Щерба

Свиристель

Очень мило. Очень тихо, мило и совсем мертво. В тишине болотных вод Припяти самое лучшее, что можно предложить человеку – это подождать с жизнью. Пейзаж замечателен мертвостью: деревья сникли, листва пожухла, дома вдали от нас покосило временем. Всё тихо и невзрачно, а от этой серости прямо душу греет.

Венский научный симпозиум? Увольте. Киевские пробежки по Крещатику? Отстаньте. Минский экологический разговор на Немиге? Хватит. Московская ламповая суета в Академии наук? Достаточно. Берлинский доклад под брецель? Нет, нет, ещё раз нет. Требую тишины для ума.

Но что мне остается сейчас делать, когда старый прутик Волчек зудит, как захлопнутая в стакане муха? Ох, дай мне пережить ещё один день.

– Коллега! Разве можно полагаться на первичные данные, вот так, без всякого анализа? – жужжал старик, глядя на ассистента.

– Позволил себе сделать гипотезу…

– Гипотезу! Гипотезу он допустил!

– Карл Янович, перестаньте, – сказала я.

Шестидесятилетний прутик успокоился, но только на пару минут. Для своего возраста он нежно курил и противно спорил. Выпустив дымок в туман, мой старый Волчек принялся пуще прежнего доказывать химическую теорию.

Да-да, именно так. В его представлении мутант Homo hirudolis, на языке местных бандитов именуемый кровососом, возник в результате медикаментозного вмешательства в человеческий эмбрион. Полагаю, что Волчек наслушался в пыльно-коньячной кафедре своих коллег, которые всё свободное время, пока не нужно переписывать учебные программы для проверки, ищут эликсир жизни и всякое такое для властных дурачков.

Я тоже закурила. Да, я такая. Уставшая, противная, злая. Меня сбросили две недели назад в Чернобыльскую зону отчуждения. Наивысочайший феномен в моей жизни. Спасибо, что не засунули прямо в жерло реактора. Да нет, не особо сопротивлялась: заказчик, инкогнито не то из Запада, не то из Востока, а то и совсем из Востока, щедр по-султански. Денюжек обещано много, аванс выдан честным способом.

Потом узнала, что буду не одна. Ещё лучше. Экологическая группа в составе Саган, Волчека и примкнувшего к ним Коваля. Ну девочку Саган за границей хорошо знают – я известная трудяга. Фамилия Волчека шумела в Перестройку. Писал статьи на больную тему о Чернобыле. В 2006-м снова взрыв, снова здравствуйте, с вами Карл Янович Волчек из богом забытого НИИ. Коваль и вовсе молодой листочек: пока летели на вертолете, разглядела про него только одну полезную строку про военно-научные экспедиции вглубь Зоны. Дотошно изучал артефакт “Медуза”. Молодец какой.

– Я вам вот что скажу, коллеги. Когда ребята принесут подопытный образец, первым делом следует взять пробы крови, – Волчек потряс сигаретой в воздухе. Пепел упал ему на плечо и в рукав комбинезона. – Почему? Химические метки обнаружатся. Наверняка здесь проводились закрытые оборонные исследования.

– Мне не нравится, что вы так напираете на свою теорию, Карл Янович, – я потушила сигарету об стену. Душно, туманно и слишком академично. Но что поделать. Я известная грантоедка. Отработать придется.

– А вы что прикажете думать?

На вопрос Волчека повернулось ко мне молодое тельце Коваля. Нет, ну какая же душка этот ассистент Кирилл: прямоугольное лицо, немного вытянутое, длинная челка на редеющей шевелюре русых волос, мягкий и сосредоточенный взгляд, почти что романтический, с толикой наивности; глаза карие, нос узкий, губы маленькие. Стоит в своем комбинезончике, подтянутый и энергичный. Рядом с ним шлепающий в сапогах Волчек, абсолютно лысый после лучевой болезни, выглядит как победитель лотереи в смерть.

– Полагаю, что воспроизвести эксперимент не удастся. Либо аномальное происхождение, догадываться о котором нам придется ещё не одно десятилетие, либо генетическое вмешательство.

