Сатурния Луна

ПРОЛОГ

Лезвие мелькнуло короткой блескучей полосой. Что поразило Эвелину — она расслышала некий холодный звук. Будто бы стальная струна рассекла плотный воздух, и он на мгновение зазвенел: зззззхххх.

А может — и даже скорее всего, — никакого звука не было вовсе: ей просто показалось.

Зато не показалось другое — рука, держащая вульгарно развёрнутые «ноги» опасной бритвы.

Рука прошла перед зеркалом слева направо. Довольно уверенно прошла, что уж говорить.

Когда Эва окончательно осознала, что ничего не изменить — а случилось это парой минут ранее, — её охватило чувство нереальности происходящего. Такое не могло случиться с ней. Что за глупая и идиотская усмешка судьбы? Она ощутила всем телом, до кончиков пальцев, вселенский холод, будто её выкинули как ненужную вещь в космос — и она через мгновенье заледенеет, превратится в безликую льдинку. Так со мной поступать нельзя, решила она.

И пошла вслед за ним в ванную. А он зашёл туда, чтобы привести себя в окончательный порядок перед дорогой.

Эвелина бесшумно подкралась сзади — он действительно придирчиво рассматривал себя в зеркале — встала на цыпочки, вытянулась вверх: какой же он всё же высокий! Обняла за шею, тепло прижалась сзади.

Он улыбнулся.

И эта улыбка будто спустила внутри Эвы спусковой механизм. Он уедет и больше не вернётся, окончательно поняла она.

И вот тогда-то рука с бритвой прошла в отражении слева направо.

После этого время как бы спрессовалось, и стало продвигаться кусками, сгустками.

Эвелина инстинктивно отпрянула назад и одновременно оттолкнула стоявшего перед ней.

Потом по кафелю пола оглушительно ударила упавшая бритва.

А он ещё какое-то время стоял на ногах, обхватив себя за шею. Сквозь его пальцы брызгал вперед красный фонтан. Густая струя ударила в зеркало, оставляя тошнотворно сползающую по стеклу алую кляксу; другая — попала в стену, растекшись причудливым неправильным узором; и багровые крапинки-капли вокруг: везде-везде.

Далее — абсолютно беззвучно — его тело сложилось вперёд и неуклюже распласталось у ванны некрасивой горой плоти.

Кажется, перед этим падением Эвелина успела заметить в смазанном вниз — чистом от крови — отражении отблеск его изумлённого и в тоже время панического взгляда — этакий короткий инфернальный блеск необратимости.

Она тоже опустилась вниз, присела, подхватила окровавленную бритву. Помедлила пару секунд, встала над телом перед раковиной, открыла кран — пошла вода — и стала судорожными движениями смывать красное с лезвия и ручки.

Она тёрла и тёрла, глядя обезумившими глазами теперь уже на своё отражение в овальном зеркале. Её розовые волосы разметались по сторонам от лица, придавая облику девушки ведьмачий, потусторонний лик. Пухлые губы предательски дрожали, а в бездонных серых зрачках застыла привычная потаённая грусть.

Уложив чистую бритву на фаянсовый уступ, Эвелина подхватила тряпочку и принялась оттирать пятно в месте падения «оружия». Почему-то она не обращала внимания на остальной беспорядок — россыпь мелких-мелких алых крапинок на парапете и огромную растекающуюся из-под недвижимого тела лужу.

Оттерев только то, самое маленькое пятно, Эвелина бросила тряпку в мусорное ведро и вышла, наконец, из ванной комнаты.

И тут её накрыло по-настоящему. В голову ударил раскалённый шар, пытаясь разорвать её изнутри, а ноги внезапно ослабли, да так, что ей пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть.

Девушка задохнулась, казалось, в пространстве не хватает воздуха. Какое-то время она открывала и закрывала рот, как рыба, выкинутая на берег.

Когда она хоть немного совладала с дыханием, её поразила обжигающая мысль: надо пойти туда и… окончательно «прибраться». Эвелина ужаснулась и стала отрицательно качать головой, не соглашаясь ни с какими разумными доводами.

— Нет! — сказала она вслух, замирая. — Нет, нет, нет!

***

Сборы прошли быстро: не так уж много на этой съёмной квартире было у Эвы вещей. Они вполне поместились в большую дамскую сумочку. Только сейчас до неё дошло, какая дичь только что произошла. Ведь эту квартиру снимал Мирон. Миро-о-о-н, влюблённый в неё давно и почти безнадежно. Организовавший это любовное гнёздышко для романтических вечеров вдвоём. Какой чёрт её дёрнул вести сюда другого? Вот тебе и перестраховка! Вот тебе и «на всякий случай». Просто прекрасный сюрприз для Мирона — вместо очередного ужина при свечах — труп неизвестного (для хозяина жилплощади) мужчины в луже крови в ванной. Полнейший сюр!

