Самый лучший пионер

Глава 1

– И перекат! И еще один! И вот так! И… – Управляемый мной персонаж на экране позорно сдох.

Откинувшись в кресле, посмотрел на плакат Конаты Изуми из аниме «Лаки Стар». Кона-тян так позорно бы не налажала! Отложив геймпад, провел пальцами по струнам стоящей рядом с креслом гитары – не сегодня! – поднялся на ноги, подошел к груше и пару раз смачно по ней пробил, вымещая стресс. Да она и так не простаивает. Внезапно раскаленная по случаю разгара зимы батарея забулькала. Наклонившись к ней, с улыбкой спросил:

– Эй, ты же не собираешься взорваться мне прямо в ли…

Раздался грохот, и меня поглотило небытие.

***

Очнулся с жуткой головной болью, жаждой и ломотой во всем теле. Мутная пелена в глазах мешала разобрать хоть что-то. Руки не слушались, а еще – раздражающе громко тикали часы.

– Во… – попытавшись попросить попить, зашелся в жутко болезненном приступе кашля.

– Сережа! – раздался испуганный женский голос, шаги, скрип двери и крики: – Сестра, сестра!

Звучит как больница. Но разве после такого выживают? Я же отчетливо помню, как, словно в замедленной съемке, мне в лицо летела мощная железяка. С трудом оторвав руку от лежбища, уронил ладонь на лицо. На первый взгляд – на месте, и даже не забинтовано.

Сухой, растрескавшийся язык вяло потыкался в зубы – тоже на месте! Повезло – жить человеком без лица как-то не очень перспектива.

Снова шаги, и я вновь попытался открыть глаза – все еще мгла. В губы ткнулась стеклянная кромка, включились рефлексы, и я отпил глоток теплой воды. Снова кашель.

– Еще? – участливо спросил женский голос, губы ощутили стакан.

Попил еще – уже удачно и до последней капли.

– Прости, но больше пока нельзя, – расстроила меня Повелительница Воды, и сознание облегченно отрубилось.

В следующий раз глаза начали видеть, но лучше от этого не стало – я лежал на жесткой кровати, застеленной серым от постоянных стирок, украшенным казенными печатями бельем. Вокруг – полное уныние: давно не беленные, заляпанные стены, вздувшаяся краска на чугунной батарее под большим окном – сейчас, по случаю лета, оно приоткрыто. Рама деревянная, тоже требующая перекраски, а показывает эта прелесть кусочек синего безоблачного неба. С потолка время от времени отваливаются кусочки побелки, частично оседая на пыльных плафонах – лампочки обычные, накаливания. «Ходики» на стене внушают своей монументальностью – сразу видно советское изделие. Советское? Да, потому что едва ли мой зафиксированный на койке пожилой лысый очкастый сосед – у него сломаны обе ноги – стал бы просто так, из любви к необычному досугу, читать газету «Правда» за 5 июля 1968 года. А тем более этим не стали бы заниматься и пятеро других соседей – все с травмами разной степени тяжести, – вон тот чувак с корсетом на шее читает вслух для «человека-мумии». Жуть!

– Итоги восемнадцатого Берлинского международного кинофестиваля… – под бубнеж корсетного я прикрыл глаза и попытался подавить приступ паники.

Я – в СССР! Таких реалистичных снов не бывает. И галлюцинаций – тоже. Я сдох и по какой-то причине попал сюда – в древний шестьдесят восьмой год! Это… Это… Это офигенно! Там мне ловить было нечего – работаешь 5/2, жены нету, друзей – полтора человека, а контакты с родственниками давно утрачены из-за несходства характеров. Огромная часть досуга у меня уходила на чтение попаданческих книг – и теперь мне все это пригодится! Так, а что я помню?

Через пару секунд я чуть не завыл от восторга – помнил я абсолютно все, что читал, видел и слышал в прошлой жизни, – вплоть до много лет назад мельком проскролленных страничек «википедии». Я – читер! Кроме того, я умею играть на гитаре и фортепиано, знаю ноты, в целом, как ни странно, коммуникабелен… Стоп, я же не на собеседовании – других попаданцев здесь все равно нет, равно как и зрителей. Ведь нет же? Ладно, потом. Все, теперь дело за малым – выздороветь (интересно, что со мной?), освоиться и начинать долгий увлекательный путь к самым вершинам мира с неизбежным сокрушением главного врага каждого склонного к справедливости человека – Соединенных Штатов Америки.

Почувствовав, что проваливаюсь в сон, испуганно открыл глаза – а ну как обратно закинет? Нет уж, я хочу остаться! И год мне идеально подходит – достаточно много времени в запасе перед первой большой проблемой – Афганской войной. Так, тело… Руки-ноги на месте, отлично! Но туловище туго перебинтовано. Ребра, что ли?

– А, очнулся! – обрадовался сосед, отложив газетку. – Голова не кружится? – участливо спросил он.

– Да че ему, молодому! – кашлянув, успокоил его севший в кровати мужик с загипсованными до самых плеч руками.

А как он…

– А все по очереди мне жопу вытирают! – видимо прочитав что-то в моих глазах, ухмыльнулся он. – И сейчас – как раз твой черед. Пошли!

Народ радостно загоготал. Нервно хохотнул и я – очень зря, потому что правую сторону груди прострелило болью.

– Ой, юморист, б*я! – вытер слезинку мой сосед и представился: – Меня Семен зовут. Дядя Семен, получается.

– А мне сколько лет? – прохрипел я, вяло пожимая протянутую руку.

– Точно головой ударился! – веско заметил «корсетный».

– Кажись, пятнадцать? – спросил пространство Семен.

Пространство не очень уверенно ответило, что да – пятнадцать.

– Мамка твоя вечером придет, у нее и спросишь, если память не прояснится, – выдал план действий сосед.

– Опять выть будет, – вздохнул чувак со сломанными руками.

Этого «дядей» звать не стану – ему лет двадцать пять.

– Мы брата хоронили – под «ЗИЛ» попал, – сделал ему неловко «корсетный» – а вот этому от тридцати до сорока, рожа интеллигентно-еврейская.

– Меня вроде меньше помяло, – хрипло прервал я повисшее молчание.

Народ облегченно хохотнул – даже интеллигент! – и дядя Семен заверил:

– Да, считай, и не помяло – что тебе сотрясение и два сломанных ребра? Пару дней отлежишься, и домой – хоккей смотреть по телевизору!

Глава 2

Следующую неделю обживал коммуналку и знакомился с жильцами – из интересных оказалась только та самая Надежда – симпатичная мамина ровесница и, как оказалось, подруга. Работает медсестрой, поэтому график скользящий – это позволяет присматривать за мной в некоторые дни. Нет, по-прежнему ничего не помню – рассказали. Разведена, воспитывает трехлетнюю дочку Свету – потешная, пузыри носом умеет надувать. Из соплей, да. Помимо них, в квартире проживают двое пенсионеров – муж-фронтовик Алексей Егорович и его жена – ветеран тыла Зинаида Матвеевна. Алексей Егорович тоже считает, что «при Сталине такой х*йни не было». Третий жилец – бобыль Федор, сорок лет, высок, статен, красив, модно-усат, передовик токарного дела и постоянный экспонат заводской доски почета. На Федора заглядываются все имеющие честь быть с ним знакомыми дамы, но большая часть даже не пытается – репутация «ходока» надежно к нему прилипла. Именно Федору мы обязаны идеально работающей сантехникой, проводкой и смазанными дверьми – мужик, даром что ходок, совсем не против помогать соседям улучшать быт. Судя по лицам мамы и Надежды, обе Федю знали несколько лучше, чем им бы того хотелось. Этого в отцы не берем, но маме не мешаем – для здоровья полезно же.

Вывод пока такой – никакой «блат» мне не светит, если не считать таковым телефонный номер корреспондента «Комсомолки» Семена, который до сих пор лечится. Придется идти обычным путем – это когда начинаешь с классного руководителя. Кое-что отнести я ему уже могу – вон лежит целая исписанная тетрадка на девяносто шесть листов с аккуратно выведенным маминой рукой на обложке (еще доктора обратили внимание, что мой почерк полностью изменился, причем совсем не в лучшую сторону – а что поделать, если руками писать в той жизни мне почти не приходилось уже много лет?) названием «Миша Добрин и философский камень, роман-сказка, тетрадь первая». Читали всей коммуналкой – слегка адаптированный «Гарри Поттер» понравился всем, кроме Федора, который дома не ночевал, и маленькой Светы – она ничего не поняла, но «сказку» слушала прилежно. Но пока не понесу – ждем вторую тетрадку и моего выздоровления до уровня, когда я смогу пройти пару кварталов – там класрук и живет.

Вторая тетрадка активно мной заполняется прямо сейчас, в положении полулежа на диване – сидеть еще больно. В открытую форточку врывался веселый летний шум, принося с собой теплые запахи тополей и расположенного в доме напротив хлебозавода. Тело пыталось травить душу хандрой – сходи, мол, пробздись, – но я не поддавался. Друзья Сергея пару раз заходили, сочувствовали, пытались знакомиться заново, но пока коммуникация не наладилась – я в основном молчу и наблюдаю, пытаясь перенимать манеру поведения хроноаборигенов.

С едой, вопреки опасениям, никаких проблем не оказалось – дефицит пока не набрал обороты, и, как минимум в Москве, купить можно если не все что хочешь, то многое. Мама кормила меня котлетами, супами, картошкой, рыбой (в том числе – красной), яблоками, овощами, а однажды даже принесла гранат. Помимо этого, хватало и сладостей – в частности, мое возвращение домой отмечали покупным тортом. Обычные продукты, на мой взгляд, ничем не отличались от аналогов из моего времени, а вот сладости прямо хорошо зашли! Увы – во рту у Сережи обнаружилось целых три пломбы, несмотря на ранний возраст, поэтому придется держать себя в руках – не очень я верю в советскую стоматологию.

– Ну хоть любовь к конфетам ты не забыл! – ласково потрепала меня мама по волосам, когда я жевал очередного «Мишку на Севере».

Вынырнув из воспоминаний, отложил служащий мне планшетом томик Ленина (седьмой из неполного собрания сочинений, нашедшегося у нас) и аккуратно поднялся. Столь же аккуратно направился к двери – проголодался, а мама вчера сварила просто замечательные щи, которые я сейчас и разогрею!

С кухни доносился мягкий гитарный перебор. Это кто у нас музыкант? Вариантов немного – сегодня вторник, и дома только пенсионеры да отсыпающаяся Надежда, чья дочь сейчас у бабушки – через два дома от нас живет, одинокая, поэтому понянчить внучку всегда рада. Увы, у нее тоже комната в коммуналке, так что переехать в более комфортные условия Надя не может.

Так и есть – за накрытым сильно покоцанной выцветшей клеенкой столом на табуретке сидел одетый в растянутые синие штаны и майку Алексей Егорович с инструментом в руках.

– Привет, Сережка! – сквозь дымящуюся во рту «Беломорину» поздоровался он со мной.

– Здравствуйте, деда Леша, – поздоровался я в ответ так, как научили. – А я и забыл, что вы играть умеете.

– Да ты вообще все забыл! – хмыкнул он, прекратил музицировать и предложил: – Помочь тебе?

– Сидите, дед Леш, я сам, – успокоил я его и залез в общий холодильник – тарахтящее, даже сейчас древнее ублюдище. Холодит, впрочем, как надо и, уверен, еще и меня переживет.

Вот она – наша желтенькая эмалированная кастрюля. А вот и миска – столь же желтая и эмалированная. Зачерпнув загустевшую массу, щедро наделил ею миску, которую поставил на конфорку новенькой газовой плиты – дом газифицировали совсем недавно и плиту поставили тогда же. Чиркнув спичкой, повернул рукоятку, и под миской заплясало жизнерадостное синее пламя. В Советском Союзе даже газ смотрит в будущее с оптимизмом!

– Тяжко поди – каникулы, а ты дома сидишь, – ритуально посочувствовал дед.

Отметив татуировку Сталина на усеянной седым волосом дедовской груди, аккуратно опустился напротив него с не менее ритуальным ответом:

– Да нормально, какие мои годы – набегаюсь еще.

– Знатно тебя приложило, конечно, – перешел он к любимой в последнее время теме нашего двора. – Даже мамку – и то забыл.

– Стыдно перед ней, – признался я.

– И правильно – нельзя, чтобы человек мать забывал, – веско заметил фронтовик. – Вот у нас однажды парнишку контузило…

Истории хватило ровно на выхлебать тарелку супа, закусывая его вкусным бородинским хлебом и сочной, сладкой луковицей. Порадовавшись за вернувшего память парнишку из военного рассказа, вымыл за собой посуду, протер стол и попросил:

Глава 3

После ухода ребят я наконец-то додумался залезть в документы – как-то и в голову не пришло, что в СССР их уже освоили. Зарывшись в шкаф, откопал свое свидетельство о рождении.

Все так: Андропов Сергей Владимирович, дата рождения – тридцатое августа 1955 года. День рождения не за горами!

Мать – Ткачева Наталья Николаевна, 02.01.1940 г. р.

Отец – Андропов Владимир Юрьевич, 01.01.1940 г. р.

Один день разницы и «залет» в четырнадцать маминых лет. А еще – запрет абортов в тот исторический период. Повезло моему реципиенту – мог и не появиться на этот свет. Маму о влиянии запрета на ее судьбу, конечно же, спрашивать не буду – плохая тема для разговора.

Однако яснее не стало – «скриншот» «википедии» из головы говорит про рождение Владимира в сороковом году, но, увы, автор странички не осилил указать точную дату. Что ж, едва ли мы бы жили в коммуналке со всемогущим дедушкой, значит, и вправду однофамильцы. А было бы жутко прикольно! Получается, я ранний ребенок, но на «ошибку молодости» совсем не похож – мама буквально на цыпочках вокруг меня бегает.

Вечером она пришла расстроенная – пыталась скрывать, конечно, но я же вижу.

– Случилось что-то?

– Нет, все хорошо, – попыталась она отмазаться.

– Но я же вижу, что ты грустная, – не сдался я.

– Да козлы! – раздраженно махнула она рукой и пошла за ширму переодеваться. – «Нет на август путевок!» – передразнила кого-то. – Сволочи профсоюзные, сами-то с санаториев не вылезают, а здесь ребенок… – осеклась и грустно вздохнула.

В лагерь меня отправить хотела, подлечиться.

– Там, поди, на два года вперед все расписано, – предположил я.

– Как бы не на пятилетку, – согласилась мама, появляясь из-за ширмы.

Задумчиво на меня посмотрела и решительно кивнула:

– Мы с тобой на следующее лето в Крым поедем! Дикарями!

– В палатке будем жить? Из котелка питаться? – сымитировал я сыновний энтузиазм.

– И ночью в море плавать! – с улыбкой добавила мама Наташа, и мы отправились ужинать.

– Как ребятам твоя книжка? – спросила она, проглотив ложку борща – сегодня у нас именно он.

– Очень понравилась, – без ложной скромности признался я.

– Давай я сама первую тетрадку Антонине Петровне отнесу, – предложила мама.

– А как я ей первого сентября цветы дарить буду, не познакомившись? – придумал я вялую отмазку.

Страшно активизироваться вот так сразу. Мне бы в школу походить, друзей завести… Ну уж нет. Прокрастинации – бой!

– Еще успеешь, – грустно улыбнулась мама.

– Неси, – решился я. – Под лежачий камень вода не течет.

– Верно, – одобрила она.

Сразу после ужина она позвонила классной руководительнице и, не откладывая в долгий ящик, понесла тетрадку. Я же прилег дописывать вторую. Хорошая продуктивность объясняется просто – сидеть дома в эти времена просто жуть как скучно! Книги с полок я читал почти все – кроме Ленина и Маркса. Как-то вот не довелось. Но теперь, с учетом вновь открывшихся обстоятельств, надо будет скушать и частично зазубрить – у нас же здесь теократия, и без цитирования канонических текстов уважения мне не будет.

