За четыре года до основных событий
Похоже, этот придурок сидел в засаде, ожидая моего прибытия. А как иначе объяснить возникновение на моём пути долговязого и тощего администратора Алика? Теперь он бежит передо мной задом наперёд и всем своим педиковатым обликом выражает бурное негодование.
– Скрипка, что ты здесь делаешь? Тебе нельзя сюда! – визжит он, как истеричная баба, и размахивает руками в знак протеста. Однако прикоснуться ко мне этот трусливый пёс не рискует и, осознавая собственное бессилие, тявкает ещё громче: – Ты вообще слов не понимаешь?! Может, мне охрану позвать?
– Сперва заведи эту самую охрану, – произношу негромко и ускоряю шаг. – Прочь с дороги!
– Совсем обнаглела, зараза мелкая? – голосит Алик петушиным фальцетом, но предусмотрительно отпрыгивает в сторону и теперь скачет боком, стараясь не отставать от меня. – Кирилла Андреевича нет! И сегодня не будет! Ты меня слышишь?
Нет, не слышу!
Быстрым шагом миную скалодром, игнорируя приветственные оклики альпинистов, и стремительно приближаюсь к цели – неприметной серой двери в конце ангара.
– Я что, непонятно сказал? – Алик отважно пытается преградить мне путь, бросаясь грудью на дверь, но встречает её носом, когда я резко дёргаю ручку на себя.
Вопли администратора меня совершенно не волнуют, потому что ОН здесь!.. Мой герой! И самый лучший мужчина! Я с силой захлопываю тяжёлую дверь и остаюсь с НИМ наедине… А всё остальное уже не имеет значения.
– Кирилл Андреевич, добрый день! – расправив плечи, цепляю на лицо отрепетированную улыбку.
Если день моего инструктора по скалолазанию и был добрым, то только что он накрылся. Оу, поправочка – моего БЫВШЕГО инструктора. Пару месяцев назад волевым решением этого классного мужика было принято не допускать к тренировкам Аику Валентиновну Скрипку, то есть меня. Ну что ж… возможно, Кирилл Андреевич был не так уж и неправ… Он ведь такой серьёзный, взрослый, почти двадцатичетырёхлетний дядя, и ясное дело, что ему неприятно быть скомпрометированным малолетней девчонкой!.. Но я же вошла в его положение – спорить не стала и ушла, дав ему достаточно времени, чтобы остыть… и соскучиться. А заодно и себе – чтобы повзрослеть до нужной кондиции.
Но прямо сейчас, глядя в мужественное лицо, на котором отразилась вся людская скорбь, я понимаю, что Кирилл Андреевич мне совсем не рад. Приятного мало, конечно, но на мои планы никак не влияет – у меня деловое предложение. Я поспешно одёргиваю дурацкое узкое платье, которое от быстрой ходьбы собралось в гармошку и обнажило мои ноги до самой задницы. В ответ оно, платье, шандарахнуло меня статическим электричеством. Не смертельно.
– Айя, кажется, я запретил тебе здесь появляться, – подаёт голос мужчина моей мечты.
Суров! И злопамятен, гад.
Впрочем, я готова и к такому приёму. Старательно вздыхаю и роняю на пол полный раскаяния взгляд. Но сейчас мне необходим зрительный контакт, и я снова возвращаюсь к серым глазам.
– Вам не показалось, Кирилл Андреевич, но с момента Вашего запрета кое-что изменилось…– спотыкаюсь о его недобрый прищур и на ходу припудриваю заготовленную новость: – Месяц назад я достигла возраста согласия…
Уверена, что это звучит гораздо весомее, чем «шестнадцатилетие», но по каменной морде моего визави сложно понять, знает ли он, в каком возрасте уже всё можно… Пауза затянулась, и я озвучила главную цель визита:
– И я выбрала Вас.
Не то чтобы я ожидала, что Кирилл Андреевич с радостным воплем рванёт сдирать с меня зубами одежду... Но этот его взгляд... Наверное, так психиатр смотрит на своего пациента. Он хоть слышал, что я ему сказала?
– Я не буду тебя тренировать, Айя. Извини, – прозвучал бесцветный ответ. Вообще не по теме!
А кто сказал, что будет просто? И совсем не факт, что красивый героический мужик непременно должен быть умным. А всё ж хотелось бы!.. Ну что ж, поясню для тех, кто в танке:
– Да тренируйте Вы кого хотите, плевать мне на это! Вы специально дурачком прикидываетесь, да? Я Вам говорю о согласии на...
– Стоп! Я понял! – выкидывает вперёд ладони. – Я смекалистый…мм… дядя.
Лох ты педальный! И ссыкливый!
– Послушай меня, девочка, – начинает этот придурок свою занудную проповедь, – я надеюсь, что твоё... эм... мероприятие предполагает согласие обеих сторон? Так вот – я против! Потому что предпочитаю дружить с взрослыми тётями.
Да уж видела я твою тётю! Сиськи есть – ума не надо!
– А ты, кстати, почему не в школе? Прогуливаешь? – с фальшивым беспокойством интересуется Кирилл Андреевич.
Ах ты сволочь!
– Я окончила школу! – улыбка даётся мне непросто. А его скепсис во всю морду бесит так, что я всерьёз начинаю сомневаться в адекватности своего выбора.
Мобильник оживает совсем уж не вовремя. Чёрт, я ведь собиралась его отключить! Не отпуская серый взгляд, я пытаюсь справиться с замочком на идиотской мини-сумочке. Бархатная, расшитая золотыми нитями, эта сумочка досталась моей бабуле в наследство от её бабули. Ещё сегодня утром она казалась мне очень красивой и подходящей случаю… А сейчас, когда Кирилл Андреевич разглядывает её с таким недоумением, я вдруг чую, как от неё прёт нафталином.
Четыре года спустя
Ну и февраль! Я паркую свой «танк» возле зарослей пушистых елей, подальше от шумного сборища и яркой иллюминации и, заглушив двигатель, покидаю прогретый салон. Промозглый колючий ветер мгновенно остудил кожу, пробравшись за шиворот.
В телефоне пиликает сообщение, и я бросаю беглый взгляд на экран. Господин Рябинин решил взять меня измором: «Айка, ты хорошо подумала?» Улыбаюсь и прячу мобильник в карман. Не хочу прямо сейчас портить ему настроение очередным отказом. Накинув капюшон, я решительно покидаю тёмную парковку.
Терпеть не могу такую зиму – то дождь, то мокрый снег. А сегодня вообще трындец – лужи замёрзли, превратив город в сплошной каток и обледеневшие бугры грязюки. Уверена, что и в Сочи сейчас ненамного приятнее. Уж лучше в австралийских тропиках под пальмами, где стабильно жарко и…
Вот чёрт!
Резко останавливаюсь и отступаю назад, в моё укрытие. Отсюда мне сложно разглядеть лицо мужчины, стоящего на крыльце модного ночного клуба «Трясогузка». Сам он смотрит в сторону, да и болтающиеся туда-сюда пьяные тусовщики, любители ночной жизни, мешают рассмотреть его как следует. Собрать бы всех этих бездельников – и на уборку леса от таких же вот… Но это потом.
А прямо сейчас меня интересует ОН! Это точно он! Моё сердце оглушительно бухает, заглушая звуки улицы и подтверждая мою догадку – это ОН. Вернулся! Наверняка я узнала бы его даже в многотысячной толпе. Прикуривает… А ведь обещал бросить, обманщик. Выдыхает дым и так привычно запрокидывает голову. Я знаю, что в этот момент он щурится…
Я всё про тебя знаю, мой Кир… и нестерпимо хочу коснуться твоего лица… губами. Как же я ждала тебя!.. И как я боялась, что ты вернёшься.
Мобильный рингтон не позволяет мне провалиться в горько-сладкие воспоминания. Алекс! Нашлась-таки, рыжая бестия!
– Саш, телефон тебе зачем? – рявкаю на сестру. – Я раз десять уже звонила! Выползай давай из своей «Трясожопки», я подъехала.
– Во-первых, не десять, а всего три пропущенных от тебя. У меня всё записано, брехушка! – уличает меня Алекс, но тут же её тон меняется на виноватый: – Айка, ты что, правда, что ль, в «Трясогузке»?
– И самое время это проверить, выходи! – приказываю сестре, не сводя глаз с Кирилла. Прямо сейчас он разговаривает с каким-то вертлявым хреном.
– Слу-ушай, Айчик, прости, я правда не слышала телефон… Короче, я уже давно дома. Понимаешь, позвонила Стешка и…
И я вся обращаюсь в слух, впитывая новости, которые выплескивает на меня Алекс. Не сказать, чтобы приятные, но вполне ожидаемые. Да мы с девчонками и не надеялись, что с нашей мамой будет легко. Но… родителей ведь не выбирают.
– Разберёмся, Саш, – обещаю я, запоздало разглядывая освещённый пятачок возле клуба, и с досадой понимаю, что Кирилла там больше нет. Оно и понятно – не метровая же у него сигарета.
Вот гадство!
– Естессно, – оптимистично заверяет Алекс и тут же интересуется: – Ай, а ты скоро будешь? Может, сигарет мне купишь? Ну и Стешке какой-нибудь там чупа-чупс.
– Кажется, ты завязала с курением, – ворчливо напоминаю ей и возвращаюсь в машину.
– Да я с вами живу, как на вулкане! Это ж какие нервы надо иметь в этом дурдоме! – мгновенно заводится Алекс. – А может, тебе напомнить из-за кого я курить начала, кровопийца мелкая?!
– Не надо, Сань, я помню, что свинья всегда найдёт грязь. Будет вам со Стешкой по чупа-чупсу! – злорадно обещаю и, прежде чем Алекс взорвёт мои барабанные перепонки, сбрасываю вызов.
Пора ехать. Но взгляд невольно возвращается туда, к входу в клуб, и мечется среди мужских фигур, выбраковывая одного за другим. Пеньки неказистые! Открываю бардачок и достаю пачку сигарет. Ровно пять штук. В прошлом году их было шесть, но одну я приговорила двадцать пятого декабря… В праздник католического Рождества. И в годовщину моей свободы… и потери. А сейчас у меня что?.. А сейчас дать бы кому-нибудь в бубен в честь паршивой погоды!