Волчек недовольно махнул рукой. Коваль шмыгнул носом. Прохладно, пальчики прячутся в карманах.

– Я пошла внутрь. Мальчиков придется ждать ещё долго.

Карта проскользнула в щель, шлюз открылся, лампы пустили холодный белый свет внутрь. Сбросив верхний комбинезон с плеч, я обработала руки дезинфицирующим средством. Поразмышляла секунду. Нет, мало. Лицо надо тоже.

Вечером ничего не изменилось. Циферблат: шесть часов. Меня ждет компьютерное насилие.

Чатиться – не мое. Но у заказчика такое требование. Военная операция, а не научная экспедиция. Исполнение высшего пилотажа в мобильной лаборатории “Свиристель”. На халатах и защитных костюмах рисуночек такой, маленький и синий, птичка с гребешком в окружности. По документам чистая вода. Наука, исследования, экологический мониторинг.

В настенном шкафчике – пистолет. В придверной металлической тумбе автомат, маленький такой, с мой локоть. Стрелять толком не умею, а вооружили как для взятия Гаваны. Да и спокойно тут, в припятских болотах. Рядом завод. Вход запрещен, посещение запрещено, угроза пси-облучения. Не зря шоколадки с фольгой взяла в экспедицию. Вдруг пригодится серебристая шапочка.

Тройной писк. На той стороне кто-то появился.

blue400 (18:00:51 15/10/2012)

На связи. Подтвердите присутствие персональным кодом.

Быстро ввела восьмизначный код.

sviristel306636 (18:01:24 15/10/2012)

Простофиля

I

Филя ждал сообщения всё утро. КПК лежал на стальном полу, изредка выдавая оповещение о близкой аномалии из-за погрешности в прошивке. На самом деле “электра” была на метр дальше от предполагаемого места, да и сталкер не стоял на земле, а сидел на сторожевой вышке.

На небе иссиня-черные тучи, полные гнева. Скоро они разродятся сильнейшим майским ливнем, и поэтому Филе позарез нужно встретиться с Упырём, прежде чем размоет леса в Тёмной долине – тогда о встрече придётся позабыть ещё дня на два-три, пока не сойдет слякоть.

В общей сети сталкеры обменивались новостями про недавнюю сходку бандитов, на которой страшную смерть встретил их бывший пахан Кордона, законник по прозвищу Бубновый. Ещё из Милитари писали про громкий шум самолетов, но Филя скорее поверил бы в очередную накурку анархистов из Свободы, чем в летающие по Зоне машины. Тут вертолет по границе периметра летает и боится лишний раз зайти внутрь запретной территории, какой ещё самолет…

Филя, поразмышляв над прочитанным, посчитал себя удачливым – жулье из предбанника Зоны обошло стороной. Из худшего, что с ним стряслось за два месяца выживания, так это радиоактивное облучение от ковыряния в останках техники вблизи Бара. По счастливой случайности рядом оказался Волк с двумя Каплями, которые вытащили Филю с того света.

– Ты, конечно, можешь и дальше возиться в радиоактивном хламе, – сказал ему тогда Волк на прощание, – но про радиопротекторы хотя б не забывай! И для чего тебе дозиметр? А лучше иди-ка в Бар и поработай на Бармена: вижу, глаза горящие, охочие до денег, таким новичкам нужно вести дела с порядочными людьми.

– Мне много денег нужно, – ответил Филя.

Волк уже направился к двери, когда услышал эту фразу. Он обернулся, посмотрел на него с негодованием: “Деньги всем нужны, Филя, но мертвому-то они зачем?”.

Бармен, познакомившись с Филей, дал пару заданий, очень чистых и совсем не пугающих добрую совесть человека. Принести Медузу, передать флешку и нарвать хвостов у слепых псов. От заказных убийств Филя сразу отказался. Что тут скажешь, он за всю сталкерскую жизнь старался ни с кем не ссориться, не переходить дорогу другим; он не вступил в группировку и во всём стремился быть обособленным, стремился оставаться в стороне от местного общества. До Милитари, где набегают монолитовцы-фанатики, новичку ещё далеко, а зомби, бывших людей, Филя считал такими же животными мутантами, как плоть в ближайших кустах, поэтому стрелял в них без сожаления.

