свою персону, и под моими ладонями вместо жесткой шерсти мягко заскользил атлас. Уж не знаю, в какой момент, но вместо свитера и джинсов на мне оказалось платьице с кружевом, и даже нитка жемчуга – не бог весть что, но гораздо лучше того, что было. Волосы как будто сами собой уложились в прическу, доказывая, что внешность тоже вступила со мной в противоборство. Как будто это уже была вообще не я.

Множество освоенных мною историй о «попаданцах» прямо указывало на то, что и меня не миновала сомнительная участь – сменить эпоху. Надо же случиться этакой незадаче: всю сознательную жизнь мечтать о Галантном веке, и вляпаться в него с разбегу, точно в грязную лужу, имея, вдобавок, на хвосте непонятных преследователей. Правда, я очень рассчитывала, что они не сумеют увязаться вслед за мной в прошлое.

-Калоши счастья, - меня преследовало чувство, что означенные калоши намертво приросли к моим ногам. Вместе с погоней – и откуда это чувство, что так просто от меня не отстанут?

Следовало, однако, применяться к обстановке. В слабой надежде, что стала жертвой Стасовой инсталляции, сотворенной внезапно с пьяных глаз, я осторожно высунула нос за дверь.

Увы, за дверью простиралось чужое, до отказа наполненное народом пространство. Мало этого, народ был облачен в соответствующие наряды, и занимался, судя по всему, «культурным проведением досуга». В общем, я угодила некое неведомое благородное собрание. Оставалось аккуратно затеряться в толпе, и постараться как-нибудь пристроить себя к делу.

5. Охота пуще неволи

Следующий день принес мне много нового (хотя вроде бы куда уж больше). Во-первых, оказалось, что у меня имеется личная сенная девушка (то есть горничная). Обычай нанимать на эту должность вертлявых, понимающих в моде и дамских капризах француженок еще не проник в патриархальный дядюшкин дом, так что я получила в свое распоряжение Акулину. Рослая девка в веселеньком сарафане в легкомысленный цветочек ввалилась ко мне в спальню едва ли не с рассветом.

-Утро доброе, барышня, - трубно возгласила она, шмыгнула носом и принялась отдергивать шторы.

Я постаралась продрать глаза, хотя получалось не очень-то. Кто это сказал, что от волнений и переживаний люди теряют сон? Я продрыхла всю ночь, как сурок, без всяких сновидений, и проснуться оказалось непросто – подушка манила так, словно в ней скрывался нешуточной мощности магнит. Однако пора было осваиваться в новой жизни, применяться к обстоятельствам и так далее.

-Нас ждут великие дела, - пробормотала я себе под нос, спуская ноги с постели.

Девка в тот же миг подвинула ко мне туфельки, отороченные мягким мехом, и откуда-то извлекла домашнее платьице - нежно-голубое, цвета весеннего неба. Облаченная, как подобает, я перешла в небольшую гостиную по соседству, где уже был накрыт к завтраку стол. К счастью, во главе его уже восседал бодрый не по-утреннему дядюшка, не то мне нипочем бы не справиться с количеством кушаний, наготовленных на раннюю трапезу в поварне.

-Хорошо ли почивала, Полинька? – улыбался Алексей Матвеевич.

-Благодарствуйте, дядинька, как в раю, - невозможно было не улыбнуться ему в ответ.

Пока мы попивали чай и обменивались любезностями, я внутренне аж вся извертелась. Во-первых, мне казалось, что дедуля вот-вот перейдет от погоды и цвета занавесок в моей опочивальне к чему-то очень важному и серьезному. А во-вторых, он следил за мной с таким удовольствием, что сомнений не было, – хитрый старикан наверняка приметил мое нетерпение, и наслаждается им от всей души. Наконец он сжалился над муками племянницы.

-Что ж, ангел мой, коли ты освоилась у меня, старика, приспело нам с тобой время делом заняться.

Я захлопала глазами.