Я извлекаю сигарету из пачки и, прикурив, снова покидаю салон. Почему-то теперь я совершенно не ощущаю холода, зато чувствую отвратительную ноющую боль.
Да к чертовой бабушке эти эмоции!
Делаю глубокую затяжку, пытаясь вытравить из груди беспокойство. Какая-то рыжая растрёпа суетится перед клубом и горланит на всю округу. Похоже, у неё тоже эмоции фонтанируют. А может, просто перебрала?
– Даже не суйся туда! – громко рычит ей здоровенный бугай и стремительно исчезает в темноте.
Рыжая притормозила и, покрутив головой по сторонам, как завопит:
– Наших бью-ут!
Двое добровольцев мгновенно отреагировали на призыв и ломанулись вслед за бугаём, но рыжая на этом не успокоилась:
– Да помогите же! Там наших ребят убивают! – верещит, срывая голос.
Святая простота! Чтобы распугать этих клубных дристунов, лучшего способа и не найти. Кажется, девчонка тоже поняла это, глядя, как стремительно пустеет пятачок возле клуба. Поняла и рванула на «место убийства». Ну как рванула… очень старательно и почти на одном месте, размахивая руками, как ветряная мельница, и скользя высоченными каблуками по обледеневшей тротуарной плитке. Оборжаться! Если б только «наших» не убивали.
Нет… Только пусть это будет не он… не мой Кир!
Но отчего-то я уже точно знаю, что это он. Об этом гулко и часто грохочет сердце… и глаза заволакивает влажной пеленой. Он лежит на противоположной стороне этой мясорубки и…
Мамочки, почему он не двигается?
Рукоятка нунчак мгновенно прирастает к моей ладони, а я не свожу глаз с парня, распластанного на промёрзшей земле. Рванув к нему, я не сразу замечаю Рыжую. В отличие от меня, она обходит побоище по широкой дуге вдоль забора и, наверное, тоже спешит к Кириллу.
Почему?!
Эта несвоевременная мысль просвистела одновременно с возмущённым рычанием какого-то запыхавшегося упыря:
– Охереть! А ну брысь отсюда, мелочь сопливая!
– Сам брысь!
Делаю короткий выброс – и грубиян переходит на поросячий визг, а его руки беспомощно повисают вдоль тела. Молниеносные нунчаки возвращаются в исходное положение, а парень уже не боец. Я тут же отпрыгиваю в сторону и широким замахом подбиваю ноги следующих «клиентов». Три вражеские ноги – два горизонтальных тела. Их вопли тонут в общем гвалте, а я по-прежнему остаюсь бойцом невидимого фронта. Вот только предательские мысли так некстати таранят мой мозг:
Неужели эта Рыжая – девушка Кирилла?..
И злюсь – а мне не пофиг, чьим парнем он окочурится? Идиотские размышления лишь на секунду парализовали внимание и едва не лишили меня привлекательности. Но я всё же успеваю увернуться от летящей подачи, а моя запоздалая реакция стоит налётчику передних зубов. Ух, жёстко!
Хрен теперь соси через тряпочку, придурок!
А между тем Рыжая уже у цели. И, чувствуя, как начинают подрагивать мои руки, я ухожу от кровавого рубища. Мастер сейчас нашёл бы для меня мотивацию и «утешительное слово». Вот только где он, мой мастер?.. Теперь я за него.
Ладно, Кирюха, забирай себе эту рыжую шпалу… Живи только! Умоляю, только живи!
И вдруг замечаю, как какой-то лысый упырь замахивается на лежащего Кира… Чёрт, не успеваю!..
Но зато успевает рыженькая! И со всей дури врезается в мужика, сбивая его с ног. Есть!
Ай, умница, девочка! Не бойся, я уже здесь!
Лысый вскочил очень быстро. Но ненадолго. Пока всё его внимание сосредоточилось на испуганной рыжей девчонке, я успеваю атаковать этого урода с тыла. Перекинув через его лысую башку шнур, резко дёргаю рукояти на себя и, подтянувшись, вскакиваю ему на спину. Ох, жаль, я не могу видеть его глаз. Дёргаясь и хрипя, лысый волчком закрутился на месте в бессильной попытке ослабить на горле шнур.
Какой норовистый скакун! Падай, дурак, а то сдохнешь!
– Ты ж его задушишь! – испуганно верещит Рыжая, а лысый, наконец, послушно падает на колени.
Давно бы так! Я спрыгнула на землю и, быстро освободив его горло, обеими рукоятками «поцеловала» бритый затылок.
Спокойной ночи, малыш!
– Я же говорила, что мы быстро управимся, – я киваю на «наших» уцелевших бойцов. Теперь на поле боя звучат только стоны, смех и рычащий весёлый бас Терминатора.
Успокоенный мной лысый рухнул рядом с Киром. Мне совсем не нравится такое соседство, но сдвинуть их с места мне не по силам.
– Кир, – я склоняюсь над моим поверженным воином и совсем не ощущаю привычный любимый запах. Сейчас от него пахнет кровью… а мне вдруг хочется добить всех вокруг!
Замирая от страха, нащупываю на его шее пульс… Слава тебе, Всевышний, – живой! Глажу запёкшиеся от крови волосы и набираю номер скорой. Адрес произношу быстро и чётко, но немного утрирую насчёт травм, чтобы шевелились быстрее. Сбросив вызов, я хочу снова позвать Кира, но он уже услышал мой голос.
– Айка, – выдыхает тихо, а мне хочется реветь и смеяться. А ещё обнять… и улечься рядом с ним.
– Ки-ир, – зову его, проглотив колючий ком в горле. – Тебя немного помяли, но, уверена, со шрамами ты будешь жутко сексуальным.
Узнать в этом кровавом месиве лицо моего Кирилла невозможно… Но разве из-за такой ерунды он перестанет быть моим героем? Живи только, родненький!
– Айка, – сипит Кир, – я сдох, что ли?
– Только попробуй! – грожу ему на прощание и поднимаюсь, уступая место бугаю с потухшим глазом.
Красивый был мужик. А судя по тому, как смотрят на него разноцветные глаза рыженькой красотки, я поспешила с выводами – она не девушка моего Кира. Рада ли я? Да не то слово!
– Эй, братуха, ты там живой? – «одноглазый» с беспокойством склонился к Кириллу.
– Слухи… о моей гибели… сильно преувеличены, Жек, – свистяще, но почти весело отозвался Кир.
Жека, значит… Что ж, это отлично! Теперь мой герой в надёжных руках, а мне пора и честь знать. Я оглядываюсь на Рыжулю и вижу, как она с совершенно растерянным и несчастным видом обнимает себя за плечи.
– Тебя домой подвезти? – предлагаю ей.
– Нет! Она останется здесь! – грозно рявкает бугай Жека и делает шаг ко мне. – И, кстати, нунчаки покажи!
Сумасшедший февраль! Ну и погодка!
Только что лил дождь, теперь же на город обрушился снегопад. Огромные белые хлопья, словно рваные промокашки, кружат в воздухе и растворяются, прикасаясь к лобовому стеклу – вот точно, как мысли в моей беспокойной голове. А их могучая прорва!..
Канцелярку в офис не заказала, на папину базу заскочить не успела, ещё и «СОК-строй» продинамила. А вот с «СОК-строем» надо быть поаккуратнее. Лишь каким-то чудом я до сих пор в их офисе не пересеклась с замом главного. Но что-то мне подсказывает, что сегодня судьба свела меня именно с ним.
И по всему выходит, что здоровяк Жека с потухшим оком – это никто иной, как Евгений Ланевский, он же сын и заместитель главы «СОК-строя». И он же двоюродный брат моего Кирилла. А ещё, как недавно выяснилось, – мужик общего пользования. А, впрочем, как и любой другой мужик.
И всё же как тесен мир!
Вообще, Кирилл никогда не был слишком болтлив, но о своей семье и друзьях он всегда говорил с удовольствием и гордостью. А потому сложно не узнать его друзей. А тот великолепный танцующий буйвол – это наверняка Геныч (внешность у него очень колоритная). И сейчас я очень рада, что у моего Кира такая мощная поддержка. И почему-то никак не могу выбросить из памяти плачущую Рыжулю.
А-а, в трубу чужие трагедии! Со своими бы разобраться! Вот где, спрашивается, этот чертов Гор? Почему он до сих пор не звонит?
И мобильник, испугавшись моего негодования, тут же ожил – наконец-то!
Но… это снова мама, чёрт бы её побрал! Красотка бальзаковского возраста, она же мать-героиня, она же в прошлом артистка больших и малых ресторанов, а ныне постоянная соискательница и наша головная боль. Впрочем, мы с девчонками уже привыкли. Но мама не была бы собой, перестань она нас удивлять.
Пару недель назад на очередном кастинге вместо работы мама подобрала какого-то странствующего менестреля и приволокла его на свою жилплощадь. Стоп! Поправочка – на мою жилплощадь! И всё бы ничего, ведь в квартире, оставленной мне в наследство, я не живу уже почти два года, но плачу-то за неё по-прежнему я, пока эти непризнанные звезды ищут себя на моей территории. Но даже и это не катастрофа, если бы сегодня мама не объявила о своём грядущем замужестве. Прям беда с этой мамой!
Умолкнув лишь на пару секунд, мобильник завёлся снова, и я сочла за благо ответить.
– Да, Настя...
– Здравствуй, дочь! – укоризненно и торжественно ответила трубка. – Тебе напомнить, что ты мне обещала? Я, между прочим...
– Завтра! – резко прерываю её претензии.
– Завтра?! Да ты меня уже неделю кормишь своими завтраками! Если не придёшь, мой Вова сам разберёт твой вольер и сложит на лестничной клетке. Поняла?
– Тогда передай своему Вальдемару, что я разберу его самого и сложу на помойке. Поняла?
– Какая же ты жестокая сволочь, Айка! – завела мама свою любимую песню. – Да все вы свиньи неблагодарные! Выросли, да? Самостоятельные стали, да? А на мать теперь всем плевать?! С отцом, козлом, небось так не разговариваете! – она театрально всхлипнула и вдруг включила строгую родительницу: – Когда придёшь, спрашиваю?!
– Я ж сказала завтра, значит, завтра! И не фиг каждый день переспрашивать! – рявкаю в ответ и сбрасываю вызов, потому что на второй линии прорывается Гор.
