Сборник осенних рассказов

Арлекина

В гримерной было душно и темно. Вокруг творился творческий беспорядок: повсюду лежали разноцветные одеяния, все столы были завалены косметикой, а нос щекотала белая пудра, которая кружила в воздухе. Затхлый запах грязных и старых театральных костюмов не давал дышать, будто перекрывал приток свежего воздуха.

Девушка сидела за своим столиком и наносила тонны грима. Глаза ее оставались пусты, она безразлично смотрела на свое неузнаваемое отражение в зеркале. Каждый божий день начинался с надевания на себя лицемерной маски счастья, чтобы спрятаться за ней в толпе. Она не замечала, что продолжала возить кистью на одном месте, пока шум за соседним столом не привлек ее внимание.

За ним сидел парень, новенький в их деле, и пытался навести порядок на столе, но после неудачной попытки лишь все усугубил, пролив тушь на театральные атрибуты, которые тщательно приводил в порядок перед выступлением. Он огорчено вздохнул. Девушка про себя улыбнулась его воодушевлению и в душе пожалела беднягу. Пройдет немного времени и он, как и все другие до него, потеряет себя в своем образе, будет лишь отдаленной тенью себя настоящего. Его жизнь превратиться в череду нескончаемых масок.

- Извини, - он прокашлялся. – А как тебя зовут?

Данный вопрос поверг ее в ступор. Она силилась вспомнить какое ее настоящее имя, но она так давно его не слышала, наверное, с тех самых пор, как ее карьера артистки с треском провалилась, семья и друзья отвернулись, и она осталась предоставленной самой себе.

- Зови меня Арлекина, предпочитаю своё сценическое имя, - немного повернув голову в его сторону молвила девушка.

- Тогда я – Арлекин, - он гордо выпятил грудь, будто это было самым значимым достижением в его жизни.

Артистка грустно покачала головой:

- Нет, твоё имя – Давид, и не забывай его, - она услышала его имя утром, когда директор давал распоряжение освободить для него стол.

- Какой дурак может забыть свое собственное имя?

Арлекина пожала плечами и отвернулась к зеркалу, давая понять, что разговор окончен.

Прошел год, как она начала работать уличным артистом, работа заключалась в том, чтобы с раннего утра до позднего вечера ходить по мостовой и развлекать народ всевозможными представлениями и шутками.

Она была шутихой, и вначале ей нравилась прятать собственное одиночество за маской радости и широкой улыбкой, глупыми шутками и нелепыми выходками, а по вечерам, возвращаясь домой и снимая с себя веселый костюм, она обливалась едкими слезами и запивала все крепким чаем.

Ночью – слезы, днем – улыбки, и так изо дня в день.

Она начала прорисовывать черные слезы на белой маске. Приклеенные сценические ресницы с черными перьями трепетали после каждого взмаха век. Кроваво-красная помада резко очерчивала ее пухлые губки на впалых щеках.

Она встала и начала прикреплять к своим лакированным волосам огромный шутовской колпак с колокольчиками на концах.

Весь ее костюм представлял собой комбинезон, верх которого был в виде корсета, а низ - в виде лосин, с чередующимися в шахматном манере черными и красными ромбами. На ногах были мягкие тапочки с загнутыми носами, на которых красовались колокольчики.

Она взяла со стола свой главный атрибут – улыбку, натянула ее на грустное лицо, затем потянулась за картами, перетасовала их с ловкостью заядлого фокусника и распахнула шторы их шатра, который на время теплых сезонов служил гримерной.

На нее хлынул оглушающий веселый гвалт народа и ослепляющий солнечный свет. Арлекина глубоко вздохнула и шагнула навстречу толпе.

Она изо всех сил старалась привлекать внимание: показывала фокусы с картами, прятала цветы в рукавах, рассказывала шутки, от которых хотелось плакать, а не смеяться, кувыркалась на асфальте и садилась на шпагат прямо перед людьми, чтобы хоть что-то заработать.

Ее питанием уже многие месяцы был черный хлеб и крепкий чай, это было единственное, что она могла себе позволить, так как ей необходимо было платить еще за комнату в общежитии.

Сердце рвалось на части, когда люди проходили мимо нее либо вообще не глядя, либо смотря с нескрываемым презрением.

Многие ее отталкивали.

- Не надоедай.

- Расплодилось их тут!

- Прочь от меня, воровка, - старушка больно стукнула сумкой со всего размаха по руке, из которой тут же вывалились карты и вихрем закружились, поймав ветер.

