Щенок

Пролог

Тихая улица с крошащимся асфальтом. Обшарпанные пятиэтажки, грязные дворы, дымящие трубы ТЭЦ через дорогу. Вороны и голуби привычно роются в вонючих отбросах. Чахлые деревья уныло помахивают остатками желтой листвы. Моросит нудный дождь. А серое низкое небо стремится расплющить любого, кто осмеливается взглянуть в его тусклое чрево.

Стайка подростков скучает на детской площадке. От нечего делать они сосут папиросу за папиросой, сплевывают и вяло переругиваются. Ждут вечера, когда можно будет вытянуть бутылочку-другую и по темному времени суток развлечься на соседнем пустыре.

Взрослых не видно, и подростки, осмелев, начинают орать во все горло. Одно из окон второго этажа тут же открывается. Оттуда выглядывает дородная молодая женщина и, послав вниз тягучую струйку слюны, принимается шипеть:

- Вы чего тут развыступались, твою мать? А? Счас, нахрен, Жорку моего разбудите, - она обводит вылупленными глазами компанию. - Реально встрять захотели, что ли? Сёреня-то мой ждать не будет. Ага. Уделает в натуре до синих соплей. Левка, засранец, ты чего, не слышишь меня?

Тетка снова сплевывает и внимательно следит за траекторией своего плевка. Компания затихает, с Серёней связываться никому неохота.

- Ага, - подытоживает женщина. – Вот так-то, блин.

И со стуком захлопывает раму. Чернявый Левка независимо расправляет сутулую спину, поводит большим носом, оглядывается в поисках козла отпущения. На его счастье со стороны улицы показывается мальчишка лет четырех, коротко стриженный, с большими оттопыренными ушами и тонкой шеей. Давно не мытые руки пацаненка засунуты в карманы грязных штанов, голова опущена. Чернявый немедленно оживляется:

- А-а, Тузик! Поди-ка сюда, блин. Слышь, чего говорю?

Мальчик вздрагивает, кидает быстрый взгляд в сторону компании и, сжавшись еще сильнее, торопливо топает в сторону.

- Эй, ты чего, в натуре? Не понял, что ли? – почти радостно уточняет Левка.

Пацаненок не отвечает, а подростки вокруг чернявого принимаются гоготать в предвкушении потехи. Тогда Левка, солидно цыкая зубом, лениво поднимается и в несколько неспешных шагов настигает малыша.

- Не слушаться взрослых – очень плохо! – серьезно заявляет Левка, подхватывая того за шкирку. – Ты в курсе?

Мальчик вскрикивает, прижимает кулачки к груди и замирает.

- Тяв-тяв, Тузик. Тяв-тяв, да? Папаня-то сегодня не привязал тебя, в натуре? – расплывается в ухмылке чернявый. – Отпустил гулять без поводка?

Компания начинает ржать. А окрыленный успехом заводила ловким ударом толкает мальчишку в грязь.

- Тебе повезло, вонючка! – завершает он представление. – Сегодня я добрый.

Тузик больно стукается плечом и сморщивается в преддверии слез. Но вдруг, испугавшись чего-то, он широко раскрывает глаза и кричит, указывая в серое небо. Лицо мальчишки под разводами жидкой грязи бледнеет.

Подростки переглядываются, смотрят вверх, пожимают плечами.

- Да он же дебил, чего с него взять? – говорит один.

- Да брось, блин. Ты чего не видел, что ли, ту херовину? – отвечает другой.

- Какую еще такую, твою мать, херовину? – вмешивается Левка. – Ты обдолбался, что ли?

- Ну, в небе, блин, - поясняет тот. - Она такая, хрясь, за тем домом. Хлобысь!

- Ага. Прям отсюда вижу, - оттопыривает нижнюю губу Левка. - Пошел ты… Мудозвон, блин.

- Сам такой, блин.

Переругиваясь, подростки возвращаются на скамейку. И только один, ковыряя размякшую от мороси землю, еще долго пялится то на Тузика, то в небо.

Глава 1

Тузик толкает незапертую щелястую дверь в квартиру на первом этаже. Осторожно пробирается в кухню, стараясь не разбудить спящую под столом в большой комнате мать. Принимается рыться в шкафу в поисках еды.

Хлопает дверь, в проеме показывается нетвердо держащийся на ногах отец с пакетом в руках.

- А-а, Тузя, и ты здесь, малец! – рокочет батя, покачиваясь из стороны в сторону. – Все детки свалили, а ты при родоках. Молодца! Слышь, Любка, - обращается он к спящей женщине. – Ты малого-то сегодня кормила, твою мать? Эй!