Как она теперь сможет выпутаться из этой ситуации? Сделанного не воротишь. Надо думать о будущем. Вернуться к себе домой и делать вид, что ничего не произошло? Не вариант. Совсем не вариант. Стоп!

Лев? Лев?!

Лев!!!

Эвелину снова бросило в жар. Потом она принялась действовать: прибрала разбросанные вещи на свои места, протёрла влажной салфеткой все дверные ручки, фужеры, чайные чашки.

Потом осмотрелась в опустевшей комнате: вокруг царил порядок. Скосила глаз в сторону ванной — дверь в неё осталась приоткрытой. Но заставить себя туда вернуться и глянуть ещё раз Эвелина так и не смогла.

Она коротко выдохнула, закинула сумочку на плечо и вышла на лестничную площадку.

Смачно клацнула защёлка замка.

Всё, подумала Эва.

С этого момента жизнь её, без всякого сомнения, разделилась на «до» «и после».

***

Ей, можно сказать, «повезло»: удалось взять билет на ближайший рейс. Почему-то её стало сковывать окружающее пространство. Создавалось впечатление, что столица начинает душить, сгущать воздух, который неприятным компрессом липнет к коже, стягивает её. Требовалось вырваться из этих липких объятий. А самый действенный способ вырваться — улететь.

Эвелина никак не могла привести свои мысли хоть в какой-нибудь относительный строй. В сознании кипел и клокотал вселенский хаос. Её словно засасывал в воронку исполинский водоворот. И она, бесполезно размахивая в воде руками, выискивала поблизости бревно, за которое можно ухватиться. Но бревна не было.

Глава 1 ДИВА

Годом ранее

Глава 1

ДИВА

Эвелина открыла галерею в айфоне и стала придирчиво рассматривать снимки самой себя, резко передвигая их иногда пальцем. Но придраться-то было не к чему. Потому как выглядела Эва, без преувеличения, как дива из глянцевого журнала.

«Картинки» смотрелись «что надо». Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понимать: для мужчин это — самый сок. Образ в айфоне отсвечивал такой сексуальной привлекательностью, что… Короче, многофункциональные фотки.

Эвелина хмыкнула, а потом нахмурилась: показалось, что на одном изображении у неё выражение лица слишком уж простодушное. Она присмотрелась: да нет, скорее одухотворённое.

Эва отложила телефон.

Она терпеть не могла красивых дур и всячески старалась себя из этой категории исключить. Ну, кроме тех случаев, когда прикинуться пустышкой требовалось для дела. Некоторых богатых мальчиков настолько возбуждал такой тип, что они готовы были беспрерывно работать в режиме банкомата на выдачу. Но таких «спонсоров», к счастью, в «списке Эвы» наличествовало не так уж и много.

Но лучше, конечно, когда с мужчиной можно поговорить. О поэзии серебряного века, например. Или о курсе валют. Да хотя бы обсудить тенденции современной моды. Хотя, по большому счёту — и это пустая болтовня. Всё — пустое, ненужное, мелкое.

Да и привлекательность её что? Всего лишь инструмент, обращаться с которым следует с осторожностью. И всегда — контролировать ситуацию. Эти ваши ахи и вздохи под луной, дурацкие влюблённости, бабочки в животе и прочая романтическая чушь — как раз для дурёх. А она это уже проходила, ещё в юном возрасте. И с годами — с годами! Ей всего-то двадцать пять! — сформировала твёрдое убеждение: влюблённость только ослабляет, делает беззащитной. А она на такое не подписывалась. Мир слишком суров и жесток, чтобы доверять ему. Есть чёткое правило осуществления товарно-денежных отношений, давно известная и беспроигрышная схема: вечером деньги — утром «стулья». Такая система никогда не подводит.

А с такими фотками, что болтаются сейчас в айфоне, не оскудеет рука дающего, к гадалке не ходи.

Эва не удержалась, снова свайпнула по экрану.

Что бросалось в глаза — у неё фигура, как у песочных часов. Осиная талия; высокая большая грудь, полноценная «трёшка»; очень крутые бёдра; упругий, выделяющийся зад. Это то, на что большинство адептов обращают внимание сразу. А потом уже — на смазливую мордашку, на пухлые губы, на розовые вьющиеся волосы ниже плеч, на стильные татуировки на открытых предплечьях. И — на серые, печальные глаза.

И неожиданно, вроде бы совершенно безосновательно, ей вдруг расхотелось радоваться. Как случалось в её жизни в последнее время всё чаще и чаще. Пожалуй, такой период по настроению она переживала лишь в школе, когда попала под прессинг одноклассников, кстати, непонятно за что. Именно тогда она впервые подумала о самоубийстве. И вот эта липкая паутина полнейшего разочарования во всех и вся снова проступала на коже свежими холодными татуировками.

Тогда, в нежной юности, депрессия потихоньку прошла. Потому как Эва, скромная и застенчивая девочка, неприметная троечница, внезапно вылупилась из куколки, превратившись из гусеницы в яркую бабочку. И завертелось.