-Да как же освоилась, когда я только вч.. недавно к вам приехала, и..

Дедуля расхохотался.

-Вчера, говоришь? Нешто я последний разум потерял? Мне-то, глупому, мнится – ко мне племянница по весне прибыла, осмотрелась, прижилась, и торопится в науки вникать.

Честно говоря, я понятия не имела, что ему ответить. Алексей Матвеевич Корсаков, как будто, прекрасно знал о том, что я – не совсем его племянница, легкомысленная Полинька, и о том, что я в самом деле явилась изрядно-таки издалека. Но оба эти факта нисколько его не удивляли. Поразмыслить здраво, так мне и не стоило об этом заговаривать. В конце концов, мало ли, кто откуда явился. Если теперь я здесь, то здесь и должна оставаться.

Вдобавок, несмотря на все здравые мысли, до смерти хотелось узнать, что удивительного и чудесного приготовила мне судьба. Надежды на скорое возвращение таяли с каждой минутой, и я уже не знала, увижу ли снова суматошный, вздорный мир, в котором родилась. А раз так – нужно было в самом деле обживаться здесь поскорее. И только дядюшка мог мне в этом помочь.

-Я готова, - выдала я как можно серьезнее, очень надеясь получить объяснение, к чему конкретно мне следует приготовиться.

Дедок закивал.

-Расскажу тебе все, что сам знаю, да что от других слыхал. После же ты сама суди, достанет ли твоего разумения на то, что тебе от дедов-бабок досталось.

И начался сеанс «ликбеза»: хотя я полагала, что ничего особо странного не услышу, глаза мои открывались все шире, а в голове все больше крепла мысль о том, что я сплю. Да вот только пробуждение все что-то не наступало, а дядюшка вещал и вещал, словно в его речах не было ничего необычного.

Оказалось, что мне несказанно повезло с родней. Во времена Тишайшего государя Алексея Михайловича откуда-то из восточных степей прибыл в Московию мужчина по прозванию Корсак, тощий, рыжий, и на вид чрезвычайно себе на уме. С ним приехали молчаливая, будто немая, красавица-супруга и восемь дочерей, обещавших с годами сделаться под стать матери по красоте и умению обходиться с хозяйством. Корсак повел на Москве торговые дела, жена его держала дом, и ничего особенного в степном семействе, как будто, никто не замечал. Тем более что приезжие вскоре приняли святое крещение, и стали называться Корсаковыми.

Все бы хорошо, да вот только в те давние времена Россию раздирала религиозная война – страшный церковный Раскол. И потому за всякими вновь обращенными в Христову веру пригляд был втрое строже, чем раньше. И мало-помалу со двора Корсаковых кто-то стал разносить небывалые слухи: степняки будто бы владели чудесным ожерельем, которое позволяло своим хозяевам колдовским образом переноситься в годы прошедшие, времена грядущие и неведомые страны, где никто до них не бывал. Отовсюду глава семьи и его дочери якобы приносили разные редкости, каковые затем и продавали знающим людям за большие деньги.

Долго ли, коротко, но прознал о Корсаковском ожерелье всесильный патриарх Никон. Устроитель «третьего Рима», рассказывают, прогневался, что ценный предмет не служит благочестивым надобностям, а пользуют его вчерашние язычники для темных, еретических дел. И повелел забрать колдовскую вещицу к себе на подворье вместе с крамольным семейством. Так бы и сгинули в монастырских темницах мои далекие предки, но мир не без добрых людей: шепнули Корсаку про то, что готовится ему и его домочадцам. Пришлось рыжему хитрецу решать, как спасти себя, своих домашних и главное – ожерелье, подарок высших сил, найденный на вершине древнего кургана. И он таки измыслил путь к спасению. Без жалости порвал нить, на которой крепились разномастные бусины, разложил на восемь равных кучек и повернулся к замершим перед ним дочкам.