Что ж ты так долго, Змей?!
– Заждалась? – его развязный, но веселый тон действует на меня успокаивающе. С плохими новостями он вряд ли веселился бы.
– Что ты узнал, Гор? – спрашиваю ровно, подавляя нетерпение, иначе этот гад начнёт специально кружить и выдавать информацию по капле.
– Всё, как ты просила, – мурлычет Змей, но я терпеливо молчу. – В седьмую забрали твоего ка́лечного...
Сам ты… урод калечный!
– Ты узнал, что с ним?
– Да не ссы, малыш, – херня! Пара-тройка рёбер, несколько пальцев... ну и мозги малость встряхнулись.
Мне почти физически больно это слышать, но я никак не комментирую и не задаю встречных вопросов.
– Короче, подробности сама выяснишь. Я тебе там контакт человечка сбросил. Только ты звони лучше завтра, заодно и узнаешь, кто лечащий врач. Я, конечно, выразил настойчивые пожелания по поводу нашего пациента, но его там и так приняли, как родного, кто-то успел раньше нас подсуетиться. Вот завтра всё и выяснишь… Ясно?
Ну, до завтра я как-нибудь потерплю… ведь главное, что жив и под наблюдением.
– Ясно. Спасибо, Гор, – произношу очень сдержанно, а он смеётся:
– Ну что ты, Айка, спасибо – это много!.. В гости когда заедешь?
Сто лет бы тебя не видеть!
– Ты же сам знаешь – некогда мне по гостям разъезжать.
– Зна-аю, – тянет он и мурлычет вкрадчиво: – А как там наша Сашенька? Не скучает по мне?
Знал бы он, что при звуке его имени наша язвительная стерва превращается в испуганную, дрожащую лань. Хотя… знает, наверное.
– Нет, Гор, не скучает. А ты бы тоже прекращал уже…
– Ох, Айка-Айка… уж тебе ли не знать, как я нуждаюсь в советах, – в тихом ласковом тоне я отчётливо слышу угрозу, но не боюсь. Хотя и не нарываюсь. И Гор быстро оттаивает: – Ладно, пусть расслабится твоя сестрёнка. Вы ж, бабы, дуры, все мечтаете о милых и нежных мальчиках…
Переломы… Сотрясение… Ушиб сердца…
Сердце моего Кира… такое большое и горячее!.. Я не обращалась с ним бережно, не защитила его сердце от боли – бросила. Наверное, тогда и случился первый ушиб.
Как же я боялась твоего возвращения, мой Кир! И как я ждала тебя!.. Дни считала… Четыреста двадцать два… И каждый из этих дней я была счастлива… несмотря ни на что. И бесконечно долго по крупицам создавала свой комфортный мир. Мне хорошо в нём… даже когда заходится сердце!.. И когда тело вспоминает прикосновения твоих рук… твоих губ… И когда хочется плакать… Но иногда хочется всё бросить всё и мчаться… лететь к тебе… Чтобы обнять, прижаться, вцепиться… и больше никогда не отпускать! Чтобы только мой! Только со мной! Навсегда!
Так ведь бывает, Кир?.. Я правда не знаю.
Но мне спокойно и уютно в моём маленьком мирке. Здесь мои крепкие надёжные якоря – мои девчонки и мой дом. И я не уверена, что готова впустить в моё долгожданное, с такой любовью сотканное убежище… твой огонь, способный воспламенить меня, доводя до эйфории и умножая моё счастье... или спалить дотла.
Скрип «дворников» по сухому стеклу заставляет меня вернуться в действительность. Я даже не заметила, когда прекратился снегопад и как мой верный танк привёз меня к родному дому. Мой дом… моя тихая лесная гавань. Каждый раз, когда я подъезжаю сюда, моё сердце колотится от радости. Сколько труда я в него вложила! Сколько души!..
Мой дом – самый крайний на нашей улице и в нашем районе. Дальше только лес и река. Мне нравится думать, что мой дом находится на самом краю вселенной. Переулок, где расположены въездные ворота, даже не имеет названия, поэтому я назвала его «Счастливый». Нет, конечно, мой дом причислили к примыкающей улице, присвоили номер… короче, всё, как у людей. Но это ведь всё для отчётности, а по факту я – хозяйка маленького кусочка вселенной… с моим участком леса, с моим кусочком неба и узкой дорожкой реки, проглядывающей в прогалах деревьев. Это так кружит голову, что я не променяла бы свой лесной рай ни на один дворец.
Ворота распахиваются, впуская меня, владычицу, и я въезжаю на свою территорию любви. Здесь даже грустить бывает в кайф. Правда, грустить мне обычно некогда. Но прямо сейчас я в полном раздрае и отвлечься от мучительных мыслей никак не выходит. Да и как я могу отвлечься от раненого сердца моего Кирилла?..
Я глушу двигатель, достаю мобильник и нахожу спасительный контакт. «Господин Рябинин». Мой любимый папочка. Время уже позднее, но я знаю, что он всегда мне рад.
Жму вызов и выдерживаю пять долгих гудков, прежде чем трубка отзывается ленивым женским голосом:
– Алло, я Вас слушаю...
О как! Слушает она! Я подавляю спонтанный порыв громко взвизгнуть в микрофон, чтобы эта слушательница оглохла и надолго забыла, как прикладывать свои уши куда не следует. Но вовремя вспоминаю, что я вроде как взрослая женщина. К тому же мне не хочется ставить Рябинина в неловкое положение... даже перед какой-то там мяукающей слушалкой.
– Алло-о, – нетерпеливо повторяет она.
И проглотив готовые сорваться с языка безобразия, я сдержанно озвучиваю:
– Здравствуйте, передайте, пожалуйста, телефон его владельцу.
– А Вы, простите, кто? – выбешивает меня трубка.
– Результаты спортлото! – рявкаю ей в ухо. – Павел Ильич только что выиграл главный приз и если он немедленно об этом не узнает, то выигрыш может до него и не добраться!
Интересно, а как папочка обозвал меня в своей телефонной книге?
Реакции на моё выступление я так и не дождалась, зато мой слух обласкал родной голос:
– Так, а я сейчас не понял – это что, мой телефон?!
– Паш, ну просто он звонил... – продолжает пищать мне в ухо неизвестная телефонистка.
– А разве ты мой личный секретарь? – рычит мой грозный Рябинин, а спустя пару секунд из динамика слышится ласковое и тёплое: – Айчик?
– Привет, пап! Кажется, я не очень вовремя?
– Ты что, дочик, ты всегда вовремя! – и каждое слово мне в сердце. – Прости, малыш, я отлучился всего на пару минут...
– Да всё нормально, мы с твоей связисткой очень мило поболтали, – выпаливаю я и сразу перехожу к главному: – Пап, я тут подумала и решила... Короче, я согласна.
Но, вместо радости, почему-то слышу насмешливое:
– Вот даже как?
И я теряюсь… просто потому, что со стороны папы Паши я никогда не жду подвохов. Я настолько привыкла получать мгновенный отклик и помощь, что совершенно не готова услышать прежнего язвительного Рябинина.
– Пап… ты что, не рад?
– Очень рад, – отвечает он почему-то нерадостно. – Дочик, я соскучился гораздо больше, чем ты можешь себе представить... но только скажи мне честно, от кого ты бежишь?
Бегу?..
Мне совсем не нравится это слово... может быть, потому что оно попало в яблочко?
– Пап, я не поняла, ещё несколько часов назад ты уговаривал меня прилететь.
– Так и есть, – не спорит он, – а спустя час я узнал, что вернулся твой героический Ланевский. Вы уже виделись?
Вечер не задался с утра. Ещё с утра четверга. Но, конечно, мои проблемы – это ещё не повод провоцировать друзей. Зря я сорвался на Жеке. Хотя небольшая встряска ему только на пользу. Вечный баловень судьбы, он слишком привык к тому, что рыбка сама косяком прёт на крючок – никакого напряга в верхней голове. Главное, чтоб нижняя не подвела. А тут надо же – пробрало братишку – вон как рванул вслед за своей танцовщицей!
В «Трясогузке» сегодня ажиотаж – басы нещадно долбят по ушам и рвут колонки, девочки «go-go» эротично и технично заводят толпу, а воздух буквально пропитан сексом и агрессией. Здесь каждый преследует свою цель и большинство из нас найдут, что искали. Я здесь ради встречи с друзьями. Однако настроение расхерачить что-нибудь по-прежнему со мной и не отпускает. Несвойственное мне состояние. И алкоголь совершенно не способствует умиротворению. Зря я сегодня здесь.
Зато Геныч выглядит уже вполне благодушным. Отшлёпнув от себя фигуристую брюнетку, он с расслабленной улыбкой вернулся к нашему столику и присел напротив меня. Задумчиво пошкрябал челюсть, гоняя взгляд между вискарём и минералкой, и потянулся к «Нарзану».
– Эх, Кирыч, не тот город назвали Сувалки, – он салютует мне бутылкой, но приложиться к горлышку не успевает. Как и я не успеваю поинтересоваться: «Это где ж такой город?»
С молчаливым раздражением я наблюдаю, как опальная брюнетка обвивает мощную шею Геныча и что-то шепчет ему на ухо, игриво поглядывая на меня. А мозг настойчиво таранит лишь одна единственная мысль: «Где сейчас моя Айка?»
– Это полная херня, детка, но из твоего ротика звучит очень даже сладко, – начинает ржать Геныч. – Ты иди, Ян, а мы тут с Кир Андреичем посовещаемся и сами тебя найдём… возможно, даже завтра!
Яна готова возражать, но Геныч быстро прижимает палец к её губам.
– Тс-с! Видишь, дяденьки взрослые общаются? Жди своей очереди! Ты лучше вон иди-ка потряси своими булочками, а то опять пропустишь всё самое интересное, – и, нахмурив белёсые брови, он повторил уже настойчивее: – Иди, говорю!
Проводив неодобрительным взглядом провокационно вихляющие бёдра, Геныч тяжело вздохнул.
– Знаешь, Кирюх, что-то не верю я больше в эволюцию, – и тут же полюбопытствовал: – А что там, кстати, у вас за история приключилась? Вы с Жекой бабу, что ль, не поделили?