***

Антонина Петровна, которая сейчас в отпуске, пришла следующим же утром. Классная руководительница оказалась женщиной под пятьдесят, полуседые волосы собраны в «бублик», на глазах – очки в неудобной на вид оправе. Одета она была в закрытое летнее белое платье, расписанное цветочками.

– Здравствуйте! – поприветствовал я гостью.

– Здравствуй. Ты меня не помнишь, Сережа? – первым делом спросила она.

– Извините, – покачал я головой.

Она вошла в комнату, я закрыл дверь и предложил:

– Чаю?

– Спасибо, но не стоит, – отказалась она и посмотрела на диван.

– Присаживайтесь, – запоздало предложил я.

Она уселась, поставила на колени сумочку, я аккуратно опустился рядом.

– Тогда давай знакомиться! – жизнерадостно заявила она. – Меня зовут Антониной Петровной, я – классный руководитель бывшего шестого «бэ» и будущего седьмого.

Да я же семиклассник! Это потому, что в школу пошел в семь лет – повезло мне в августе родиться, а не в октябре, пришлось бы еще год ждать – а начальная школа в эти времена четыре года, вот и «натикало», так сказать. Если не принимать во внимание потенциальный экстернат, учиться мне еще минимум четыре года – десятилетка же обязательная.

– А я Сергей, если сдам экзамены в августе, буду учиться в вашем классе, – представился я в ответ.

– Повезло тебе тридцатого августа успеть родиться! – улыбнулась. – Родись ты после пятнадцатого сентября, пришлось бы в первый класс в восемь лет идти. – И спросила: – А ты школьную программу помнишь?

– Помню, но немецкий как корова языком слизнула, – развел я руками. – Мама принесла мне пару самоучителей, постараюсь освоить заново хотя бы на троечку.

– Моя подруга преподает немецкий на дому, – предложила репетиторские услуги классная руководительница.

– Мама говорила, но я сначала сам попробую, – отказался я. – Алфавит уже выучил! – похвастался достижениями.

А чего мне, с абсолютной памятью? Открыл, «сфотографировал», и все – уже в голове. Мне теперь секретные документы лучше даже мельком не показывать – «развидеть» уже не получится.

– Ну, если что, мой номер у вас есть, – проявила она понимание и достала из сумочки тетрадку. – Я тебе ее не отдам, – заявила она.

– Потому что понесете дальше? – с улыбкой предположил я.

– Именно! Я в районо пойду, но только ты обязательно продолжение пиши.

– А вот, дописал вторую вчера, – выдал классной руководительнице вторую тетрадь.

– Только, Сережа… – Она замялась. – Тебе точно мама не помогала?

– Совершенно точно! – покачал я головой. – Если хотите, прямо сейчас займусь третьей тетрадкой.

– Я тебе верю, но лучше проверить, – согласилась она.

Делать нечего – уселся за стол и начал возить карандашиком по бумаге. Карандашом удобнее, стер и исправил, если что не так. Прошло минут сорок, когда Антонина Петровна сочла эксперимент успешным. Ознакомившись с содержимым, убедилась, что это то же самое, и пообещала позвонить, когда у нее будут новости. Науськанный мамой, подарил ей на прощание шоколадку – за суету, так сказать.

Глава 4

Добраться до дома не заблудившись у меня получилось. А как иначе? Это – те же самые города, просто рекламой не присыпали. По пути запомнил расположение двух магазинов (мама рассказывала, что ходит в них в разные дни недели – ассортимент, мол, отличается), пельменной (сюда долго не пойду – вчера с мамой целую кучу налепили, она на рынке была и оставила там аж двенадцать рублей), номерной столовой и кинотеатра. Зашел и проверил цены в последнем – мне сюда еще девочек водить, нужно знать таксу. Жесть – десять копеек детский дневной! Двадцать – если фильм двухсерийный. Честно – в два раза длиннее равно в два раза дороже.

Мороженое мы с мамой покупали по девять копеек, молочное, в бумажном стаканчике и с деревянной палочкой. Расплачивалась она «полтинником», а сдачу отдала мне – в кармане шорт звенят тридцать две копейки. Три билета, получается! С местными ценами вообще становится непонятным стремление попаданцев искать клады. Вон у мамы средний доход из зарплаты плюс швейного «калыма» около ста шестидесяти рублей, и мы с ней вдвоем живем не сказать чтобы плохо – сыты, одеты не хуже окружающих, и даже черно-белый телевизор есть, а на сдачу с мороженого я еще могу сходить с девочкой в кино. Ну на рынок мама не чаще раза в месяц ходит, это да, но я в той жизни в «Азбуку вкуса» так гонял, полакомиться оверпрайс-жратвой.

Клады… Да ну их, эти клады – абсолютно чисто и прозрачно поднимемся легальными методами. Вдруг «дедушка» в какой-то момент однофамильца заметит и рыть начнет? С другой стороны – можно образцово-показательно сдать драгоценную находку государству, которое, как известно вообще всем, остро нуждается в валюте. Следом за кладом совершенно закономерно в голову влезла тема следующая – маньяки и предатели.

Отстой! Вот во-о-обще не хочу! Делать нечего – назвался попаданцем, полезай в электричку до Ростова. Разомнусь на Чикатиле – я же хороший человек и себе подобных никогда раньше не резал. Этот – наиболее отвратителен, и совесть грызть должна поменьше. Мама очень удачно уезжает на всю последнюю неделю августа, а с Надей я договорюсь. На дорогу тридцати двух моих копеек не хватит, но время «намутить» побольше еще есть – например, мама будет отправлять меня за хлебом и «забывать» отобрать сдачу. Проблема вторая – как? Ладно, место работы известно – телефонная станция в населенном пункте Родионово-Несветайская, потусуюсь до конца рабочего дня, прослежу и пырну ножиком в темном переулке. Звучит парадоксально: клады нельзя, а мокруху можно?! Все именно так – кто обратит внимание на едущего в электричке школяра? Да какие тут электрички – тыща км, если по прямой, а по прямой никогда не бывает! Это полноценные двое суток поезда! Ладно, потом придумаю, как лучше поступить.

Артем с братом все еще сидели во дворе, куда вышел погулять и рыжий Вовка – это именно он у нас мастер крутить «солнышко». При виде меня все трое обрадовались, пришлось подойти, поручкаться и присесть рядом – а что мне дома делать?

– Как оно? – попытался с моей помощью развеять скуку боксер.

– Ништяк! – отрапортовал я. – Тетенькам из районо книга понравилась, понесут к людям поважнее. Глядишь, лет через пять и опубликуют.

– А че пять? За*бись же книжка! – наконец-то признал мой талант Артем.

– Вообще о*уенная! – добавил Вовка.

– Ну прикинь – где я и где, например, Некрасов? Или Шолохов? Или Стругацкие?

– Стругацких тоже ни*уя не печатают! – расстроенно поведал Артем. – А этих – вон, полные магазины и дома у каждого по три собрания сочинений. Зачем столько?

– Тоже не знаю, – пожал я плечами. – Но раз так делают, значит, так нужно, – выразил лояльность старшим товарищам из Кремля.

– Нужно-х*южно! – скаламбурил Артем и спросил: – У тебя деньги есть?

– Не-а! – от всей души соврал я.

– И у меня нет! – поспешил соврать он в ответ.

Не потому, что жадный, а из классовой солидарности – это прямо написано на его роже.

– Батя бутылки сам уже сдал, – вздохнул рыжий.

– Можем постритовать, – предложил я способ получения нетрудового дохода.

– Это как? – подозрительно прищурился Артем.

– Уличные музыканты с шапкой, – расшифровал я англицизм.

– А ты умеешь? – не стал он комплексовать.

– Дед Леша научил кое-чему, для Арбата сгодится, – скромно ответил я.

– Погнали, – одобрил он и начал вставать. – Пойду мамке позвоню, чтобы не орала.

– Ага! – махнул я ему и пошел в подъезд.

Пока нас не было, приходил почтальон: «Комсомолка» – ее выписывает мама, «Советский спорт» – это мне, подписку маму попросил не продлевать, на фиг он нужен, и журнал «Работница» – тоже для родительницы.

Поднявшись в квартиру, сгрузил прессу на стол, достал свидетельство о рождении – на всякий случай, если вдруг случится детская комната милиции, – и мамин проездной, она разрешила пользоваться. Аккуратно завернул гитару в простыню, соорудил из бечевки сбрую, чтобы носить за спиной. Чем не чехол? Переодевшись в шмотки постарше, набрал номер Артема:

– Оденься как бич! – отдал инструкции и повесил трубку.

Он умный пацан, поймет. Далее – кухня, впихнул в себя бутер с колбасой, а не с «продуктом мясным механической обвалки по технологии „колбаса“». Где-то я в шкафу видел кеды с дыркой…

Артема пришлось немного подождать. «Как бич» он одеваться не стал, но вид приобрел потертый. Вовка у нас в «апгрейде» не нуждается, а мелкий Славик, как и положено будущему первоклашке, чумазый и явно донашивает за старшим братом – даром что отец товаровед.

– Проездной? – спросил я у него.

– В наличии! – отрапортовал он.

А дети бесплатно в СССР ездят?

– На мелких у меня вот… – Боксер показал двадцать копеек и пояснил (а то «денег-то нет»): – На черный день берег, но чего уж теперь…

– Нормально, вернется и приумножится! – заверил я его, и мы почапали к метро.

По пути я снял с головы кепку и вручил ее в руки Вове вместе с инструкциями:

– Доход делим на три части: я – играю и пою, ты… – посмотрел на Артема. – …Силовое прикрытие, на случай если мы кому-то не понравимся.

Глава 5

Фарцовщика на улицах Москвы искать не пришлось – одному из них мама штаны и дорабатывала, и он скоро придет забрать заказ.

– Филькой зовут! Фил! – ехидно фыркнула родительница.

– Меньшего я и не ожидал! – хмыкнул я.

Ожил дверной звонок, и мама пошла открывать, через несколько секунд вернувшись с одетым в джинсы, джинсовку и футболку «Битлз» молодым человеком лет двадцати. Неплохо упакованный! На голове – лихой начес, во рту – жвачка.

– Здорова! – вопреки ожиданиям, поприветствовал он меня на родном языке и спросил: – Как дела?

– По кайфу! – честно ответил я.

– Как-как? – заинтересовался Фил. – «По кайфу»? Прикольно, я запомню! Держи!

И выдал мне одинокую пластинку жвачки.

Ну и жмот!

– Спасибо, – не стал я отказываться и убрал подарок в стол.

– Я померию, теть Наташ? – безграмотно спросил Фил, кивнув на лежащие на диване джинсы.

– Конечно, – разрешила она.

Проигнорировав ширму, фарца принялся примерять штаны прямо у нас на глазах. Подвигав бровями на трусы расцветки американского флага, мама решила:

– Пойду чайник поставлю.

– Козырно! – одобрил мамину работу Фил, похлопал ладошками по бедрам и приземлился на диван. – В них и пойду!

– Грац с обновкой! – поздравил его я.

– Как-как? – Понравилось ему и это. – «Грац»?

– Поздравляю, – расшифровал я. – От английского…

– Понял, не тупой! – самонадеянно заявил он и выдал мне еще пластинку жвачки.

– Спасибо! – убрал в загашник и этот подарок и достал взамен патч с питбулем, положил фарцовщику на ногу: – Смотри, какая штука есть.

– Козырно! – оценил он. – Подарок?

– Было бы мое – подарил бы, – скорбно вздохнул я. – Но это же мама вышивала, трудилась, глаза портила… – развел руками.

– Сколько? Он один у вас? – спросил Фил, рассматривая патч на вытянутых руках.

– Пятнадцать рублей штука, еще вот такие есть… – выложил ему на ноги остальное.

– Теть Наташ! – обратился фарцовщик к вернувшейся в комнату маме. – А может, Сережку к нам пристроить? Нам башковитые нужны.

– Ну уж нет! – не позволила она.

Пожав плечами с видом «не больно-то и хотелось», Фил начал торг:

– Пятнадцать – это несерьезно! Это же просто заплатка!

– Заплатка – это дыру в совковых шмотках затыкать! – поправил я его. – А это – атрибут стиля! Называется «патч».

– Патч? – задумчиво почесал фарца подбородок. – По пять!

– Прикинь, такого ни у кого нету! – добавил я аргумент. – А у тебя будет! Тупо самый модный чувак на районе! По четырнадцать!

– Я и так! – самодовольно фыркнул Фил и повысил ставки: – По семь!

– Работа мелкая, кропотливая! – показал на аккуратно вышитые клыки пса. – Ручная! Меньше тринадцати рублей не стоит!

– Да я теперь хоть сам таких наделать могу! – выкатил фарца последний аргумент и виновато посмотрел на маму, продемонстрировав остаточное воспитание: – Извините, теть Наташ, у вас очень здорово получилось!

– Давай тогда по десять, – предложила мама.

– Ай, идет! – махнул рукой Фил и рассчитался с мамой за джинсы и «заплатки». Еще за рубль она пришила ему на левую ногу череп, на правую – питбуля. Обувая кроссовки марки «Адидас», Фил спросил: – А если я вам неликвидных джинсов принесу – вы еще сделаете, теть Наташ? Только уже по девять.

– Неси, – кивнула довольная мама.

Когда дверь за гостем захлопнулась, мы дали друг другу пять.

– Надо гитару тебе новую купить, – решила мама. – А эту вернем деду Леше.

– Это будет правильно, – кивнул я.

– Сам сходишь, – решила мама и выдала мне аж пятидесятирублевую бумажку: – Вот, только хорошую бери! А на сдачу Катю в кино сводишь, – подмигнула. – А те не трать, копи на что-нибудь. Проигрыватель, например! – подсказала благородную цель и спросила: – Еще эксперименты будут?

– А у тебя есть каталоги с одеждой? – спросил я.

– Полно! – фыркнула она. – А ты что, забы… – Осеклась.

– Старого нет – будет новое, – успокоил я ее.

Каталоги оказались, конечно же, советскими. Нашел модель в белых брюках и красной клетчатой блузке.

– Штаны вот так… Блузка вот так… Здесь – клевый белый ремень.

– Я себе такое сошью, – моментально оценила мама моду грядущих семидесятых годов. – А еще что?

«Еще чего» было много, и по итогу мама решила завтра обойти всю фабрику – посоветоваться.

– Дешевле двухсот платье не отдам, – решительно кивнула она особо удачному эскизу и тут же принялась что-то кроить.

Я же сходил помылся в душе при помощи хозяйственного мыла (что поделать), почистил зубы зубным порошком и лег спать – уже десять вечера, солнце село!

***

С утра мы с тетей Надей сходили в поликлинику – здоров! – и она помогла мне отыскать универмаг, где за сорок рублей (мама же сказала брать хорошую) купил себе акустическую гитару производства фабрики музыкальных инструментов имени А. В. Луначарского и отказался от покупки футляра – это ж не чехол, а натурально деревянный сундук. Зато купил запасные струны – тоже дорого, блин. Может, подумать о кладах еще разок?

– Доволен? – спросила мамина подруга и зарядила в автомат с газировкой монетку. – Тебе с сиропом?

– Без него, – вспомнив о пломбах, попросил я и ответил: – Доволен! Свое всегда лучше чужого.

Вернувшись домой, пообедали нашими пельменями, и она пошла забирать дочь от бабушки, а я, глянув в окно, закинул в карман мелочи, пластинку жвачки и вышел во двор.

– Привет! – поздоровался с одетой в черную юбку чуть ниже колена и серую блузку мрачной Таней.

Она, конечно, мрачная, но мордашка очень симпатичная, а фигурка имеет хороший потенциал. Но это я без задней мысли – мне даже не особо-то и хочется, если честно, в силу возраста. Вот через годик-другой на стены буду лезть, но пока можно просто и беззаботно дружить со всеми милахами подряд.

– Привет! – Безнадегу на ее лице на краткий миг осветила улыбка.

Увы, исчезнув без следа.

Глава 6

– Вот я и в отпуске! – радостно возвестила мама, вечером вернувшись домой.

– Это хорошо! – порадовался я за нее. – Давай куда-нибудь сходим?

– А сегодня куда ходил? – заметила она стоящие в коридоре влажные кеды – протер тряпочкой.