Женщина начинает возиться, чмокать губами, но так и не встает. Тузик вжимает голову в плечи, стараясь казаться еще меньше и незаметнее. Растягивает рот в жалкой ухмылке, ведь тяжелая рука отца ему хорошо известна. Мужчина вновь старается сфокусировать глаза на сыне.

- Да ты чего, блин, все шкеришься? Вот дурилка, нахрен. Счас жрать будем, папаня пельмени купил. Утю-тю, моя Тузя, - делает он мальчику козу толстыми пальцами с обломанными черными ногтями.

Тузик заливается натужным смехом, смешно растопыривает руки. Отец крякает, выдыхает перегаром, вытаскивает из пакета ломоть хлеба, бросает пацану. Затем распрямляется и идет в комнату.

- Эй, Любка! Любка, твою мать, тудыть-растудыть! Хватит, блин, бока отлеживать. У-у, стерва! – отпинывает он пустую бутылку. – Опять без меня целую выжрала! И, поди, еще с этим раздолбаем Косым. Вставай, говорю! – мужчина хватает жену за руку и втаскивает на продавленный диван.

Обнюхивает емкости на столе. Обнаружив остатки воды, выплескивает женщине в лицо. Та бормочет, разлепляет глаза, бессмысленно смотрит по сторонам, потом опять старается прикорнуть на валике дивана.

- Да просыпайся же ты, нахрен! – в сердцах пихает он ее в бок. - Мужик с ночной смены пришел, блин. Его кормить пора.

Мать наконец шевелится, со стоном садится, трет заплывшее лицо.

- Я, короче, пельмени купил. Ты свари на нас двоих. Ну и на Щенка. Больше никого нет.

Женщина поворачивается к нему, некоторое время непонимающе смотрит.

- Тебе получку, что ли, дали, блин? – спрашивает она.

- Ну, типа, дали. И чего?

- А водяры-то принес? – уточняет Любка.

- Ну, принес. Но, по ходу, ты и так не скучала, сволочь.

Женщина откашливается, потом ее взгляд останавливается на настенных часах.

- Нихрена себе! – начинает она. – С ночной смены он пришел, блин! Ты посмотри на время, козел! Ты где шлялся, твою мать?? – женщина со злобой шарит глазами по лицу мужа. – Смотри-ка, блин, уже и нажраться успел! Всю получку, поди, пропил, скотина!

Она ощеривается и, сжав кулаки, принимается колотить мужчину, куда придется. Тот закрывается локтями, мотает головой. Потом с силой отталкивает женщину.

- Да ты достала уже, блин! Ну, расслабились маленько с мужиками, и чего? В чем проблема-то, нахрен? Ты, по ходу, тоже времени не теряла. Косой, что ли, опять лыжи намастрячивал?

- Ну, Косой. Ну, принес пузырек. Что с того-то? Ты же мне ничего не оставил, мудила. Сам отходит перед работой, а я-то, блин, при чем? Давай получку, пока всю не истратил!

- Пошла нахрен, коза! Моя получка, как хочу, так и трачу. Сечешь?

Женщина несколько секунд с ненавистью смотрит на него.

- Ты, Вован, вообще оборзел, в натуре. У Тузика башмаков на зиму нет, у Аньки – пуховика. А Лютя, ты про него-то забыл?

- Лютя уже большой пацан, сам перебьется, - угрюмо морщит лоб мужчина.

- Ага, - взвивается мать. – Путается, хрен знает с кем! Менты пришьют что-нибудь да заметут в тюрягу. А он у меня такой краси-и-ивенький вышел, - слюняво изгибает она губы. – Такой ла-а-адненький. Жалко будет, если загребут. Я бы с внучочками от него еще ништяк бы понюнькалась.

- Чего?? – вылупляется на нее мужчина. – Внучочками? Мал он еще для них. Во дает баба! Да тебе еще со своим Щенком нюнькаться не перенюнькаться. Дура!

- Ты чего Тузика-то приплел? А? Анька еще ладно. А Тузик вообще дебил, - презрительно хмыкает женщина.

- Сама такого выродила. Рожей вообще, блин, не понять в кого, - Вован подозрительно прищуривается. – Признавайся, сволочь! – неожиданно хватает он ее за волосы. – Сгульнула ведь тогда?? Сгульнула??