Как так вышло? Да пёс его знает! Как-то само-собой. Ну, немножечко помог Арутюн Тамразович, хирург Первой областной, который в свободное от работы время подхалтуривал феей, той самой, что превращает некрасивых женщин в привлекательных, а красивых — в очень красивых. Но и природные данные сбрасывать со счетов нельзя — некоторые девушки «раскрываются бутоном» на полную вовсе не в шешнадцать, а попозже.

Как бы там ни было, Эвелина стала сильно выделяться среди «толпы». К вящей радости «спонсоров», сразу же ставших роиться вокруг неё стаей.

Казалось бы: живи, да радуйся! В достатке, который обеспечивает такая эффектная внешность. И ещё будет обеспечивать много лет.

Но, как ни странно, при всём её довольно активном образе жизни, Эвелина всё сильнее начинала любить одиночество. Не такое тотальное, как у аскетов-отшельников, а перманентное, недолгое. Она любила оставаться одна в квартире, выключать телек и телефон, и сидеть-«медитировать» в приятном раздумье. Прокручивать события прошедшего дня, прикидывать будущее, вспоминать какие-то ласковые и греющие душу (и повышающие самооценку) моменты. Именно в такие минуты рождались стихи: всякие, иногда написанные кургузыми корявыми строчками, а иногда — словно созданные под диктовку демонов, невидимых существ, что присаживались Эве на плечо и нашёптывали слова. В таких случаях, как ей кажется, получалось что-то достойное и значимое. Например, вот:

«На небе только и разговоров, что о море да о закате,

А я коматозный старик, угасающий в больничной палате.

В сердце взведен курок спусковой, мир на спуске, на скользком и мерзком,

Нет смысла, а сколько? Нет смысла, а больно?

Оно вынимает меня из сна, и скручивает в жгут, стаскивая с кровати,

Проявляя инициативу сытости, и благодати.»

Неплохо, правда?

Поэзия являлась для Эвелины собственной, отдельной стихией. Обособленной от всяческой пошлости и неприятности окружающего мира и живущей по особым законам, только ею установленным.

Хотя, справедливости ради, её пробуждение к творчеству имело под собой совершенно конкретное основание: событие, которое произошло в жизни Эвы ещё на заре молодости. То самое событие, которое она по понятным причинам не желала вспоминать. Да что там не желала — ненавидела! Но колода тасуется причудливо — не случись того дикого, гадкого и мерзкого происшествия, кто знает, может и не прилетели бы к её уху шептуны-демоны, и не заставили бы её писать стихи и всякие истории. А так у Эвелины родился ещё один мир — пусть, возможно, и вымышленный, но зато по-настоящему родной, — где герои жили своими отдельными жизнями, которыми их наделяла молодая поэтесса. И этот внутренний мир был нисколько не хуже обычного, что там — намного лучше, интереснее, заманчивее, справедливее. В нём Эвелина не боялась разговаривать об откровенном. Было бы с кем разговаривать…

Глава 2 ГАДКИЙ ЛЕБЕДЬ

Эва задвинула щеколду и уселась на закрытый стульчак. Уединиться в детдоме особенно негде, если только тут – в туалете.

Достала из карманчика набор лезвий – маленькую плотную коробочку на которой было написано «Sputnik». Хмыкнула. Такой у неё напоследок получился спутник. Наткнулась Эвелина на эту коробочку случайно, в своей же тумбочке, когда искала закатившийся к стенке карандаш. Как допотопные лезвия туда попали – неведомо, видимо остались от прежней владелицы койко-места.

Эва достала стальное лезвие, сжала его двумя пальцами – большим и указательным. По верхнему и нижнему краю бритвочки шла тоненькая заострённая полоска, как символ некоего края жизни. Не то, чтобы Эвелина верила в знаки судьбы, но после всего, что произошло – наткнуться на набор лезвий…

Она вспомнила, как Маргачёва рассказывала в компании, как резала себе вены. Неудачно резала, естественно. Так вот, в дурке, куда её забрали на время после неудачной попытки, соседки по палате ей объяснили, что резать надо вдоль вены, а не поперёк. Если, конечно, хочешь получить максимальный результат.

Эва примерила лезвие к руке – в принципе, ничего сложного. И подумала, что будет, наверное, много крови. Может, лучше пойти в душ? А то картина, где она, окровавленная и мёртвая, будет лежать рядом с унитазом выглядит как-то не очень эстетично. А Эвелина решила поддерживать своё нынешнее реноме «самой красивой на посёлке» до самого конца.

***

Дело об изнасиловании и попытке группового изнасилования в итоге решили спустить на тормозах. Следующим утром Бакля первым делом вызвала Эву к себе. Очки у неё к тому времени, судя по всему, отпотели.