– С Таней гулял, – не стал я скрывать и попросил: – Давай ей поможем?

– Ей вся советская милиция помочь не может, – сочувственно вздохнула родительница.

– А мы по-другому и немножко. Она шить умеет – возьми ее к себе помощницей на заплатки. Рубль – штука.

– Надо с Тоней поговорить, – прикинув, выдала промежуточное решение родительница и пошла звонить.

Другого от доброй мамы я и не ждал!

Через десять минут они пришли – волнующаяся Таня в зеленом (!) сарафанчике и ее грустная, худая, застенчиво прикрывшая сухими волосами подбитый левый глаз мать. Одета, как и положено, в халат – в этом мои знакомые советские дамы средних лет удивительно последовательны.

– Добрый вечер! – интеллигентно поздоровались все со всеми и пошли на кухню пить чай с покупными булочками – мама принесла.

– Чего это твой удумал? – спросила соседка, стеснительно принимая из маминых рук булку.

Таня свою уже грызет, как и я, впрочем.

Мама объяснила суть схемы.

– Тю-ю! – протянула тетя Тоня. – Харя-то не треснет, по рублю? – спросила она дочь.

Та залилась краской.

– Ну чего ты? – хрюкнула мама. – Нам Фил и так сильно переплачивает, и ему этих заплаток нужно будет много. Девчонкам с работы я говорить не хочу, – поджала губы.

– И правильно! – поддержала ее тетя Тоня.

– Так что помощница мне нужна, – подытожила родительница. – Сейчас чай допьем и покажешь, что умеешь? – спросила девушку.

– Хорошо, теть Наташ! – пообещала та.

Дамы перешли на реально важную тему – где и что в ближайшее время можно будет найти редкого или особо качественного.

– Сережке туфли нужны, – поделилась мечтами мама.

Форму она мне поправит ближе к сентябрю – я же с прошлого года подрос.

– Таньке тоже нужно, – кивнула соседка.

– Пойдем вместе? – тут же предложила мама.

Наверное, это чтобы занять как можно больше очередей сразу – уверен, с нами и тетя Надя пойдет.

Переместились в комнату, и Таня продемонстрировала свои навыки: медленно, аккуратно вырезала и пришила к остаткам джинсы́ кошачью мордаху.

– Ай, умелица! – похвалила ее мама. – Забирай, – выдала девушке подарок.

– Та куда ей, – попыталась отказаться тетя Тоня, потерпела поражение, и они с дочерью ушли домой – сырья-то еще нет, так что сегодня работы тоже не будет.

– Где-то у меня тут была… – Родительница залезла в шкаф и достала оттуда деревянный футляр.

Поставив на стол, сняла крышку, явив швейную машинку марки «Подольск». Обычно она пользуется электрической «Тулой». Надо будет полазить в шкафах, посмотреть, чего еще у нас есть, но мне почему-то стыдно – еще не совсем привык к «чужому» жилищу. «Тула», судя по всему, механизм сложный, и мама регулярно в ней что-то ковыряет, сверяясь с мануалом и тихонько ругая «какого-то козла, который за это премию получил».

Проверив старый аппарат на работоспособность, она удовлетворенно кивнула и подмигнула мне:

– Вот и средства производства!

– Настоящая маленькая артель!

– Подпольный цех! – «испуганно» округлила глаза и перешла на шепот мама.

Задребезжал звонок.

– Облава! – по инерции шутканул я.

Хихикнув, мама выдала классическое:

– Кого это там на ночь глядя принесло? – И пошла открывать.

По тону, которым она встречала гостя, сразу стало понятно – пришел государев человек. Из-за аварии, наверно.

– Ой, здравствуйте, Валерий Эдмундович. Да вы проходите, не стойте. Случилось чего?

– Случилось, Наталья Николаевна, – раздался в ответ вполне добродушный бас, и в комнату вошел милиционер в чине младшего лейтенанта. Само собой, никаких пистолетов, дубинок и наручников при нем не было. Тупо дядя Степа – косая сажень в плечах, в хрущевке ему бы пришлось пригибаться в дверных проемах.

– Здравствуйте, – поздоровался с ним я.

– Не вспомнил? – сразу же начал он выпытывать Самую Главную Тайну.

– Извините, – покачал головой.

– Да не извиняйся, ты же болеешь, – великодушно простил он. – Я ваш участковый, Валерий Эдмундович.

– Присаживайтесь, – предложила мама.

– Спасибо, – поблагодарил милиционер, снял фуражку, пригладил русые короткие волосы, пошевелил усами и достал из портфеля пару бумаг. Положив на стол, пододвинул маме и улыбнулся: – А если сын болеет, значит, нужно лечить! Вот вам путевки в Кисловодск, на целебные воды.

– Это с чего такая щедрость? – неприязненно поджала губы мама.

– Ну зачем вам эти суды, Наталья Николаевна? – грустно покачал головой оказавшийся засланцем жирного горисполкомовца участковый. – Вы же знаете, у Елистрата Венедиктовича тяжелая работа…

– Жопу на партсобраниях протирать? – предположила мама.

– Зачем вы так, Наталья Николаевна? – расстроился мусор (потому что «милиционер» – это почетно и полностью несовместимо с тем, что он тут исполняет). – Я же как лучше хочу. Ну отберут права у него – все равно с шофером ездит. Да он сам за руль и не сядет никогда больше – перепугался сильно…

– Он перепугался? – прошипела мама разъяренной химерой.

Мент поежился, кашлянул в кулак, принял беспристрастный вид и, профессионально глядя сквозь родительницу, применил кнут:

– А вы как сына воспитываете, гражданка Ткачева? Безобразничает, попрошайничает, песенки сомнительные распевает. И это – на Старом Арбате, где интуристы ходят. Страну позоришь, Андропов! – это уже глядя сквозь меня. – Еще и фамилией патрульных пугает!

– Ничего подобного, – покачал я головой. – Они сами документы попросили.

– В общем! – хлопнул мусор ладошкой по столу, заставив напуганную его монологом маму вздрогнуть. – Либо в Кисловодск, либо на учет за бродяжничество.

Пи*дец! Нормально стританул! Сам же себе говорил не высовываться и сам же без задней мысли высунулся. И это когда у нас тут кооператив сформировался – Фил-то конца ссылки ждать не станет, найдет других.

Глава 7

Всю первую половину дня дамы перерабатывали сырье в конечный уникальный продукт, и в обед за ним пришел Фил.

– Красота! – оценил он. – Сколько тут?

– Шестьдесят две! – похвасталась мама.

– Извините, теть Наташ, я пересчитаю? – усевшись на стул, фарцовщик начал пересчитывать заплатки.

– Порядок должен быть! – не расстроилась родительница.

Сидящая рядом со мной на диване Таня взволнованно поерзала – а ну как обманут?

– Все правильно! – одобрил фарцовщик и отсчитал маме пятьсот шестьдесят рублей. Приняв от нее два рубля сдачи, вручил покрасневшей от такого поворота Тане пластинку жвачки, меня потрепал по волосам и откланялся, пообещав, если будет потребность, заказать еще, но не факт, что «тема» дотерпит до осени, – народ же не слепой и простоту «патчей» неминуемо разглядит, обрушив рынок к чертовой бабушке.

– У тебя мама дома сейчас? – спросила мама у Тани.

– Дома! – кивнула та.

Суббота же.

– Позвони ей, пусть одевается и идет к нам – пойдем наши получки тратить! – подмигнула ей мама и выдала девочке сто шестьдесят рублей – доокруглила, так сказать.

– Я же меньше сделала! – пискнула честная Таня.

– Это премия тебе, за старания! –поведала мама, и соседка побежала звонить из коридора.

– Не хотелось бы такую монополию терять, – вздохнула родительница и улыбнулась мне: – Но ничего, всех денег все равно не заработаешь, верно?

– Верно! – согласился я и, сложив ладони рупором, громко прошептал: – Джинсовая юбка!

– Джинсовая… – мама подвисла, блеснула глазками. – Ну, Сережка! – с улыбкой погрозила мне пальцем.

– А кооперативная квартира сколько стоит? – спросил я.

– Нам нельзя, у нас, видишь ли, жилплощадь большая! – саркастично усмехнулась она, обведя комнату руками. – Аж два лишних квадратных метра!

– Богато живем! – хохотнул я.

– Получше многих! – гордо вскинула она подбородок.

– Это правда, – согласился я. – Ты у меня – огромная молодец!

– Я такая! – радостно подтвердила мама и добавила: – Нам – только обмен с доплатой.

Новый брак мама, видимо, в качестве варианта не рассматривает.

– А это – очень дорого, Сережка! – сделала мне «пип», хихикнула, приказала: – Поприличнее одевайся, в комиссионку пойдем! – И затолкала меня за ширму, потому что в комнату вернулась Таня.

Она у нас сегодня в черной юбочке и серой блузке, так что в переодевании не нуждается – выглядит пусть и бледненько, но вполне прилично.

– А ты Филиппа давно знаешь? – спросил я.

– Я с его матерью дружила, работали вместе, – немного потускнел мамин голос. – Фил – хороший, нянчить тебя помогал. Она умерла пять лет назад, от туберкулеза. А папаша у него дипломат, вот и разбаловал! – грустно вздохнула.

– Каждый сам себе дорогу выбирает, – попытался утешить ее я.

– Да, ты прав, – сделала она вид, что сработало.

– Фил крутой! – заявила успешно подкупленная Таня, чавкая подарком.

– Фила когда-нибудь в тюрьму посадят! – пояснила ей мама.

– За что? – удивилась соседка.

– Да не переживай, – жалеющая, что сказала слишком много, мама с улыбкой махнула рукой (мне в щель ширмы видно). – Нормально все с ним будет, но ты с фарцовщиками не дружи, хорошо?

Девушка кивнула, а я, поправив ворот рубахи с коротким рукавом, вышел из-за ширмы, уселся на диван рядом с ней и перевел тему:

– Давай мне подешевле купим? Какой смысл – все равно перерасту.

– Носи аккуратно, и сдадим обратно в комиссионку! – отвергла предложение мама.

Тетя Надя, судя по всему, с нами не идет, потому что, как только мама заметила в окно вышедшую во двор тетю Тоню, мы сразу же двинулись навстречу ей.

– Наташа, ты что, сдурела – куда такие деньги? – почти жалобно поприветствовала нас одетая в канареечного цвета клетчатое платье соседка.

– Таня честно заработала себе на осеннюю одежду! – с улыбкой покачала головой мама. – Такой халявы больше не будет, но, когда мы с Сережей вернемся, я бы хотела, чтобы Таня мне еще немного помогла – не в ущерб урокам, конечно.

– Помогу! – опередила девушка мать. – И на швею после школы пойду учиться!

– Тю-ю, да ты уже больше меня получаешь! – потрепала ее по голове тетя Тоня и поблагодарила маму: – Спасибо, Наташ! Я этого никогда не забуду!

– Ты что, плачешь? – спросила свою родительницу Таня.

– Я щи варила, только сейчас лук пронял! – взяла себя в руки тетя Тоня, и мы отправились к метро.

– А где твоя мама работает? – тихонько спросил я Таню, когда мы шли за вырвавшимися вперед дамами.

– Технологом на нашем хлебозаводе, – ответила девушка, кивнув на остающийся позади двор. – Удобно, из подъезда вышла – и, считай, на работе! – добавила она то, что явно не раз слышала от родительницы. – А папаша – на заводе, токарем. – Вздохнула: – Когда передовиком был, нам две комнаты в коммуналке и дали! А теперь – ничего не дают, а маму еще и на партсобраниях ругают за то, что на мужа повлиять не может. Козел!

– Твоя мама – клевая! – продолжила она. – Всегда лучше всех во дворе выглядит, – с мечтательным вздохом сделала в корне неверный вывод о самодельном происхождении маминых шмоток. – Отучусь и так же буду! – решительно добавила девочка Таня.

– А мама твоя не обидится, что ты по ее стопам не пойдешь? – спросил я.

– Нет, – с улыбкой покачала она головой. – Она сама говорит, что у нее работа собачья! – Немного подумав, девушка немного покраснела и заметила: – А ты со мной раньше даже не здоровался!

– Извиняться не буду! – сразу заявил я. – Потому что не помню, не виноват и вообще – загладил делами!

– Это верно! – одобрила Таня и призналась: – Такой ты лучше!

Закрепляя успех, порадовал девушку анекдотом про легендарного Вовочку – они в силу возраста ей заходят лучше всего – и прислушался к монологу, которым мама Наташа пичкала тетю Тоню.

– …Вот мы с Сережкой сами себе хозяева. Что хотим, то и делаем – ни перед кем не отчитываемся! Тебе, Тоня, Клару Цеткин почитать нужно, я тебе дам! «Экономически свободная женщина может быть сексуально свободной!» – нечаянно вогнала она Таню в краску цитатой. – А замуж… – вздохнула. – Поначалу жуть как хотелось, но теперь даже не представляю, что чужой человек с нами жить будет. А если он на Сережку орать будет? Или вообще руки распускать? Ну уж нет, сама родила, сама воспитала, сама в люди выведу! – гордо закончила она речь.

Глава 8

За вкуснючим ужином (пюре с четвертью отварной курицы – щедра Родина! – и торт «Лермонтов»: кофейный с грецкими орехами), осмотрев набитую народом столовку (белые скатерти и цветы в вазе на каждом столе прилагаются), испытал смесь разочарования и облегчения: ни одной важной шишки!

«Ни одной» – это в смысле «я таких не знаю» по послезнанию и многочасовому просмотру советского телевидения уже после перерождения. Разочарование – все еще без блата. Облегчение – можно спокойно отдыхать, печатать книжку и продолжать адаптироваться к советским реалиям.

Перенастроив зрение, снова осмотрел зал. Пожилых людей хватало, и вероятность найти среди них фронтовика крайне высока.

– Мам, а как мне ветерана просить-то? – поделился я с родительницей проблемой. – «Здравствуйте, я хочу о войне написать, не могли бы вы мне помочь своими воспоминаниями»?

Не поняв сарказма, мама серьезно кивнула:

– Да, так и сделай!

В самом деле, в чем я тут сложность-то нашел? За спрос в лоб не бьют.

Сама мама (впрочем, как и почти все присутствующие) тоже активно гуляла глазками по залу, но с целью наметить достойный объект для курортного романа. Я тоже хочу! Увы, сверстников здесь не оказалось вообще. Условных «детей» – четыре штуки, из них трое еще даже в школу не пошли. Зато четвертый «ребенок» как раз по мне – одетая в голубенький сарафанчик шестнадцати-семнадцатилетняя блондиночка с косой до середины лопаток, вторым размером груди, алыми губками, румяными щечками и голубыми глазами. Нет, само собой, ничего такого – просто погуляем за ручку и, может быть, поучимся целоваться.

Сидела она за столом с дородным мужиком лет пятидесяти – этот в клетчатой рубашке с закатанными до запястий рукавами и советских черных брюках. Судя по виду доченьки, такой сермяжный родитель ее изрядно смущает – вон как в тарелку уставилась, но шевелит ушками – отслеживает шумовой фон, стараясь вычленить насмешки в их адрес. Зря – здесь таких хватает, все-таки социальная справедливость до сих пор работает, и этот дядька может быть, например, удивительных дарований слесарем, без которого встанет вся тяжелая промышленность страны. А чего это у него на лбу за шрам такой странный?

– Мам, вон туда посмотри! – указал ей глазами. – Клетчатый!

Мама культурно сделала вид, что уронила вилку.

– Староват! – поджала губы.

– Я не в этом смысле! – хохотнул я, и родительница покраснела. – Шрам видела? Это чем его так?

– Видела! – хрюкнула в ладошку мама. – Это его лошадь лягнула!

– Крепок! – проникся я уважением к мужику.

Как там у Шукшина было? «Быка-трехлетка с ног сшибаю!» Этот, похоже, как раз из таких.

– Девочку высматривал? – проницательно заметила мама. – Красивая!

– Полный швах с ровесниками, – грустно вздохнул. – А эта, поди, и разговаривать со мной не станет – мелкий! – развел руками.