6. Выход в открытый космос

Не прошло и пары недель с начала «ускоренного обучения», как дядюшка решил, что я созрела для перехода на следующий уровень. Нечего сказать, момент он выбрал подходящий: я как раз вертела в руках ключ – самую хлопотную часть моего наследства – и рассуждала, как его использовать.

И так, и сяк мысленно открывала самые разнообразные двери, а за ними возникало… Вот что возникало за ними, решить я не могла. То мне чудилось бескрайнее пространство, заполненное молочно-белым сиянием, как будто рядовой туман вдруг взял и засветился изнутри. То впереди открывалось шоссе, окруженное красноватой каменистой пустыней, – точь-в-точь «дорога в ад» из какого-нибудь американского фильма. Лента шоссе исчезала за горизонтом, а вместе с ней – любые догадки о дальнейшем пути. Еще подумав, я представила обширный дом, пронизанный коридорами, как муравейник – ходами. Потом в голове невесть откуда возник садовый лабиринт со скрытым от глаз выходом…или вовсе без выхода, кто его знает?

-Каково это место, дядюшка? – спросила я, оборачиваясь на шаркающие старческие шаги.

Дедок имел вид настолько загадочный, словно собирался отдать в мое распоряжение все сокровища Вселенной.

-Сейчас, Полинька. Пойдем-ка со мной, пришло время тебе своими глазами все увидеть.

Мы запаслись изрядного размера свечой, и тронулись вниз по лестнице.

Какими бы ни были мои ожидания, ни одно из них не оправдалось. В подвале совершенно обычного петербургского строения, среди бочек, ящиков и прочей хозяйственной чепухи в углу я увидела дверь. Деревянную дверь с кованой ручкой и солидной замочной скважиной – я моментально почуяла, что ключ подойдет к ней идеально. Когда построили дядюшкин дом, я и понятия не имела, но дверь выглядела такой капитальной, словно простояла на своем месте с самого основания града Петрова. Так. Граду Петрову еще и полвека не исполнилось, а дверца ведет к таким древностям, что и Вавилон для нее, пожалуй, будет слишком молод.

Я резко ткнула пальцем в направлении таинственного прохода.

-Как вообще она очутилась в Петербурге? Он же…недавно построен?

-Тут, голубка, не меньше мест, где можно говорить с богами и подчиняться их воле. Для путей Вечного неба ведь нет границ. Дверь появляется там, где это возможно. Там, где она должна появиться.

-А как же в наводнения? – вообще-то вопрос был довольно глупым.

Ясно же, что иным мирам любые природные катаклизмы глубоко безразличны, кроме, разве что, уж совсем глобальных. Дверь могло завалить или засыпать снаружи, но наводнения, собрав свою страшную жатву людьми и скарбом, всегда уходили, оставляя каменный дом в целости, а вместе с ним и заветную дверь.

Последнего вопроса дедок, похоже, не расслышал, - он был занят борьбой с проходом. Видно, им давно не пользовались (конечно, ждали нас с «золотым ключиком»), и теперь ключ скрежетал в замке, не торопясь допустить нас внутрь. Лишь по прошествии пары минут внутри замка безнадежно грюкнуло, ключ провернулся, и дядюшка торжественно распахнул дверь в неведомое.

За дверью лежала абсолютная чернильная темнота. Ни лучика, ни пятнышка света, и конечно, ни малейшего намека на дорогу. И тишина стояла такая, будто мне разом заткнуло уши. От волнения голос мой зазвучал громко и даже несколько визгливо.

-Это мне надобно…туда? Дядюшка, Христос с тобой, там же нет ничего!

-Шагай, не бойся, вечно вы, женщины, на пустом месте кудахтать принимаетесь, - Алексей Матвеевич погрозил пальцем в сторону моей легкомысленной особы, - Держи вот ключ, а дверь я за тобой притворю – постой, привыкни.

Меня ощутимо подтолкнули, от неожиданности я шагнула вперед, и дверь за мной захлопнулась. И невозможная тьма поглотила меня со всеми моими страхами.

