Щедрый дар

Щедрец

Темно и холодно среди хляби в ночном лесу. Дождь шуршит по голым веткам, поверхностям луж и ручьев, крышам редких людских домишек… Казалось бы, самое время спать, но никто из тормалов нынче не сомкнёт глаз. В полночь наступит Щедрец: частица небесного огня упадет в воды земли, чтобы пробудить в ней новую жизнь. В Белозорье всё было готово к празднику. Хозяйки снесли короба и плошки с угощением под образа, погасили лучины и свечи, а угли из печей собрали в большие корзины, промазанные глиной изнутри.

Торжественные и нарядные, жители Белозорья вышли из домов и все вместе спустились к разбухшему от дождей ручью. На берегу хозяин хутора, Белозорый Свит, принял из рук женщин угли, молча высыпал их в воду. Теперь осталось сделать самое важное: зажечь новый, чистый огонь. Всё необходимое принесли с собой, пряча за пазухами от сырости: доску с канавкой, заострённый колышек, чуть растопки.

Растянув на поднятых руках большой платок с вышитыми звездами, Свита прикрыли от дождя, и он принялся за работу. Люди ждали положенного чуда, и хозяин хутора тёр деревяшку, старался, как мог, но огонь всё не появлялся, а платок, изображающий небеса, понемногу пропитывался дождевой водой. Первым не выдержал Корвин, потянулся было помочь, да Малинка не пустила, удержала мужа за рукав. Свит, однако, заметил его движение, вспыхнул от стыда и гнева, сжал губы и принялся тереть ещё сильнее. Ёлка нахмурилась и одними глазами указала своему старшему сыну, Лучу, на растопку. Тот кивнул понятливо, сложил пальцы в знак огня… Из-под колышка потянулась едва заметная струйка дыма.

Главный обряд был исполнен, настало время веселья. Молодёжь умчалась рядиться в личины, чтобы после, сбившись в ватажки, ходить по ближним хуторам, шалить, петь щедровки да собирать угощение. Старшие же понесли огонь по домам.

Войдя в свою избу, Малинка чуть не подпрыгнула от испуга. У корзин со снедью чернела чья-то тень! Но тут через порог шагнул Корвин со свечой в руках, и весёлое пламя осветило незваного посетителя. Стройный молодой мужчина сидел на полу, прямо под образами Небесных Помощников. Зелёный камзол его украшала дорогая вышивка, длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. В тонких пальцах он задумчиво вертел надкушенный пряник.

— Хранитель Дол! — всплеснула ладонями Малинка. — Что ж на полу-то? Пожалуй, как полагается, за стол.

Гость едва заметно шевельнул острыми ушами и ответил:

— Не стоит беспокоиться, одно место ничем не лучше другого.

— Да я хотела лампадки затеплить, — пояснила Малинка. — Капну ещё, чего доброго, воском-то на кафтанчик…

Хранитель улыбнулся снисходительно, указал пальцем на лампаду, и в ней зажёгся яркий огонёк.

— Свечу можете гасить, её огонь не является чистым. Желание мальчишки помочь отцу похвально, но использование дикой магии лишает обряд смысла.

— Благодарствую, — с поклоном сказала Малинка. Взяв из рук Корвина свечу, она потушила огонь и потянулась было к лампаде, но Хранитель остановил её и легким движением заставил вспыхнуть фитиль свечи. Потом, поднявшись, он положил надкушенный пряник на лавку, промолвил: «Щедрого круга», и вышел на двор.

— Хранитель Дол, — окликнула его Малинка, подбежав к двери, — а как же Ёлка и Свит? Будь так любезен, подари и им чистого огня!

— Дары получает лишь тот, кто их достоин, — донеслось до неё сквозь шум дождя.

Едва Малинка затворила дверь, Корвин сказал, недовольно прищёлкнув языком:

— Ну и жук этот Дол! Припёрся, когда не звали, пряник без спросу погрыз, зато как чего доброго для людей сделать — тут шиш с маком, не допросишься. А гонору-то… Одно слово, нелюдь.

— Ты его не брани, — отозвалась Малинка спокойно и мягко, — он ведь сам ещё не в полной силе. А что Хранитель пряничек надкусил, не жаль. Зайца, вишь, выбрал… К чему бы? Дол о людях всегда заботится, через репище наше часто ходит…

— Вот и к Свиту бы сходить не обломился.