– Не такой уж ты и мелкий! – веско заметила мама, ткнув в мою сторону испачканной пюре ложкой. – Скажешь, что пятнадцать, – поверит! – И заговорщицки подмигнула.

– А разве достойно ответственного родителя учить ребенка врать? – подколол я ее.

– Если не маме и чуть-чуть – то можно! – проявила она похвальное здравомыслие. – Увы, в нашей жизни все время приходится немножко врать и притворяться. Для этого и нужна семья – чтобы побыть самим собой! – назидательно подняла указательный палец.

А мне даже так нельзя – одному скажешь, и через три минуты уже можно наблюдать сквозь пространственный пробой посвященное тебе заседание политбюро. Нет уж, пусть в более материалистическом ключе обсуждают – когда и какую дать такому хорошему мальчику медаль.

– Она из деревни, наверное! – осмотрев объект интереса еще раз – замаскировала поправленным ремешком босоножки, – добавила мама инфы.

– Из-за лошади?

– И это тоже! – кивнула мама. – По ногтям ее поняла!

– Ногти как ногти! – не нашел я отличий. – Аккуратно пострижены!

– Слишком коротко! – покачала головой мама и показала свои: – Видишь?

– Ну ты взрослая, вот и красишь! – отмахнулся я.

Ногти у мамы в цвет платья.

– А Танины вспомни? – предложила она.

Получилось только из-за абсолютной памяти:

– Ну, подлиннее, – пожал плечами. – Но, может, ей просто так нравится? Или отучается таким образом от привычки их грызть?

– Вредина! – показала мне язык мама.

– Просто убиваю время! – улыбнулся я. – Давай пошпионим – узнаем, где они живут?

– Да просто подойди! – удивилась мама.

– Так не работает! – покачал я головой. – Вот мы из Москвы приехали, и все равно дух захватывает, так?

– Так! – согласилась мама.

– А она из деревни! Каково, а? Видишь, какая зажатая?

Маме пришлось обернуться в третий раз – чтобы поправить завязочки платья.

– И верно. Испугается – подумает, что издеваться собираешься, – признала она мою правоту.

– Времени у нас полно, так что рано или поздно я чисто случайно где-нибудь ее встречу. Как считаешь, трех-четырех дней достаточно, чтобы она заскучала и была готова общаться с кем угодно?

– Ты – не кто угодно! – обиженно заметила родительница.

– Значит, срезаем до двух дней! – решил я.

Мама весело рассмеялась.

– А Катин папа как-то к нашей жилплощади причастен? – спросил я.

– А как же! – кивнула мама. – Он хороший начальник. До этого мы с тобой в общежитии жили.

– А зачем два лишних квадрата? – заподозрил я медвежью услугу.

– Это я виновата! – поерзала на стуле мама. – Я тогда про кооперативы и не думала, и, когда предложили ВЫБРАТЬ… – выделила она голосом. – Я сразу захапала самую большую! – Вздохнула: – Жадность да важность – голове помеха. – Важно кивнула и добавила: – Запомни это, Сережка!

– Запомню! – пообещал я. – Но, справедливости ради, в той ситуации ты поступила правильно. А кооператив… Будут деньги на кооператив, накопится и на обмен, верно?

– Верно! – улыбнулась мама.

Отужинавший народ начал расходиться, и в его числе – наша цель. Хитрые мы держались метрах в трех и старались аккуратно прикрываться отдыхающими. Сугубо ради веселья – оборачиваться «колхозники» и не подумали: отец что-то жизнерадостно рассказывал дочери, а та вяло улыбалась в ответ.

Глава 9

С Соней мы гуляли уже неделю, и девушка начала общаться гораздо живее, чем в нашу первую встречу. Конкретно сегодня мы сидели на скамейке в санаторском парке и поедали мармелад. На Соне – платье аж из ГДР (сама сказала) и югославские туфельки. Она у нас вообще вся в импорте, причем частично – с чужого плеча, потому что председателя с дочкой «в люди» провожали всей деревней.

– И вовсе тут ничего смешного нет! – надулась девушка.

– Конечно нет! – покачал я головой. – А улыбаюсь я потому, что такая забота и взаимовыручка – это трогательно!

Рассказывала девушка и о грустных периодах своей жизни:

– У нас корова теленка родила, мы его Кузей назвали. Смешной был, головастенький, и ножки тоненькие! – Улыбка с ее лица стерлась. – А потом Хрущев приказал скотину забивать, и не стало у нас Кузи. Настоящий урод, все в стране сломал! – поделилась своими (родительскими) соображениями о деятельности предыдущего генсека и перешла к нынешнему: – Зато при Брежневе хорошо стало! – просветлела девушка. – И корову держать обратно разрешили, и зарплаты повысили, и маме путевку вот дали! – Хихикнула: – А тут папу Рыжик лягнул, она и говорит, езжай, мол, лечи свою голову дурную!

Посмеялись, и я перевел тему:

– А ты знала, что люди умеют делать одежду из нефти?

– Опять выдумываешь! – фыркнула Соня.

– Вовсе нет! – покачал я головой и погладил обтянутую капроном колготок коленку девушки: – Вот, видишь капрон…

– Лапать не разрешала! – хлопнула она меня по ладошке.

Не прокатило!

– Больно оно мне надо!

Моя хилая отмазка вызвала у Сони лишь ехидную усмешку.

– Просто капрон как раз из нефти и делают!

– Да быть не может! – фыркнула она.

– А вот и да!

– А вот и нет!

– А вот и да!

– А вот и нет!

– А давай у мамы моей спросим! – предложил я. – Она точно знает, что одежду умеют делать из нефти!

– Да как ты из нефти одежду сделаешь, глупый? – постучала она себя кулачком по лбу. – Она же жидкая и вонючая!

– Цепочкой химических реакций! – в очередной раз ответил я. – Ну что, спорим?

– А твоя мама все равно за тебя будет! – предъявила она убойный аргумент.

– Тут на третьем этаже доктор химических наук живет, – предложил я другую кандидатуру.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно прищурила глазки Соня.

– Они с женой в столовой около нас с мамой сидели, вот, подслушал немного, – развел руками я.

– Подслушивать нехорошо! – заметила она.

– Я же не нарочно! – отмазался я. – Мне что, уши затыкать, если они пожилые и слышат не очень?

– И правда, – вздохнув, признала она мою правоту. – А на что спорим?

– Если я прав – будем гулять за ручку!

– Пф! – весело фыркнула она и цапнула мою ладошку в свою. – Чего тут такого-то?

Огляделась, наклонилась ко мне – она сантиметров на пять повыше, плюс немного накидывают «ортопедические» туфли – и прошептала:

– Только когда никто не видит, ладно? – Немного покраснев, пояснила: – А то мне от папы влетит.

– Хорошо! – принял я такие условия.

Сонина ручка была приятно прохладной в сегодняшнюю жару и по большей части мягкой на ощупь – в силу деревенского происхождения ладонь девушки обзавелась мозолями. Менее приятной от этого, конечно же, не стала!

– Так на что спорим? – переспросила она.

– Поцелуй? – предложил я.

– Ага! Щас! – с видимым удовольствием выговорила Соня.

– Боишься проиграть! – издал я ехидный смешок.

– Вовсе нет! – фыркнула она и, к жуткому моему удивлению, чмокнула меня в щеку. Полыхнув своими, смущенно улыбнулась: – Нужно что-то поинтереснее.

– Понял! – Ощущая, как горят уши, предложил: – Давай на самый страшный секрет?

– Это – гораздо лучше! – полыхнули ее глаза любопытством. – Я бы хотела узнать твой!

– Пошли искать профессора!

– Пошли!

***

– Откуда ты знал?! – Как только мы оставили палату напоивших нас чаем с конфетами умиленно улыбающихся на любознательных деток химических пенсионеров, стукнула меня кулачком по груди Соня.

– Ответы на все вопросы есть в Большой Советской Энциклопедии, – отшутился я. – Гони секрет!

Она замялась, ковырнула туфелькой мрамор пола, залилась краской и, мельком на меня поглядывая, тихонько что-то пробубнила себе под нос.

– Так не пойдет, – расстроился я, шагнул ближе к девушке и подставил ухо: – Повтори-ка вот сюда!

– У меня плоскостопие, – шепнула Соня.

– Ну это несерьезно, – отмахнулся я. – Нашла секрет!

– Заметно? – расстроенно спросила она.

– Чуть-чуть заметно, – честно подтвердил я. – А еще – мы в «плоскостопном» крыле живем.

– У тебя тоже плоскостопие?!

Как много надежды в этих глазах!

– Нет, просто путевки другой не было, – признался я.

– Ты – один большой обман! – надулась она.

Так-то оно так, но ведь не так!

– А где я тебе наврал?

Девушка залипла, задумалась, покраснела и была вынуждена буркнуть:

– Нигде.

– Ну вот видишь! – развел я руками. – Кто виноват, что я много всякого знаю?

Интернет виноват.

– Ладно, – отмахнулась она, остановилась, зажмурилась, сделала глубокий вдох и выпалила: – Когда мы с двоюродным братом были совсем маленькие, постоянно играли в доктора и «семью», трогали друг друга за письки и целовались!

Ржака!

– Вот это я понимаю, секрет, – одобрил я. – Не переживай, клянусь – я никому и никогда не расскажу.

Девушка облегченно вздохнула:

– Спасибо. – И улыбнулась мне: – Знаешь, я столько лет никому про это не рассказывала, что теперь у меня будто камень с души упал.

– Называется «облегчить совесть», – пояснил я. – Не переживай, дети делают много всякого глупого, и винить за это себя взрослую нет никакого смысла.

– Я тоже так думаю, – кивнула довольная Соня.

– Я бы с тобой тоже в разное поиграл, – добавил я.

– Ага, губу закатай! – с явным удовольствием отшила она меня.

Глава 10

Катя позвонила рано утром:

– Андропов, с днем рождения, ты уже в Москве?

– Спасибо, в Москве, Солнцева, – откликнулся я.

– В три часа ровно будь в клубе, – приказала пионерка. – Не опаздывай!

И, не дожидаясь ответа, повесила трубку. Ладно.

Позевывая, вернулся в комнату.

– Кто там звонил? – сквозь зевок спросила потревоженная мама.

Телефон ближе всего к нашей комнате, вот я первый до него и добежал.

– Катя. Про мероприятие напомнила.

– Ну ладно. – Она закрыла глаза и повернулась на другой бок, пробубнив: – С днем рождения, сыночек, подарок вон там возьми, – вяло махнула рукой на встроенную в стенку тумбочку.

Открыв, узрел шикарнейший толстый блокнот с кожаной обложкой и петлями, куда вставляется карандаш. Царский подгон маленькому писателю!

– Спасибо, – шепнул маме, поцеловал ее в щечку и начал одеваться. Спать уже не хотелось – молодость, едрить ее за ногу! Выглянул в окно – Вовка на месте. Жалко пацана, но ничем помочь я пока не могу. Пойду потусуюсь, догуливая остатки каникул, – впереди долгий учебный год, и минимум пару месяцев мне в школе будет прикольно и ностальгично.

Надев спортивные штаны и футболку, привычно сыпанул в карман мелочи, аккуратно покинул комнату, позавтракал чаем с вареными яйцами и бутербродами с сыром. Мы с мамой на курорте поднабрали и дружно решили немножко сбавить обороты.

– Здорова! – обрадовался рыжий моему появлению. – С днем рождения! Как отдохнул?

– Спасибо! Шикарно, – честно признался я, пожимая ему руку. – А ты как? – Уселся на скамейку рядом с ним.

– А меня к бабке в деревню на две недели ссылали, – поморщился Вовка. – Только вчера приехал. А Артем в Ленинграде, с отцом в командировку поехал, только завтра вернется. – Поделился и другими новостями: – А мамка его с мелким – аж в Гаграх, – завистливо вздохнул и ощерился: – А еще Танька по тебе вздыхает все время!

Растревожил девичье сердечко! Ничего, в эти годы влюбляются по первому чиху, и обижать Таню я ни за что не стану, так что пускай.

– А я одну клевую штуку нашел, – округлив глаза, таинственным шепотом похвастался Вовка. – В Сокольниках.

– Покажешь? – заинтересовался я.

А ну как клад?!

– Пошли! – чуть ли не подпрыгнул от нетерпения он, и мы быстро пошли в парк.

Да это же настоящий лес! И, несмотря на явную популярность у местных отдыхающих, мусора почти что и нет. Не свинячит народ! Прошагав по подлеску с половину километра, забрались в настоящие дебри, и Вовка ткнул пальцем в дупло:

– Во!

– В лесу Дубровский долго искал, где у Маши дупло, – пожал плечами не впечатленный я.

Рыжий заржал и полез в дупло, откуда вынул промасленную тряпку:

– Зырь! – развернул сверток, и я узрел каноничный фашистский «Люгер». – Трофейный, наверно! – прокомментировал Вовка, взялся за рукоятку обеими руками, навел на меня и нажал на спуск, добавив губами: – Бах! – И, гаденыш мелкий, ехидно заржал на присевшего на корточки меня.

– Долбо*б! – встав, отвесил ему смачного леща. – Никогда, ни в какой ситуации не наводи оружие на людей, а тем более – не пытайся стрелять! А если бы шмальнул?

– Да он бракованный! – обиженно отозвался держащийся за затылок Вовка. – Смотри, – проявив обучаемость, он вытянул руку с «трофеем» в воздух и пару раз тщетно попытался нажать на спуск. – Зато нашел, как пули вынимать. – Он щелкнул пистолетом и показал мне полнехонькую блестящих патронов обойму.

Ой, плохо мне. Спасибо тебе, немецкий инженер, за предохранитель! Нашел бы Вовка ТТ, закончилась бы моя попаданческая карьера не начавшись.

– Ну-ка пошли, – взял его за запястье и поволок из зарослей.

– Куда? А деньги?! – возмутился рыжий.

– Ты че, в дупло их сунул? – удивился я.

– А чего? Если там такое… – покачал пистолетом, вщелкнул обойму обратно. – …хранится, значит, и денежки в порядке будут.

Святая наивность!

– Иди забирай, – велел я.

– Ща! – обрадовался Вовка, так с пистолетом в руке и сбегал обратно – весь, блин, в смазке уже – и вернулся с банкой из-под мармелада «Дольки апельсиновые».

– А пистолет? – укоризненно поднял я на него бровь.

– Чужое брать нельзя! – решил схитрить рыжий.

– Не в этом случае.

– А куда?

– До первого милиционера.

– Я не хочу его отдавать!

– Ты не понимаешь, – вздохнул я. – Из этой штуки могли людей пачками убивать, и милиция все эти трупы на него записала. Представляешь, что будет, если его у тебя найдут?!

– В тюрьму посадят? – не очень уверенно предположил Вова.

– Именно! На всю жизнь.

– Не хочу! – насупился он.

– А если сдадим пистолет в милицию – могут даже грамоту почетную дать. Или вообще – медаль!

Глаза Вовы мечтательно затуманились.

– Только про деньги ничего не говори – просто гулял, нашел пистолет в Сокольниках, показал мне, и мы пошли сдаваться.

– Да что я, тупой, что ли? – отмахнулся от инструкций рыжий.

– Тогда за пистолетом бегом марш, – скомандовал я.

– Есть! – И он снова ломанулся в заросли.

Жесть находка, конечно. А если на нем реально «висяки»? А если участковый – гнида и повесит ствол на меня? Да ну, полная херня – мужик той ситуацией явно не наслаждался. Спустили «указивку», и давай, иди, прогибай мать-одиночку с ребенком. Тем более не расстреливал же он нас, а отправлял в элитный санаторий. Вот к жирному у меня вопросов гораздо больше, но это уже потом. Пока – проверяем систему на чистоплотность.

– Забрал! – махнул тряпицей Вова.

– А это, – указал я на торчащую в кармане его штанов банку, – закопаем по пути.

– Верно! – одобрил он, и мы пошли.

Похоронив банку под кустарником, присыпали место листочками – работал один Вовка, это же его банка, и он уже грязный – и встретили патруль прямо на парковой аллее метрах в полста.

