Саван и Елей

I. Эхо воспоминания

Я держала его за руку. Точно, как в детстве. Смотрела в его глаза и бесконечно молила... Горло рвало от потока слов, что изливался из меня безумным криком. Я просила его, я заставляла его, я вынуждала и уговаривала, но Эдди словно издевался надо мной. Просто смотрел и молчал. Беспристрастно и холодно. Расцеплял наши пальцы, пока я хваталась за него, за его одежду. Расщеплял мою душу, становясь невнятной тенью. Я ногтями срывала пуговицы его формы, цепляясь за них, как за последний оплот моей гаснущей надежды, в попытке заставить его остаться здесь, со мной. Но его стеклянные глаза и меланхоличная улыбка не испытывали ко мне ни жалости, ни любви. Показывая лишь своё безучастное спокойствие. И всё, что мне оставалось — ловить воздух там, где только что был мой брат. И видеть, как чёрные руки бездны поглощали его, пряча в непроглядной тьме...

— Амелия...

— Эдди! Нет!

Я резко распахнула глаза, садясь на кровати и пытаясь вместить в себя хоть крупицу воздуха, чувствуя, как сильно сжалось горло. Проклиная ненавистный сон, который снился мне каждую ночь, стоило лишь сомкнуть веки. Раз за разом я видела, как он растворялся во мраке, понимая, что так я лишь пыталась справиться с этой болью в груди. Но понимание не помогало... И я изводила себя каждый день, час и минуту тем, что меня не было рядом, когда он бесследно пропал. Тем, что сейчас я никак не могла его отыскать. Я проклинала нашу связь, потому что всю жизнь считала, что должна почувствовать, если ему будет плохо или если он попадет в беду. В реальности же то, что мы были близнецами лишь сделало мне больнее и никак не помогло. Не спасло.

Я не ощутила, что ему плохо.
Не почувствовала, что он исчез.
Не поняла, что была нужна ему.
Не знала, жив он или же...
И я ненавидела себя за всё это.

Холодный пот заставил непослушные волосы прилипнуть ко лбу, а ночнушку к телу. Разбитость ломила каждую мышцу, делая их каменными. Чувство отдыха покинуло меня словно навсегда и на его место пришло непрекращающееся напряжение. Вот уже неделю с того дня, как мне сообщили, что Эдди исчез, я жила словно в тумане. Не ощущала вкуса еды, не чувствовала потребностей тела, все действия совершал будто бы кто-то другой. Кто-то — не я. Всё моё время сузилось до одной точки собственных переживаний и его поисков. Рассвет бил меня по лицу, но даже этого я не ощущала. Тень, которой я стала теперь, поднялась и начала свои привычные ритуалы — умыться, одеться, позавтракать, искать. А я будто бы наблюдала за всем этим со стороны, ощущая, словно была запертой в теле душой, ежесекундно разрывающей кости, мышцы и органы от очередной неудачи. Я даже не заметила, как прошла половина дня. Не поняла, как оказалась посреди улицы. Не отследила, почему и для чего несла в руках очередной старый том, полнившийся застарелыми заклинаниями...

Я прочувствовала обжигающие ледяные руки реальности, когда кто-то едва ли тронул меня за плечо. Обернувшись машинально, попросту замерла. Я не видела его год и теперь инквизитор Оливер Блэквелл стоял предо мной — собранный, серьезный и хмурый. Внутренности скрутило от этого вида, а тошнота подступила к горлу от его голоса, который я пыталась уловить в тумане собственных мыслей.

— Мисс Найт? — он понизил голос, будто опасался, что кто-то услышит, как он произносит моё имя, — Вы меня слышите? Амелия?

Я не нашла, что ответить. Да и в принципе не хотела отвечать, не была готова к диалогу. Все, чего мне хотелось — объяснить без слов, что вести диспут о моем месте в мире у меня не было сил. Его проникновенный, сосредоточенный взгляд приковывал к себе и внушал беспокойство. Я словно всё ещё ощущала холод его пальцев на своём плече и он резал меня хуже слов.

— Прекратите поиски, мисс Найт.

Я отрицательно качнула головой и разлепила пересохшие губы, произнося своё возмущенное несогласие.

— Я не намерена! Я найду его.

Тяжелый взгляд инквизитора заставлял меня чувствовать себя неуютно. Он сжал кулаки, отчего перчатки заскрипели, и затем неторопливо произнес:

— Больше искать не нужно. Отправляйтесь в Ковен.