Это прозвучало так непринуждённо, будто вполне логичное продолжение разговора. Хотя я понимаю, что он имеет в виду наш с Женькой недавний зашифрованный междусобойчик. Но это только между мной и братом, а Геныч мог бы идти на хрен со своей незамутненной простотой. И всё же… он хороший малый и отличный друг, а история семилетней давности слишком давно потеряла свою остроту, поэтому я ответил:
– Мы не делили. Предоставили даме возможность выбора.
– И, как я понимаю, очередная недальновидная матрёшка вместо рыцаря выбрала коня, – завершил за меня Геныч. – Вот и думай после этого…
Он осекся на полуслове и вытаращил глаза на экран моего мобильника, который, выдав стандартный рингтон, явил улыбающуюся рыжую ехидну. Сашка!
– Охренеть, какое-то рыжее поветрие! Но вот эта точно ведьма! – недобро проворчал Геныч, тыча пальцем в Сашкин зубастый рот. И внезапно засобирался: –Так, пойду-ка я Жеку поищу…
Я молча кивнул, продолжая гипнотизировать экран. Почему звонит именно она?
Мобильник заткнулся, погас экран… но тут же ожил снова. Я же выбрался из-за стола и направился к выходу из клуба, прижимая телефон к уху.
– Кирюш, – голос Александрины прозвучал непривычно тихо, – это правда был ты? Ты вернулся? Стешка сказала, что ты приезжал, но… Кир, а как ты нас нашёл?
– Хм, странный вопрос для компьютерной террористки! – зло усмехнулся я.
– Кирюш, прости!
– Я не Кирюша!
– Хорошо… Просто ты сразу мог позвонить мне и мы бы с тобой встретились. Я же опоздала всего на полчаса.
– А зачем мне нужна ты, Саш? – прозвучало грубо, но плевать! – Ты слилась в тот момент, когда мне действительно была нужна твоя помощь, а сейчас... ха… я как-то обойдусь.
– Знаешь, что?!. – рявкнула Сашка. Вот теперь я слышу знакомые нотки. – Вас, мужиков, может быть херова туча, а лишних сестёр у меня нет! Ясно? Ты же сам знаешь, какая она! Кир, Айка мне не простит, если я стану действовать за её спиной!.. Ки-ир!..
«Вас, мужиков, может быть херова туча...» – продолжают звучать в ушах слова Алекс. И только теперь предостережение её матери отдаётся болью внутри:
«Бедный мальчик! Моя дочь слишком легко променяла свою семью на богатенького папика».
– Саш, у Айки кто-то есть? – перебиваю её на полуслове.
– Что… Не-эт! Кир, нет! Господи, ты неправильно меня понял… ну просто…
– Я понял, Саш, не волнуйся, – снова перебиваю её. – Я приеду, и мы поговорим.
– Ладно, – тихо шелестит голос. – Ты ведь не сдашься, Кир? Ты же любишь её?.. Как раньше?
Как раньше… Любить Айку – это как дышать. Могу ли я это добровольно прекратить?
– Я буду через час, – и пресекая любые возражения, сбрасываю вызов и нащупываю в кармане пачку сигарет.
Тело взорвалось болью. В чёрном глухом безмолвии слышу лишь собственное свистящее дыхание и стук крови в ушах. Жив?.. Или уже ТАМ? По ощущениям – меня уже помешивают вилами в кипящем котле.
Звук включился внезапно и почему-то рёвом Геныча. Как охрипший паровозный гудок в ухо! Бля-а-а… как это выключить? С рычанием Жеки в мой персональный ад стали возвращаться звуки. Очень разные – глухие и пронзительные, режущие слух, но живые!.. Значит, я всё ещё жив… хорошо, потому что мне очень надо быть живым!
Вместе со звуками и вкусом крови пришли и глюки. Я знаю, что в этой невообразимой дикой какофонии совершенно точно не может звучать Айкин голос… и всё же продолжаю жадно вслушиваться, пока моей кожи не касаются прохладные пальчики.
– Кир…
И если этот голос – лишь моя бредовая фантазия, то её пальчики я не могу перепутать. Ничьи руки и не прикасались ко мне с тех самых пор… Очень осторожно они гладят мои волосы, а я думаю, что на мне слишком много крови. Но замираю, почти не дыша, и хочу, чтобы время остановилось. Только бы самому не отключиться в такой момент. И не дай бог сдохнуть.
Её голос звучит совсем близко, и я не сразу вникаю, что отрывистые чёткие фразы адресованы не мне. «Звонит в скорую», – понимаю я и изо всех сил стараюсь задержать уплывающее сознание. Только не сейчас!
– Айка, – пытаюсь позвать, но даже сам себя не слышу. И не вижу ни хрена!
– Ки-ир, – она всё же услышала. – Тебя немного помяли, но, уверена, со шрамами ты будешь жутко сексуальным.
– Правда? А тебе, Айка… тебе я буду нужен?
Молчит. Не слышит? Я и сам себя не слышу. Может, я уже…всё? Но пальчики её по-прежнему чувствую. А может, свежие жмурики тоже чувствуют, когда их трогают? Хотя… ведь у них наверняка уже ничего не болит. Но кто это проверял? Кажется, моя боль тоже немного притупилась, но очень жарко… очень. Но это ничего… это можно потерпеть. Но почему я ничего не вижу?
– Айка… я сдох, что ли?
– Только попробуй! – прилетает сердитый ответ. Услышала! Хочу улыбнуться… но темнота засасывает, как в воронку, а её маленькие ручки больше не касаются моего лица.
Айка!..
– Эй, братуха, ты там живой? – голос Жеки догоняет меня в чёрной пропасти и тянет обратно – жить!
– Слухи… о моей гибели… сильно преувеличены, Жек, – отзываюсь оттуда, из темноты, и карабкаюсь наверх, цепляясь всеми отбитыми ресурсами за такую необходимую мне жизнь.
И всё равно ни хрена не вижу. Может, я ослеп? Это плохо. Но я не глухой – и это хорошо. Слышу, как Жека что-то спрашивает про нунчаки. Ну не-эт – неужели Айка влезла в эту мясорубку со своими летающими палками?.. Но Айкин голос удаляется и звуки становятся совсем неразборчивыми, пока их снова не сжирает темнота.
***
Сперва включился слух… а потом зрение немного прорезалось – отлично!
Геныч рычит, как трактор, нещадно стебёт Жеку за криворукость и воркует вокруг меня, как ласковая мамочка, а меня накрывает запоздалое чувство вины.
Мама! Не надо бы ей знать о моём сегодняшнем неудачном выступлении. Не надо…
Внезапно в груди будто разрывная граната сработала. Но это всего лишь Геныч пытается подсунуть под меня чей-то приватизированный тулуп.
– Та-ак, давай-ка, Кирюх, осторожно… Не ссы, я буду очень нежным, – обещает он, а мне приходится сцепить зубы, чтобы не заорать. – Я отомстил за тебя, брат! Вот сейчас полечишься и поедешь на море…
Геныч продолжает нести какой-то бред, а я думаю об Айке… почему я её больше не слышу? Неужели снова сбежала? Но ничего, я найду… теперь я знаю, где искать.
И только сейчас догоняю, какой же я мудак – ведь сдохнуть мог! А тогда уже всё – безвозвратно.
Геныч ласково бубнит, укутывая меня с головы до ног тёплыми трофеями, но вместо тепла тело охватывает лютый холод…
– Жек, да помоги, бля, – рёв Геныча вытягивает меня из холодной дремоты. – Растопырился тут, циклоп задумчивый! И в скорую звякни! Где они там, уснули, что ль?.. Жек, а что с телефоном? Он же у тебя в заднем кармане лежал! Тебя что, по жопе били?..
Жека вяло огрызается, но я не вслушиваюсь и по-прежнему думаю об Айке. Столько ждать, догонять… а встретить в тот момент, когда даже обнять не могу! И ведь так и не увидел её… Какая она сейчас, моя Айка?..
– А девчонка с нунчаками откуда взялась? – слова даются мне с болью, а дышать совсем невыносимо. Ощущения, словно целых рёбер совсем не осталось.
Геныч будто только и ждал моего вопроса.
– О-о, ты бы видел, как она уработала твоего обидчика! – ликует он. Может, и хорошо, что я не видел. – Ураган, а не девка! И, главное, эти палки её совсем игрушечные, а как она ими, а!..
Она ими очень круто! Я помню…
– Геныч, да когда ты всё видел-то? – недовольно удивляется Жека.
– А как раз в тот момент, когда ты свою жопу врагам подставлял!
Я абстрагируюсь от них, а включаюсь снова, когда Геныч сокрушается, что не проводил девочек – вдруг обидит кто!
– Айку нелегко обидеть, – успокаиваю его, но вдруг начинаю нервничать сам. Сейчас во мне такой гремучий коктейль чувств!.. Беспокойство, восторг, гордость, нежность…
Не скажу, что атмосфера больницы меня так уж сильно угнетает. А учитывая, в каком аварийном состоянии меня сюда прикатили, то можно сказать, я в рай попал. Что ни говори – всё познаётся в сравнении. Ещё каких-то пару часов назад я был здоровым и крепким, как бизон, и унылым, как червяк на крючке. Теперь же, когда по мне будто товарняк прошёлся, включилось второе дыхание и накатила неуёмная жажда жизни. А жить… Оказывается, жить – это очень кайфово! И ведь не пацан уже, но как-то сложно я постигаю сию мудрость.
– Всё, Кирюх! – в палату ввалился довольный и очень громкий Геныч. – Дипмиссия прошла в атмосфере полного взаимопонимания! Мамочке твоей я позвонил, отчитался – всё чин чинарём! Ну и за жизнь с ней немного потолковали. Я ж говорю, что женщины мне доверяют, а мой голос действует на них умиротворяюще.
– Слышь, кумир безумных баб, сделай звук потише, – недовольно ворчит Женёк. – Мозги от тебя трещат.
– Это потому что срок годности у них вышел – заржавели, Жек! – охотно и радостно поясняет Геныч. – Вот по их скрипу я тебя и отыскал в красной комнате, а то ж так до сих пор и сидел бы там связанный со своим обнаженным копьём! Но с другой стороны – глаз был бы цел! А вот очко-о… кто знает, брат…
– Да пошёл ты, мудак! Рупор ещё возьми, – вызверился Жека.