– Здравствуйте, дяденьки милиционеры, – вежливо поприветствовал я их.

– Здравствуйте, ребята, – не менее вежливо ответил усатый коп, с подозрением покосившись на грязнючий – сильно деградировал по пути, масло же, налипает всякое – сверток в руках моего младшего товарища.

Глава 11

Чем ближе мы подходили к нашему двору, тем грустнее становилась Таня.

– Домой не хочешь? – спросил я.

– Мамы еще нет, – пояснила она.

– Пошли к нам тогда! Мама с утра тесто поставила, а мы с тобой сделаем все остальное. Потом и твою маму угостим, когда с работы придет.

– Пирожками? – уточнила она.

– Не-а, – покачал я головой и прошептал ей в слегка порозовевшее от такого ушко: – Настоящей итальянской пиццей!

– О, я по телевизору видела, – проявила Таня кругозор. – Лепешка такая печеная, как открытый пирог.

– Да, – подтвердил я. – Так что, поможешь мне?

– Помогу, – охотно кивнула она.

– Тогда переоденем тебя пока в мамино, – чтобы ей не пришлось тревожить батю-алкаша, предложил я.

– Если тетя Наташа не против,– на всякий случай подстраховалась она.

– Да точно не против, – решил я за родительницу.

– Тогда пойдем, – просветлела Таня.

Ингредиенты нами с мамой закуплены заранее – дорого вышло, блин, это тебе не борщ, – так что все уже, считай, готово – режь да раскладывай.

Нарядив Танечку в один из маминых халатов (великоват, но рукава мы закатаем, а подол почти до пяток – это нормально), переоделся в футболку-шорты, и мы пошли на кухню. Вынув из холодильника две палки колбасы – вареной и копченой, – попросил помощницу нарезать все кружочками. Вареная колбаса, кстати, в эти времена всего в два раза дешевле черной икры, которая стоит шесть рублей. Увы, вот здесь я впервые столкнулся с дефицитом – икорки в «наших» магазинах не нашлось.

Пока Таня строгала колбасу, я покрошил помидоры и лук. Потом она отобрала у меня терку и начала натирать сыр. Пользуясь моментом, почистил чеснок и раздавил его в миску со смесью майонеза и томатной пасты. Кетчунез лично мне был бы предпочтительнее, но его в нынешнем СССР нету – видимо, считается орудием капиталистической пропаганды.

– Здравствуй, молодежь! – поприветствовал нас дед Леша.

– Здравствуйте! – поздоровались вежливые мы в ответ.

– Это чего вы тут удумали? Пирожки? – осмотрев сырье, сделал он единственный возможный вывод.

– Пиццу, – пояснила Таня.

– А, – к моему удивлению, понимающе кивнул ветеран. – Мы с бабкой в круизе были, по Средиземному морю… – удивил он еще сильнее. – Ох и наелись там этих их пицц-шмицц! – Губы старика тронула ностальгическая улыбка, и он махнул нам: – Ладно, мешать не буду.

– Приглашаем вас с Зинаидой Матвеевной на ужин! – выкатил я ему приглашение.

– Да ну, буржуйская еда-то, – проявил он совершенно неуместную пролетарскую сознательность.

– Ничего подобного, – покачал я головой. – Это только кажется, потому что у нас в стране каждый день такое готовить накладно, а вот в Италии – наоборот, пицца считается пищей бедняков, предназначенной для утилизации объедков – просто запекаешь на сырной лепешке все, что осталось со вчерашнего ужина. Стало быть, пицца – блюдо нам классово близкое.

Речь подействовала, и проникшийся дед Леша обещал заглянуть сюда попозже уже с женой.

– Любишь ты всех угощать, – хихикнула Таня после его ухода.

– Не всех и не всегда, – подмигнул я ей. – А только тех, кого хочется.

– Меня, значит, хочется?

Через годик-другой тебя «хотеться» будет очень сильно, факт!

– Хочется, – улыбнулся я ей. – Ты – хорошая!

Таня в очередной раз залилась краской, а я зажег газ в духовке – у нас плита технологичная! – достал противень, намазал маслом. Девушка к этому моменту раскатала тесто, и мы начали выкладывать слой за слоем. Дождавшись, пока духовка накалится, отправили противень с содержимым туда – запекаться.

– Теперь нужно просто подождать, – огласил я и перемыл посуду, отвергнув Танину помощь: – Ты же в гостях!

– А помогать пиццу стряпать гостям, значит, можно? – улыбнулась она, подперев щеки ладошками и болтая свешенными со стула ножками.

– Возможно, в моем роду были еноты-полоскуны, и мне теперь нравится плескаться в водичке, – развел я руками.

Девушка захихикала, подскочила со стула и, не выдержав груза любопытства, уставилась на металлическую дверцу духовки так, словно хотела прожечь взглядом насквозь.

– Базовое запекание, что тут смотреть? – аккуратно подхватив ее за ручку, поднял на ноги и повел в гостиную. – Пошли лучше новости посмотрим, как раз начинаются.

– А она точно не сгорит? – ничуть не протестуя против моего самозахвата ее мягенькой ладошки, тревожно оглянулась Таня.

– Раз в десять минут будем проверять, – успокоил я ее.

А вот и знаменитая Пражская весна! А я все думал – покажут или нет? Показали, но прямо мельком и с позитивной стороны – это где народ с цветами танки встречает. Показали и Брежнева – рассказал, какой «социализм с человеческим лицом» на поверку нехороший. Словно застеснявшись такого репортажа, телевизор явил нам классику – в колхозе таком-то получили рекордные удои. Новости в СССР вообще по большей части позитивные, и, полагаю, это напрямую влияет на оптимизм советских жителей – по крайней мере, мрачных рож несоизмеримо меньше, чем в моем времени. И глаза как будто светятся!

– Танки в городе – это страшно, – поежилась Таня.

– Бывают танки вражеские, а есть – дружеские, – пожал плечами я. – Видела же, как чехословаки радовались? Все в цветах и ликовании, – выдал я демонстрацию лояльности за искренние душевные порывы.

– Хорошо, что все хорошо закончилось, – согласно кивнула она.

После новостей начался концерт – пицца еще запекается, поэтому успели посмотреть хор МООПа, которому доверили открывать шоу.

– «Гимн оперативных работников советской милиции»! – объявил диктор.

– На спящий город опускается туман… – под «мычание» членов хора проникновенно начал петь солист.

Суки! И это – ваша социальная справедливость? Впрочем, «грабить награбленное» я всегда считал нормальным принципом. Хитры копы арбатские – пришли с песенкой к начальству, а тот в клювике дальше понес. Вангую целую пачку «звездочек», полученных за такой «народный» шедевр. Пофигу – сам же отдал, пускай милиция порадуется. Кроме того – эксперимент успешно завершен на 400% – «мой» репертуар в эти времена взлетает, уже дважды проверено.

Глава 12

Первое сентября в этом году выпало на воскресенье, поэтому линейку проводили в понедельник. Вторник, соответственно, первый учебный день.

– Андропов, Богданова – вы в списке первые, вы и дежурьте, – заявила нам вчера староста Катя после классного часа.

Богданова – это Таня, с которой мы сегодня пришли пораньше, чтобы протереть доску, полить цветочки, проветрить помещение. Первым уроком у нас сегодня русский язык, и меня немного потряхивает.

– Не такой уж и плохой у тебя почерк, – соврала добрая девочка Таня, поливая герань из зелененькой металлической леечки. – Не волнуйся, Мария Ивановна за почерк не сильно ругает, это же не чистописание, а уже язык.

Она еще и Мария Ивановна!

– И вообще – ты же болеешь, у тебя справка есть, – привела девушка аргумент получше.

Отложив тряпку – доска полностью очищена от вчерашних «поздравляшек», – поставил стул на подоконник, снял ботинки и полез открывать форточку, отвечая держащей на всякий случай ножки стула Тане:

– Она же только от физкультуры, не от плохого почерка. Перья эти, блин!

От физкультуры меня освободили аж на год, и физрук, которому я вчера показал справку, таким положением дел, кажется, остался доволен – не сильно-то Сереже рады и в футбольном клубе. Доволен и я – буду сидеть на скамейке и что-нибудь калякать в блокноте на тему высокой литературы, пока ребята играют в мячик. Увы, не обошлось и без минусов – совершенно авантюрно сходив вчера с Артемом в зал, попытаться записаться на бокс, получил в ответ красноречивое «кручение» пальцем у виска от тренера и совет приходить через тот же самый год. При условии, что оценки не испортятся. Пофигу, в этом направлении серьезно «воевать» все равно не собираюсь, так, для поддержания формы, так что «через год» меня устраивает.

Обувшись, в компании девушки вышел в коридор – не на сквозняке же нам прохлаждаться.

– Здорова, Контора! – вполне дружелюбно протянул мне руку какой-то пацан на год старше с тряпкой в свободной руке – ей он вытирал подоконник, на рукаве – повязка дежурного.

– Здорова. Извини, не помню тебя, – пожал протянутую конечность, краем зрения отслеживая положение тряпки.

Не проявив агрессии, пацан кивнул:

– Да, все уже знают, что ты вообще всех забыл. – Покосился на Таню и гоготнул: – Кроме Богдановой, похоже.

– Это мы заново подружились! – ответила она.

– Меня Игорь зовут, – кивнув девушке – понял, мол, представился «новый» знакомый. – В восьмом учусь!

В Японии это был бы мой «семпай». Хорошо, что у нас такой фигней не страдают!

– Запомню! – пообещал я. – Если еще раз не задавят, конечно.

Пацан заржал и пошел протирать подоконники дальше.

– Не шути так больше, – грустно попросила Таня.

– Постараюсь, – пообещал усовестившийся я.

Начали подтягиваться одноклассники, и начавшаяся еще вчера процедура знакомства возобновилась. Когда все мордашки и имена отпечатались в памяти, подошла Мария Ивановна – полная тетенька лет тридцати пяти, с собранными в тугой пучок соломенного цвета волосами и в советском офисном юбочном костюме. В наличии были и очки в роговой оправе.

– А ты замечала, что учительницы очень часто друг на дружку похожи? – тихонько спросил я Таню, пока Мария Ивановна саморучно закрывала форточку и загоняла нас в класс.

– Мама говорит, это специально: в женском коллективе самую красивую сразу же заклюют, вот они все и маскируются, – пояснила девушка.

Последним в класс с предельно независимым видом зашел побитый вчера бугай – его Максимом зовут. Голова-то мытая! И даже причесанный!

– Максим, молодец какой! – оценила перемены и «русичка». – Такой сегодня опрятный – любо-дорого посмотреть, да, девочки?

Девочки без всякого энтузиазма подтвердили, что приятно, но жертва гигиены обмануться был рад, покраснел, улыбнулся закрытым ртом и пошел на свое место.

Сегодня мы повторяем прошлогодние знания, поэтому в середине урока я поднял руку, был замечен, вышел к доске, развернуто ответил, услышал от училки «Садись, Андропов, отлично» и чуть не завизжал от захлестнувшей организм эйфории. С трудом добравшись до парты, успокоился и понял причину: Сережа – ботаник до мозга костей, и от хороших отметок его натурально «штырит». «Надо получить по такой на каждом предмете и бежать хвастаться маме!!!» – ревел жаждущий дофаминовой подпитки мозг иерихонской трубой.

– Молодец, – шепнула Таня, и я аж зажмурился от новой волны.

Надо как-то привыкать, это же ненормально! Или наоборот – для тринадцатилетнего советского ребенка это единственная нормальная реакция на пятерочки?

Решив поставить эксперимент, получил по пятерке и на остальных предметах. Таня тоже не подкачала, пополнив дневник пятерками по географии и литературе.

По пути домой не стал комплексовать, и мы зашли в мамино ателье. Заценив полный дневник пятерок, родительница наградила меня поцелуем в макушку, и мы пошли хвастаться маме Таниной. «Наш» хлебозавод имеет при себе пекарню, и, пока тетя Тоня хвалила дочь, я нацелился на просто замечательные булочки с сахарной пудрой. Соседка шикнула на кассиршу и завернула нам булочек сама – угощает. Уважая гордость женщины, поблагодарил, и мы пошли к нам – ну а чего Тане дома с папой-алкашом делать? А так изрядно скрашивает мне досуг.

Пообедав, попив чаю и сделав заданное на дом – минут тридцать на все про все, второй учебный день же, – включили телевизор, Таня села шить заплатки, а я – надел варежки и продолжил строчить инфобомбу при помощи линейки с трафаретами букв и карандаша. Медленно, уныло, почти невыносимо неудобно, но никакой альтернативы у меня пока нет. Содержание – все маньяки, крысы и предатели, которым следствию будет что предъявить прямо в момент получения анонимки. Процесс небыстрый, и я очень надеюсь справиться хотя бы к декабрю. Вроде не горит – Сливко, который в этом документе тоже есть, задушил первого мальчика совсем недавно и теперь какое-то время будет сытый. При помощи копирки сразу же создается копия – первую отправлю в КГБ, подожду результатов, и, если их не последует, вторая отправится в МООП.

Глава 13

– Полторы тысячи рублей! – не переставала изумляться мама по пути к метро. – Это же, считай, моя годовая зарплата.

– А это ведь только начало – некоторые и по две тыщи за авторский лист получают.

– И-и-и! – протянула мама. – Это ж какие деньжищи-то! – Заподозрив неладное, спросила: – А ты откуда знаешь?

– Не помню, – привычно пожал плечами я.

– И когда же ты вспомнишь? – грустно вздохнула мама.

Надоело! Прости, Наташ, сейчас будет немножко больно, но так будет лучше для нас всех.

– Мам… – остановился и посмотрел в землю.

– Что? – остановилась и она.

– Я плохой, да? – шмыгнул носом. – Ты все время говоришь: «вспомни», «вспомнишь». А если нет? Сколько времени прошло – а толку нет. – Поднял на нее напуганный взгляд. – Ничего уже не вернется! И как мне теперь быть, если тебе нужен тот Сережа, а я – совсем другой? И даже если что-то вспомню – останусь таким, как сейчас. – Мамины увлажнившиеся глаза кольнули сердце. – Ты меня выгонишь?

Родительница схватила меня в охапку и, обильно поливая слезами и поцелуями, долго и трогательно объясняла, какой я дурачок и как она мной гордится. Заткнись ты, совесть, – шоковая терапия тоже терапия, если аккуратно, а не в масштабах страны.

– Такой большой, а мамку до слез довел, – неодобрительно прокомментировал мимо проходивший мужичок интеллигентной наружности.

– А вы за собой следите, уважаемый! – рявкнула на него мама, взяла меня за руку и, гордо задрав подбородок и вытирая слезы, повела к метро. – Ну его все к черту, Сережка! Ты меня не слушай – это я так, по привычке. – Слабо улыбнулась: – Фамилию хочешь поменять? Поменяем! «Запорожец»? Будет тебе «Запорожец»! – Подумала и добавила: – Но к лету. На нем в Крым и поедем! Таню с Тоней возьмем.

– Спасибо!

– Да не «спасибай» ты, дурачок, – взъерошила мне волосы родительница.

– Но лучше все-таки на самолете в Крым, – оценив перспективу такой-то поездки в скромных условиях «Запорожца», подстраховался я.

В метро развлекал маму анекдотами, и она придумала идею:

– В «Юности» раздел юмористический есть, «Пылесос» – попробуй туда что-нибудь написать.

А я что, я могу – зря, что ли, столько лет «Аншлаг» и «Кривое Зеркало» смотрел?

– Это хитро, крупное публиковать сложнее, а мелкую жанровую форму-то, поди, попроще. Вон, к моменту, когда в «Литературку» съездим, я еще пару стихов подготовлю – вдруг понравится? А потом раз – фельетончик, два – рассказик, а там уже и в «двушечку» переедем, – подмигнул маме.

– Я вырастила маленького буржуя! – прикрыла мама рот ладошкой в притворном испуге.

– У нас народ читающий, поэтому страна писателей любит и ценит. Пусть чуть больше ценит конкретно меня!

– А что дальше писать будешь? – спросила мама.