– Послушай, деточка, – елейным голосом обратилась к ней педагог. – Конечно, случился чудовищный инцидент! Ужасный! Весь наш педколлектив продолжает находиться в шоке! Мы возмущены не меньше твоего…

Эвелина уже поняла, что сейчас прозвучит сакраментальное «но».

–… Но! – продолжила Бакля.

Оказывается, на экстренном заседании педсовета было решено поговорить с «потерпевшей» в плане «попридержать заявление». Уголовное дело могло бы лечь тёмным пятном как на репутацию отдельных педагогов, не уследившим за развитием событий, так и на весь пресловутый «педколлектив» в целом. А, как известно, такие тёмные пятна не способствуют улучшению репутации учреждения, и как следствие, порождают санкции вышестоящих органов, штрафы, взыскания и прочие бухгалтерские разборки вплоть до кадровых изменений. Поэтому члены педсовета, конечно, понимая весь трагизм ситуации – ужасно, ужасно, бедная девочка! – тем не менее, хотели бы наказать виновных своими силами, не вынося, как говорится, сор из избы.

– Пойми, – говорила Бакля. – Твою… эммм… уже не вернёшь, а вот пустить под откос судьбу многих людей можно запросто. Да, мерзавцев, да, без пяти минут преступников, но ведь каждый человек имеет право на ошибку! И если бы мы могли дать им ещё один, последний шанс. То, что они будут сурово наказаны в стенах нашего учреждения – несомненно! Директор лично проследит за этим. Мало того, для тебя, девочка, мы создадим наиболее благоприятный фон в учебном процессе, если ты понимаешь, о чём я говорю. Но… Надо ликвидировать заявление.

Эва слушала это и молчала, уставясь в пол. Она максимально сдвинула коленки, кажется, у нее снова открылось кровотечение.

– Посиди тут, – сказала Ксения Леонидовна и, порывисто вскочив, исчезла из кабинета словно ведьма. Минуты через полторы она втолкнула в дверной проём Арамчика. Тот, вошёл, остановился в середине помещения и, набычась, стал смотреть в угол, отчётливо избегая встречаться взглядом с «потерпевшей».

– Вот, – сказала Бакля. – Он сейчас извинится.

Однако Арам продолжал лишь сопеть в две дырки, нахмурив свою монобровь.

– Извиняйся, сказала! – прошипела Бакля и зло бултыхнула переростка за руку.

– Прости-я-больше-не-буду, – на одном выдохе безэмоционально сказал Арам углу.

– Вот видишь! – завизировала извинения Бакля. – Он больше не будет!

В конце концов Эвелина отдала ей заявление – стало настолько противно, что Эве показалось, что её сейчас вырвет, прямо здесь – на лакированные штиблеты участливого педагога.

***

То самое секундное, задумчивое сомнение Эвы в общественном туалете с занесённым над предплечьем лезвием, стало отправной точкой дальнейшей череды нетривиальных событий. Не было бы сомнений, чиркнула бы она тогда себя по руке – кто знает, как бы оно всё повернулось…

Эва услышала, что кто-то снаружи её зовёт:

– Эй, Белова, ты здесь? – по голосу Эвелина узнала свою соседку по «казарме» Люсю Паршину, но пока решила не отзываться.

Люська тем временем приблизилась к закрытой кабинке.

– Тебя там ищут все, бля, как ненормальные, – сообщила она через дверь. – К тебе родоки приехали.

– Гонишь, что ли? – глухо отозвалась Эва изнутри.

– По чесноку! – возмутилась Паршина. – Ну не родоки, а приёмные. Доки на тебя уже оформили. Поедешь скоро в хату к папику и мамику!

***

Обобщенный образ «Папика и мамика» оказался в наличие пока в одном экземпляре.

Невзрачная женщина неопределённого возраста – то ли тридцать, то ли пятьдесят, – в мешковатой несовременной одежде, в очках с большой роговой оправой, поджидала «удочеряемую» в приёмной директора. Факт усыновления или удочерения в таком возрасте в их детдоме был таким редким событием, что посмотреть на кандидатку в приёмные мамы собрался весь «бомонд» во главе с СамСамом – Самуилом Самуиловичем, руководителем образовательного учреждения.

Эву ввела в приёмную улыбающаяся Бакля. Улыбка так растянула лицо педагога, что казалось оно – лицо – вот-вот лопнет.

– А вот и наша красотка! – провозгласила Ксения Леонидовна, подводя девочку ближе к «маме».

Та посмотрела почти равнодушно, как-то небрежно скользнула взглядом, прикрытым оправой.

Глава 3 ПТИЦА ВЫСОКОГО ПОЛЕТА

Место оказалось необыкновенно роскошным. Эва подумала, что не видела такое раньше не только воочию, но и на картинках. Мраморные колонны в зале, посеребрённые предметы интерьера в едином стиле. Массивные стулья с резными высокими спинками. Крахмальные скатерти, салфеточки в хрустальных вазах. Язык не поворачивался назвать сие рестораном, скорее – музейный зал, действующая экспозиция выставки эпохи ренессанса.