Похоже, недавний приват с рыженькой танцовщицей сильно прищемил его эго, и я поспешил вклиниться в их с Генычем междусобойчик:
– Спасибо, пацаны! Если б не вы, я бы сегодня… – стараюсь изобразить улыбку, но Геныч хмурится и тормозит меня предостерегающим жестом…
– Да ладно, Кирюх, под лежачий камень мы всегда успеем. А нам с тобой ещё дома строить, сыновей растить, деревья там всякие… опять же… И ты это… пока не особо ощеряйся, табло своё не напрягай, а то на Гуинплена похож. И можешь даже не благодарить, всё равно пришлось сказать твоей маме, что ты малость перебрал, раздавил мобильник, а теперь отсыпаешься. Вот как-то так.
Хм… ну, такую-то новость моя мама переживёт куда легче, чем правду. И, конечно, я очень благодарен друзьям – они реально спасли мою жизнь и до сих пор остаются рядом со мной. Геныч в этой лечебнице пользуется внушительным авторитетом, и именно благодаря ему моя палата выглядит, как комфортный гостиничный номер.
Женёк, поскольку тоже изрядно потрепал свою боеспособность, занял горизонтальное положение на диванчике напротив и хмуро таращит на меня здоровый глаз. А Геныч продолжат суетиться вокруг моей койки, как беспокойная наседка, и рассказывает, как изящно он утешил мою маму.
– Да заглохни ты уже, добрый вестник! – прорычал Жека. – Шума от тебя, как в курятнике. Займи вон уже почётное место в углу.
– Почетное место, сынок, всегда там, где я, – снисходительно пояснил Геныч и ласково пробасил уже мне: – Кирюх, ты если писать захочешь, ток скажи…
– О! Я хочу! – оживился Жека. – Подержишь мой краник, друг?
– Жвачкой его залепи, дурачок!
И тут дверь палаты приоткрылась, и в дверях возникла… ну-у… медсестра. Атакующие ноги, вырез, губы… Твою мать, я точно в больнице?
– Тук-тук! – обозначила красавица своё вторжение. – Добрый вечер, мальчики. Если вам что-нибудь нужно…
– Неплохо бы душ принять, – встрепенулся Женёк, – а то я сегодня малость запачкался.
– Девушка, организуйте этому засранцу тёплую ванну с феном, – распорядился Геныч и, неожиданно посерьёзнев, уселся в кресло.
А медсестра склонилась надо мной, заслонив своей грудью белый свет. Бля-а-а… ролевые игрища тоже включены в список доступных опций? Мой член предательски встрепенулся, и я прикрыл глаза. Ну хоть не отбили – слава Богу!
Спи уже, дубина неразборчивая! Это не грудь – это шары для боулинга!
– Ну что, всё показала, куколка? – свирепо прогрохотал Геныч. – Ты, главное, свои основные обязанности не забудь. Договорились?
– Вы что-то конкретное имеете в виду? – девчонка, наконец-то, отвернулась, демонстрируя мне свой сытый филей.
– Что-то конкретное я введу потом! – грубо прорычал друг, а мы с Женьком недоумённо переглянулись. – Ты сейчас не вопросы спрашивай, а слова мои ушами втягивай.
Девчонка торопливо одёрнула халатик. – Уф-ф!Спасибо, милая! – А Геныч, ткнув в меня пальцем, грозно скомандовал:
– Кирилл Андреевич – вот сейчас твоя основная задача. И пока он находится здесь, должен быть сыт, ухожен и обласкан! И пахнуть цветами! Возражений не имеется? Тогда свободна!
– Геныч, тебе озверина, что ль, вкололи? – я призываю его опомниться, а испуганная девчонка, уже вылетая из палаты, лепечет:
– Там, на стене, кнопочка вызова, и, если что, я здесь рядом… на посту, – и она поспешно скрылась за дверью.
– Что?! – с вызовом встретил Геныч наши охреневшие взгляды и заулыбался: – Вы тоже уловили в этом её «если что» сексуальный подтекст? И вот только не надо на меня так молчать. Я прекрасно знаю, о чём вы сейчас думаете. Сами такие!
И нашего друга прорвало! Оказывается, пока наш Геныч совершал марш-бросок по больнице, медсестричка успела жестоко провиниться – обидела какого-то несчастного дедушку. Ну а заодно наш борец за справедливость помянул недобрым словом всех баб – припомнил из-за кого я сейчас на больничной койке, прошёлся нецензурно по Женькиной коварной бывшей, а уж как всем автомобилисткам досталось!..
Из воспоминаний меня снова выдернул трубный бас Геныча. Прислушавшись, я про себя даже усмехнулся – парни уже договорились до будущего потомства и добрались до невзрачной Женькиной секретарши, перед которой наш Геныч, оказывается, страшно провинился.
– Ну я же сразу осознал, Жек, – возмущённо гудит он. – На хера ты вот это напоминаешь? Мне и так тошно. Сказал же, я всё искуплю. Вот прямо завтра и искуплю! А ты, был бы путёвым начальником, зарядил бы мне разок в табло, а там, глядишь – и девочка повеселела бы. А ты стал бы её героем!
– Да я в твоё табло уже десять лет не могу попасть, – сокрушается Женёк.
– Ага, зато своё подсовываешь кому не лень! – ехидно напомнил Геныч. – Тренироваться надо, хер висложопый.
И Жека снова завёлся. Достали уже! Да и о каком потомстве может рассуждать Геныч, если он в понедельник влюбился на всю жизнь, а в среду всё – развод. И последние лет шесть только так.
– Всё! Антракт! – рявкнул я, а рёбра мстительно напомнили, что они не в порядке. – В этих делах, Геныч, даже танец с бубном не поможет. Ты можешь шпилить их пачками, забывая или не спрашивая имён, пока не встретишь ту, на которую встанет всё. И будет стоять двадцать четыре на семь! И похер – хорошая она или… или самая лучшая…
В палате воцарилась абсолютная тишина, и даже не глядя на друзей, я почти физически ощутил на себе их вопросительные взгляды. Первым нарушил молчание Женёк:
– Кирюх, а-а… ты сейчас о ком? Случайно, не о своей белогривой погонщице утконосов?
– Жек, я уже говорил тебе, – снова напомнил я, не скрывая раздражения в голосе, – это не Алёнка виновата, что мы разбежались. Она умница, на самом деле… Красавица, отличная хозяйка и классная… Специалист, короче, классный. Да вообще идеальная женщина. Просто ей не повезло со мной, не моя она…
– А чья? – осторожно поинтересовался Геныч.
– Да похер! Просто не моя эта женщина, не люблю я её! Да и не любил, наверное… Мне бы, мудаку, раньше понять, но уж лучше поздно… чем совсем поздно.
– Золотые слова, брат! – протрубил Геныч и, сбавив тон, спросил: – А вот эта… ну… самая лучшая, на которую у тебя двадцать четыре на семь… она кто?
– Вот-вот! – вставил Жека. – И почему мы до сих пор не в теме? Или у тебя только твои первые «двадцать четыре» натикали?
– Не-эт… эта бомба тикает уже второй год.
– Так она что, из Кенгуряндии? – встрепенулся Геныч и хрипло исполнил: – Тропикана-женщина-а горяча и бешена-а, а внутри солёная, словно кровь, текила-любовЪ!.. Кирюх, ну-у…
– Баранки гну! Устал я… спать буду.
– Геныч, бля… вот ты урод! – разозлился Женёк. – Не пел давно и исполнил, как в лужу!..
– Жек, мне не нравится это слово! Кирюх, ну прости, брат! Хочешь, я больше никогда не стану петь? Это просто нервы… Ну не спи пока, а то ведь я теперь тоже не усну… Кирюх, ну мы ведь твои друзья!..
– И братья! – добавил Жека. – Кир, ну скажи хоть – она оттуда, из Австралии?
– Нет, мы познакомились здесь, в Воронцовске… пять лет назад, – я вспомнил день, когда впервые увидел Айку. – Она была такой маленькой…
– Ох!.. Что-то я уже сильно разволновался, – не выдержал Геныч. – Прости, брат, не то чтобы я плохо о тебе подумал… Но насколько маленькая?
Я усмехнулся, даже не загоняясь, о чём там подумал Геныч.
– Она просто была маленькой четырнадцатилетней девочкой, а я – её большим инструктором.
Тишина в палате стала зловещей, а я прикинул, насколько двусмысленно прозвучали мои слова и, пока парни не очухались и не добили меня, продолжил:
– Девочка была перспективной спортсменкой – сильной, ловкой и очень трудолюбивой. Уверен, из неё вышла бы классная альпинистка, но… я её выгнал…
«Наверняка эти больничные стены слышали больше исповедей, чем храм», – промелькнуло в моей голове, и я продолжил:
– Айка была особенной… Совсем непохожей на других девочек. Вообще ни на кого. Девчонки вечно строили глазки, кокетничали, даже караулили меня после занятий. Да буквально все в той или иной степени старались привлечь к себе внимание. Все, кроме неё. Айка всегда была такой серьёзной и замкнутой… Ни с кем не общалась, не просила помощи, не задавала вопросов… Зато все мои уроки впитывала очень жадно. А если что-то не получалось, пыхтела, как паровоз, но справлялась сама. Не терпела чужих прикосновений. Странная и упрямая… – я улыбнулся, вспоминая этого маленького колючего ёжика.
– Кирюх, извини… – прервал Женёк. – Э-э… ты ведь сказал Айка? То есть вот эта мелкая безбашенная ниндзя? Или я что-то путаю?..
Ну, так-то да – она и правда безбашенная… Повернув голову, я впился взглядом в брата.
– Жек, так уж вышло, что эта девочка дорога мне… Очень дорога!
– Я понял, Кирюх, – он выставил вперёд ладони. – Я понятливый парень, просто уточнил…
Я кивнул и перевёл взгляд на Геныча. Но тот вытаращил глаза и, закрыв рот на воображаемую молнию, для надёжности припечатал сверху ладонью. Клоун! Я расслабился и прикрыл глаза…
– Она казалась такой хрупкой… Тоненькая, как тростинка… Но очень сильная и выносливая! Мне нравилось наблюдать за ней…
– Кирюх, ты чего замолк, воспоминания смакуешь? – нетерпеливо позвал Жека, а я только опомнился, что провалился в себя. – Кинул нам замануху, а сам слился. Что она там начудила?