От нефиг делать в моменты, когда над анонимкой корпеть не получается, набиваю про «Мишу и тайную комнату», но это прямо несрочно – раз Полевой про сказку ничего не сказал, значит, пока не актуально.

– Не знаю, про войну больше пока не хочу – тяжело, – честно признался я маме. – Подумаю, время есть – я же быстро печатаю, могу по книжке в месяц спокойно выдавать.

– Типографии захлебнутся! – рассмеялась мама.

– И мэтры обидятся, вон – кого-то уже «немножко подвинули». Немножко – это ладно, но если двигать станут регулярно…

– И в кого ты такой разумный, – с улыбкой перебила меня мама.

– В тебя, – послушно ответил я.

– Таня к нам пошла? – перевела она тему.

– К нам, – кивнула я. – Я ей ключ после уроков дал.

– Хитрая, – широко улыбнулась мама. – Приручает тебя, вот привыкнешь, а потом и сам не заметишь, как в ЗАГСе окажешься.

– А может, это я себе идеальную жену выращиваю? – хмыкнул я.

– Шестнадцать рублей в день девчонка зашибает! – не без гордости заметила мама и вздохнула: – Не разбаловать бы.

Больше двух патчей за день Тане пока пошить не удается – очень уж старается, поэтому делает все медленно.

– Да фигня, чистая благотворительная акция от Фила, – отмахнулся прекрасно все понимающий я. – Спорим, у него уже пяток полноценных подпольных цехов по всему СССР патчи шьет?

– Думаешь?

– Уверен!

***

Дома меня ждал вкусный запах свежесваренного какао – Таня расстаралась. Сама она, одетая в синюю футболку и черную юбку до колен, с собранными в хвост волосами, нашлась за моим столом – учит уроки.

– Привет, – улыбнулась она мне.

– Привет. Ты голодна?

– Не-а, – покачала она головой и поднялась со стула. – Но с тобой посижу.

Переместились на кухню, я от души бухнул в миску горохового супа и поставил на плиту, рядом с еще теплой кастрюлькой какао.

– Ну что, когда тебя напечатают? – спросила она, усевшись на табуретку и болтая ножками.

– Прямо в этом октябре, – похвастался я.

– Ничего себе! – обрадовалась она за меня. – А «Мишу»?

– А «Миша» пока, как я понял, Родине не нужен, – вздохнул я.

– Ничего, когда станешь важным, его тоже обязательно напечатают! – успокоила она меня.

– Сходим погулять, пока светло? – предложил я.

– Пошли, может, найдем что-нибудь интересное, – кивнула она.

Поужинали, Таня надела бежевую кофту – по вечерам уже прохладно, – и мы пошли гулять.

– А ты знала, что завтра у нас в школе рыбный день? – спросил я, когда мы вышли со двора и чинно пофланировали за ручку вдоль улицы.

– У всей страны рыбный день, – пожала плечами девушка.

– А тебе нравится минтай?

Таня скривилась:

– Терпеть не могу! А ты?

– А я, получается, не пробовал, – горько вздохнул я, внутренне содрогаясь от скорого столкновения с неизбежным.

– А ты как я делай – только гарнир ешь, – дала она ценный совет.

– Так и буду, – умилился я.

Причина того, что Таня так много времени проводит у нас, помимо очевидной, проста – близких подруг у нее нет. С девочками в классе и некоторыми с параллели общается нормально, но не на том уровне, чтобы ходить в гости. Еще поддерживает контакты с ребятами со двора, но к Вовке по понятным причинам идти смысла нет, а к Артему уже ходит Оля.

Глава 14

Три фельетона были готовы тем же вечером, и мама вызвалась отвезти их в редакцию в это воскресенье, пока мы будем на картошке. Редакция по выходным частично работает, и, кроме как по курьерским делам, маме туда нужно на доподписывание бумаг – ну кто в СССР за один присест тебе все оформит? Совсем скоро «Ну тупы-ы-ые!» американцы начнут свою победную поступь по стране – уверен, действующие сатирики такой смачный тренд ни за что не упустят.

Минтай из школьной столовой – хтонически ужасен! Как в целом-то нормальную рыбу можно превратить в склизкую, безвкусную, неприятно расползающуюся во рту массу? Призвав на помощь весь свой самоконтроль, убедил себя, что это – просто такая форма протеина, и съел всю порцию под офигевающими взорами соучеников. Отказавшись от немедленно последовавших предложений доесть за другими, залпом осушил стакан с компотом и гордо отнес пустую тарелку посудомойке, которая долго на нее таращилась, не в силах поверить, что кто-то рыбку все-таки съел.

К окончанию учебной недели мой дневник был полон пятерок, а отдельно, без занесения в журнал, на «субботе» стояла красная жирная двойка от русички с советом для мамы исправить сыну почерк. В плане знаний предъявить она мне ничего не может, равно как и остальные, но: «Прости, Сережа, но это – ради твоего же будущего». Сережин организм к двойкам совершенно не приспособлен, и на сердце натурально лежал камень, заставляя планировать схемы по переводу Марии Ивановны в другую школу.

Мама, у которой, в отличие от нас, сегодня выходной, на «ненастоящую» двойку только презрительно фыркнула, поцеловала меня в макушку и повела кормить вкуснятиной. Пообедав, встретился во дворе с Таней, и мы пошли пытаться прогулять целую десятку в непростых советских условиях, к вечеру потерпев сокрушительный крах – еще осталось на пару походов в кино и эскимо из палатки. Попрощавшись, вернулся домой, и мама не без ехидства заставила меня примерить наряд для полевых работ в виде лихо залепленных джинсовыми заплатками с серпом и молотом старых спортивных штанов и не менее старой кофты – эта без «апгрейдов». Нормально!

***

Утром мы с Таней присоединились к скопившемуся в школьном дворе народу, примкнули к возглавляемым обутой, как и все мы, в резиновые сапоги Антониной Петровной одноклассникам, немного потрепались о фигне с народом (патчи ребята оценили и немножко позавидовали) и погрузились в бело-оранжевый автобус ЗИЛ-158. Вместимости хватило бы на всю нашу параллель, но стоя ехать детей советская власть заставлять не стала, выделив по такому же транспорту на каждый класс. Еще с нами едет пара положенных по технике безопасности родителей.

В пути случилось неприятное – классный руководитель конфисковала у меня колоду карт, которой мы попытались поиграть в «дурака», вместо этого заняв класс хоровым пением. Было прикольно! Увы, ехать нам больше часа, поэтому песен не хватило даже на половину дороги. Пришлось начать рассказывать идеологически правильные анекдоты про Европу и Америку, из-за чего Степанида Петровна на всякий случай вернула нам карты – лишь бы заткнулся и на Брежнева не перешел.

Асфальт закончился, и мы весело затряслись и запылили по грунтовке, любуясь настоящим лесом снаружи. Ребята оживились и любопытной мошкарой облепили окна, пытаясь высматривать волков и медведей – их же в каждом лесу полно! Мне такое не интересно, поэтому достал прихваченный блокнотик и начал переписывать из памяти «рыбу» «Лесной песенки» Льва Устинова. В нашем ДК есть драматический кружок, куда я это и понесу. Пьесы – это тоже хорошая возможность, и «Песенку» охотно возьмет любой ТЮЗ. Потом она совершенно естественным образом превратится в повесть и будет опубликована, например, в «Мурзилке».

Автобус привез нас к построенному в стиле «советский ампир» колхозному клубу. Солнышко немного прогрело осенний воздух, поэтому мы дружно сняли кофты и повязали их на пояса. Слева от нас – клуб, справа – жилой деревянный дом, возглавляющий целую улицу таких же. Двери ДК распахнулись, и оттуда повалила приветственная делегация, среди которой я с изумлением узнал ушибленного лошадью Сониного отца из Кисловодска. Так вот где она живет! Мне почему-то такой регион как Подмосковье и в голову не пришел – думал, гораздо дальше.

С мужиком мы не общались, но он все равно меня узнал – в столовке регулярно виделись же, – весело подмигнул и обратился ко всем сразу:

– Здравствуйте, ребята! Спасибо, что прибыли нам помочь.

Типа нас спрашивали! Впрочем, трудовое воспитание – это хорошо и правильно.

– Меня зовут Никанор Ильич, я – местный председатель. Сейчас мы с вами отправимся на поле, – продолжил он брифинг. – Картошку будет выкапывать трактор, а основную ее часть – собирать студенты. Ваша задача – идти за студентами и собирать то, что они пропустили.

– И давать поджопника! – гоготнул второгодник Максим.

Никанор Ильич не растерялся:

– Можешь попробовать, но лучше не стоит – сегодня вы помогаете первокурсникам Института спортивных единоборств.

С веселым гоготом погрузились в кузов подъехавшего ЗИЛа, расселись на скамейках и по колдобинам отправились к колхозным полям. Страда – в самом разгаре, повсюду суетятся люди и ревет сельхозтехника. А вот во времена хруста французской булки работать бы пришлось под счастливое пение румяных, полностью довольных жизнью селянок.

Остановившись у сохранившего остатки ботвы – скосили для удобства – участка поля, ловко спрыгнули на землю, председатель ткнул рукой в деревянные колышки:

– Ваше – отсюда досюда.

Убедившись, что мы поняли, он свалил, сменившись здоровенным кучерявым детиной:

– Привет, пионеры!

– Здравствуйте, – отозвались мы.

– Я староста нашей группы, Женей зовут, – представился он. – Будем вместе весь сентябрь работать!

Другие студенты выдали нам ведра, про перчатки никто даже и не заикнулся, подкатил оснащенный копалкой трактор, и мы принялись за одно из самых унылых дел в мире. Самое приятное – это схватить ловко притворяющуюся свежей прошлогоднюю картофелину, и тогда она смачно лопается в руке, щедро поливая конечность удачливого копателя зловонной жижей. Наши девочки – в полном восторге!

Глава 15

Пахмутова у нас оказалась автоледи – гордой владелицей блестящей черной «Волги». Сидя на заднем сиденье автомобиля, напевал Александре Николаевне «свои» детские песенки.

– Нет, Сережа, я так не могу – это даже не соавторство, это – твои, целиком готовые песни!

Это она страдает, что придется записать себя в композиторы.

– Александра Николаевна, вы мне чудовищно поможете, если поставите свое имя рядом с моим. Вы, извините, я не имею в виду вашу замечательную фигуру, все-таки глыба.

– Спасибо, что уточнил, – фыркнула композитор.

– Композитора Сережу Ткачева никто не знает, – продолжил я. – А еще ему – тринадцать лет, и музыкалку он видел только по пути в школу и обратно. Стихи-то ладно, там ничего нового или сложного нет, а вот музыка… Вы же и подставитесь, Александра Николаевна, – обвинят в мистификации и обмане народа!

– Совестно, – призналась она.

– Если совестно, давайте меня «вступим» в Союз композиторов, – обнаглел я.

– Обязательно «вступим», – и не подумала она спорить. – Вот сейчас запишем на пленку, и завтра мы с тобой и Натальей Николаевной поедем в ВУОАП – оформлять твое авторство. И если тебя не примут в Союз еще до конца этого года – я не секретарь его правления! – И Александра Николаевна заговорщицки мне подмигнула.

– Спасибо вам огромное! – от души поблагодарил я. – Я понимаю, что вы жутко занятой человек, поэтому очень признателен за то, что вы взяли надо мной шефство!

– Шефство! – захихикала она. – Эх, Сережка, вот ты, наверное, думаешь, что у нас хороших песен в стране много?

– Много, но всегда нужно больше, – откликнулся я. – Вот, например, каждое Первое сентября одно и то же играет. Надоедает же. Вот, если старшие товарищи одобрят, следующая линейка пройдет под совсем другую музыку!

– Вот именно, – с улыбкой посмотрев на меня в зеркало заднего вида, кивнула она. – Хороших композиторов и поэтов много не бывает. А тебе еще и тринадцать лет – где такое видано?

– Я уникальный, но никому об этом говорить не собираюсь, – поделился я секретом. – Буду как все.

– И правильно, – кивнула Пахмутова. – Уникальность уникальностью, но задавак никто не любит.

Всенародно любимая композитор живет в новенькой девятиэтажке – кооперативная, наверное. Вот здесь консьержка уже была в наличии. Поздоровались, прокатились на лифте и вошли в квартиру. Зона уюта начиналась сразу с прихожей – темного цвета обои, на полочке зеркала – разные женские фуфырики, мебель – деревянная и, похоже, правильно-старая. Под ногами – мягкая ковровая дорожка, а из комнаты вышел нас поприветствовать одетый в халат Николай Николаевич Добронравов – муж Александры Николаевны.

– Коля, у меня теперь новый соавтор, – подколола его жена.

– Здравствуйте, – поприветствовал я его. – Мне ваши стихотворения очень-очень нравятся!

– Вот спасибо, – улыбнулся он и спросил: – А ты, значит, наше юное дарование?

– Можно и так сказать, – не стал я стесняться.

– Сережа сочинил очень много замечательных детских песен. Причем совершенно не имея музыкального образования!

– Если бы в Гнесинке учили сочинять песни, советская музыка покорила бы весь мир, – отмахнулся Николай Николаевич.

– Покорми, пожалуйста, Сережку, мне нужно Эдику позвонить, – отдала распоряжения Александра Николаевна.

– Пойдем, – позвал меня Добронравов.

По пути вымыл руки в ванной импортным земляничным мылом, и мы зашли на кухню. Мебель «правильно-старая» и здесь, но антиквариатом я бы это не назвал – выбирали явно ориентируясь на вкус, а не на дороговизну.

– У нас есть щи и жареная картошка с мясом, – огласил меню Николай Николаевич, зарывшись в холодильник.

– Второе, если можно, – попросил я.

Пока он разогревал картошечку, попросил рассказать ему стихи. Я рассказал.

– Феноменально, – сделал он все тот же вывод. – А ты только детские пишешь?

– Нет, – покачал я головой и приоткрыл завесу тайны: – Я любые могу, на любую тему. Но мне больше нравятся те, которые хорошо ложатся на музыку. Люблю хорошие песни! – образцово-детская счастливая улыбка.

– Да ты талант! – улыбнулся в ответ Николай Николаевич. – Покажешь?

– Конечно! – кивнул я и запел: – Кто молчал в ответ, медлил в ночь уйти…

– Великолепная стилизация под фольклор! – выдал Добронравов свое авторитетное мнение. – И очень красивые образы.

– Спасибо, ваша похвала для меня безумно много значит, – поблагодарил я.

Поэт (тоже не «член», кстати, – только в следующем году примут, хотя, казалось бы, ему за одну только «Великолепную пятерку и вратаря» должны были все возможные титулы выдать) выставил передо мной тарелку с картошкой, снабдив ее тарелкой с солеными огурцами и помидорами. Ломоть черного хлеба – в наличии!

– А мне ты другую песню про коня пел, – появилась в кухне Александра Николаевна.

С набитым ртом отвечать не стал, прожевал и пояснил:

– Мне лошади нравятся. А кто это все готовил?

– Я, – с улыбкой призналась Пахмутова.

– Очень вкусно, спасибо большое!

– Кушай на здоровье! Сейчас Эдуард Хиль приедет.

– Как во сне! – поделился я ощущениями.

– Мир – очень интересная штука, – заметил Николай Николаевич.

– Очень, – согласился я. – Меня вот в середине лета машиной задавило, и нас с мамой в Кисловодск отправили, подлечиться. Так мы там председателя колхоза встретили – его лошадь в лоб лягнула, а ему хоть бы хны!

– Крепок! – уважительно признал Добронравов.

– А вчера на картошку поехали, и оказалось, что работать будем именно в его колхозе.

– Удивительное совпадение, – улыбнулась Пахмутова.

– Вы же не сочтете меня мерзким и жадным, если я спрошу, сколько платят за стихи «не-членам»? – обратился я к опытному Николаю Николаевичу.

– Что ты, Сережа, – с немного расстроенной улыбкой – обидно, когда не ценят! – покачал он головой. – Жадина таких стихотворений никогда не напишет. «Не-членам», – он ухмыльнулся, – платят по сорок копеек за строчку.