Арлекина кинулась их ловить, чем привлекла к себе больше внимания, чем до этого. Все стали тыкать на нее пальцем и громко смеяться. Она пыталась подавить горькие слезы обиды. Её гордость была задета, рука болела, а ее карты, которые она сама себе выменяла в одной лавке за свой пустой кошелек, махали ей своими разноцветными лицами, будто прощаясь и разлетаясь все дальше по булыжной мостовой.

Внезапно кто-то схватил девушку за запястье, она тихо охнула, так как боль пронзила ушибленную кисть. Это был директор уличных артистов. Он возвышался над ней словно гора, выпятив необъятный живот и утопая в своей рыжей скомканной бороде.

Он не церемонясь потащил девушку к шатру, грубо затолкнул ее внутрь и произнес:

- Ты позоришь меня и всех артистов нашего уличного театра! Еще одна выходка и ты вылетишь отсюда! Ты совсем не приносишь деньги, на тебя только одни затраты!

В шатре раздались едкие смешки находящихся там артистов.

Арлекина стояла вся сжавшись в комочек под натиском грозного взгляда директора и издевательских взглядов ее коллег.

- Я подобрал тебя чисто по доброте душевной, без образования, совершенно бездарной. Это что ли твоя благодарность мне? Ну-ка улыбнись!

Арлекина сквозь силы улыбнулась, хотя взгляд ее синих глаз оставался пустой и грустный.

- И пошла, - он грубо выставил ее из шатра, откуда раздался смех. Арлекина понимала, что смеются явно над ней. Она за год привыкла быть посмешищем.

Натянув бездушную улыбку, она двинулась снова в глубь толпы, пока не увидела маленького мальчика, который с интересом смотрел на нее. В первые за долгое время ее взгляд потеплел, она присела к малышу и произнесла:

Продавец кошмаров

Когда на город опустилась ночь, на мостовой появилась женщина. Промозглый ветер, гуляющий по серым туманным улицам, заставлял ежиться и прятаться в пальто, а дождь больно бил в лицо. Цокот каблуков её туфель по мощеной дорожке подхватывало эхо, отчего ей мерещилось, что кто-то следует за ней по пятам. Незнакомка все время оглядывалась, невольно прибавляя шаг, и вскоре не заметила, как перешла на бег. Эхо продолжало гнаться за ней вплоть до потухших темных зданий, пока она не замерла у единственной лавочки, где все ещё горел в окнах свет.

Вывеска над входом гласила «Лавка кошмаров».

Она располагалась в самом удаленном и темном месте города, куда обычные жители даже при свете дня старались не заходить. Страшные слухи окутывали магазинчик, слово туман в эту промозглую ночь. Каждый сейчас так четко всплывал в голове, что тело начинало слабо подчиняться своей хозяйке и дрожать. Черные окна второго этажа пугающе смотрели своими пустыми глазницами.

Но она не могла сдаться. Он был ее последней надеждой.

Женщина перед тем, как войти, попыталась разглядеть в окнах убранство столь странного места, стараясь доказать самой себе, что это лишь обычная лавка, и ее никто ничего не заставляет купить. Дождевые капли на стекле мешали рассмотреть помещение, они потоком стекали по каменной стене, превращая весь вид в одно сплошное размазанное пятно. Поздняя посетительница замерла в нерешительности, поднеся руку к двери, чтобы постучать. Наконец, выдохнула, набралась смелости, стукнула три раза и распахнула дверь, громко произнеся:

– Извините, вы открыты?

За прилавком было пусто. Она сняла косынку, которая покрывала ее голову, и свет упал на её лицо. Омраченное постоянными переживаниями, изможденное и уставшее, покрытое глубокими морщинами, оно придавало возраста ночной гостье.

Женщина принялась оглядываться. В лавке чувствовался запах мяты, корицы и каких-то пряностей, в камине, который был украшен выгравированными горгульями, весело потрескивал огонь, наполняющий всю комнату теплом. По правую и левую сторону от входа по периметру стен стояли шкафы, заполненные всевозможными разноцветными пробирками, посередине располагался прилавок, за которым пустовало место продавца. Немного осмелев, женщина подошла ближе к шкафам, вызывая скрип половиц, и принялась изучать содержимое бутылочек.

“Бесконечные лестницы”, “Замкнутое пространство”, “Озеро с крокодилами”, “Марианская впадина”, “Глубина”, “Потеря семьи” - и другие названия значились на пробирках.

Она взяла последнюю себе в руки и принялась вглядываться в темно-серое вещество, плескавшееся в ней.