– Приступила к активному соблазнению. Я пробовал поговорить с ней, а эта чертовка мне: «Чего Вы дурачком прикидываетесь, Кирилл Андреевич? Я же вижу, что нравлюсь Вам».
– О как! Да-а, женщины – они такие!.. – процедил Женек. – И маленькие тоже не исключение. Придумали, мартышки, себе развлечение – возлюби ближнего своего, даже если он сопротивляется. И, главное, чем сильнее сопротивляется жертва, тем активнее возлюби – так ведь интереснее! Это у них типа квест такой – оттачивают своё подлючее мастерство. Геныч вон знает, он от моей Наташки уж лет десять бегает. Да, центнер? Ты что там затих?
– Переживаю я, – протрубил Геныч, – аж холодный пот прошиб. Кирюх, ну ты же это… не поддался?
– А я решил проблему радикально, – бросаю со злом. – Просто запретил ей появляться на скалодроме. Да я реально зассал, пацаны! Хотя надо было по-хорошему… подход какой-то найти… А я же ни хрена ни психолог! Мне двадцать три, а ей – пятнадцать – она не слышит меня, у неё подростковые тараканы в башке. А в коллективе и так уже стали замечать её чересчур настойчивый интерес.
– А че ты дёргаешься, Кирюх? – взревел Геныч. – Хрен ты оправдываешься?! Всё ты правильно сделал! Лично я с пятнадцатилетними таракашками даже говорить не стал бы. Ещё б ремня всыпал! Какое там по-хорошему?! Да ну на хер! Начнешь ей втулять – ты типа хорошая девочка, и даже не успеешь вставить своё веское «но», как загремишь педофильскими кандалами. И поди докажи потом, что ты искал правильный подход! А не вход!
– Да заглохни ты, шизофреник пуганый! – потерял терпение Женёк.
– Ты хотел сказать «параноик», дурашка! – отозвался Геныч. – Но шизик – тоже неплохо – всегда есть с кем за жизнь потрепаться. Короче, ты молоток, Кирюх! Че там дальше-то?
– Айка даже не спорила… просто собралась, как послушная девочка, и ушла. На душе так стрёмно было… А спустя несколько месяцев она заявилась ко мне с деловым предложением, – я нервно хохотнул, вспомнив этот визит. – Сказала, что достигла возраста согласия и выбрала меня.
– О-о!.. А-а… что это за возраст такой? – запричитал Геныч, а Жека со знанием дела пояснил:
– Ну, это вроде как с шестнадцати лет подростки сами вправе решать, с кем им шпилиться. А что вы так на меня смотрите? Это ещё моя Викуля просветила, когда готовила поход под меня. Но я от греха подальше потерпел. Благо альтернативных предложений… а, да ладно, не обо мне речь. Ну и что, Кирюх?
– Сказал ей, что предпочитаю взрослых тёть, а Айка пообещала, что я об этом пожалею… И ушла. А нам тогда как раз с Алёнкой вызов пришёл, и мы стартанули в Сидней. Ну а там… сами понимаете – сначала восторг, потом адаптация… Да я, честно говоря, про Айку и думать забыл. Чувством вины тоже не особо мучился. И с Алёнкой всё было отлично. А потом она мне написала…
– Кто – Алёна? – уточнил Женёк, но ответил Геныч:
– Да, Жек, – Алёна! А то как бы ещё Кирюха догадался, что у них всё тип-топ?! Я вот тебе сейчас тоже напишу: «Евгений, Вы мудятел!»
– Айка мне написала, – прервал я дебаты. – Но назвалась Гейшей, а я не знал, что это она. Интересно писала… притчи, сказки, истории всякие... Полгода, наверное, строчила в пустоту. То есть я читал, конечно, но не отвечал, да и не собирался. А зачем? Думал, ей надоест. А в какой-то момент зацепило… и мы стали переписываться. И я подсел на эти письма, ждать их стал. А почти полтора года назад я встретил её в баре.
– Айку?
– Гейшу! Ну, то есть Айку, конечно… Ну, я ж лицо моей Гейши не видел, а на фото были видны только волосы и татуха на плечах. Вот по ней и узнал – по тату. А я ж бухой тогда был в лоскуты.
– Ты-ы? – в один голос протрубили оба.
– Ага… Я как раз от Алёнки ушёл в тот вечер… Мы как-то не очень красиво расстались. А-а, так у меня ж тогда днюха была – праздновал я! А потом Гейшу, ну то есть Айку увидел… А потом… проснулся в её квартире.
– С ней? – вскинулся Женёк.
– Голый? – догнал его Геныч. – А как же… возраст согласия?..
– Не, ребят, всё прилично было и все уже добрались до совершеннолетия, – успокоил я. – Да и проснулся я в одиночестве, только не помнил ни хрена…
– Ну как так, Кирюх, это ж не про тебя! Ладно бы Жека заблудился…
– Чья б мычала, Геныч! – оскорбился Женёк. – Или напомнить, как тебя в плен маргиналы взяли? Ты вообще без трусов проснулся!
– А добрый друг о таком бы не напомнил, – помрачнев, пробухтел Геныч.
Жека на удивление резво сорвался с места, присел на корточки рядом с Генычем и покаянно склонил голову.
– Да пошёл ты, придурок, – Геныч толкнул его в лоб и заулыбался. – Кирюх, можно эту страшную историю я тебе потом расскажу? А то этот циклоп всё извратит и опошлит, а случай, между прочим, трагический…
Я посмотрел на друзей и у меня ком застрял в горле. Они могли жёстко стебать друг друга, но всегда ощущали границу. И оба, не задумываясь и не разбираясь, кто прав, впрягались в любую мясорубку за каждого из нашей четвёрки. И Макс такой же. Наверняка он расстроится, что сегодня не с нами. Но я рад, что Малыш цел.
Год назад (28 декабря)
– Кирилл Андреевич, а Вы откуда звоните? – взволнованно блеет мой администратор Алик. – Вы что, уже вернулись?
– Нет, – рычу в трубку. – Адрес Айки мне найди! Бегом!
– Айки?.. Э-э… это Скрипки, что ли? – удивляется Алик, но тут же ехидно интересуется: – Эта чокнутая опять что-то натворила?
– Алик! Я вот сейчас что непонятное сказал?
– Но-о… я не знаю, Кирилл Андреевич, адрес-то вряд ли остался… Вы же сами…
– В твоих интересах немедленно найти мне этот чёртов адрес! Или завтра можешь искать себе новую работу.
Спустя три часа такси доставило меня не в самый благополучный район города и притормозило возле обшарпанной, но ещё крепенькой пятиэтажки.
Обвешанный разноцветными пакетами, как новогодняя ёлка, и обняв четыре букета, я запрокидываю голову и разглядываю окна, пытаясь угадать, за которым из них прячется моя беглянка. Вот я и здесь. Нет ничего невозможного, если ты охерел до нужной кондиции. Но сердце грохочет так, что даже цветы вздрагивают.
Спокойно, Кирюха, твой вспотевший и заикающийся полутруп Айке на хрен не нужен!
Жму кнопку домофона, и долгая пронзительная трель ещё сильнее разгоняет мой беспокойный мотор. Айка может и не впустить. Но кто-то же всё равно войдет или выйдет в эту чёртову дверь. Почему они не отзываются? Может, увидели меня из окна?
– Кто? – наконец, раздается из динамика женский голос. Молодой и приятный, но точно не Айкин и не Сашкин.
– Дед Мороз! – отзываюсь басом и, чувствуя себя полным дураком, добавляю, скривившись: – Я подарки вам принёс.
– М-м… Так это Вас только что примчали волшебные сани? – игриво отзывается голос, а я, быстро перебрав в уме несколько идиотских вариантов ответа, бодро провозгласил:
– Да!
– Тогда прошу! – сладко пропела женщина, а волшебная дверь распахнулась, впуская меня в вожделенный, пропахший сыростью, перегаром и кошачьей мочой подъезд.
Нужная мне квартира обнаружилась на четвёртом этаже. А из-за приоткрытой двери выглянула обладательница кокетливого голоса.
– У-у, какая красота! – женщина восторженно оценила пёстрое и благоухающее разноцветие, внутри которого затерялся напряжённый, уставший и страшно взволнованный я. – Надеюсь, Вы не ошиблись адресом, молодой человек! Ой, простите, Дед Мороз! Милости прошу!
Хозяйка квартиры посторонилась, впуская меня внутрь, а я вдруг подумал: «А если и правда ошибся?»
– Простите, мне нужна Аика Скрипка, – я притормозил на пороге, вглядываясь в зелёные глаза блондинки. Ничего общего с моей Айкой.
– Так все эти чудесные дары для Айи? – она приветливо улыбнулась, но в голосе я уловил разочарование.
– Не только…
– А-а, ну тогда Вы по адресу, – ласково проворковала блондинка. – Я Анастасия, мама Аики. А Вы так и будете стоять в подъезде?
Спустя полчаса я всё ещё здесь, в маленькой кухоньке… совершенно растерянный и придавленный информацией, точнее, её отсутствием. Сашка совершенно не реагирует на мои звонки… Рыжая стерва! А Анастасия… Своих дочерей она не видела с сентября.
«Путешествуют! Они ведь у меня богатые девочки!» – обиженно произнесла женщина, поведя рукой и призывая меня обратить внимание на вопиющее небогатство обстановки.
Чай давно остыл, а нетронутый кусок торта так и остался сиротливо лежать на моей тарелке. В поисках верного решения бешено крутятся шестерёнки в моей тяжёлой голове, пока бедная мама богатых девочек вливает мне в уши совершенно бесполезные сведения. О том, как трудно в наше время хорошей певице найти достойную работу, потому что талант перестал быть востребован! Безголосые малолетние шлюшки развлекают тупую публику своим бездарным репертуаром в то время, как она, Анастасия, вынуждена запереть свой бесценный дар в этой неблагоустроенной тесной клетушке.
– Вот скажите мне, разве это справедливо? – она всплеснула руками, отчего полы её тесного халатика распахнулись, являя моему взору пышную грудь в чёрных кружевах.
Я сочувственно кивнул головой и отвёл взгляд, продолжая думать о своём.
– А мужчины!.. Они же совершенно забыли, что значит быть мужчинами! Куда подевались рыцари, Кирилл?!