Глава 16

– Скажи, Сережа… – начала Александра Николаевна, когда везла усталого меня домой по сумеречным московским улицам. – А зачем ты соврал?

Ну вот, б*ядь, заметила! А как иначе? Она же ни фига не Дима из ДК, такую обмануть может только профессионал, к которым я не отношусь ну никак.

– Что вы имеете в виду, Александра Николаевна? – пожав плечами, спросил я.

– Когда ты говорил, что ни на чем играть не умеешь, ты соврал, – строго посмотрела она на меня в зеркало заднего вида.

– Александра Николаевна, я очень вас прошу никому ничего об этом не говорить! – жалобно попросил я. – Это – жуть как подозрительно: до аварии не умел, а после нее сразу начал. Так ведь не бывает. А когда «не бывает» – аномалию начинают изучать. Нет, если Родине нужно будет посадить меня в подвалы секретных лабораторий в качестве научного объекта, я с радостью сам себя туда определю, но сомневаюсь, что таких пионеров, как я, можно производить фабричным способом, так что в качестве свободно передвигающейся по стране творческой единицы я буду гораздо полезнее.

– Да какие подвалы, Сережа? – мягко улыбнулась Пахмутова.

– Можете проверить, – буркнул я и уставился в окно.

– Не стану, – покачала она головой. – А на чем ты играть умеешь?

– Фортепиано и гитара, – признался я.

– То-то ты аж дергался, когда я нарочно неправильные ноты брала! – с хитрой миной на лице подмигнула она мне.

– Самоконтроль пока не совершенен, – покаялся я.

– Да ты уже готовый шпион, – фыркнула она. – У Людмилы Георгиевны прекрасное музыкальное образование, и она ничего не заметила.

– Просто радовалась обновкам репертуара, – улыбнулся я. – Вот и не обратила внимания. Школьники же все время дергаются и суетятся.

С Зыкиной записали «демку» «Текущего ручья», и завтра в ВУАП мы поедем все вместе. Под рояль, конечно, прямо не то, но никто в таком виде в ротацию песню и не пустит. Такой мощный шлягер заставил певицу очень сильно проникнуться идеей «околофольклорного» диска, и она на радостях даже расцеловала меня в щеки. Зыкина вообще хорошая (передо мной, по крайней мере) – веет от нее этакой аурой доброй бабушки, несмотря на сорокалетний возраст. Некоторые люди будто рождаются дедушками и бабушками. Подарок хороший по итогам записи пообещала – настоящий ГДРовский проигрыватель с бобинами и пластинками. Само собой, весь материал будет показан маме Наташе – извелась, поди, похитила Пахмутова любимого сыночку-корзиночку. Проигрыватель есть у тети Нади, так что проблем не возникнет.

– У нее с репертуаром плохо, – согласно кивнула Александра Николаевна. – Казалось бы, «Платок» и «Волгу» вся страна поет, но…

– Но потенциал такой замечательной певицы пропадает, – поддакнул я.

– Именно, – подтвердила Пахмутова. – Это – отличные песни, но тягучие, как та самая Волга. Под такие на танцах никто плясать не станет. А вот с твоими, Сережа, у-у-у!.. – протянула она и спросила: – Раз ты на фортепиано играть умеешь, значит, и нотную грамоту знаешь?

– Знаю, – подтвердил я.

Чего уж теперь?

– Давай так поступим – скажем всем, что я с тобой индивидуально занимаюсь, – подмигнула в зеркало заднего вида. – Уж прости за нескромность, но это гораздо лучше оправдает твой, так сказать, прогресс, чем походы к этому твоему Диме.

– Спасибо огромное, Александра Николаевна! – от души поблагодарил я.

– Про Николая Николаевича даже не переживай – если его спросят, он все подтвердит. Он у меня вообще не из болтливых, даром что поэт.

Верю – болтливые деятели культуры в СССР столько десятков лет подряд госнаграды не получают.

– Я все понял. Это – просто бесценный подарок, Александра Николаевна.

– Какой там подарок, – фыркнула она. – Я на одних только авторских с твоих песен… – Она осеклась, усовестилась и вздохнула.

– Общее дело делаем, одной культуре служим, – жизнерадостно успокоил ее я.

– Другие тоже «служат», а у самих в голове одни кооперативы, «Волги» и путевки на курорты, – фыркнула она, поерзала, пробежала пальцами по рулевому колесу и испытала потребность оправдаться: – Ты не подумай, мне эту машину в Союзе выдали, служебная. Снимут с должности – верну!

– Если страна считает нужным выделить кому-то машину, нужно брать, – не стал я ее осуждать. А за что? – Вы ведь и «Волгу», и квартиру, и должность полностью заслужили – песня ведь строить и жить помогает, а значит – вещь полезная.

– Ох полезная, – согласно улыбнулась Пахмутова. – Каждый раз, когда с рабочими коллективами встречаюсь, поражаюсь, насколько сильно народ благодарит!

– Приятно, наверное, – улыбнулся я.

– Очень приятно, – не стала она притворяться.

– А вас в редакцию «Литературной газеты», случайно, не Борис Николаевич подослал? – спросил я.

– Умный, – вздохнула композитор. – Он! «Сашка, у меня тут феноменальный пионер завелся, завтра в девять в „Литературке“ его лови, не пожалеешь!» – весьма похоже изобразила она Полевого.

– Не пожалели? – на всякий случай уточнил я.

– Скажешь тоже! – фыркнула она.

– Очень много для меня Борис Николаевич делает, – признал я. – Даже не представляю, как отблагодарить.

– А ему и не нужно, – хихикнула Пахмутова. – Ты же знаешь, как его лучшая повесть называется?

– «О настоящем человеке»?

– Во-о-от, – радуясь пониманию, подтвердила она. – Вот и он у нас такой, настоящий.

– Вы тоже настоящая! – позавидовал я.

– А ты? – спросила она, придав лицу строгости.

– А я полон фальши, но старательно загоняю ее туда, где она не сможет навредить Родине, – признался я.

– Например? – спросила она.

– Я атеист, Александра Николаевна, но бог как философская концепция и художественный образ – более чем материален.

Перерожденный атеист, да. Проблемы?

– И? – не поняла она, к чему это я.

– А в стихи и книги его не вставишь – идеологически вредно, и я с этим всем сердцем согласен – попы хуже червей, бесконечная черная дыра для поглощения любого количества добавленной стоимости, которую можно потратить несоизмеримо полезнее.

Глава 17

– Ну молодец, Андропов! – похвалила меня математичка. – Неделю пропустил, но наверстал! Молодец! Садись, «пять»!

Гордо шествуя к своей парте, услышал шепотки: «не он», «подменили», «Макса от*издил», «песни», «стихи», «Юность» – ребята не стеснялись выражать «респект» и в глаза, но, видимо, им этого не хватило. Усевшись рядом с Таней, получил от нее дополнительный «молодец». Далее, чтобы не нарываться на замечание, девушка положила между нами листочек и написала на нем: «Говорят, что ты не Андропов, а Электроник».

Ржака!

«Буду относиться к этому как к похвале», – накарябал я в ответ.

«Прости, я не разобрала», – написала Таня.

Чертыхнувшись про себя, сменил древнюю авторучку на карандаш и написал еще раз.

«Да! Электроник – хороший. И ты – тоже!»

Поблагодарил девушку улыбкой, она немножко покраснела и перевела тему: «В воскресенье мы с папой идем в цирк».

«Это здорово!» – искренне порадовался я за временно получившего отца обратно Таню.

– Так, Богданова, ну-ка к доске, – заметила неладное математичка.

Подруга подпрыгнула, залилась краской – на хороших детей учительские замечания работают – и пошла решать пример, вернувшись на место с заслуженной пятерочкой.

– Молодец, – вернул я ей похвалу.

После школы пошли к ДК, нужно «выписаться» с гитары – а на фига оно мне теперь?

– И правильно, – поддержала меня Таня. – Где какой-то Дима, и где сама Пахмутова! – сделала совершенно правильный вывод и сменила тему, рассказав, как они всей семьей три года назад ездили на Черное море – ее отец тогда бухал значительно меньше.

Это девушка без задней мысли рассказала, без намеков, но летом на море я ее так и так возьму. Сама она об этом не знает – мы с мамой жуть какие таинственные.

Музыкант нашелся в своем кабинете – щедра Партия, даже такому помещение выдала.

– Очень жаль, Сережа, что ты решил бросить музыку, – грустно вздохнул Дима, когда я поведал ему о цели своего визита.

– Я не бросаю, просто повезло с Пахмутовой подружиться, и она надо мной шефство взяла. Говорит, что самородков нужно по-особенному обучать, – скромно шаркнув ножкой, пояснил я.

– Брешешь! – выпучил глаза Дима.

Пожав плечами, открыл портфель и вынул оттуда доказательства: страницы «литературок» с «моими» стихами, совместную фотографию с Пахмутовой, Добронравовым и Зыкиной с автографами и уже нормально записанные на бобину детские песни – две штуки, которые Хиль исполняет. Больше мне пока ничего не выдали.

– Ткачева – девичья фамилия моей матери, – пояснил я худруку. – Андроповым быть жутко неудобно, поэтому скоро совсем Ткачев стану, мама уже все нужные заявления написала.

– Ну-ка… – заинтересовался Дима и поставил пленку. Послушав, посмурнел и спросил: – Это – твое?

– Мое, – подтвердил я. – И только начало. Прости, Дим, но, если бы у тебя была возможность учиться у Пахмутовой, а не в ДК, – ты бы что выбрал?

– Да это понятно, – вздохнул он. – Ну, если вдруг что, возвращайся – нам такие пионеры нужны, – натянув на лицо улыбку, он пожал мне руку, и мы с Таней покинули его закуток.

– Он так расстроился, – заметила она.

– Не потому расстроился, – покачал я головой. – Он же музыкой всю жизнь занимается, а я только начал – и сразу под крылышко к всенародно любимому композитору.

– Завидует? – предположила Таня.

– Скорее расстраивается из-за несправедливости мира, – улыбнулся я ей.

Во дворе наткнулись на Артема. Одетый в спортивный костюм боксер помахал нам и направился на встречу.

– Привет, – поручкались.

– За район пойдешь? – спросил он меня.

– В смысле? – не врубился я.

– Он тебя драться зовет, – поджала губки Таня. – Пойду домой, до завтра! – помахала мне и ушла, никак не став влиять на мое решение. Какая молодец!

– Переоденусь, – пообещал я Артему и побежал домой.

Натянув спортивный костюм, виновато улыбнулся своему отражению – ну нельзя от таких предложений отказываться. Надеюсь, обойдется без поножовщины и детской комнаты милиции – мне что то, что другое совсем не нужно. Выбежал во двор, поздоровался с пятком ребят со двора – они старше, так что не общались, но знакомы.

– А ты, говорят, Контора, Макса от*издил? – спросил низкий, но широченный Саша.

– Так, чуть-чуть, – внес я ясность. – За*бал он.

– Хорош! – ткнул мне кулаком в плечо высокий и тощий Вася. – Думает, раз у него брательник на зоне, значит, его уважать должны. У меня батя вообще по тяжким телесным сидит, это тебе не два ящика вина спи*дить, но я-то не вы*бываюсь!

– Мы бы тебя не взяли, мал еще, но, раз с Максом справился, значит, и за район уже можно, – пояснил мне Саша и дал ценный совет: – Ты особо вперед не лезь, затопчут – вон, Артему спину прикрывай, и будет за*бись.

– Принял! – откликнулся я.

Примерно за такой беседой перешли несколько улиц и оказались на очень удобно отгороженном от домов тополями пустыре. Поздоровались с почти тремя десятками «своих», заверили друг друга, что с находящимися на другом конце поляны «чужими» мы легко справимся, и «вожаки» вышли на центр. О чем-то коротко переговорили, и наш лидер выдал брифинг:

– Лежачего не бьем, никого не догоняем, бьем только руками, ногами и головой. Как всегда, короче.

Звучит как честный «забив».

Участники ивента построились шеренгами, вожаки стай дали отмашку, и я, ловко пропустив таран в виде Артема вперед себя, побежал за ним, поддерживая народ «боевыми» воплями. Сшибка – мой старший товарищ влетел в толпу с ноги, сразу же «минусанув» одного врага, но на него накинулись двое «запасных». Одного он «выключил» смачным ударом в челюсть сам, а второму я подло ткнул в печень из-за широкой спины бугая. Пацан сразу же утратил боевой дух и пополз к краю поляны.

Дальше осознанности в действиях стало значительно меньше – из-за набравшего полную мощь «месива» пришлось полагаться на рефлексы. Все закончилось прямо до обидного быстро – вражеский лидер, оценив состояние пары оставшихся на ногах подчиненных, признал поражение, и потрепанные враги покинули пустырь под наше ликование. Смешно – пару раз исподтишка детей ударил, и столько удовольствия. Хорошо быть молодым.

Глава 18

Когда мама дуется – это очень неприятно, и неважно, сколько там перерождений было. Вчера я приперся почти в полночь и, пьяно пошатываясь, сразу же мощно оправдался перед открывшей мне взволнованной родительницей:

– В подростковой иерархии место конкретной особи во многом зависит от ее способности страдать ху*ней.

После чего свернулся калачиком прямо в коридоре и сладко уснул.

Проснулся на своем диване, раздетый до трусов и бережно укутанный в одеяло. Кроме сушняка – никаких физиологических последствий! А вот последствия моральные…

– А если бы вас в милицию забрали? – грустным-грустным голосом воспитывала меня мама на кухне – не станет же она морить голодом падшего сыночку? – Да тебя бы сразу на учет поставили. Ну-ка признавайся, кто тебя спаивает?

– Прости, мам, но вчера спаивался я сам и без всякого принуждения, – признался я.

– Взрослый стал, – удовлетворенно сделала вывод родительница. – Думаешь, Полевой тебя от всего защитит?

– Нет, просто думал задницей, – покаянно вздохнул я. – Больше не буду. Обещаю.

– Конечно не будешь, – фыркнула мама. – Никаких больше прогулок после шести вечера!

– Смиренно принимаю заслуженное наказание, – кивнул я.

– Он еще и издевается, – расстроилась мама.

– Вовсе нет, – заверил я ее, помыл за собой тарелку, выключил воду и, вытирая руки, предупредил: – Я тебе на день рождения очень хорошую штуку подарю, но это – не из-за вчерашнего, а потому, что так хочу.

– Это какую? – просветлела мама.

– Тебе понравится, – улыбнулся я ей.

– Не смей переводить тему! – опомнилась она.

Я кивнул – не буду, мол.

Мама пожевала губами, подумала и кивнула:

– Я все сказала!

– А я все услышал и понял, – честно признался я.

– Ну и все.

– Все.

– Ох и вредный ты стал, Сережка, – совершенно нелогично вздохнула мама и пошла одеваться на работу.

С улыбкой помыл за ней тарелку – наказывает! – вытер стол и пошел в комнату. Родительница как раз закончила одеваться, вышла из-за ширмы, обняла меня, чмокнула в макушку и жалобно попросила:

– Не пугай меня так больше!

– Я постараюсь, – не стал я давать опрометчивых обещаний.

Маму это устроило, я проводил ее до двери и вернулся к себе. Открыв шкаф, отсчитал потребное количество мелочи – будет маме праздничный торт. Четыре рубля – две шоколадки «Вдохновение», пятьдесят «копочек» – арахис на рынке у смуглых волосатых дяденек, еще понадобится какао-порошок – нашу початую пачку мы с Таней почти «уговорили». Это тридцать восемь копеек. И кто сказал, что Африке помогать бесполезно? Вон какую вкуснятину везут за совершенно потешные деньги. Причем на порошок и в шоколадки идут чуть ли не элитные зерна. Впрочем, поцелуи с людоедами – это все-таки перебор, как ни крути. Бокасса в июне семидесятого года приедет, кстати, и будет дико смешно, если в это время меня засунут в «Артек». А куда еще феноменальных комсомольцев (не вечно же мне в пионерах ходить) на каникулы «засовывают»? Ой, не сдержусь же и спровоцирую международный скандал! Попрошусь в «Орленок», пожалуй, во избежание.