Мгновения исчезали одно за другим, постепенно от ключа, судорожно зажатого в моей руке, начало исходить едва заметное мерцание – как от фонарика с «умирающей» батарейкой. Я задвигала источником света вокруг, и тут произошло удивительное. Под ногами, правда, по-прежнему ничего видно не было. Зато по сторонам от меня начали проявляться очертания каких-то отверстий, словно по границам закрытых дверей проникали разноцветные отсветы. Да, почему-то отсвечивало разным: багрово-красным, светло-голубым, золотистым, бледно-лиловым. Я почему-то почувствовала притяжение к багровому «задверью» - можно подумать, там творилось нечто, требующее моего срочного участия! – поежилась, и на всякий случай немного сдвинулась к спасительному пути обратно в реальность. И снова принялась вглядываться в темноту.

Вдалеке, где-то на самом краю здешнего «задверного» горизонта, горела точка белого сияния, как будто у меня имелся шанс когда-нибудь добраться туда, невыносимо далеко. Я моргнула, проверяя, не исчезнет ли это «световое шоу». Нет, все осталось, как было. А за спиной как раз заскрипело: дядюшка решил вернуть меня в относительно нормальный мир. Он удовлетворенно оглядел то, что видела я.

-Вот и ладно, все тебе как надобно показалось. Теперь ты своя здесь, Полинька. Владей же с честью семейным секретом.

-А почему там, впереди, светло? – я ткнула пальцем в темноту, разбавленную вдали ярким просветом.

-Это Вечные небеса, голубка, - мечтательно протянул дядюшка, - сам Тенгри хранит это место, его справедливость правит здесь. Ты сама потом увидишь. Злу нет места в вечности, оно тут не выживает.

7. Средь шумного бала

Когда до званого вечера оставалась всего пара дней, вопрос о наряде встал ребром. Я прохаживалась по анфиладе комнат, хищно присматриваясь к портьерам. Как ни глупо это выглядело, я всерьез опасалась, что придется последовать примеру Скарлетт О`Хара (пошившей из занавески платье и шляпку). Опасения мои, к счастью, оказались напрасными. В гардеробной настоящей Полиньки Корсаковой нашлось предостаточно туалетов, мое дело было выбирать.

-Вот это бы, барышня, подошло, - задумчиво прогундела за моей спиной Акулина.

И вытащила на свет нечто необыкновенное. Вернее, покрой у платья был модный, но вполне заурядный. Зато цвет…в жизни не встречала я такого роскошного изумрудного оттенка шелка с благородным серым отливом. По вырезу и рукавам это роскошество было отделано серебристым кружевом, и я поняла, что подходящий наряд благополучно найден.

Примерка подтвердила: дядюшка получит желаемое, потому что в зеркале отражалась незнакомка. Ее темные волосы весело поблескивали рыжиной, в серых глазах появился зеленый русалочий отсвет, губы сами собой изгибались в улыбке, слегка надменной, но вполне благосклонной… Разрази меня гром, это была вообще не я! Однако, когда я принялась ощупывать кружевные манжеты (они и на ощупь были прекрасны, не только на вид), отражение проделало то же самое. Стало быть, все-таки я.

А вот дедок мой не выказал ни малейшего удивления. Оглядел меня с приязнью, покивал и отметил:

-Утрется Марфушка-то. Лучше бы ей с тобой и рядом не стоять, голубка. Разве что камушков надобно прибавить…сейчас принесу кой-чего.

Он шустро прошагал вон из комнаты и вскоре вернулся с несколькими разномастными ларцами. Установил их на столике и скомандовал:

-Ну, выбирай, что понравится.