Я отстранённо пожимаю плечами и с удивлением выслушиваю очередное надрывное откровение:
– Ведь этим же похотливым кобелям совершенно плевать, что творится в моей душе! Им всем только тело моё подавай!
Наверное, я непозволительно долго пялюсь на это тело, облачённое в нелепый тесный халатик… «Кому оно нужно?» – эта некстати залетевшая мысль мгновенно отрезвляет и неожиданно смущает.
– Извините, – я отвожу взгляд и, чтобы отвлечься, заливаю в себя холодный, противно сладкий чай.
– Ничего страшного, я уже привыкла, – Анастасия вздохнула и понимающе улыбнулась. – Такова ваша мужская природа.
Ну здрасьте – приехали! Это она что сейчас подумала?
Нет, если абстрагироваться от её дурацкого прикида и взглянуть объективно, Айкина мать ещё молодая и привлекательная женщина, с приятной фигурой и красивыми зелёными глазами. А ещё… она сейчас мой единственный источник информации. Только пока совершенно бесполезный.
Настоящее время
Февраль
В тишине больничной палаты стрелка настенных часов громко отсчитывает секунды – пятьдесят шесть… шестьдесят… Мой пульс заметно частит, отзываясь на воспоминания. Но я ещё не раз к ним вернусь, пока все куски пазла не станут на свои места.
И, конечно, не обо всем я смог рассказать друзьям. Уверен, что порноприключения Анастасии – совсем не то, что следует мусолить в мужской компании, особенно если эта история предшествовала появлению на свет самой необычной и чудесной девочки. О нелепых попытках Анастасии меня соблазнить я тоже промолчал. Ни к чему компрометировать в глазах друзей будущую тёщу, даже если вся её наружность – уже сам по себе громко и призывно вопящий компромат.
Образ Айки-воровки в моей голове так и не прижился. Да бред! Женёк вон в детстве рассовывал по своим карманам всё, что радовало глаз, и вовсе не считал это воровством, пока его батя однажды не переубедил – за один вечер излечил клептоманию солдатским ремнём. А моя Айка… она слишком прямолинейна и независима – скорее уж разбойница, чем воровка. А, впрочем, как бы судьба ни помотала маленькую Скрипку, для меня один хрен – не будет никого чище и желаннее.
– Кирюх, я не понял, ты там уснул, что ли? – прохрипел Женёк. – Или, может, устал?
– Нет…
– А чего тогда замолк? Что там тебе эта Александрия наплела?
– Александрина, – машинально исправляю и, игнорируя Женькин «Похер!», снова вспоминаю взволнованный и злой голос Сашки:
«Как же вы задолбали оба! Я с ума с вами сойду!.. Кир, ну прости! Конечно, ты ни в чём не виноват!.. Но Айка… она же моя сестрёнка! И она тоже… не совсем виновата…»
Я тогда ничего не понял, а Сашка разъяснить не потрудилась[U1] – как всегда, ураган эмоций – слёзы, смех, обвинения и жалобное «прости». Но вряд ли я мог и имел право упрекать её за мои собственные неудачи. Это я не смог достучаться до моей Айки. Она так не любила говорить о себе, а я не настаивал, не хотел давить и был уверен, что у меня ещё прорва времени, чтобы приручить эту дикарку… Придурок наивный!
– Кирюх! – прогрохотал Геныч. – Ещё полминуты молчания, и мне в голову полезут всякие непотребства. Что наговорила тебе эта рыжая ведьма? Она сказала, где их хер носил?
– Они были в Киеве у отца, как я и думал. Правда, об этом я и сам не сразу узнал… намного позже. А тогда… Сашка сказала, что они ещё не вернулись в Россию и раньше весны вряд ли будут. Типа путешествуют. Просила, чтобы не искал и не пытался давить на Айку, иначе будет только хуже. А как, интересно, я стал бы на неё давить, если она даже номер сменила? Ну, наехал я на Сашку, пытаясь стрясти координаты, и перегнул даже немного. Ну а как, пацаны, – подальше передвинуть финиш?
– О, Кирюх, как ты красиво сказал!.. Прям как Сократ! Жек, запиши!
– Ага… – усмехаюсь. – И поступил красиво – вернулся в Сидней и стал ждать весны.
Впахивал, как подорванный!.. С перерывом на сон и еду, чтоб совсем не загнуться. И дни считал… и часы… и вспоминал каждую минуту, проведённую вместе с Айкой. Наверное, ради таких моментов и стоит жить… и верить… знать, что всё это вернётся. Просто надо ещё немного потерпеть.
Вот только между этим прошлым и будущим так часто хотелось сдохнуть!
– … Любитель острых ощущений! – подытоживает Женёк какую-то мысль, но я не участвую. – Слышь, Кирыч, да куда она от тебя денется? Может, тебе и не стоит пока дёргаться? Ну а что… забей на какое-то время, пусть прочувствует!..
Совет – мимо кассы, поэтому я молчу. Зато не молчит Геныч:
– Жек, тебе сегодня оставшиеся мозги, что ль, вынесли?! Это каким местом она должна прочувствовать? Да она уже больше года его игнорит! Или забить ещё на год, что б наша ниндзя ещё и сравнительный анализ сделала?
– Геныч, а что ты сразу в крайности швыряешься? Девчонка просто ещё маленькая и глупая… Пусть подрастёт немного…
– На сколько сантиметров, олень – до твоей танцовщицы, что ли? Жек, лучше не беси! Кирюх, положись на меня! Хочешь, я твою ниндзю тебе завтра же достану?
– «Ниндзя» не склоняется, двоечник!
– Склоним, не боись! Кирюх, ты чего молчишь? – Геныч подорвался ко мне. – Слышь, сынок, тебе, может, это… сестричку позвать, чтоб укол сделала? Хоть поспишь немного…
– Не надо…
– Какой поспишь? – возмущается Жека. – Он нам ещё про весну не рассказал…
– Так! – в палату вторглась крупная молодая женщина в медицинском брючном костюме – похоже, дежурный врач. – Что здесь за шум и хождение среди ночи? Немедленно прекращайте все разговоры, больному нужен покой.
– Чего-о? – недовольно протянул Жека. – Да этот больной двадцать семь лет молчал! И ещё неизвестно, когда его снова так приложат, чтоб он разговорился. А покой мы оставим покойникам.
– А Вам, юноша, тоже не мешало бы прикрыть рот и глаза, – докторша развернулась к нему. – Вы очень неважно выглядите.
– Хо-хо! – обрадовался Геныч. – Не обращайте внимания, Светочка, он у нас всегда хреново выглядит. Но зато Вы бы посмотрели, на что теперь похож кулак того фулюгана, которого наш Евгений отделал своим глазом!
Взбираюсь всё выше и выше… Горячими, обжигающими струями по лицу стекает дождь, застилая глаза. Ноги соскальзывают, слабеют руки, и я срываюсь вниз – в чёрную пугающую бездну. Перед глазами, будто быстро сменяющиеся слайды, проносится вся моя жизнь... как короткие обрывки сна – бесчисленные и бессмысленные. И в этой стремительной дикой фантасмагории каким-то чудом выхватываю ЕЁ взгляд… слышу голос… И цепляюсь за острые скалы, ломая кости, сдирая кожу, беззвучно рыча от раздирающей боли… Но остаюсь здесь, на поверхности. С ней… ради неё.
Сквозь собственное свистящее дыхание и громкое биение сердца в сознание продирается знакомый и очень встревоженный голос:
– Э, Геныч, глянь, он там хоть живой?
И тут же будто стадо бегемотов пронеслось совсем рядом, сотрясая мою без того гудящую голову.
Чёрт, неужели я отключился? Или уснул?..
– Кирюха! – сипит над ухом Женёк, а рычание Геныча взрывает мозг:
– Жек, твою мать! Где эта злогребучая кнопка?!
– Да живой я, не орите, – приоткрываю пудовые веки. – Задумался просто… Попить дайте…
– Задумался он, задрать тебя в пассатижи! – ворчит склонившийся надо мной Геныч. – Хлебай давай! Ток осторожно, мечтатель хренов. Бля-а, я от таких переживаний аж все линии жизни себе погнул!
Женёк заржал, как дурной жеребец на выгуле, а я едва не захлебнулся водой.
– Я про ладони говорю, придурки! – обиженно уточнил Геныч. – Небось, какую-нибудь гадость подумали. Жек, хрен ты ржёшь?
– Думаю, что хиромант из тебя херовый. А погнул ты подлокотники у кресла, чувствительный наш!
– Кирюх, заметь, он первым перешёл на оскорбления, – Геныч отставил воду и уселся на край моей кровати, комично нахмурив брови и сложив руки на коленях. А Жека поучительно заметил:
– Хиромантия, Геныч, – это наука о линиях и буграх на твоих ладонях.
– Не-э, Жек, херо-мантия – это специальная накидка, защищающая твой любознательный бугор от нежелательных последствий! Но!.. Ежели бугор дальше твоей мозолистой ладони не путешествует, то и мантия ему ни к чему. Хотя тут важно не увлекаться, чтоб линии судьбы не постирать. А кстати!..
И внимание Геныча сосредоточилось на мне.
– Кирюх, так уж и быть, я, как твой добрый друг и очень деликатный человек, не стану спрашивать… – он делает многозначительную паузу и вопросительно смотрит на меня. – Но почему мы только сейчас узнаём о твоих перелётах? Мы ведь с Жекой могли хотя бы … А-а, сука!.. Ты втихаря мотался мимо своих друзей, как хер по деревне, и ни разу не попросил помощи! Почему?!
– Кирыч, у тебя есть право хранить молчание, – лыбится Женёк. – Но мне, если честно, тоже очень интересно.
Наверное, я должен засмущаться и растеряться под испытующими взглядами моих друзей, но ни хрена подобного. И уж Геныч меня обязан понимать, как никто другой. Ведь он сам, стараясь быть в курсе всего, что происходит с его друзьями, собственные проблемы держит глубоко в себе. Мы все знакомы уже больше десяти лет и когда-то были свидетелями страшной трагедии, после которой наш друг сильно изменился. Сейчас-то мы привыкли и почти уже не вспоминаем, каким был раньше Гена Цветаев. И всё же кое-что осталось неизменным – Геныч по-прежнему самый надёжный друг, лучший в мире сын и высококлассный боец... А, ну да – и ещё в каждой бочке затычка!