— Свит с Ёлкой люди Хранителя Иста, тот к ним сам зайдёт, коли надо.

— Толку-то? Этот ещё дурнее нашего. И репище не топчет, и хоть бы раз в люльку заглянул…

— Ты о чём?

— О том, что детей у Свита с Ёлкой всего двое, Луч да Бран.

— Зато живые оба, — горько вздохнула Малинка. — А у нас одна Дарёнушка, да пять могилок под холмом…

Увидев, что по щеке жены вдруг поползла слеза, Корвин поспешил обнять Малинку, притянул к себе и шепнул ей на ушко:

— Будет, не плачь. Это ж такое дело… от людей никак не зависящее. Ну, слышь? У меня на родине говорят, выбрать пряник кроликом — это к прибавлению в семье. Как знать, может, Хранитель Дол нам ворожил? Давай-давай, вытирай сопли. Того гляди, щедровальщики заявятся, а мы с тобой ещё даже скотину с живым огнем не обошли…

Тем временем в соседнем доме шёл совсем другой разговор.

Небрежно ткнув в подсвечник горящую свечу, Свит обернулся к своей жене и резко спросил:

— Зачем надо было лезть? Нет, я понимаю, что вы все считаете меня уже ни на что не годным…

— Творец с тобой, — испуганно возразила Ёлка. — Чего выдумал? Ну, подсобили самую малость. Так ведь никто и не заметил…

— Я заметил, ни драной капли силы не имея! У тех, кто не маг, как ни странно, тоже есть глаза на лбу и немного ума! Обязательно при всех делать из меня меня посмешище?

— Да я и не…

— Цыц, еловая роща! Совсем зазналась, перечишь на каждом слове!

Подскочив к Ёлке, Свит схватил её за волосы и замахнулся, чтобы влепить пощёчину, но вдруг замер, словно наскочил на стену, ахнул от боли и схватился за живот.

— От ведь! — воскликнула Ёлка, выворачиваясь из его рук и бегом кидаясь к печи. — Надо было так ерепениться? Сам знаешь, что после скрутит… На, глотни. Тут чар вовсе нет, только ромашка да придорожник.

— Отстань, — рявкнул Свит.

Ёлка потянулась было к нему с кружкой, но он оттолкнул от себя её руку:

— Брысь, дура! Пошла вон!

В избе сделалось очень тихо.

Свит доковылял до лавки, упал на неё и некоторое время сидел неподвижно, скорчившись и закрыв глаза. Потом с трудом нащупал на столе Ёлкино питьё, сделал пару глотков.

Новотравье

Ночь пахла свежестью и пробудившейся от сна землёй. Светлая Мара качалась на ветвях старой берёзы и пела. Ветерок уносил её голос вдаль, и деревья в лесу, повинуясь песне жизни, разворачивали первую в этом круге нежную, клейкую листву.

Натешившись всласть, лесная хранительница соскользнула на землю и тут же оказалась в объятиях своего мужа.

— Ну как? — спросил Ист, ласково заглядывая ей в глаза.

— Сойдёт.

— Вот и славно. Значит, я не зря велел людям расчистить под поле именно это место. Они засеют его чем-нибудь…

Мара тут же капризно скривила губки:

— Надеюсь, красивым?

— Непременно. Чуть-чуть колосьев и много синих, как твои глаза, васильков.

***

Незаметно пролетела полная забот и хлопот первая луна травостава. В эту пору даже у самых прижимистых хозяек подбираются старые припасы. Наступает время, когда тормала кормит лес.

В доме Свита и Ёлки собрались полудновать. Горшок был торжественно извлечён из печи и поставлен на стол. Свит заглянул под крышку и скривился: опять крапивные щи. И есть их придётся, ведь по тормальским порядкам хозяин хутора должен первым начинать каждую трапезу и любую работу.

Со словами «благослови Маэль» Свит торопливо осенил стол охранным знаком, зачерпнул себе в отдельную мису зелёного варева и слегка стукнул черпаком по стенке горшка, разрешая домочадцам есть. Упрашивать их не пришлось: Луч с Браном дружно схватили ложки и заработали челюстями.

Свит тоже поднёс полную ложку к носу. Пахло травой и кислятиной. В животе заранее неприятно заныло. Свит покосился на божницу, где под образами лежал свеженький каравай, и спросил:

— Нормальной жратвы нет?