Мой опыт выбора драгоценностей до сих пор сводился к копанию в паре браслетов, десятке цепочек, нескольких парах сережек и пяти-шести кольцах. Все было дешевое и относилось к стилю «бохо», чего в XXI веке мне хватало с лихвой. Но стоило вернуться всего на пару столетий назад, как выбор значительно затруднился – отчасти потому, что подорожал. В бархатных гнездах ларчиков располагалась коллекция украшений, которая сделала бы честь любому шейху из стран Востока. Вместо того чтобы запустить руки в сокровища, я только хлопала глазами – выбирать из этого было выше моих сил.

-Что ж ты, Полинька? – дядюшка не стал дожидаться, покуда я отомру, и сам стал вынимать то, что по его мнению могло подойти к платью.

На столе остались лежать сапфировый гарнитур из ожерелья, серег и кольца в точности такого оттенка, как мой туалет. Еще изумрудная брошь и браслеты, кольца с гранатом, хризолитом и бриллиантом. Почему-то – длинная нить крупного голубоватого жемчуга и такие же браслеты. Выбор стал гораздо проще, и я хрипло прошептала:

-Сапфиры, наверное. И кольца еще…какие-нибудь.

На том и порешили. Когда в день визита Акулина с немалой ловкостью соорудила мне прическу, платье и дядюшкины драгоценности пришлись настолько к лицу, словно я сплошь и рядом каждый день носила что-то подобное. Алексей Матвеевич, глядя на мои превращения, только улыбался. Сам он тоже принарядился – на синем камзоле сверкали какие-то ордена (один даже с лентой), белоснежный парик завивался изысканными буклями, трость черного дерева скалилась набалдашником в виде волчьей головы. Мы степенно погрузились в карету и тронулись в гости.

Пока дядюшка подремывал, пользуясь моментом, я с удовольствием проверяла свои познания в краеведении. Чуть в ладоши не хлопала, узнавая старые городские черты, в моем мире почти изгладившиеся от времени. Вот мы перебрались на Городовую сторону, миновали Троицкую площадь и выехали на Дворянскую улицу, где стоял особняк Стрешневых, каменный, в два этажа, как и наш.

Лакеи растворили перед нами двустворчатые резные двери, и мы оказались прямо перед величественной дамой с красивым, немного тяжеловатым лицом.

-Здравствуй, здравствуй, племянница, давно к нам не показывалась. Что-то тоща ты больно стала, - приговорила дама с точной интонацией одной из моих бабушек.

А затем подмигнула мне ласково и весело:

-Ништо, подкормим тебя нынче. Из новгородской ночью и стерлядок привезли, и свининки свежей, и овоща всякого…поешь вволю. Пирогов опять же напекли, - Марфа с утра, что коза недоеная, ревела: дескать, у меня, маман, от ваших яств несварение сделается.

И дама расхохоталась – страдания дитяти не вызывали у нее никакого сочувствия. Через секунду я поймала себя на том, что тоже смеюсь заодно с внезапно обретенной тетушкой.

Анфилада гостиных Стрешневского дома была заполнена народом, еще больше гостей оказалось в зале – на мой взгляд, довольно обширной. Мужчины и женщины фланировали туда-сюда, общались, смеялись, спорили, одновременно угощаясь напитками, которые разносили лакеи. Марфуша обнаружилась в одной из гостиных – заметив меня, она явно обрадовалась. Дядюшка прогадал: должно быть, кузина не была завистлива, раз не расстроилась из-за моего «блестящего вида».

-Полинька, бонсуар, дорогая! Выглядишь шарман! Позволь тебе представить, мон анж, господина Челищева Викентия Ильича.

Господин в черном учтиво склонился к моей руке, и (может, мне показалось) его губы обожгли мне пальцы холодом. И чувство опасности – откуда оно взялось? – прошлось дрожью вдоль спины. Я разглядывала нового знакомца, соображая, где могла видеть его раньше. Тут Челищев распрямился, я мысленно примерила на него плащ и шляпу, и едва не ахнула: именно за ним следил Арбенин в моем волшебном зеркале. «На ловца и зверь бежит» - похоже, у меня появился шанс удовлетворить свое неизбывное любопытство.