Борис Иванович галантно отодвинул стул, чтобы Эвелина могла устроиться за столиком. Никакой, конечно, он был не Борис Иванович, а Барух Иосифович. Так его называла Ирада и так указывалось на визитке (Эва тайком успела прочитать, когда «кавалер» раскрыл при ней портмоне, чтобы рассчитаться с таксистом). И он, Борис-Барух внешне никаких приятных эмоций у Эвы не вызывал, скорее наоборот. Возраст под полтинник, сам – невысокий, рыхлый, полноватый и какой-то неприятно-смуглый, словно прокопчённый. На лице – чёрные, «пороховые» точки, а главное нос: огромный, крючковатый, очень типичный для «Борисов Ивановичей». И ещё противный голос, причём характерная картавость почему-то только добавляла этой противности. Зато: прекрасный парфюм, безупречная, брендовая одежда, дорогущие очки, «роллекс» на руке, стоимостью с городскую квартиру Вагина, и светские манеры довольного жизнью человека.

В ресторане дорогого посетителя явно знали, вышколенные официанты раскланивались подобострастно, а показывать им столик бодро выскочил сам распорядитель зала. На Эву косились, но в основном другие гости, сидящие за столиками. Трудно было не коситься: Ирада вырядила её в алое платье с высоким разрезом и глубоким декольте. А грудь у Эвы к тому времени уже перескочила в категорию «твёрдая три». Плюс – яркий макияж, плюс – укладка причёски.

Они с Борисом (это он просил называть его так) уже встречались. Гуляли по городу, катались на его роскошном мерседесе. Но ничего такого. Как и обещала Ирада – мол, просто посопровождай его, побудь с ним рядом, ему приятно хвастаться такой… внучкой.

Ага, внучкой.

Эва настроена была скептически, и отправилась на первую встречу с твёрдым намерением, если вдруг что, устроить скандал, потасовку и пустить в ход когти. Но… Они действительно просто погуляли по набережной. Мало того, в конце свидания, Борис Иванович, сунул в сумочку Эве конверт, в котором она «дома» обнаружила четыре хрустящих зелёных бумажки с портретом Бенджамина Франклина. И пусть половину «по понятиям» ей пришлось отдать Ираде, но даже так! Ни хера себе, сходила за хлебушком! Если «поговорить о погоде» со старым евреем стоит таких денег, то почему бы не поговорить?! – подумала Эва.

А потом нашла у себя в комнатке старую жестяную коробочку от монпансье и засунула туда две ассигнации, первые в будущей плотной стопке себе подобных. И спрятала коробочку под нижней полкой допотопного секретера.

– Знаете, Эвелина, – задумчиво сказал Борис Иванович, когда они сделали заказ и официант волшебным образом аннигилировался на месте, – вы оставляете впечатление очень умной девушки…

«Ну-ну, – подумала про себя Эва. – Я оставляю впечатление очень красивой малолетней тёлки, отсюда и «ум». Сидел бы с тобой сейчас рядом крокодил, ни о каком «уме» речи бы не шло…»

–… Вы, можно сказать, меня оча’овали. И я бы не хотел, чтобы наши лл‘андеву п’оходили так… однообразно.

– Не совсем понимаю, – призналась Эва, но внутри проскочил какой-то подозрительный, скользкий холодок.

– Знаете, милая моя, жизнь так ко’отка! К сожалению, понимаешь это уже поздно. В молодости задумываться о подобном недосуг. М-да… Всё очень ско’отечно!

Эвелина знала, что у Баруха Иосифовича полная семья, он сам рассказывал об этом и хвастался детьми: один, мол, учится в Англии, другая – поступила в аспирантуру. И жена на месте, в добром здравии, занимается хозяйством и бытом. Создаёт уют для муженька, который… сидит сейчас в ресторане с малолетней девочкой.

Эва не знала, что ответить на философскую тираду кавалера, поэтому глупо хлопала ресницами.

– Я к чему… – продолжил Борис Иванович. – Я заб’онировал номе’лл в отеле. На ночь. Л’азумеется, после того как мы с удовольствием поужинаем, п’огуляемся по вече’нему голл’оду… Может, вы хотите побывать где-нибудь конк’етно?

– Да нет, – потеряно отозвалась Эва. Она уже всё, разумеется, поняла. Она же умная. Хоть сложить два и два было несложно.

А ты думала, всё ограничится прогулками под луной? – саркастически спросила она себя. И вдруг представила себя с этим пятидесятилетним мужчиной вместе. Рядом. Совсем рядом.