Всё шло своим чередом, и деньги копились бы постепенно и верно, но Филе позарез требовалась крупная сумма: сталкер не раз жаловался в баре на малоденежье и скупость награждений от Бармена. И об этой нужде прознал Упырь.

Добрые люди в нужде – прекрасная отмычка в руках зла.

II

Свинцовые облака всё-таки рванули. Дикую территорию накрыло стеной дождя. Бетон и асфальт замокрелись, от металлических конструкций понесло запахом ржавчины. Филя уже расстроился, что придется куковать в одиночестве, как тут же пришло сообщение на КПК: “Это Упырь. Иду. Сейчас поднимусь”

Лестница зашаталась. На вышку залез сталкер: его лицо, грубое и с постоянно мелким прищуром, как будто все ему что-то должны, заулыбалось от Фили.

– Ты не мог назначить встречу на земле? Вон, вагончик внизу, мог бы организоваться в нем. А тут мы как на ладони, – Упырь сбросил капюшон с головы, показав короткую стрижку и огромный шрам на темени. – Ещё заставил подниматься в полном разгрузе. Умный ты Филя, конечно.

– Виноват, – сталкер протянул Упырю руку. Пожавши, он почувствовал спокойствие на душе, принялся по-деревенски улыбаться и слегка кивнул. Вот теперь всё шло по плану. – Я к тебе по делу.

– И что за дело? – Упырь, присев на ящик и выставив вперёд ноги, уставился на сталкера.

Филя поковырялся в мешке. Извлеченный из недр артефакт мгновенно изменил настроение Упыря.

– Вот это находка! – радостно воскликнул гость. – Ты всё-таки смог раздобыть эту штуку.

– Ну да, – Филя загордился. В его руке плавно шевелилась Слюда. Мертвенно-зелёное свечение озарило обоих. Артефакт был прозрачным, напоминающим желе из белой смородины, прекрасно податливым на ощупывание. Упырь протянул руки: “Ну-ка, дай проверю кое-что”.

Филя неохотно передал артефакт. Он забеспокоился, что в справочнике сведения оказались неполными, и нет ясного понимания о выгоде новоприобретения. Упырь легким шлепком заставил артефакт вибрировать.

– Прекрасный экземпляр.

– Так что это? – нетерпеливо спросил Филя.

– Слюда, Филя, это Слюда, – Упырь ответил, не отнимая взгляда от артефакта.

– Я что-то слышал о нём, – соврал Филя.

“Зря только позвал его, – слегка расстроившись от опасения, сталкер заметно сжался в плечах. – Теперь Упырь понял, что я не разбираюсь в артефактах, что угодно скажет, какую угодно цену назовет”.

Филя подумал, что лучшим решением будет отправиться в Бар, благо идти всего ничего, метров пятьсот. Он не ушел дальше автомастерской, откуда извлек дорогую находку.

Упырь потянулся за винтовкой, словно ему помешал ремень на плече. Дуло MP5, снабженное глушителем, уже почти нацелилось на Филю, как вдруг лестница зашаталась.

Майор и кум

I

– Ты на меня не кричи, Валера, – из трубки донеслось недовольное бурчание Кузьмука. – Я по-хорошему предупредить хотел, а ты мне в ответ ругань. Некрасиво.

Валерию Морозову, командиру войсковой части под бывшим селом Красиловка, ныне почти без остатка поглощенным Зоной, взаправду стало стыдно.

– Прости. Дуркую.

Тишина в трубке.

– Злое у тебя сердце, Валера, – пришел намеренно придержанный ответ. Кум знал, как давить на Морозова.

Снова тишина. Командиру показалось, будто весь воздух из кабинета откачали.

– Ты мне не чужой дурак, Валера, – просопевший голос Кузьмука дал понять, что извинения приняты. – Я ж себя подставляю этим звонком, сам понимаешь.

– Понимаю. Так когда?