- Да отвянь ты, урод хренов! Ай! Больно же, козел! Отпусти, говорю!

Между родителями назревает потасовка, грозящая перерасти в настоящую драку. Тузик, до этого тихо сосавший ломоть хлеба, принимается ныть. Если сейчас они не прекратят, еды ему не дождаться еще долго. На его счастье отец останавливается, вывернув руку тяжело дышащей жене.

- Ну, что, стерва? Поостыла, блин? – недобро ухмыляется он. - Жрать охота. Иди, пельмени свари, нахрен.

И дает жене такое ускорение в сторону кухни, что на секунду та оказывается в свободном полете. Шмякнувшись на пол и чудом избежав удара о косяк, она некоторое время стоит на четвереньках, очумело мотая головой. Давно немытые и нечесаные пряди волос почти полностью закрывают одутловатое лицо. Заметив Тузика, выставившего на нее черные глаза, женщина отводит волосы со лба и ощеривается.

Глава 2

Быстрый стук в окно. Тузик не сразу отрывается от особенно яркой картинки. Он последний раз скользит по ней взглядом, а затем поднимает глаза. Через стекло на него смотрит Сашон. Капюшон надвинут на самые брови, пухлые губы растянуты в улыбке.

- Тузик, пойдем гулять, - зовет он.

Тузик в раздумье сжимает рот в точку, поднимает запятые бровей.

- Одезы неть, - наконец произносит он.

- Чего? – не понимает Сашон. – Как это нет?

- Ну, гъязная. Смотъи, - Тузик встает. – Ютино.

Увидев бесформенную фигуру, Сашон покатывается со смеху:

- Ой, умора!

Он скрывается из вида, будто приседает. Потом показывается вновь.

- Ты один? – уточняет он.

- Ну.

- Круто. Сейчас зайду.

Тузик кивает и снова шелестит газетой. А через минуту-другую в дверь уже скребутся. Малыш вздыхает, поддергивает штаны и ковыляет ко входу. Взяв ручку, произносит:

- Откъито, бъин.

Сашон входит, слегка озираясь, опускает капюшон. Голубые глаза перебегают с Тузика на окружающее и обратно.

- Ну, у вас и срач! – резюмирует он. – Еще срачее, чем в прошлый раз.

Лицо Тузика остается непроницаемым. Сашон морщит нос, дергает завязки куртки.

- Ну, чего? Давай у нас постираем, мама-то дома. Пакет есть?

Тузик шевелит пальцами в матерчатых туфлях, передвигает из стороны в сторону точку губ.

- Засем?

- Да тебе даже погулять не в чем, - пожимает тот плечами.

Малыш разворачивается, тащится в детскую. Сашон топает за ним. Тузик, пыхтя, лезет под Анькину кровать в поисках приемлемого пакета. Шуршит, сопит. Потом вытаскивает один, показывает Сашону.

- Ну, вроде, сойдет, - соглашается тот.

Набив мешок, друзья направляются к выходу. Тузик натягивает куртку, заматывает шарф. Сашон с удивлением наблюдает за ним.

- Кто это тебя так вывозил?

Мальчик не отвечает, сжимая губы еще плотнее.

- Нет, ну правда, - не отстает Сашон. – Мы же друзья.

- Ёвка, - после паузы выдает Тузик.

- Нихрена себе, - тянет Сашон. – Вот мудила.

- Сё, - сурово заключает Тузик. – Посъи.

- А ботинки?

- Сьто ботинки?

- Ну, в тапках, что ли, пойдешь?

- Бъин, мокоё сё.

- А-а.

Они выходят в серый день под моросящий дождь. Тузик внимательно всматривается в стайку нахохлившихся на карнизе воробьев. Раскрывает руки, имитируя полет птицы:

- З-з-з-з-з-з-з!

Почти беззвучно смеется, показывая мелкие зубы.

- Ладно, пойдем. Потом погуляем, - торопит его приятель.

Соседний подъезд. Такие же выщербленные и исписанные стены, покосившиеся почтовые ящики со следами копоти, заблеванный на первом этаже пол. Друзья идут на третий. Сашон звонит. Тишина, затем шлепанье тапок.

- Александр?

- Ну-у, ма-ама! А кто еще-то? – недовольно тянет он.

Щелкают замки. В проеме показывается бледная тощая женщина в коричневом теплом халате.

- А, ты и друга привел. Здравствуй, милый Тузик. Кстати, как твое полное имя?

- Незаню, - сопит тот, потупив взор.

