Костя безучастно смотрит на папку с личным делом сидящего перед ним человека. И взгляд его не двигается дальше слова «драматург».
- Фитилев Михаил Борисович, - нарочито лениво произносит психиатр.
Человек этот больше напоминал ему мешок. Лишенную костей безвольную и безмолвную вещь с удивительно живым взглядом.
- Михаил Борисович, вы понимаете, где находитесь?
- Да.
- И где же?
- Четвертое отделение института С.
- Нет. Государственный научный центр специальной и судебной психиатрии имени С. Четвертое отделение.
- Вы меня простите, конечно, но в чем разница?
- Борис Михайлович, вопросы тут задаю я.
- Михаил Борисович.
- Товарищ Фитилев, вы понимаете, почему вы здесь?
Ответа не последовало. Костя же подметил первую «особенность» человека: всякий раз вместо ответа на непонравившийся вопрос издавать какое-то подобие усмешки.
- Вы драматург, верно?
- Верно.
- У вас в квартире были найдены антикоммунистические пьесы вашего же авторства, верно?
Человек замялся. Но ведь обыск уже был проведен, протокол подписан и понятыми,и самим Фитилевым, да и доказательства успешно вшиты в дело.
- Борис…
- Михаил.
- Товарищ Фитилев, отвечайте на вопросы.
- В моих пьесах нет ничего антикоммунистического.
- Михаил Борисович, это не ответ на мой вопрос. В вашей квартире была найдена запрещенная в нашей стране литература, верно?
Человек устало потер глаза, выдав очередной звук вместо вразумительного ответа. Наверняка это были не первые его сутки без сна. Нет, Косте не хотелось в это вникать - он был убежден, что в судебной психиатрии нет места для сочувствия. И даже разбитые губа и бровь Михаила с едва запекшейся кровью не способны были его разжалобить.
- Послушайте… как вас?
- Зеев Константин Васильевич.
- Послушайте, Константин Васильевич, я ведь не на допросе у чекистов.
- Четвертое отделение…
- Я знаю, знаю. Вы сейчас начнете нести чушь, что в первую очередь вы - добросовестная шестеренка отлаженного механизма сильнейшего государства и только потом уже врач. Но есть же в вас хоть что-то людское?
Костя не скрывал улыбку, какая бывает у заядлого игрока в покер, поймавшего оппонента на блефе:
- Видите, вы даже сейчас не можете удержаться от своих антикоммунистических настроений, Фитилев.
- Послушайте, Константин Васильевич, ну вы же видите, что я вменяемый!
- О, простите! так это не ваших рук дело? - Костя потряс в воздухе одним из самиздатских экземпляров сценария Фитилева.
- Моих, но…
- Тогда как вы можете быть вменяемым?
И сказать-то нечего. Человек откинулся на спинку стула и беспомощно озирался по сторонам, понимая, что правильных слов тут не подобрать. Однако пауза затянулась.
- Хорошо, давайте я задам другой вопрос. Чего ради, Михаил?
- Ради чего я занимаюсь искусством?
- Чего ради было губить свою жизнь, карьеру и… талант? Михаил, вы же своими глупыми писульками перечеркнули все свое настоящие и будущее, вы это понимаете?
Но человек даже бровью не повел.
- Скажите, а привлеченное вашим китчем внимание стоило того? Или вы из тех, кого спонсируют «из-за бугра»?
Тишина. Костя разочарованно помотал головой, что-то размашисто перечеркнул в своей тетради и продолжил, теперь не отрываясь от письма:
- Вы же взрослый человек, Михаил. У вас вон – жена на сносях дома осталась, а занимаетесь какой-то, простите за прямолинейность, хуйней. Раз уж вам так начхать на свою родину, коллег и самого себя, то могли бы хоть о семье подумать, – Костя поднял взгляд на пациента. - Вы вообще задумывались о том, что теперь будет с вашими родителями или женушкой?
Реакция на эти примитивные рычаги давления была у всех пациентов разная: от истерики на фоне стресса до безучастного неживого взгляда, какой бывает только у действительно больных людей.
Но человек смотрел в окно за спиной Кости так, точно только сейчас он осознал что понятия не имеет как дела у его родных.
- Не переживайте, мы и пальцем не тронули ни ваши жену, ни уж тем более отца-инвалида, - прочистив горло, поспешил добавить психиатр, - Мы же не монстры.
- А кто вы?
Человек лихорадочно цеплялся за каждую деталь в образе Кости: его прямой простой взгляд, чистые волосы, расслабленная поза, безупречный порядок на столе и только не глаженная рубашка под идеально белым халатом выдавала в докторе что-то живое, за что еще можно ухватиться.
- Верные своей стране граждане.
Костя ответил не задумываясь. Конечно. А как же иначе? Он любил государство, со всеми его черными и неприглядными пятнами на полотне невероятно масштабной и захватывающей истории. И был ему предан. Так его учил отец, так его учила школа, внеклассные занятия, училище, университет, первый в жизни секс с идейной комсомолкой и даже мозаика на Киевской.
- И все-таки я думал, что врачи в первую очередь верны народу.
- Так и есть. И как врач, я не могу допустить, чтобы какая-то идеологическая зараза отравляла существование здоровых людей.
- И вы собой гордитесь?
Несколько невероятно долгих мгновений они молча смотрели друг другу в глаза, пока наконец Костя не сдался:
- Вот как мы поступим дальше: мы с вами прекратим тратить мое время на эту демагогию, я пропишу вам для начала знакомство с Галей и где-то около месяца понаблюдаю за вами, чтобы установить точный диагноз. Все-таки, я профессионал и никакой не чекист, чтобы вот так с ходу подтвердить вашу невменяемость и опасность для общества, хотя это и очевидно. Если Гали будет недостаточно для продуктивности нашего сотрудничества, придется звать ее подружек. Надеюсь, вы меня прекрасно поняли, товарищ Фитилев.
Человек глупым не был - в ответ только коротко кивнул.
Костю это насторожило, но в целом устроило. Он подал рукой знак «уводите» и с облегчением отбросил папку с делом Михаила на край стола.