– Добрый вечер, госпожа, – послышался сзади бархатистый мужской голос. – Вам чем-нибудь помочь?

Женщина вздрогнула, поставила бутылочку на место и повернулась. В дверном проеме, опершись на косяк стоял молодой мужчина, одетый в черную рубашку с засученными рукавами, которая была расстегнута до середины груди. Черные волосы цвета вороного крыла были аккуратно собраны в низкий хвост, а смуглая кожа еще больше оттеняла и без того темные глаза. Его образ в совокупности с бархатным голосом создавал ощущение, что она общается с самой ночью.

– Добрый вечер, – кивнула гостья в знак приветствия.

– Что же Вас привело ко мне в такой… холодный вечер? – Его темные глаза смотрели в душу и, казалось, хотели прочитать то, что в ней творилось.

– Я наслышана о Вас, говорят, Вы можете помочь.

Мужчина наклонил голову в бок, тем самым показывая, что он внимательно слушает и не отрицает ее слов.

Посетительница замялась, не зная, как продолжить и что ей дальше делать.

– Смотря что Вы понимаете под помощью, госпожа, – почтенно высказался он. – Расскажите мне, что Вас беспокоит? – он кивнул в сторону стула, который стоял около прилавка, а сам сел напротив.

Она присела и стала взволнованно теребить край промокшего плаща.

– Давайте, высушим Вашу одежду, и я налью Вам чай.

Мужчина встал, принял у нее плащ и унес в смежную комнату, затем принес горячий травяной чай с ромашкой и мятой, запах которого сразу же подействовал успокаивающе на позднюю посетительницу.

– Так, на чем мы остановились?

– Я… я хотела бы приобрести кошмар, что-то связанное с семьей, например, как у Вас пробирка вон в том шкафу стоит «Потеря семьи».

– Кого…

– Мужа, – сразу же вырвалось у нее, Продавец Кошмаров даже не успел договорить вопрос.

– И с какой же целью? – он прищурил свои темные глаза в обрамлении черных длинных ресниц.

– Вы понимаете… наш сын…. Он болен. И я все время рядом с ним, каждую секунду вынуждена наблюдать, как он увядает. Нет, я не говорю, что я устала! Ни в коем случае! Но я хочу помощи, я устала справляться одна. С каждым днем чувствую, как и меня жизнь покидает. Вы только взгляните на меня, мне всего тридцать пять, а я похожа на старуху! - она дрожащими руками прикрыла глаза. – А он… муж даже дома мало бывает, он поздно возвращается, рано уходит, пришел сорок минут назад и сразу уснул, потому что, говорит, устал.

– И Вы хотели бы..?

– Чтобы он почувствовал то, что чувствую я, что я теряю их, что весь наш с ним мир рушится.

Рожицы из тыкв

Потоки дождя стекали по стеклу, сквозь него виднелось бледное личико.

Мальчик стоял, сжимая в руках плюшевого зайку, и кутался в большой не по размеру свитер. Под глазами пролегли темные круги, щечки были впалыми, вся фигурка тоненькая. Ему было всего десять лет, а он уже стоял на пороге.

Чарли - именно так его и звали - смотрел на улицу, в надежде увидеть хоть один лучик света, однако дождь лил десятые сутки, а темно-серым дождевым облакам не было ни конца, ни края.

Он поежился и отправился в кровать. Такое простое действие - постоять около окна - забирало у него столько же энергии, как если бы он здоровый бежал километровый марафон.

Дверь спальни открылась, и на пороге появилась его мама - она была молода и красива, но на изнеможденном лице пролегли глубокие морщины. Пять лет назад их семья - семья Рэт - узнала о неизлечимой болезни сына и с тех самых пор не переставала бороться за каждую секнуду его жизни.

Она заходила в комнату к своему мальчику раз в несколько минут, и с каждым разом страх все больше и больше рос в ее груди. Она начала замирать около двери, прислушиваясь к каждому шороху, чтобы быть готовой ко всему.

Женщина лучезарно и тепло улыбнулась - так могут улыбаться только мамы, они будто бы обнимают своей улыбкой, укутывают и убаюкивают.

- Солнышко моё, хочешь что-нибудь? - заботливо спросила она.

- Посиди со мной, - Чарли похлопал по одеялу возле себя.

Она прилегла, обняв его вместе с мистером Рэбитом - так звали его зайца, которого он не выпускал из рук. От нее пахло молоком и печеньем, запахом детства, запахом дома, запахом мамы. Он уткнулся в ее теплую кожу носом и вдыхал дорогой аромат.