- Ну, как же так не знаешь? Это очень странно, если подумать.

- Мам, не приставай, а? – вступается за друга Сашон. – Тузику надо вещи постирать. Поможешь?

- А почему не у него дома? – спрашивает женщина, отступая на шаг и пропуская мальчиков вперед.

- Ты сама учила, друзьям нужно помогать.

- Ну, да, ну, да, - бормочет она. – А если еще учесть семью бедного Тузика. Кошмар! И имечко-то какое выдумали – собачье!

Тузика проводят в комнату, где за перегородкой находится жизненное пространство Сашона – кровать, складной стол, стул, а еще – модели самолетов из бумаги, подвешенные к потолку, стене, ширме. Тузик трогает пальцем самые нижние, отчего те начинают качаться, рождая причудливые тени.

- Ты подожди здесь, - говорит Сашон. – Я сейчас.

Он выходит, подхватив пакет с грязным бельем. Тузик снимает капюшон, развязывает шарф. Из коридора слышится приглушенный разговор.

- Александр, я не понимаю этой дружбы! – голос тети Сони, матери Сашона, звенит. – Чем тебе интересен мальчик младше тебя, да еще и из неблагополучной семьи? Он даже говорить-то толком не умеет!

- Мама!

- Неужели ты не в состоянии найти друзей в классе? – настаивает тетя Соня.

- Нет! Они все тупые, - голос Сашона почти срывается.

- А Тузик нет? – с иронией интересуется тетя Соня.

Глава 3

Тузику не спится. Он ворочается, принимается сосать палец. Но черные тени по-прежнему тянут щупальца из углов, постепенно отвоевывают пространство у окна и стремятся достать ни в чем не повинного мальчика. Рядом мирно сопит Анька. Лютя, как обычно, где-то гуляет. А пьяные родители наконец-то успокоились в большой комнате. Тишина. Капает не завернутый кран в кухне. И даже есть не хочется.

Однако Тузик никак не может заснуть. Ему почему-то кажется, что стоит только закрыть глаза, и случится что-то страшное. Может, из угла набросятся и начнут душить мерзкие тени, или из дальнего закоулка выплывет-проявится жуткое страшилище, или ворвется, как в прошлый раз, невменяемый дядя Петя и станет все крушить, орудуя тесаком.

Плохо и неуютно маленькому существу в мире, где всегда выигрывает сила, злость и жестокость. Лютя неоднократно доказывал это брату, стравливая уличных собак. А когда мальчик принимался хныкать, лупил его, называя слабаком и задротом. И приводил многочисленные примеры уже из жизни людей. А Тузику до сих пор непонятно, почему нельзя просто мирно жить и дружить. Каждому с каждым. Всякому со всяким. Не тая черных мыслей и не стремясь вцепиться в глотку друг другу.

Тузик вытаскивает палец. Почмокав, сжимает рот в аккуратную точку и начинает двигать этой самой точкой вправо-влево, вправо-влево.

Было бы замечательно, если бы все, абсолютно все стали добрыми – и люди, и звери. А еще было бы разной еды – просто завались. И всегда тепло, и чистая одежда. А еще, конечно же, море игрушек. И в распоряжении Тузика оказалась бы одна из них, большая и мягкая, а еще – лохматая, глазастая и обязательно белая.

Представив себе это чудо, мальчик улыбается, перебирает пальцами смятое одеяло и уже не так боится страшных теней, которые все сильнее шевелятся в углах.

Утром Анька, бурча, несколько раз перелезает через него, пытается найти какие-то свои вещи. Что-то кричит отец в комнате, мать ему вяло отвечает. Но затем вокруг опять воцаряется тишина. И когда Тузик наконец открывает глаза, кажется, что в квартире никого нет. Через окно проникает тусклый дневной свет, где-то мяукает кошка. Тузик сладко зевает, потягивается, болтает ногами и жмурится. Пора вставать.

Натянув штаны и рубашку, мальчик крадется в комнату родителей. Раскиданные бутылки, остатки какой-то дурно пахнущей еды, обрывки бумаги. Поперек дивана лежит мать с опухшим и искаженным страданием лицом. Нечесаные грязные волосы, несвежая сползшая с плеча кофта, кисти рук со вздувшимися венами, заголившиеся ноги. Отца нет.

Осмотревшись, Тузик так же тихо следует в кухню, надеясь, что Анька припрятала для него еды. Тайничок находится в пристеночном шкафу, слева, за пыльными и давно всеми позабытыми банками. Отодвинув крайнюю, он нащупывает сверток.