– Мне, – проговорила она, сдерживая спазм. – Надо… простите…

– Секунду! – попридержал её за руку Борис. – Вот! – Он достал из кармана пиджака конверт и положил его на ослепительно белую скатерть столика. – Здесь – полто’ы тысячи, так как я понимаю, что вам придётся… ммм… п’еодолеть некото’ые т’удности…

– Хорошо! – Эва попыталась мягко высвободиться. – Мне правда, надо…

Борис Иванович другой рукой вложил конверт ей в сумочку, и только тогда отпустил.

Эвелина в каком-то полуобморочном состоянии – почему-то её неожиданно накрыло, – доковыляла до туалета, который из-за внутренней роскоши по незнанию можно было принять за будуар, пустила воду в раковину и уставилась на себя в зеркало.

– Ну что, – сказала она своему отражению. – Допрыгалась? Раз-два, ножки врозь. Проститутка гребанная.

Она достала из сумочки конверт, пересчитала «полторашку» и, хлопнув по крану, перекрыла воду.

Потом выбежала из туалета, разыскала на подходах к залу какого-то ресторанного сотрудника и попросила показать ей «запасной выход».

***

«Дома» она устроила Ираде истерику. Эва совершенно вышла из себя, она орала как полоумная, едва не кидалась на «мамулю» с кулаками, обзывала сутенершей и всё такое прочее. Ирада восприняла катаклизм относительно спокойно, и улучив момент залепила «дочурке» звонкую пощёчину. Эвелина остолбенела от изумления, а потом бухнулась на кровать лицом в подушку и принялась рыдать.

Глава 4 АУКЦИОН

Особняк поражал воображение. Такое Эва видела только в кино — на полном серьёзе. Огромное, мрачное здание в готическом стиле. Со рвом, бойницами в окнах и острозубыми башенками по краям. И располагался замок где-то у чёрта на куличках, в болотистой долине, куда в мокрую погоду возможно проехать разве что на тракторе.

Впрочем, сейчас Эвелину привезли на Аукцион в обычной стандартной иномарке, напялив на голову мешок (чтобы не запомнила дорогу).

А когда разрешили его снять и вывели к входным воротам, тогда-то Эва и прониклась величием представшей перед ней архитектуры. От стен особняка даже пахло по-особому: смесью влажного камня и почему-то свежеструганных досок.

Нельзя сказать, что Эвелине было очень страшно. Она, конечно, опасалась, полагая, что ввязалась в какую-то дикую хрень. Но юношеский задор сглаживал беспокойство: где наша не пропадала! И потом — за такие деньги можно и потерпеть.

Лишь однажды в голове Эвы чётко возник сакраментальный вопрос «Что я тут делаю?!» — когда два хмурых охранника обыскивали её на входе.

А действительно, как она сюда попала?

***

После дерзкого побега от парочки извращенцев Эвелина перебралась в столицу. Доехала на попутках без особых приключений — повезло. А столица есть столица. Каким-то удивительным образом в ней приживаются даже те понаехавшие провинциалы, у кого в карманах свищет ветер. Эве же с её заначкой и вовсе судьба благоволила. Она без проблем и без особых вопросов сняла крохотную квартирку у какого-то забулдыги. Сходила в ресторан: к ней клеились все кому не лень, но она кавалеров безжалостно отшивала. Гуляла ежедневно по набережной, рассматривая прохожих: все, без исключения, куда-то спешили.

Где-то через неделю ничегонеделания Эвелина стала задумываться о своей дальнейшей жизни. «Светиться» после побега ей было противопоказано, но ведь и устраивать свою дальнейшую жизнь как-то надо. Заначка-то не резиновая — деньги таяли, как снег под весенним солнцем.

Она приобрела себе по объявлению хиленький, сильно подержанный ноутбук и зарегистрировалась на сайте знакомств. Сходила на пару свиданий ни о чём, пока не познакомилась по сети с Инком. Она подозревала, конечно, что фото на аватаре не настоящее, но «стелил» Инк гладко. Болтать с ним по сети было весело и прикольно. В итоге договорились встретиться в людном месте. В людном, потому как кое-что в Инке Эву реально настораживало. Она, как собака верхним чутьём, обоняла какой-то подвох, поэтому и решила перестраховаться.

Предчувствия её не обманули: в торговом молле к ней подошла худая нескладная девушка, одетая неформально: проклёпанная косуха, боевой раскрас, металлические цепочки вместо карманов, лысая башка.

— Ты к Инку? — спросила она, щурясь.

— Ага, — подтвердила Эва.

— Я его сестра. Пошли.

— Куда?

— Тут недалеко.

В итоге выяснилось, что никакого Инка не существует. Во всяком случае в том виде, в котором его представляла Эва. Инк — это и была та самая лысая девушка.

Они засели за столиком магазинного кафе и Инна — так её на самом деле звали — «раскололась».

— Ты подходишь под запрос, — доверительно сообщила она, отхлёбывая отвратительный кофе. — Вот я и вытащила тебя, чтобы посмотреть. Многие же гонят, ставят на аватар фотки знаменитостей.

— Не, я — это я.