- А знаешь, у нас с папой к тебе есть одно заманчивое предложение. Вот скажи, ты знаешь, зачем вырезают рожицы из тыкв?

Мальчик отрицательно покачал головой и приготовился с интересом слушать очередную историю.

- Эта традиция сложилась давным давно. Во время Хеллоуина считается, что на землю спускаются призраки и духи мертвых, но не только они обретают большую силу, но и сама Смерть. Народ накануне дня всех святых придумал вырезать страшные рожицы на овощах и зажигать там свечки, потому что считали, что таким образом смогут отпугнуть злых духов, приведений и Смерть от своего дома. Мы с папой предлагаем тоже заняться этим полезным делом!

- Не думаю, что у меня хватит сил...

- Ну, не вешай нос! Мы ведь будем помогать тебе, и давай позовем соседских детей? Мы все вместе вырежем столько тыкв, что всю нашу улицу защитим от темных сил!

Слабая улыбка осветила лицо Чарли, и в его глазах зажегся огонек надежды.

- Пойдем, милый, мы уже все приготовили.

Она помогла сыну подняться, и он нетвердыми ногами пошел по направлению к гостиной.

Когда он вышел, то его глаза от удивления распахнулись: весь пол был уставлен тыквами, большими и маленькими, на столе были разложены ножи, под столом стояло большое мусорное ведро для мякоти, но самое главное - их гостиная была заполнена детьми.

Все дружно затихли, когда Чарли показался из комнаты. Ребята с его улицы сидели и смотрели во все глаза на соседского мальчика, который так редко появлялся на улице. Здесь были не только дети его возраста, но и подростки, которые тепло ему улыбались. Внезапно с дивана встала девочка лет десяти, ее белокурые кудрявые волосы были собраны в два хвостика, а глаза отливали цветом северного сияния, как на картинке из книги, что зачитал до дыр Чарли.

Она подбежала к нему, протянула свою ручку и гордо сказала:

- Привет, я - Луиза.

Сразу все ожили, махали ему, кричали "привет", кто-то тоже пытался представиться, хотя невозможно было понять, кто и где. А эта юркая девочка потащила его к столу и посадила рядом с собой.

Работа закипела. В воздухе разносился запах тыкв и свечного воска. Дети вылавливали из своей фантазии различные лица и лепили их на тыквы. Все смеялись, шутили, отец семейства даже попытался начать бой тыквенной мякишкой, но был остановлен рукой жены, которая засунула ему за шиворот комок, который он хотел кинуть.

Дети вели себя так, будто знали Чарли всю свою жизнь, а он в свою очередь святился как только что отмытый до блеска чайный сервиз. Его щеки порозовели, он перестал чувствовать усталость, да и как ее почувствуешь, если приходится все время отвечать на распросы Луизы.

Когда последняя тыква была вырезана, все дружно принялись за уборку, а потом сели за ежевичный чай с морковным тортом, который испекла хозяйка дома.

Её морщинки разгладились, глядя на счастливого сына, отец гордо обнимал свою супруг за плечи, и казалось, что с этих самых пор все в их жизни наладилось, и они стали среднестатистической счастливой семьей.

Соседские ребята никак не хотели расходиться, но как за окном опустились сумерки, они прихватив каждый по тыкве отправились по домам.

Луиза взяла с Чарли обещание, что завтра же во время Хеллоуина они вместе отправятся выпрашивать сладости у соседей, он ей клятвенно поклялся на мизинчиках, и она радостная скрылась в темноте улицы.

Чарли валился от усталости, но хотел, чтобы этот день потянулся еще чуть-чуть, поэтому уговорил маму ему почитать на ночь сказки. Вскоре в комнату заглянул отец и тихо поманил их пальцем.

Они вышли на улицу: вдоль дорожки к их дому стояли десятки тыкв, их глаза светились, рты скалились в жуткой улыбке, но при этом многие выглядели довольно комично. Чарли выбежал на дорогу и увидел, что у каждого дома светятся рожицы, это выглядело так, будто все дороги вели к дому Чарли.

По его щеке стекла слеза, он улыбался своим мыслям и обнял родителей.

В ту ночь он спал крепким сном. Ему снились множество чудесных, волшебных и ярких снов.

В это время по их улице проходила Смерть. Она остановилась около тропинки к дому Рэтов, которая была освещена десятком светящихся рожиц, и улыбнулась. Ей показались забавными головы тыкв, которые были вырезаны еще не окрепшими детскими ручками. Сметь зажгла одну потухшую свечу, и пошла на другую улицу.