Бухает входная дверь. Слышатся тяжелые и не совсем уверенные шаги. Тузик замирает.

- Ты чего это тут разлеглась, твою мать? – по голосу ясно, что отец на взводе. – Вставай, ядрена вошь, нахрен!

- Блин! Да отвянь ты! И так башка раскалывается, хоть сдохни, - мать стонет.

- Ага, счас, блин. Прямо так и отвял, нахрен. Валяется тут, блин, как фря. Вставай, говорю! Жрать охота.

- Да пошел ты! Козел, блин.

- Ты что сказала?? Нет, ты что, нахрен, сейчас сказала? А?

Судя по звукам, отец отвешивает матери увесистый тумак. Она взвизгивает и в долгу не остается. Начинается привычная потасовка. Пользуясь суматохой взрослых, Тузик бесшумно проскальзывает в детскую, прячется под свою кровать. Развертывает сверток. Там три толстых куска вареной колбасы и два ломтя хлеба.

- Куда, блин, девались все деньги? – продолжает выяснять отношения отец. – Даже жрачки купить не на что, нахрен.

- А я-то почем знаю, твою мать? Нехрен вчера было хвост распускать перед Зинкой! Он-то и пиццу может заказать и на шашлычки в «Агузель» сводить. Ага. Смотри-ка, блин! Выискался хрен. Рожа-то не болит? Нет? Пашка тебе вчера неслабо навалял за Зинку-то, ха-ха.

- Чего? Чего ты провякала, стерва? – еще больше ярится отец.

- Всю получку, поди, спустил или того хуже, блин, потерял. Мудила! А еще ко мне лезет с разборками.

Снова слышится возня. Тузик доедает последний кусок и раздумывает, сколько еще придется прятаться. Если вылезти сейчас, то неминуемо попадешь под раздачу: чтобы сорвать злость, излохматят так, что потом долго будет болеть. Поэтому он вжимается в дальний угол и от нечего делать принимается разглядывать игру света на паутине.

- Твою мать! Так мы вчера и в «Агузели» сидели? – чуть поспокойнее интересуется отец.

- Натурально, - хмыкает мать. – Шашлыки ели, водку пили, блин. Ты еще пиво заказывал. Это… «Красный петух», в общем.

- Ага? – удивляется отец. – И все за мой счет?

- А хрен вас с Пашкой разберет, твою мать. Вы вчера то дрались вусмерть, то братались.

- Ништяк, - после паузы констатирует отец. – Пусть я дурак, ладно, нахрен. Но ты?? Ты-то чего меня не тормознула, блин? На то мужику и жена дадена, чтобы следить за ним, в натуре.

- Да пошел ты, блин, нахрен! Выискался, блин, морализатор! Без тебя тошно, втыкаешь?

- Я сейчас тебе воткну, блин! – рычит батя. - Так воткну, что реально не покажется!

Глава 4

Дома Тузик яростно трет лицо, потом куртку. А решение зреет и зреет. Прижав нос к стеклу, он долго наблюдает за воробьями. И наконец чувствует, что от автобуса номер сто сорок пять ему уже никуда не деться.

Про этот волшебный автобус неоднократно талдычила Анька. И Тузик давно поверил в него как в сказку, не соотнося ее с реальностью. По словам сестры сто сорок пятый неизменно держал путь в чудесный мир с высокими блестящими дворцами, гладкими дорогами с деревьями и цветами по бокам, яркими каретами, снующими туда-сюда сплошь распрекрасными принцами и принцессами, упитанными богато одетыми королями, а также королевами в шелках и дорогих шубах.

Ему обязательно надо попасть туда, пусть на полчаса, на пять минут, но нужно. Поглазеть на дворцы и кареты, потрогать кору деревьев, услышать разговоры принцесс. И тогда неотвратимость должна отступить, притормозить, смолкнуть.

Тузик ерзает на табурете, сопит носом и неожиданно громко смеется. Спустившись на пол, он проверяет, высохла ли куртка, в порядке ли башмаки. И только Лютины штаны, подвязанные на нем самом, не вписываются в будущую сказку совершенно – они грязны. Тузик некоторое время хлопает ресницами, не зная, что предпринять. Затем с торжествующим воплем кидается в детскую. Там, аккуратно сложенные вместе с другими вещами, лежат Анькины брюки, старые, обтрепанные, с дыркой на заду, которые сестра одевает под длинный свитер – ведь прореху под ним не видно все равно.