– Скоро. Я уже видел подписанный приказ начальника. Вылет завтра утром, внепланка у тебя. Надеюсь, Валер, в батальоне всё в порядке? На днях одного майора проверили в Волчкове, до сих пор в пятом углу сидит и боится высунуться.

Морозов громко вздохнул. Это какой-то кошмар.

– Ну, что делать будешь? – Кузьмук снова забурчал. Сквозь трубку слышался ритмичный стук карандашом.

– Нарисую картину, – признался Морозов.

– Принято. Слушай, у тебя на носу повышение. Идешь на подполковника. Обещали в Киев перевести, так что думай. Спотыкаться не разрешаю.

– Кум дорогой, ну подсоби немного! – взмолился Морозов.

Тишина в трубке. Затем – крепкий мат.

– Дело дрянь, Валера?

– Дрянь…

Тишина.

– Ладно. Давай-ка сверимся по календарю. На Воздухофлотском считают потенциал выброса по методике Сахарова, но аппаратура может подвести, всякое бывает. В какой день у вас прогнозируется выброс?

Морозов нервно стряхнул ненужные бумаги со стола. Под стеклом лежал майский календарь двенадцатого года с красными отметками. Восемнадцатое число обведено трижды.

– По нашим расчетам – восемнадцатого.

– По нашим – это по каким? – усомнился голос Кузьмука.

– Докладывали со станции Янтарь и с института “Агропром”. Эрхабэшники тоже прислали измерения: аномальная активность в ближайшие дни резко возрастет до семи баллов.

– Принято. Погоди-ка, на Янтаре же этот эйнштейнов Сахаров работает? Ай, пусть так. Семь баллов, говоришь? Это чрезвычайная ситуация. Значит, генералу только через неделю прилететь разрешено. Вот и хорошо, а то мне эсбэушники звонят, всё спрашивают: “Верить или не верить примерным сводкам из Дитяток?”

Морозов засмеялся. В Дитятках блокпост давно заброшен после очередного расширения Зоны.

– Только учти, Иван Алексеевич, что после выброса у нас не всегда спокойно. В Красиловке хоть и предбанник, так всё равно стрелять по зверью приходится.

– Разберись с бардаком, Валера. Сердечно советую. Всё, бывай.

Трубку на той стороне повесили. Морозов с минуту глядел в окно, не вставая с кресла, всё так же держа в руке телефон. Когда разум прояснился, а по спине прошлась волна мурашек, майор рванул из кабинета.

II

Майский луч чистым светом согревал яблоню, разросшуюся возле штаба. Дерево было гигантским, а белые цветы – большими и пахучими. Запах крепок до того, что перебивал вонючий бензин, недавно пролитый на плац.

Ветви гнулись к проклятой земле, окропленной кровью павших и радиоизотопами.

Богдана, командира экипажа злосчастной машины Т-80, у которой каждый день что-то да отваливалось, радовало солнце. Сигарета быстро закончилась, и он взялся за вторую. Рапорт, сложенная вдвое бумажка, дожидался своего часа.

– Тащ командир, разрешите доложить? – к Богдану явился Михаил Петров, или Динь-дон на языке батальона, механик-водитель боевой машины. Отцовские часы, когда Миша отдавал приветствие, стальным ремешком дернули его за волос на запястье, от чего на секунду он подумал, как бы замечательно было бы кинуть их в ближайший гравиконцентрат.

Миша был хорошим, поистине добрым и безобидным человеком, чьи мохнатые лапы способны спасти почти любой загинувший в Зоне механизм. Всё, кроме своего танка, он мог починить быстро и качественно, несмотря на острый дефицит подручных материалов. Динь-доном Миша стал потому, что всегда свои неудачи по службе скрывал за радостным докладом. Он никуда не рос, только старел потихоньку; его копеечное жалование в батальоне оперативного реагирования, с надбавкой в десять процентов за тяжелые условия службы, устраивало, и даже ооновские ребята не смогли переманить к себе в миротворческую бригаду.

– Разрешаю, – лицо Богдана сморщилось, и подчиненный не мог понять, то ли командир недоволен его появлением, то ли слишком ярким солнцем.