— Хоть бы эту попробовал, прежде чем хаять, — укоризненно заметила ему Ёлка.

— Да не лезет в меня ваша поросячья ботва. Хлеба дай.

— Нету.

— А на полке что?

— Для этлов, — объяснила Елка строго, — я его из последней муки испекла. Нынче срок идти в поле, смотреть, как хлеба поднялись.

— Уже? Вроде, только засеялись.

— Да, уже. Нынче полнолуние, пора.

— Ракш возьми… Там выросли, небось, три с половиной травины…

— Что этлы дали, то и выросло, — ответила Ёлка терпеливо, надеясь на этом закончить спор. Но Свит завёлся не на шутку.

— Этлы им дали! А у самих совсем мозгов нет? Какого ракша приспичило расковыривать новую делянку?

— Старая плохо родила…

— Удобрять надо хоть иногда! Но проще же, конечно, заставить Корвина горбатиться: корчевать пни и пахать! Ничего, что у него после с натуги то глаз не видит, то крестец болит? А надо-то было всего лишь меня послушать: конячье говно из штабеля по старому полю ровным слоем растащить и запахать бороной! Только все же умные, всем этл сказал!

Ёлка отмахнулась устало:

— Вечно ты, Свит, со своими конями да говнами… Уймись, не баламуть народ. Ты вот давеча что такое Старому Еноту на выгоне сказал? У него после лошадь издохла, а та, что он взамен купил, через седмицу захворала. Енот теперь под каждым деревом трындит, будто ты его проклял.

Свит от возмущения аж подпрыгнул.

— Проклял?! Я?! Да я просто объяснил этому дурню на понятном ему языке, что сделаю, если он ещё хоть раз приведёт больную лошадь на общий выпас! И новую пусть не вздумает приводить, отхожу нагайкой! И его, и клячу!

Бран не удержался, фыркнул — и тут же схолпотал от отца ложкой в лоб. А Свит продолжил:

— Енотова старая лошадь от сапа пала, и новая туда же! А ведь я ему ещё луну назад говорил, что надо сделать: больную прирезать, мясо сжечь, конюшню выгрести начисто и изнутри извёсткой… Но этому уроду возиться лень! И что теперь, позволить ему заразить всю округу? Пусть ко мне и моим лошадям даже не приближается!

— Тише ты, тише, — сказала Ёлка, осторожно придерживая Свита за плечо, — не кипятись. Ешь давай. Нас, поди, Корвин с Малинкой уже ждут, чтоб в поле идти. Ты ж хозяин, тебе нынче у всех спрашивать, видно ли старый каравай промеж новых колосьев.

Свит нетерпеливо сбросил с себя руку жены.

— Хозяин? Ракша с два! Вы ж меня ни на ящериный хвост не слушаетесь! А как что — сразу: хозяяяин! Ну да, жито, небось, едва взошло, а виноват, скажут, Свит: на Засевки плохо хозяйку любил. Придумали, тоже, ракшасню: при всех, на собачьем холоде да в грязной борозде… Тьфу!

Луч усмехнулся в рукав. Свит заметил — и звонко впечатал ложку старшему сыну в лоб:

— Не зубоскаль!

— Да уймись ты, — сказала Ёлка примирительно. — Никто ж, кроме своих, того не видал…

— …но все треплются у меня за спиной!

— И Маэль бы с ними. А нынче всё будет, как надо, не боись. Я нарочно пониже хлебец испекла.

Ёлкина предосторожность оказалась напрасной: жито в поле зеленилось дружно, и положенный в междурядье каравай полностью скрылся в молодой поросли.

— Видно ли? — как зведено обычаем, спросил Свит.

— Не, — уверенно отозвался Корвин. — Ничо не видно.

И прочие согласно закивали головами. Новый урожай обещал быть лучше и обильнее старого.

А Корвин едва заметно улыбнулся и ласково погладил руку своей жены: не даром они с Малинкой в день Засевок сами, тайком от прочих, сходили в поле.

Улыбнулся и Бран, украдкой подмигнув Дарёнке. А та опустила глаза и вспыхнула жарким румянцем.

Улыбнулась и Светлая Мара, нежась среди берёзовой листвы. Смешные, глупые люди… Поле уродило так щедро лишь потому, что слушало её песни каждую ночь, и хранитель Ист проходил по нему, любуясь своей молодой женой.