— Я вижу, — снова сощурилась новая знакомая.

— А что за запрос?

Инна некоторое время помолчала.

— Тебе нужны бабки? — спросила она. — Даже не так. Тебе нужны охрененные бабки?

— Развод что ли какой-то? — принуждённо засмеялась Эва. — Чё за дурацкие вопросы?

— Никакого развода, — серьёзно сказала Инна. — Контракт. Всё чётко, как в аптеке. Тебе сколько? Восемнадцать есть?

Эва хотела соврать, но отчего-то сказала правду:

— Не. Шестнадцать пока. Скоро будет семнадцать.

— Супер, — выдохнула Инна, вроде бы как с облегчением. — Получается, подходишь по всем параметрам… Будешь суперлотом!

Именно так в жизнь юной Эвы вошёл Аукцион.

***

Создали эту систему явно люди с возможностями. Эвелина не собиралась вдаваться в подробные детали, да и кто бы ей что стал растолковывать? Её дело, по объяснениям Инны, было маленьким: делай что говорят и не отсвечивай.

Суть Аукциона заключалась в том, чтобы предоставлять особенный «товар» под конкретного и очень придирчивого покупателя. Понятно, что менее искушённым любителям клубнички не представляло сложности отыскать желаемое на многочисленных сайтах подобной тематики. Но тут реализовывались проекты совсем иного, эксклюзивного уровня. Во-первых, «заказчиками» являлись очень богатые клиенты. Во-вторых, богатые и шизанутые. Зацикленные на каком-нибудь эксклюзивном фетише. Они формулировали свои «хотелки», а исполнители (рекруты вроде Инны) подыскивали тех, с кем данный фетиш может быть реализован. Потом устраивался собственно Аукцион. Лоты представлялись заказчикам, и те на торгах выбирали себе игрушку на ночь. Эвелина попадала под очередной набор «хотелок» публики почти идеально. А узнав сумму гонорара за одну встречу — если её купят на Аукционе, — решила рискнуть. Таких денег она никогда ещё в своей жизни не видела воочию. Есть за что «бороться». Ну не расчленят же её, в самом деле!

Все приготовления к Аукциону проходили в особо засекреченном режиме. Эва общалась только с Инной. Болтать об этом на стороне категорически воспрещалось. Инна пригрозила, что, если информация утечёт, конец Эву ждёт незавидный: есть примеры. С «отступниками» аукционисты расправляются безжалостно.

Эвелина и верила, и не верила, но язык решила держать за зубами. Мало ли.

Подготовка к мероприятию заняла недели две.

— Ты должна будешь исполнить всё, что тебе прикажет клиент, — предупредила Инна перед самым Аукционом. — Когда твой лот сыграет, ты прекращаешь принадлежать себе.

— Ну а что исполнять-то? — с некоторой тревогой спрашивала Эвелина. При всём своём внутреннем бахвальстве на неё накатывали иногда приступы паники.

Глава 5 ТРУДОВЫЕ БУДНИ

Комнатка оказалась маленькой, можно сказать крохотной. А соседкой — такая же молодая девушка, как и она — Василиса: худенькая, стройная, очень красивая на лицо. И как-то они сразу сдружились. И решили, что «выкупят» в аренду всю квартирку — третья комната стояла ещё бесхозная. Эва внесла аванс (денег после Аукциона ещё оставалось достаточно), и маломерная «хрущовка» оказалась в их полном распоряжении.

Теперь следовало определиться с работой. Вася подрабатывала в клубе — танцевала на шесте. Но официально в штат её не брали — несовершеннолетняя. Хотя какую-то клиентскую базу она уже «наработала», и встречалась порой с клиентами вне стен заведения.

— Давай будем и тебя подключать, — сказала Эве Василиса. — Ты вон какая эффектная, мужики будут штабелями падать.

— А давай, — беспечно махнула Эвелина. — Насчёт штабелей ты, конечно, загнула, но мужики, они ведь везде одинаковые.

— А я люблю мужчин, — мечтательно протянула Вася и потянулась как кошка. — Особенно щедрых…

— Ха, — сказала Эва и весело тряхнула головой. — Тогда попробуем совместить приятное с полезным!

***

— Что скажешь? — поинтересовался высокий худощавый мужчина, протягивая собеседнику пузатый круглый бокал с коричневатой жидкостью «на два пальца». Слышно было как внутри постукивают друг об друга кубики льда.

— Ты про кого-то конкретного? — уточнил тот, что принял бокал. Второй мужчина выглядел помоложе и покрепче телосложением — в самом расцвете, что называется. Длинные волосы на его голове были стянуты резинкой в стильный хвостик. — Или в принципе?

— Чёртов Бахус опять перебрал со своими причудами! — посетовал высокий, не отвечая на вопрос. Он раздражённо сморщился. — Если бы ты знал, Лев, каких усилий нам стоит зачищать поляну после его художеств! И ведь не первый раз! Такими темпами нам лотов скоро будет не хватать! Да и правоохранители, знаешь ли, не дремлют.