– К выполнению боевой задачи машина не готова.

Машина требовала нового двигателя после того, как прошлым месяцем попала в “карусель”. С минуту, если не больше, Мише пришлось вытаскивать из аномалии танк на высоких оборотах. Газотурбина не подвела, не заглохла в самый ответственный момент, и к общей радости порождение Зоны не раскрутило на запчасти танк с экипажем. Но после возвращения в часть двигатель категорически отказывался запускаться.

Не фортануло

Вовку Кабанчика, сподручного главаря банды Бубнового, ответственного за стрелки с пацанами и сталкерами, братана с чистейшим авторитетом среди братвы и имевшего серьезную перспективу выйти в законники, “поймали” с поличным. И не на каком-то пустяке, а на краже из общака. Почти невероятный случай из бандитской жизни Зоны, без того тяжелой от скудной за последние месяцы добычи.

Из общака красть – всё равно что крест с груди батюшки сорвать, а потому шум подняли неимоверный. Даже с Дикой Территории бандиты писали на КПК: “Че творится на Кордоне, дайте знать? Султану хоть дали раскладку?”

Шутка ли это была, или же дурость Вовки, никто понять не мог. Всё обвинение держалось на заявлении Бубнового и Гренки, имевшего мутную репутацию. Хотя, казалось бы, какая же ещё может быть репутация у бандита? Суть, однако, в том, что Гренка случайно заметил припрятанный в матрасе Вовки артефакт, который считался самым дорогим в общаке; появление у братана такой редкой вещицы вызвало закономерное подозрение, поход в подвал, обнаружение пропажи, ну а дальше всё было рассказано Бубновому. Главарю перечить никто не желал, поэтому версия Гренки была со скрипом принята.

Братва потребовала решить судьбу в самое ближайшее время. Как раз подступала дата выброса, и некоторым показалась забавной идея показательной отправки на улицу, под алый гром, чтобы провинившийся сандальнулся в страшных муках. Сам Кабанчик утверждал, что ничего красть из общака не собирался, что всегда следовал кодексу, хотя и объяснить, откуда у него в схроне нашлись Мамины бусы, так и не смог. Выводы напрашивались сами.

В Тёмную Долину отправили маляву от лица Генки Бубнового и всего честного народа на Кордоне: “Привет всем бродягам из ТД. Ставлю Вас в курс дела. Мой верный братан Вовка то ли распрягся и шестерку свою заставил сбарыжить из общака, то ли беспредельничать захотел. Вовку просто так крысой назвать незя, не из отмычек, всегда на виду был, эхе. Пошукать бы кого-нибудь из авторитетов, с хорошей репутацией, шоб чики-пуки… Братва волнуется, думает, что дело шито, хочет раскачать ситуацию на сходке. А знаешь, кандехай к нам, вдруг Вовчик попробует рвануть на болота? Султану маляву послали, он шастает на Агропроме, ширеньхается с местной сталкерней…”

Боров, недолго подумав, ответил: “Приветствую Вас, братья, мир и благополучия нашему обществу, с пожеланиями Добра и крепкой Удачи от Зоны-мачехи…» Он посчитал, что судить Кабанчика на Зоне и правда могут только законники. Более того, ему показалось странным, как развивались события в кодле Бубнового. Слухами Зона полнится. Так или иначе, Боров, всегда тонко чувствовавший настроения пацанов, решил проведать братву на Кордоне. Со старой фабрики из Тёмной Долины отправилась процессия с самим тузом.

– Ты, Вовка, не кипишуй особо, я за тебя словечко брошу, – успокаивал Бубновый давнего подельника. – Сегодня пошуршим, а завтра всё решится.

– Та чую я, что мне ремешок-то накинут, – Кабанчик со сбитым лицом сидел в отдельной комнатке, ставшей временным изолятором. Кирпичная стена, исцарапанный стол, табуретка, бутылка водки. Всё. Кто-то из бродяг намекнул, что Бубновый слишком уж смилостивился и подарил Кабанчику шанс порезаться и не быть судимым.