Мне захотелось ударить его так сильно, как только я могла бы сейчас и я даже сделала это в мыслях, не в силах в действительности даже поднять руку. Злость захлестнула меня, негодование заполонило изнутри.

— Как ты смеешь указывать мне? Я найду Эдди, я сделаю всё, что...

Оливер подошел ближе и я уловила, как дрогнул уголок его губ, будто бы от болевого ощущения. Холод его руки стал объемным и настоящим, когда он вновь прикоснулся к моему плечу словно в попытке успокоить меня или сдержать, раздирая мою душу ощущениями даже через ткань платья.

— Я уже нашел, — он сильно сжал челюсть, прежде, чем добавить эти странные слова, — Соболезную, Амелия.

Злость схлынула и я замерла, радость птицей забилась во мне и вырвалась облегченным выдохом и улыбкой. И в ту же секунду тревога застучала в груди, оценивая мрачный вид Оливера и озвученное соболезнование.

— Нет... нет-нет-нет...

Это было единственное, что я смогла произнести. Я уловила, как инквизитор поджал губы и на секунду опустил взгляд. А когда вновь посмотрел на меня, я видела лишь стальную решимость и непреклонность.

— Сожалею. Эдвард Найт был найден на рассвете мёр...

Дальше я уже не слышала ничего. Последним звуком в моей голове был собственный крик. Я ощутила только, как тело стало ватным и невесомым. Тяжелый том полетел куда-то вниз, когда прекрасное голубое небо над головой закружилось и превратилось в кошмарное месиво. Я помню громкий и глухой звук удара книги о мощеную дорожку, шорох одежды, моё имя, вырвавшееся взволнованным эхом голоса инквизитора, ледяные объятия и темноту...

Бесконечную.
Поглощающую.
Одинокую...

Ту, что я ощущала и по сей день, стоя у могилы Эдди под ненавистным дождём, что не прекращался и заливал также неотвратимо, как и грусть — мою душу. И мне оставалось только сжимать медальон с его изображением до скрипа металла и боли в пальцах, ненавидя себя за каждую минуту, в которую я не почувствовала, что была нужна собственному брату... И теперь внутри меня осталась одна лишь глубокая бездна среди выжженных чувств... И я тонула в ней, пока внезапное ледяное прикосновение рук ненавистной реальности не опустилось тяжестью плаща на мои плечи и капюшона на мокрые волосы, почти полностью отрезая меня от уже въевшейся картины. Отголосок знакомого голоса зазвучал где-то за спиной внутри шквала ненасытной воды, рвущей мою целостность. Лёд пальцев цепко схватил меня также, как я держалась за брата во сне, не отпуская и уводя всё дальше. Он заставлял меня терять из виду серое, вымокшее надгробье, от которого я никак не могла отвести взгляд, опасаясь, что если отвернусь хоть на секунду, Эдди вновь исчезнет и я сойду с ума от того, что навсегда потеряю его. Ноги сами следовали за голосом, как за маяком во тьме и я позволила холоду чужих рук забрать меня. Я поняла, что оказалась в дилижансе, когда услышала рядом с собой:

II. Лимб

Воспоминание заполоняло стекло глаз и туманило разум, пока где-то рядом звучал далекий, скрежещущий голос. Амелия моргнула и сфокусировала взгляд. Свет ламп резал опухшие глаза, которые так и не сомкнулись за ночь, она все проматывала и проматывала события всех минувших дней раз за разом. Приёмный зал Ордена Добродетели, слишком темный и мрачный для светских бесед, тем не менее прекрасно подходил для неофициального допроса. И даже в этой, как казалось Ордену, непринужденной обстановке Амелия чувствовала себя словно в центре костра, будучи в реальности лишь в центре самого зала.

— Вы уверены, что вам неведомо, что конкретно подразумевал ваш брат в своей предсмертной записке?

Голос прозвучал где-то перед лицом и Амелия подняла взгляд, замечая мужчину, что уже полчаса допрашивал её в окружении других членов Ордена и Ковена. Она тихо прошептала своё «нет» и опустила покрасневшие веки, не в силах выносить яркость лампочек.

— «Мели, сестра, ты ни в чем не виновата», — мужчина монотонно скрежетнул словами, зачитывая записку, — В чем вы не виноваты?

— Я не знаю... — надломленно прошептала ведьма.

— Повторите.

— Я не знаю, — всё также тихо ответила Амелия.