8. Скандалы, интриги, расследования

Откладывать визит к «государственному лицу» мне не хотелось, а потому уже следующим утром я засела сочинять записку к Арбенину. И тут меня ждало нешуточное затруднение: следовало соблюсти деловой стиль, а каков он в XVIII столетии, мне было неведомо. Задумавшись, я грызла гусиное перышко, и старалась найти слова, в которых не было бы ничего лишнего. Ничего, кроме согласия на официальную беседу неизвестно с кем. Но в голову вместо сухих официальных фраз лезли выражения, непригодные для моей записки вовсе: «дорогой друг», «в нетерпении ожидаю встречи» и тому подобная чепуха. Представив, как ее читает Арбенин, я поморщилась – на физиономии воображаемого адресата расцветала очередная ядовитая усмешка. Тут меня и застал дядюшка.

Обычно его появление сопровождали звуки – шарканье ног, кашель, приветственное бормотание и все в подобном духе. Но нынче он появился в гостиной бесшумно и мгновенно, как индейский следопыт. Я едва не подпрыгнула, когда он положил теплую руку мне на плечо.

-Кому цидульку сочиняешь, деточка? – вкрадчиво полюбопытствовал он, пронаблюдав мои дерганья, - Уж не тому ли верзиле, с коим давеча у Стрешневых в уголку миловалась?

Вся моя растерянность разом прошла, сменившись благородным негодованием.

-И ничего я не миловалась! Он меня на разговор пригласил, от какого-то государственного лица. Невесть кто это, дядинька. А вы, чем насмехаться, лучше помогли бы, как ему отписать верно, что согласна я. Так, чтоб как надо вышло.

Алексей Матвеевич задумчиво потер подбородок.

-И какой в этом труд? Ну вот хоть так пиши: «Милостивый государь, жду вас нынче пополудни, чтобы отправиться по известному вам адресу. Примите уверения…» Довольна ли? Да кавалер этот, сдается мне, хоть какое письмецо от тебя получить будет рад без меры.

Я почувствовала, что краснею.

-Глупости все это, дядинька. Давайте пошлем кого-нибудь с писулькой-то.

На Васильевский, где квартировал Арбенин, отправили верхами мальчишку с конюшни, наказав без ответа не возвращаться. Паренек наши ожидания даже превзошел – обратно он явился вместе с адресатом. Тот продемонстрировал поистине солдатскую скорость сборов, и появился в нашей прихожей чисто выбритым, бодрым и, кроме того, в прекрасном расположении духа.

-Благодарю вас за скорое согласие, - по-моему, он хотел сказать что-то еще, но, покосившись на стоящего рядом со мной дедка, воздержался.

Оказалось, что Андрей явился в экипаже – на мой вкус, слишком мрачном, чем-то неуловимо напоминающем катафалк. Карета была черной, с узкими окошками и самого мрачного вида детиной на облучке. Впрочем, усадили меня в нее со всем почтением, мой спутник разместился напротив, и мы поехали. Колеса мерно стучали по брусчатке, я по-прежнему охотно глазела по сторонам, и вдруг заметила, что мы двигаемся в сторону Петропавловской крепости.

-Мы туда направляемся? – боюсь, я ткнула пальцем в очертания Петровской твердыни не слишком вежливым жестом.

А получив ответный кивок, застыла, осознавая, куда меня пригласили.

-Дайте, угадаю. Не в Тайную ли канцелярию будет наш визит? Тогда…это ваше – нет, не ваше, государственное, я помню, - лицо не иначе, как Андрей Иванович Ушаков?

Арбенин снова безмятежно кивал, и даже улыбался моей сообразительности, а во мне закипали все страхи и комплексы человека, с детства ушибленного нелюбовью к «органам внутренних дел».

-Ах, так! Слово и дело государево, значит? – еще секунда, и «Остапа понесло», - Знаем, как же! Бабкина сестра в Большой дом систематически хаживала. И тоже исключительно для бесед. Только однажды после такой беседы пришла домой, легла на диван, и от сердечного приступа померла!