Но Вовчик, однако, ни разу не попробовал покуситься на собственную жизнь. Бутылка стояла сухой и грелась от солнечного мая. Ему и бритву тайком передали, так он голову себе обрил.

— Ну, будь шо будет, — крепко вздохнул Кабанчик.

— А ты не кипишуй особо. Всё пройдет чики-пуки, вот увидишь. На сходке всё решится, — уверенно заявил Бубновый.

Михай, по несчастью стороживший обвиняемого, сказал как-то за обедом:

– Чет наш Кабанчик не мандражует совсем. Вроде бы судьбу скоро распишут пером, или в аномалию отправят прогуляться, а ему хоть бы хны.

– А то он должен в мандраже сидеть, – жирный Гренка проглотил разом сосиску. Его третий подбородок затрепыхался, как желе. – Ты че распустился? Он бригадир, ему по статусу положено не поднимать кипиш.

Михай от услышанного совсем скис: тонкое лицо скукожилось донельзя, сгорбился над столом. Братва за спиной называла его вертухаем, что страшно оскорбляло и приносило чувство несправедливости. “Ну хоть бы ты сдох, Кабанчик!” — со злости Михай отбросил от себя тарелку с разогретой тушенкой.

Заметив настрой собеседника, Гренка с большим напряжением вылез из-за стола. Его любимой привычкой перед ходкой в Зону было покурить три сигареты за раз, пусть через слёзы и досадный кашель. Пыхтя над третьей, толстяк поинтересовался, как долго будет длиться жмурная погода, и стоит ли ему прихватить с собой плащ.

— Плащик всё-таки возьму, а то на дело мокрым вернусь. Чего? Да мне только туза встретить на дальнем блокпосте. Сюда вернусь к ночи. Ну, бывай.

Михай вышел на улицу. Крапал дождь, цветы спрятались, небо не радовало — всё в серо-свинцовом одеяле. Что вышел из тюремной камеры, что не вышел, погода на Зоне мало чем отличалась от бетонной конуры. КПК запиликал мелодией: “Погиб сталкер Лёня Кривой, возле АТП, стая слепых псов”.

– Вась! Вася, оглохля! – прокричал Бубновый из своего кабинета на втором этаже. – Стой на шухере, скоро кодла придет. И постреливай псину, а то совсем уже охренела, мочой воняет на весь двор.

Вася, единственный из кодлы, носивший крепкий сталкерский комбинезон, взял из погреба АКСУ.

– Ты бы “ксюху” проверил, – по-доброму заметил Михай, указав горящей сигаретой в автомат. Он проводил взглядом идущего на дозор. – Она в последнее время плюется, как бы не заклинило нах.

Магический час

Сегодня ты осветил очи наши, Монолит. Я пишу это письмо как верный слуга, внимающий каждому слову. Ты – наше будущее, величие, которое мы бдительно охраняем от посягательств неверных.

Сегодня ты вновь убедил, что наша вера искупляющая. Наши братья утром услышали рёв в небе. Мы подумали: началось Преобразование, исполнение планов твоих! Магический час, о котором я так упорно говорю своим братьям, час расплаты неверных перед ликом Монолита, час всепобеждающего марша по ещё несвободным от ереси землям.

Как горьки были наши слёзы, когда мы узнали правду. Неверные! Их нечестивые помыслы смердят отравленным дымом. Они покусились на самое сокровенное. На тебя! Вознамерились использовать нашу уязвимость в воздухе. Мы вовремя раскусили планы нечестивцев.

Сегодня ты указал нам в небо. Я верю – это великий знак. В бой, сказал я нашим братьям. Каждый передал твою волю остальным. В хоре и в едином шаге мы ответим отвергнувшим единение с Монолитом.

Сегодня ты напомнил нам, что смерть необходима. Нечестивцы хотят осквернить Зону, грязными руками посягают на дар, присланный нам из космоса. На тебя! Эти неразумные животные не понимают всех планов будущего. Я не вынесу боли, если у них получится навредить великой Миссии. Приложу все силы, чтобы враги сгорели в адском пламени!