И вот, облаченный в кофту и брюки сестры, подвернув, насколько это возможно, штанины и рукава, мальчик смотрится в потресканное зеркало. Мягкие липнущие к черепу волосики, оттопыренные большие уши, острый подбородок, круглая мордашка с пуговкой носа и точкой рта. Тузик не смеет взглянуть на себя, полностью раскрыв глаза. Но ведь сказка требует решимости? И темно-гранатовые вытянутые к вискам глаза смотрят по ту сторону стекла в упор. Тузик смаргивает, дергает бровками и позволяет себе улыбнуться. Там стоит чистенький мальчик. В клетчатых немного мешковатых брюках и застиранной цветастой кофте. Наряд, конечно же, несколько странный, и вполне может быть, что в зеркале не мальчик, а коротко стриженая девочка. Впрочем, для сказки-то какая разница?

Куртка, ботинки, шарф. Помахивая ручками, Тузик выходит из подъезда и направляется к остановке, что за два поворота отсюда. Идет, покачивая головой то вправо, то влево. Натягивает капюшон и становится совершенно похожим на куклёнка. Принимается дождь, мелкой пылью посыпая все вокруг. Мальчик ускоряет шаги и наконец достигает пластикового навеса у желтой с черными буквами и цифрами таблички на железном штыре. Не решаясь взобраться на скамейку, он ходит вдоль нее, ведя ладошкой по облупленному краю. Мимо бегут машины и грузовики, обдавая асфальт и редких прохожих грязными брызгами. Автобуса не видно. Но Тузик абсолютно спокоен, он умеет ждать. Проходит около часа.

Волшебным видением из-за угла выворачивает голубой с зелеными полосками сто сорок пятый. Мальчик сверяет цифры на лобовом стекле с теми, что неоднократно рисовала ему Анька. Сомнений нет, это он. Шагает к раскрывающейся двери, немного неуклюже старается влезть внутрь, туда, где пахнет резиной, бензином и дешевым дезодорантом. И устраивается на сидении, прижимая нос к стеклу. Мелькают дома, производственные здания, вдалеке медленно двигаются, уходя назад, трубы заводов. Автобус мягко чпокает на поворотах, слегка проседает в выбоинах асфальта. И люди за окном в серой одежде, со злыми лицами еще совсем не напоминают принцев и королей. Но…

- Мальчик, нужно купить билет, - звучит сзади сварливый голос.

- Какой биет? – недоуменно поворачивается Тузик.

- «Какой», «какой», блин. Да вот «такой»! – отвечает похожая на оранжевый шарик кондукторша.

Рыжие кудрявые волосы дыбиком стоят вокруг круглого, усыпанного веснушками лица. Оранжевый форменный жилет обтягивает круглое тело, выплевывая красно-желтые рукава и брюки. Коричневая сумка с рулоном билетов удобно покоится на животе.

Тузик восхищенно разглядывает солнцеподобную фигуру, совершенно забывая об исходящем от нее требовании. Однако шарик вновь раскрывает ярко-красный рот:

- Мальчик! Ты куда едешь? У тебя есть деньги?

Словно застигнутый на месте преступления, Тузик мучительно краснеет и принимается ощупывать куртку, совершенно точно зная, что никаких денег в карманах нет. Анька никогда не говорила ни о каких билетах, только автобус, только путь в удивительное царство и только конечная остановка.

- Ты чего молчишь, как немой? – не унимается кондукторша. – Нет денег, нет билета. Нет билета, выходишь на следующей остановке. «Зайцев» не возим!

Зайцев? Тузик поднимает бровки и исподтишка начинает ощупывать свои уши. Неужели он похож на зайца? И хвостика у него нет. Скривив от удивления ротик, малыш рассматривает немногочисленных пассажиров, уже заинтересовавшихся происходящим. Среди них тоже исключительно люди. Правда, вон у того дяденьки сильно торчат зубы и кепка пучится горбом, будто прячет длинные уши. Однако дяденьку ведь никто не выгоняет.

- Все, пойдем на выход. Вот остановка, - дергает мальчика за рукав кондукторша.

Тузик вцепляется в кресло, испуганно таращась на серый промышленный пейзаж за окном. И принимается выть.

- Да что ж это за люди пошли, тудыть-растудыть! – не выдерживает бабка напротив в зеленом платке. – Ты чего, девка, мальчонку выкидываешь прям в чистом поле?

- В каком еще чистом? – гундосит оранжевая баба. – Не положено без билета! Не! Положено!