Доброжелательность на лице моего кавалера сменилась некоторым недоумением.

-О каком это большом доме вы толкуете, Аполлинария Дмитриевна? Могу уверить вас, что беседа с господином Ушаковым будет вовсе безвредна для вашего здоровья.

Я шумно выдохнула, и постаралась взять себя в руки. Фу, как стыдно. С чего это я вызверилась на неповинного ни в чем Андрея? И действительно, откуда ему знать о здании в начале недавно появившегося Литейного проспекта, куда в советские времена вызывали всяческих «неблагонадежных элементов» (потомков дворян, например) для бесед, увещеваний и вербовки? Я еще раз перевела дух.

-Простите. Вы тут ни при чем, разумеется. Надеюсь, беседа с Андреем Ивановичем пройдет ко взаимному удовольствию обеих сторон.

И привычный, видимо, ко всему мой спутник тут же успокоился. Тем более что мы прибыли. Слегка придерживая под локоть, Арбенин препроводил меня через двор крепости к одному из зданий (опознать которое я не сумела), провел внутрь и, наконец, отворил передо мной дверь «начальственного кабинета».

Там навстречу нам из–за стола поднялся сухощавый старик вида величавого и любезного. В моей прошлой жизни я видела его портреты, а потому узнала сразу – это и вправду был сам всесильный Ушаков, глава российского сыска. Он ласково улыбался, ни дать ни взять - еще один пожилой заботливый родственник. Если бы не цепкий взгляд глубоко посаженных глаз – может, я и купилась бы на его ласку.

9. Секреты мастерства

Давши себе слово держаться потверже, я нарушила его сразу же, как только дело дошло до сборов и наставлений. Над Петербургом густели чернильные августовские сумерки, слабо разбавленные светом масляных фонарей, а мы с дядюшкой сидели в гостиной и пытались составить план действий. Получалось не слишком гладко – в первую очередь оттого, что Алексей Матвеевич сам ни разу не пользовался семейным наследством для путешествий – просто сохранял его в целости. Правда, он был совершенно уверен, что все разрешится само собой:

-Ты, деточка, главное, себя слушай, - твоя натура тебе все, что надобно, подскажет. Ты же Корсакова, слава богу, кровная наследница Ильгом.

-Кто это – Ильгом?

-Ну как же? Корсакова девятая дочь, та, кому он ключ оставил. Мы все ее потомки – прочие-то восемь девиц сгинули без следа. Может, и ладно жизнь прожили, да только мы не знаем, где и как.

Хоть и была дипломированным спецом «по прошлому», слушала я дядюшку, совершенно развесив уши. Все потому, что одно дело – корпеть в архивах, читать пахнущие пылью документы, разглядывать портреты и дагерротипы, и по ним представлять себе прошедшие годы и века. Но совсем другое – оказаться в прошлом собственной персоною, творить историю самостоятельно, быть ее частью и отвечать за все, что с тобой происходит. Непередаваемое, как выяснилось, чувство.

Наставлял меня дядюшка обстоятельно и неторопливо: не упустил ни единой детали, ни самой незаметной тонкости.

-Обрядим тебя этак, знаешь, подобно капустному кочашку. На месте окажешься – сама решишь, что снять, что оставить. Если в жару угодишь – снимай лишнее, припрячь где неподалеку, да место заметь. Будешь возвращаться – заберешь.

Представив себя укутанной в сто одежек, я захихикала.

-Скажите, дядинька, а как туда входят…ну, через эти двери светящиеся.

-Обыкновенно входят – толкнешь, она и откроется. Сколько мне ведомо, во всех мирах выходы в домах сделаны, а уж там, где вовсе древность, в пещерах или на склонах холмов. Так и выходить способнее, и обратную дорогу найти можно без труда.