Наш брат извлек из тайника, как было велено, оружие против нечестивцев. Они пришли к нам с грохотом в небесах, и мы ответили им тем же. Стрела против грифа взлетела со свистом, отправилась ввысь, распустив хвост белым дымом.

Я видел, как стрела поразила грифа. Как кричали мы. Монолит! Свет силы поразил нас в этот день. Моя вера укрепилась ещё сильнее. Бойтесь нас, неверные…

Самолет Су-24МР, вылетев ранним утром из Барановичей, готовился для разведывательной миссии, утвержденной на самых “верхах” Международных Миротворческих Сил.

Это была первая в истории Чернобыля операция, поскольку с 2006 года командование старательно избегало применять авиацию в Зоне, кроме фронтовой – в виде вертолетов, барражирующих вдоль границ запрещенного периметра. Все предыдущие годы самолеты неизбежно попадали в участок воздействия аномалий, взрывались, разрывались на части, рассыпались… Для самолета сделали особенное изделие – излучатель Кузнецова-Карпухина – последняя разработка совместного НИИ трёх республик, больше всего пострадавших от второй катастрофы.

Предполагалось, что машина войдет на глубину территории, сквозь самые тяжелые и пораженные сектора севера, сделает аэрофоторазведку, определит расположение бандитских вооруженных формирований на маршруте “Медин Лес – Припять – Чернобыль – Городище”, затем совершит разворот и проведет радиационную разведку над Чернобыльской АЭС. Задача выглядит простой, но в Зоне всё простое проверяется трижды на прочность клыками, радиацией и кислотой из аномалии. Чтобы не оплошать, инженеры из НИИ, вопреки инструкции, под строгим словом воздействия товарищей в погонах настроили работу излучателя Кузнецова-Карпухина “за пределы заводских показателей”.

Экипаж имел большой послужной список, сомнений в лояльности, а уж тем более профессиональной пригодности не имел. Летчик Столяр, в звании майора, ждал перевода в часть передового реагирования, а штурман Громов, известный небольшим балагурством на гражданке, планировал в скором времени уйти со службы, поэтому старательно берёг репутацию ради военной пенсии.

Командование ММС надеялось, что взятие под контроль северных частей ЧЗО обеспечит должный уровень безопасности для всего региона. Проблемы накапливались, нагрузка на военнослужащих, охраняющих периметр Зоны, возрастала. Чрезмерная активность иностранных наемников уже привела к серьезным потерям среди миротворцев. Из Брюсселя звонили каждый день, особенно генерал Пирс, который категорически не понимал, по какой причине так много убитых и раненых.

Люди хотели перемен. Для этого они прибегли в очередной раз к своему любимому кредо: “Надзирай и властвуй”. Ученые, находясь в руках военных, боролись с симптомами, а не с болезнью.

– Тебе страшно? – динамик хорошо передал волнующийся голос летчика.

– Ну немного, – ответил штурман. – Я в первый раз буду пролетать над Зоной. А ты?

– М-да. Пару раз летал на “крокодиле”, учился визуальному обнаружению аномалий. Знаешь, Вова, над Афганом не было так страшно, как здесь. Летишь себе, бах, душманы обстреляли. Ты знаешь, что твоя смерть внизу, где-то в камнях прячется. А тут? Я эту Зону вообще не понимаю…

Самолёт вышел на заданную траекторию.

– Бери высоту 300.

– Есть.

– У меня, кстати, один знакомый служит в Чернобыле. Такие истории рассказывает – кровь от мозгов отливает.

– Прям как сейчас в полёте, что ли?

– Ну типа того…

– А про что рассказывает-то?

Летчик шумно выдохнул. Сквозь фонарь самолета он смотрел на землю, где не было ни пашен, ни ровных квадратных полей с колосящейся пшеницей, ни активности в виде машин и тракторов. Чем ближе к Зоне, тем меньше мирной жизни, тем больше “блокпостов спецреагирования” и “спецрежимных объектов”.

– Да много чего, – летчик одновременно проверял показания на приборах. – Про чудовищ, которые кровь сосут, про бандитское зверье, про иностранных наемников, про аномалии и артефакты.