Надел оставшиеся части школьной формы, аккуратно повязал на шею пионерский галстук и вышел во двор, чтобы получить в улыбающуюся рожу хмурое Танино:

– Оля сказала, ты вчера Катю сильно обидел?

Спасибо, что не «…ты вчера Катю обнимал?».

– Случайно вышло, песню шуточную спел, а она подумала, что о ней, – пояснил я, взял Танину ладошку в свою и зашагал к выходу со двора. – Но ничего, мы помирились.

– Это ты для этого с ней в кустах целовался? – ледяным тоном спросила девушка и отобрала у меня свою мягкую ручку.

Сука! Это я не про Олю и уж тем более не про Таню, а как выражающее досаду междометие. К Оле у меня другой вопрос – ты как нас рассмотрела?!

– Мне не понравилось, – почти даже и не соврал я.

Как ни странно, это помогло – просветлевшая лицом Таня вернула ручку.

– Мама говорит, что мальчишки плохо себя контролируют, – поведала она мне. – И могут иногда бегать «налево», но, если потом возвращаются, значит, все нормально.

Такой подход, как мне кажется, прямое следствие жуткого дефицита мужчин после визита просвещенных европейских соседей – «бери любого, и будь что будет». Не могу осуждать. А кто возьмется? Но Танин типа карт-бланш на разнузданные половые связи сработал ровно наоборот – почему-то стало жутко стыдно. Впрочем, стыд дело такое – гормонами душится на «раз-два».

– А еще ты вчера пил, – продолжила воспитывать зарвавшегося пионера Таня.

– Не буду врать, что не понравилось, но обещаю не пить до следующего лета, – легко отказался я от того, чего делать и не собираюсь – разочек оторвался, дал волю гормону, и хватит пока. – Я алкоголиком никогда не стану, потому что у меня громадные планы – их алкаш воплотить в жизнь просто не сможет.

– И правильно, – просветлела девушка. – Зачем тебе эта водка вонючая?

Вот я бы лучше водку пил, чем «Агдам», – если цель влить в себя C2H5OH («точно ОН!»), зачем эти примеси? Но это потом, когда взрослый стану, а пока держим данное маме и девочке Тане слово.

– Вы вчера победили? – спросила она, видимо решив выдать мне моральный пряник.

– Победили, – улыбнулся я.

Невелика победа, но детскому мозгу плевать, и он воспринимает ее не иначе, как «эпическую».

– Молодцы, – похвалила Таня.

– Ребята в основном, – поскромничал я. – А я просто Артему спину прикрывал.

– Мой дедушка был партизаном, – поведала она. – И однажды сказал, что очень важно знать, что товарищи не подведут, если им доверить спину.

– Мудрый человек был, – кивнул я.

Это она про дедушку по материнской линии – в прошлом году умер, через полгода после Таниной бабушки. Отцовский «комплект» старших родственников в Новокузнецке живет.

– Мне после школы нужно в гастроном, на рынок и к фарцовщикам. Пойдешь со мной?

– Это к теть-Наташиному дню рождения? – сразу догадалась Таня.

Глава 19

Домой нас с мамой Матвей Кузьмич повез лично – у него «Москвич» – и не скупился на похвалы:

– А я-то поначалу испугался – а ну как Сережка на матерные анекдоты перейдет, а то и вообще – политические, но вы, Наталья Николаевна, воспитали просто образцового сына!

– Спасибо, но это он все сам – после аварии началось, – поблагодарила сидящая на переднем сиденье мама, протянула за спину руку, и я понятливо взял ее в свою.

– Половина работников, поди, завтра на смену не выйдет – животики надорвали, не разогнутся теперь, – подмигнул мне директор в зеркало заднего вида.

– Извините, Матвей Кузьмич, просто что я могу взрослым людям рассказать? У меня жизненного опыта-то три неполных месяца.

– На самом деле все просто хотели на тебя посмотреть, – с улыбкой обернулась мама, продолжая держать меня за руку. – Думали, расскажешь, как в школе дела, какие у тебя книжки любимые, какое кино…

– Ну, это скучно, – отмахнулся я.

– Зря ты так, Сережа, – мягко укорил Матвей Кузьмич. – Но не мне с таким талантом спорить, – улыбнулся мне в зеркало и перешел к наделению главы семейства Ткачевых (формальной) безоблачными перспективами: – Я бы вам, Наталья Николаевна, посоветовал следующим летом на заочное отделение Московского технологического института легкой промышленности поступить. Получите высшее образование, и я вас заведующей на ваше ателье поставлю – Эльвира Антоновна, – мамина начальница из ателье, – к тому времени как раз на повышение уйдет. Как вам идея?

– Идея просто замечательная, я давно о высшем образовании мечтаю, да вот… – развела руками мама. – Спасибо большое, Матвей Кузьмич, как только у нас с Сережкой все более-менее успокоится, сразу на вечернее подготовительное и запишусь.

– Обязательно записывайтесь, Наталья Николаевна, – одобрил такой план директор.

– А как щенок поживает, Матвей Кузьмич? – спросил я. – Не жалеете?

– Ни секунды не пожалел! – на лицо мужика выползла широченная улыбка. – Смышленый, послушный – даром что некондиционный.

– Сережка повесть пишет про собаку по кличке Бим, так у него там хозяина Матвеем Кузьмичом зовут, – спалила меня мама.

– Придется теперь щенка переименовывать, – хохотнул явно довольный директор и попросил: – Книгу подаришь, когда напечатают? На самое видное место поставлю в кабинет.

– Конечно, Матвей Кузьмич. И спасибо вам огромное, что вы нам помогали еще до этого вот всего и продолжаете помогать.

– Ерунда, – отмахнулся директор. – Я за своих работников – горой! – Подумав, добавил: – Если, конечно, они не алкоголики и тунеядцы – а твоя мама уж точно не из таких. Я вам еще, Наталья Николаевна, рекомендацию напишу – хватит вам в комсомолках ходить, пора и в Партию.

***

На классном часе, как и было обещано Кате (которая пионерка, а не из Сокольников), сидя рядом с классной руководительницей за ее столом, я проводил политинформацию при помощи газеты «Правда»:

– …пятеро сотрудников Автономного университета Пуэбло решили взойти на гору Ла-Малинче в горной системе Восточная Сьерра-Мадре. Однако из-за неблагоприятных погодных условий им пришлось переночевать в деревне Сан-Мигель-Каноа. По прибытии местный священник Энрике Меса Перес решил, что это «коммунисты», и спровоцировал жителей деревни на убийство постояльцев.

Ребята вздохнули – жалко людей.

– Очень грустно, когда люди умирают, – вздохнул и я. – Особенно – насильственной, совершенно незаслуженной смертью.

Одноклассники ответили согласным гомоном.

– Но, будучи материалистами, мы не должны ограничиваться только эмоциями. Давайте разберем эту жуткую новость на составляющие, чтобы выявить причины и следствия. Итак… – встав, взял указку и ткнул ей в изображенные на карте мира США. – Американцы обожают называть свою страну «цитаделью демократии», заявляя, что именно из-за политической системы их страна процветает, – фыркнул. – Знаем мы их «процветание» – каждую неделю вон по телевизору репортажи из гетто показывают, где несчастные люди вынуждены прозябать в нищете без малейшего шанса оттуда выбраться. Это – вторая особенность нашего стратегического противника: они любят говорить, что все зависит только от самого человека, но это же полный бред! У них Революции не было, поэтому классовое расслоение никто не сломал, как это было у нас. В частности, обычный, к примеру, слесарь не может себе позволить отправить детей получать хорошее образование, из-за этого они не могут поступить в хороший университет и вынуждены довольствоваться никчемными муниципальными учебными заведениями, где учителя хуже, программа урезана, а сами дети быстро осознают, что в жизни ничего хорошего им не светит, и перестают стараться. В итоге тамошние элитки жестко контролируют приток «новичков», совершенно не желая давать народу то, что получаем мы. Тот уровень образования, который мы, ребята, получаем совершенно бесплатно, в капстранах доступен очень немногим. Благодаря заслугам партии, советские граждане, без всякого преувеличения, являются самыми образованными людьми в мире.

Ля какие потешно-гордые мордашки!

– А теперь давайте посмотрим на их соседей. Канада для нас не актуальна, это просто что-то вроде автономии, и живут там в основном «белые люди», – изобразил пальцами кавычки. – Так что это – считай, еще один штат. Нас интересует то, что ниже, – от Мексики и до самого конца Южной Америки. Казалось бы, находясь рядом с «цитаделью демократии», они должны процветать, но ничего подобного нет и близко .Кто ответит почему? – оживил спич обратной связью.

– Потому что американцы их грабят! – ответила Катя.

– Именно. Демократия здесь совершенно ни при чем: капитализм – максимально наглядное подтверждение закона сохранения материи. Он же – «если где-то что-то убыло, значит, где-то что-то прибыло».

Народ поддержал меня смехом – формулировка для них не нова, но все еще веселит.

– А теперь перейдем к разбору самого происшествия. Итак, организатором массового убийства выступил священник – это один из тех, которым их выдуманный бог прямо запретил убивать себе подобных. Впрочем, если обратить внимание на историю, это никогда и никому не мешало – вспомним крестовые походы как самый наглядный пример. Хотите, в следующий раз расскажу, почему освобождение так называемых «святых земель» – далеко не самая важная цель этих походов?

Глава 20

– Спорим, что уже к завтрашнему утру все будет гораздо лучше, чем если бы эти два упыря не приходили? – Прежде чем мамина прострация успела перейти в истерику, я схватил родительницу за руку и потащил в коридор, не давая вставить и слова. – Семья Ткачевых трехмесячной давности и нынешняя – совсем разные Ткачевы. Теперь нам есть куда позвонить, чтобы все наши проблемы почти магическим образом испарились, – обернувшись, улыбнулся растерянной маме. – Впрочем, куда там жалкой магии до легендарного «телефонного права»?

– Полевой? – на мамином лице появились проблески надежды.

– Начнем с него, а там видно будет, – подмигнул ей я. – А пока он будет ехать к нам, я научу тебя ментальной гимнастике. Все нормально, дед Леш, спасибо вам огромное! – от всей души поблагодарил вышедшего в коридор насупленного ветерана за то, что он не стал обострять, и набрал домашний номер главреда «Юности».

Взрослые заговорили одновременно:

– А что такое «ментальная гимнастика»?

– В прокуратуру надо идти!

Слушая гудки, ответил сначала деду:

– Обязательно пойдем, только «таран» вызвоним.

Потом маме:

– Будет весело.

– Полевой, – ожила трубка.

Йес!

– Борис Николаевич, маме от фабрики отдельную квартиру дали, и сейчас к нам приходили двое жутко испорченных квартирным вопросом милиционеров. Они сказали, что моя машинка не зарегистрирована, и забрали ее, чтобы использовать в качестве предлога для шантажа. А еще пообещали «пришить» мне бродяжничество, если мама от квартиры не откажется!

– Какое еще бродяжничество с московской пропиской? – удивленно спросил Полевой.

– Завтра же куплю все законы СССР и выучу наизусть! – стало мне очень стыдно. – Но это самая маленькая проблема, Борис Николаевич, а если эти оборотни в погонах прямо сейчас антисоветчину на моей «Москве» гонят, чтобы меня подставить?!

Мама опять испугалась.

– Мы в прокуратуру пойдем, Борис Николаевич, но меня очень пугает возможная корпоративная солидарность.

– Понял тебя, Сережа, – грустно вздохнул Полевой и пообещал: – Не волнуйтесь, я сейчас приеду, и отправимся в прокуратуру все вместе.

– Спасибо вам огромное, Борис Николаевич! – поблагодарил я и повесил трубку. – Вот и все, сейчас живой классик приедет решать наши проблемы, – улыбнулся взрослым.

– И вот за это ребята гибли?! – рявкнул дед Леша и пошел на кухню.

Услышав звук открываемого холодильника, я забежал следом и попросил:

– Дед Леш, не пейте, пожалуйста, – вы же свидетель, а пьяному свидетелю веры будет меньше.

Дед поморщился и убрал бутылку на место:

– Умный ты стал, Сережка.

– А без вас и «ребят» ни меня, ни мамы, ни Тани, ни тети Тони, вообще никого бы не было, – добавил я.

– Да ну тебя! – фыркнул дед, взъерошил мне волосы и тихо приказал: – К мамке иди, не смотри, что она взрослая, – ей как новой игрушкой перед носом помахали и отобрали.

– Я понимаю, – кивнул я и пошел к вернувшейся в комнату маме.

Плачущая – стресс все-таки – родительница занималась уничтожением улик – собирала в кучу оставшуюся «неликвидную» джинсу́:

– К черту, Сережка, – больше никаких нетрудовых доходов!

– И правильно, – одобрил я. – Только Тане об этом знать не обязательно. Давай ей типа стипендию за то, что она у тебя учится, из моих книжных денег платить?

– Ему детдом светит, а он про Таньку! – со смесью печали и гордости улыбнулась мне мама.

– И тут мы переходим к ментальной гимнастике, – заявил я. – Вставай рядышком!

– Да что с тобой не так?! – А вот и обещанная мамина истерика. – Что ты лыбишься?! Какая, к черту, гимнастика? Тебе что, вообще на все наплевать?!

– Горло бы обоим перегрыз, – терпеливо покачал я головой. – А если Полевой не справится, буду каждую ночь бегать мазать новым жильцам дверную ручку дерьмом и забивать спичками замочную скважину.

Мама хрюкнула, смутилась выскочившей сопельки (милаха какая!) и высморкалась в заготовку патча.

– Ты, кстати, заметила, что наш участковый с ними не пришел? А ему, вообще-то, по должности положено такие мероприятия посещать. Значит – инициатива частная, неофициальная. Думаю, ох*евшая от вседозволенности зарвавшаяся мразота-капитан, узнав, что мы, так сказать, «прогнулись» тогда с путевкой, придумал это все сам. Ты его знаешь вообще? – спросил то, что давно следовало.

– Первый раз вижу, – пожала плечами мама.

– Как бы там ни было, это просто запредельная борзость и дебилизм. Таких, если подключить уважаемых людей – а мы это уже сделали, – свои же с радостью и сожрут. Не за саму попытку такое провернуть, а за банальную тупость и неумение выбирать жертв.

– Неужели там все такие? – печально вздохнула она.

– Процент человеческого гноя везде примерно одинаковый, – пожал плечами я. – Знаешь… – хохотнул. – Когда враги настолько идиоты – это еще лучше, чем не иметь врагов вовсе! Теперь на нас с тобой, как на невинно пострадавших, прольется настоящий золотой дождь.

– Электроник! – всхлипнула мама, рухнула на диван и обмякла.

– Вставай, – потянул ее за руку. – Вот тут, рядышком вставай. Обещаю, станет намного лучше.

– Да дай же ты мне поплакать спокойно! – нежно попросила она, вздохнула и поднялась на ноги, заняв позицию.

– Паттерн такой…

– Паттерн?

– Порядок действий.

– Поняла.

– Сначала говорю аргумент я, потом ты. После этого – хором поем: «Я доволен тем, что имею, друзья! Плюйте на все и танцуйте, как я».

– Бред какой-то, – расстроила меня мама.

– Мам, если хочешь рыдать и посыпать голову пеплом – пожалуйста, но это – именно та редкая ситуация, когда убиваться по синице в руках нет никакого смысла, ведь совсем скоро мы получим вон того, – указал рукой в потолок, – жирного журавля.

– То есть? – Истерика снова откладывается!

– Край после Нового года меня примут в Союзы – сразу писателей и композиторов. Как думаешь, два лишних квадратных метра станут проблемой на пути вступления такого необычного мальчика в кооператив? Лишившись «однушки» сейчас, всего через несколько месяцев мы заимеем минимум на одну комнату больше. Все! – хлопнул в ладоши, заставив маму подпрыгнуть. – Долой уныние! Движения такие: шаг влево, шаг вправо… – развел руками, снизу вверх глядя в красные глаза и не подумавшей повторять за мной мамы.