-А есть ли способ скоро узнать, где я окажусь? От этого же зависит, что делать, как вести себя, и прочее.

-Верно говоришь, голубка, – узнать, куда угодила, надобно поскорее, не то всяких неприятностей наживешь. Способа, правда, никакого нет, - придется каждый раз заново примериваться. Тут еще вот какое дело – не вздумай никому сообщать, ни откуда взялась, ни зачем пришла.

Я активно закивала – ясно, что о путешествиях по мирам каждому встречному-поперечному говорить не стоит. Но вот о цели своих поисков…

-А почему про бусы сказать нельзя? Может, помогли бы, я бы тогда быстрее управилась.

Дядюшка посмотрел на меня, как на дурочку.

-А ежели, к примеру, на злых людей нарвешься, не приведи господь? Или на таких, кому твое наследство тоже покою не дает? Осторожность надобна, так я тебе, Полинька, скажу. Ты уж и сама кой-чего можешь, в обиду себя не дашь, только на твою силу другая может сила найтись, помни.

Мда. Чем дальше, тем яснее становилось, что я впуталась не только в интересное, но и в действительно опасное предприятие. Да и что это за квест – собирать какое-то степное ожерелье? И зачем оно, если с ключом я и так могу путешествовать, где пожелаю?

-Что может Корсаково ожерелье? – это был своевременный вопрос. Если ты ищешь некий предмет, хорошо бы точно узнать, для чего он предназначен.

Дядюшка улыбнулся.

-Коли у тебя ключ один в руках, ты можешь по мирам через коридор пройти. А если все ожерелье, да еще ключом замкнутое, – из любого места в другое перенесешься, если только можешь его представить. Понятно ли?

О да, мне было понятно. Имея Корсаков раритет (или артефакт?), его хозяин мог запросто шастать сквозь Мироздание при одном крошечном условии – надо четко представлять, где желаешь оказаться. Ни дверей, ни коридоров, никаких ограничений: знаешь, куда тебе нужно, стало быть, туда и попадешь. Пока я изумлялась могуществу создавших украшение чародеев, дядюшка продолжил свои наставления.

-Нельзя побыть где-то и вовсе следов не оставить. Но ты постарайся все же, деточка, чтобы там, куда попадешь, как можно меньше с тобой связалось. Чтобы, как назад уйдешь, словно и не было тебя там.

А у меня как раз назрел встречный вопрос.

-Скажите-ка, дядинька, а как там и тут время течет? Одинаково ли, или по-разному?

Мне все же удалось поставить Алексея Матвеевича в тупик, вот уж не чаяла.

-Так и не скажу тебе, Полинька. По-разному, как будто, только не так, чтобы тут миг прошел, а там – сто лет миновало.

Час от часу не легче – придется, значит, еще и насчет времени выяснять на личном опыте, экспериментировать бесчеловечно на себе самой. Я в который раз тяжко вздохнула. Долго бы мне предаваться унынию, но спас визитер – лакей доложил о приходе господина Арбенина.

-Проси, проси, - возрадовался дядюшка, - нам как раз передохнуть пора, верно, Полинька?

Я благоразумно промолчала, надеясь, что на этот раз не покраснела…так, слегка порозовела разве что. Андрей был мрачен, как никогда, даже одет в черное, однако поклонился нам со всем вежеством, и присел на диван. Дядюшка моментально придумал себе неотложное дело и удалился, одарив нас предварительно взглядом старого сводника. В гостиной воцарилась тишина. Я вытерпела всего пару минут тягостного молчания, и уже приготовилась произнести что-нибудь приличествующее случаю, но тут Андрей кашлянул и заговорил:

-Прошу простить меня за непрошеный визит, Полина Дмитриевна. Я никогда не осмелился бы тревожить вас, но…

-Вы ничуть не потревожили меня. Сами знаете, я всегда рада вас видеть, - господи, что опять несет эта безответственная кокетка Аполлинария! – Позвольте предложить вам чаю?