— Не преувеличивай уж, Тахир Тимурович, — тот, кого назвали Львом, пригубил из бокала. — Глупые людишки, которые озабочены прежде всего повышением собственного благосостояния, в ущерб любым моральным принципам, вряд ли когда переведутся… Хороший виски, кстати…

— Эти — да, — не стал спорить высокий. — Но Бахус выщелкнул уже двух инкубаторских!

— Сопутствующие издержки?

— Чёрта с два! Непредвиденные потери!

— Так поясните ему, что надо действовать аккуратно! Это же в его интересах. Если мы станем эээ… «выщёлкивать» подопечных ещё на Аукционе, кто будет принимать участие в состязаниях?

— Ты думаешь, ему не объясняли? — Тахир Тимурович обошёл большой кабинетный стол и сел в вертящееся кожаное кресло. — Тысячу раз. Но он так распаляется в процессе, что не может сдерживать свои эмоции. Садист гребанный! И ведь не прижмёшь его к ногтю! Сам знаешь, кто у него кто.

— Так может, не поставлять ему инкубаторских? — предложил Лев. — Подсовывать левых?

— Он садист, но не дурак, — Тахир Тимурович зло побарабанил пальцами по столу. — И потом, левых, как ты выражаешься, тоже надо найти! Как будто их у нас легион!.. Ладно, что там у тебя по подопечной?

— А вот тут на удивление неплохо, — Лев даже улыбнулся и снова отхлебнул темноватой жидкости.

— Нашли?

— Да что там искать-то? Максимум, на что способны такие — выкинуть действующий телефон и переехать на другой конец города.

— Ладно, хоть так, — Тахир Тимурович перестал барабанить и сцепил пальцы рук в замок. — Курируете её?

— Разумеется. Выбор у неё не богат. Так что, скорее всего, всё произойдёт само собой. Та, дорожка, которую мы ей наметили — никуда не делась. С той только разницей, что пойдёт она по ней самостоятельно. Под нашим присмотром, конечно.

— Она хороша, — Тахир Тимурович причмокнул губами. — Хотя её мать вроде бы не была такой красивой.

— Она — одна из лучших, — подтвердил Лев. — Если не самая лучшая.

— Обидно будет, если не доберётся до состязания. Попадётся ей на пути какой-нибудь мудак вроде Бахуса и привет.

— Исключать такое, конечно, нельзя. Но что-то мне подсказывает, что девочка дойдёт до самого конца. Есть в ней нечто такое… Стержень…

— Стержень — это у нас с тобой, — хохотнул Тахир Тимурович.

Лев ничего не ответил, только выразительно посмотрел на человека за столом.

В этот момент настенные антикварные часы, висящие на стене кабинета, смачно пробили полдень. В предусмотренном окошечке раскрылись створки, и появившаяся из них пластмассовая кукушка несколько раз сказала: «Ку-ку!».

— Ладно, по какому варианту решил её разрабатывать? — прервал молчание Тахир Тимурович. — «Красное танго»?

— «Парадиз», — Лев поставил недопитый бокал на столешницу. — Хочу довести эту линию до финала лично.

***

Не сразу, но Эвелина поняла одну вещь: они с Василисой совершенно разные. И не только внешне, хотя обе по-своему красивы. Разные по своей внутренней сути.

Вася обладала почти ангельской внешностью: этакая ранимая бабочка-однодневка. Но это впечатление было обманчивым. Внутри девушка была ого-го какой цельной. Имелась у неё и соответствующая закалка.

Выросшая без отца, на заводской окраине Василиса и ощущала себя в «городских джунглях» соответствующе — девочкой «с раёна». В младые годы на улице она никогда «не терялась» и взрослела вместе с подростками-маргиналами, что чтили традиции маргиналов-отцов, ходивших в 90-х с арматурами в руке. Наследие юности не отпускало Васю до сих пор. Однажды Эва с удивлением наблюдала, как её подруга, разозлившаяся до крайней степени хамством какого-то идиота, прописала тому с ноги так, что бедолагу свернуло калачом. И да, Василиса никогда не межевалась в критических ситуациях, пацанское прошлое являлось для неё пропуском в жестокий взрослый мир. А внешность, ну что внешность? Ангельский вид хорош для приманивания самцов и сексуальных игр, внутри же Василиса оставалась твёрдой как кремень, и даже немного грубоватой. Но что-то в ней имелось безумно привлекательное. Быть может, как раз эта смесь кроткого, милого внешнего вида и бурлящего вулкана страстей внутри? Василиса обладала магией великого притяжения. Если вы попадали под чары, то хотелось быть рядом с этой девушкой вечно. Быть рядом в физическом смысле, даже не в сексуальном. Просто трогать иногда её прохладную кожу, прикасаться рукой, проверяя, не мираж ли рядом.