— Повторите громче.

Оливер, стоявший рядом и прошедший только что такой же официально-театральный допрос, наблюдал за ведьмой. До болезненного припухшие веки дали понять, что после того, как он отвез её в Ковен, она так и не уснула. Впрочем, он тоже не спал, размышляя обо всем происходяще и о ней. Инквизитор видел, как тяжело ей давалось каждое из слов, как она размыкала пересохшие губы в попытке выдавить из себя шершавость слов, царапавших горло.

— Амелия Найт, — монотонно и требовательно продолжил допрашивающий, — Говорите громче, чтобы все в зале слышали вас, — он обвел рукой присутствующих и поправил узкое пенсне. Ведьма тяжело подняла взгляд, почти не дыша. Оливера раздражала каждая минута, бесполезно проведенная здесь. Раздражал этот нудный голос и однотипная череда вопросов, которая даже при всем желании не привела бы к нужным ответам. Но больше всего раздражало то, что он видел её такой и это состояние ухудшалось с каждым днем. Беспокоили залегшие под глазами синяки, впалые щеки и осунувшиеся плечи. Та Амелия Найт, которую он знал еще год назад, была полна жизни, а это — это была словно не она, а её подобие. И этот допрос не делал ей лучше, лишь больше истощал, поглощал тяжелой волной и заставлял тонуть в переживаниях. Он видел это в каждом её движении. Видел и сейчас, когда она попыталась ответить и не смогла.

— Очевидно, — не выдержав, Оливер сделал шаг к мужчине, сохраняя спокойный тон, — Мисс Найт невиновна в смерти Эдварда Найта. Она скорбит и не может осознать даже сами вопросы, не то что дать на них ответы. К тому же, — он коротко посмотрел на неё замечая взгляд, полный надежды, — Свидетели подтверждают, что в предполагаемую ночь убийства, мисс Найт была в Ковене и искала способ найти брата.

— Но в записке... — начал допрашивающий.

— В записке, — продолжил за него Виктóр, глава Ковена, которому этот фарс тоже порядком надоел, — Может подразумеваться всё, что угодно, — он поднялся, застегивая пуговицу пиджака и подходя к мужчинам в центре, — Речь может идти об их личных с братом делах, а не об убийстве. Леди Найт, — он повернулся на неё, завладевая вниманием, — Было ли между вами с братом то, за что вы могли бы себя винить?

— Да... — она прокашлялась и кивнула, — Наш отец. Точнее... То, как он всегда относился ко мне. Эдди часто просил не винить себя за его строгость и холодность... — слова дались ей тяжело, но позволили выдохнуть сбившийся в горле воздух.

— Думаю, для леди Найт этот допрос окончен, — Виктор оглядел присутствующих, — Все согласны?

— Добродетельный милостив к скорбящим, — мягкий, успокаивающий голос послышался откуда-то сбоку, — Мы должны позволить мисс Найт отстрадать это бремя.

Амелия повернулась, замечая святого отца, с которым уже встречалась в Соборе год назад, когда заканчивала магистратуру. Он спокойно улыбался и очерчивал взглядом её столь прекрасное в страданиях лицо.

— Но, — святой отец смотрел лишь на неё, — Вы должны явиться на таинство исповеди.

— Ведьма Найт вам не должна ничего, отец Бенедикт, — голос Виктора прозвучал как свет во тьме, за который Амелия ухватилась.

— Безусловно, — улыбнулся отец Бенедикт, медленно кивая, — Однако допрос окончен не был. А таинство исповеди позволит завершить его мягко, очистить душу от скверны, ежели она есть. Либо мы все можем продолжить мучать это несчастное дитя здесь и сейчас...

— Я приду, святой отец, — едва слышно сказала Амелия, улавливая его образ уставшим взглядом, — Могу я идти?

Допрашивающий ведьму мужчина кивнул и Виктор незамедлительно положил руки на её плечи, перемещая их обоих в Ковен, слыша за спиной возгласы о немыслимости поведения ведьмака и зародившиеся извечные споры о нормах и дозволениях в использовании магии. Впрочем, это его уже мало беспокоило. Темные всполохи ласкали, мягко погружая их во вневременное пространство и тихо перенося в её комнату. Шелест легкого ветра стал спасением для обессилившей ведьмы и она, лишь ощутив запах своих же масел и вещей, провалилась в сон, не видя и не чувствуя, как оказалась на кровати. Не слыша короткое:

«Спи»