– О чём ты ещё не станешь меня спрашивать? – интересуюсь у него, а мои разбитые губы невольно расползаются в улыбке – наверняка то ещё зрелище.
– Твоя Айка… она что, тебя списала? Почему ты улетел в тот же день?
Хороший вопрос.
– Геныч, меня не так-то просто списать, если я против. Айка оказалась не готова к встрече и, конечно, у неё были на это причины, – мне не нравится взгляд Геныча, и я поясняю: – У неё всегда есть причины – она не капризна.
– Кирюх, только не заводись, – вклинивается Жека. – А другой мужик, к примеру – это веская причина?
Как удар под дых!
Память отшвырнула на несколько часов назад…
Я мог бы бесконечно околачиваться около старой пятиэтажки и испытывать терпение Анастасии. Помог случай – вместо Айкиной мамаши дверь мне открыл незнакомый мужик и великодушно сообщил, что Айя и девочки давно живут отдельно в собственном доме у самого леса, и при этом очень сокрушался: «Как только не боятся?!» Мужик с готовностью продиктовал адрес и даже собирался нарисовать маршрут, когда по ступенькам быстро застучали каблуки, и на четвёртый этаж взлетела Анастасия. «Кирюша, сколько лет, сколько зим!» – пропела она и, грубо затолкав моего осведомителя в квартиру, сочувственно покачала головой: «Всё уже разнюхал? Ну-ну, сходи посмотри!.. Глупый бедный мальчик! Моя дочь слишком легко променяла свою семью на богатого папика… Думаешь, у тебя есть шанс? Удачи, дурачок!»
Стряхивая воспоминания, я поднял глаза на брата.
– Мужик – это очень веская причина, Жек, но будь это так, Айка не побоялась бы озвучить. (Вот только я ещё не видел её). Всё решаемо, пацаны, я же теперь дома и со всем разберусь. Сам.
Теперь я знаю, где её искать.
Геныч фыркает, как конь.
– Сам-сам! Конечно, сам! Кирюх, а вот ещё кой-чего… Там же у вас тропики, в вашей Кенгурядии… Девки загорелые… да? – Тропический загар Геныч изобразил характерным движением бёдер. – Маечки короткие, шортики… да?
В моей свободе выбора явный недобор свободы.
И вот опять этот чёртов выбор! Самый трудный. Потому что не предполагает компромисса. Или, что вернее, компромисс несёт в себе реальную угрозу моему спокойствию. Однако если послушать Алекс, а свое мнение она считает истиной в первой инстанции, то я – жестокая и бестолковая разрушительница собственного счастья. А ещё неблагодарная свинья, презревшая добрые советы. Но пока Сашкины благие намерения не сподвигли её к активным действиям, способным мне навредить, я даже спорить с ней не собираюсь.
Мне хорошо известно, что каждое в мире благо придёт с обязательным обременением и, хорошо, если не придавит! Чем больше доходы – тем кусачей налоги, чем многочисленнее семья – тем больше вокруг добрых советчиков, уверенных в том, что они лучше знают, как мне жить. Почему же так сложно? И если с законами, обязательными для всех граждан страны, я ещё худо-бедно смирилась, то личная жизнь – на то она и личная, чтобы каждая личность имела возможность самостоятельно решать, кого впускать на свою территорию.
Вот я и решила! А в нагрузку к любимым сёстрам получила вагон бесплатных опций – как полезных, так и выносящих мозг. Но куда деваться, девчонки – это моя семья, и они нужны мне независимо от количества и прожорливости тараканов в их симпатичных головках. И теперь мой дом – это не только надёжное убежище и моя территория любви, но шумное «бабье царство», как однажды назвал его папа Паша. Название полюбилось и прижилось, и нам с девчонками очень хорошо живётся вместе в нашем царстве, а уж с моим Киром я как-нибудь сама…
В этот миг яркие дальнобойные фары моего «танка» выхватили что-то чужеродное на родном заборе и резко оборвали полёт моих мыслей.
Та-ак, а это ещё что за хрень?!
Стоп! Сдаю назад и освещаю свежую надпись на красном кирпиче: «Стефания, я тебя люблю! БуТь моей!»
С рычащим бессильным стоном бью по рулю.
Ещё и года не прошло, как Стешка переехала в этот дом, а на месте моего драгоценного забора образовалась стена плача! Моего плача! Кто же этот подлючий вандал? И наше с ним счастье, что я не застала его на месте преступления. Ох, буТь он сейчас тут!..
Но нашей-то Стешке уже восемнадцать... а сколько же годков её воздыхателю?! Явно ведь подросток отметился… но главное, когда успел-то?! Время же – пять утра, и пару часов назад этой идиотской писульки здесь не было, потому что не могла я такое не заметить! И вот как теперь, чем я буду это оттирать?! Хотя нет, почему я? Все претензии к адресату.
Я вдруг живо представила расстроенную и виноватую мордашку Стефании и безжалостно плещущую ядом Александрину… и моя ярость понемногу отступила. Но до полного спокойствия мне нужен мой забор в первозданном виде. Рука сама тянется к бардачку… достаю пачку и несколько раз тупо пересчитываю сигареты – их по-прежнему четыре. Пусть так и будет. Забрасываю обратно и жму на газ, возвращаясь в наше сонное «бабье царство».
На втором этаже светится Сашкино окно – наверняка опять таращится в монитор на бесчисленные буковки и цифры в поисках нужной комбинации. И как она в этом разбирается? У меня даже при беглом взгляде на такое безобразие голова пухнет, а когда я вижу, как ловко бегают по клавиатуре пальцы сестры, начинаю испытывать что-то похожее на благоговение. Но сейчас лишь досада – Сашка весь режим себе испортила.
И усмехаюсь про себя – уж кто бы говорил?!
Из прогретого салона я бесстрашно выпрыгиваю в промозглое февральское утро. Тихо-то как… а, нет – Август меня уже почуял и теперь, тихо поскуливая, настойчиво скребёт изнутри по входной двери. Но сейчас он мне только помешает. Я закрываю машину и направляюсь к дубу, под которым нашёл свой последний приют мой верный и единственный друг. Боль уже давно притупилась, но мне по-прежнему очень его не хватает.
– Привет, Ричи! – поглаживаю холодный влажный ствол деревца и прислоняюсь щекой.
В высоту дубочек уже обогнал меня, но ещё не дотянулся до Сашки.
Ничего, мой хороший, мы ещё только на старте.Если бы ты знал, Ричи, как сильно я скучаю. Ты единственный меня понимал, никогда со мной не спорил и не считал эгоисткой… и всегда был на моей стороне.
Я расстёгиваю курточку и достаю нунчаки. Сна сегодня все равно уже не будет.
А мой очередной танец, как всегда, для тебя, Ричард!
Спустя полчаса я разглядываю на входной двери свежие царапины – Вот гадство! От этого пса сплошные убытки! Сейчас просто зверское желание врезать Августу в лобешник, но этот добродушный дурень так радостно подпрыгивает и колотит хвостом, что мне приходится обойтись укоризненным взглядом.
В кухне другая картина – Бегемот лежит на столе у окна и, вытянув шею, жрёт цветы. Лёжа! Ленивая сволочь! Сдёрнуть бы его за хвост… но там лишь короткий обрубок, что едва прикрывает его задницу. Эти зверюги здесь поселились специально для того, чтобы разрушать мой любимый дом.
Не церемонясь, я хватаю Бегемота за шкирку и сбрасываю со стола. И вот тут надо слышать возмущённую интонацию моего кота – похоже, он твёрдо уверен в том, что это я живу у него дома.
Я тщательно отмываю стол, переключаюсь на плиту… и с нарастающим азартом втягиваюсь в уборку. Всего через час кухня и ванная комната сияют стерильной чистотой, а выкупанные звери ожидают перед сверкающими мисками свой завтрак.
Мне 13 лет
Сегодня особенный день. И его главная особенность в том, что вся наша семья собралась вместе за большим столом. Все счастливые – трындец! Чему, спрашивается, радуются?
Когда-то, лет сто назад, между зимой и весной втиснулось двадцать девятое февраля. Не каждый год такая фигня происходит! И именно в этот лишний зимний день случилось досадное недоразумение, о котором наша бабка и не собирается забывать. Поэтому сегодня наша семья празднует событие, которого нет – день рождения бабки Вали. Так-то сегодня уже первое марта – весна на дворе!.. Но бабка ведёт себя так, словно ничего подобного. Сшибая огромным задом мебель, она носится туда-сюда вся из себя весёлая и нарядная… как дура!
Ли непременно наказал бы меня за такие недостойные мысли. У него непреложное правило: «Не осуждай, не злись и не завидуй!» Но я сильно злюсь. А как я могу не злиться?! Через час у нас с Ли тренировка, а я должна изображать присутствие на этом дурацком празднике. Больше всего непонятно, зачем это нужно имениннице – она же терпеть меня не может! Впрочем, это взаимно и давно ни для кого не новость.
Я уже давно научилась и привыкла быть незаметной (спасибо мастеру Ли), и обычно мне легко удавалось ускользнуть из дома, но сегодня – бесполезно. Бабка Валя уже засекла и жёстко пресекла мою попытку сбежать, и теперь вся надежда на то, что старуха сама меня за что-нибудь выгонит. Я с тихим вздохом придвигаю свой стул к праздничному столу и мысленно себя успокаиваю: «Не осуждай, не злись и не завидуй!»
Трындец!.. Да чему тут можно завидовать? Бабке к земле пора привыкать, а она прыгает, как девочка – аж стёкла в окнах подрагивают. А ведь ей стукнуло – страшно сказать! Я вот думаю, что двадцать пять лет – это крайний предел для праздника. А что? Молодость уже прошла, жизнь ползёт к закату – чего тут праздновать?! Да нормальный человек постесняется лишний раз напоминать о своём печальном возрасте.
Но так ведь то нормальные… а Бабка Валя, хоть с виду и обыкновенная (только чересчур толстая), но мозги у неё сбоят очень сильно. Даже ещё сильнее, чем я думала раньше. И далеко ходить не надо – достаточно оглядеть гостиную. Повсюду, как на поминках, горят свечи. И не какие-то там резные и красивые, а самые обычные – толстые и унылые. По мне, так для её днюхи – самое оно, но бабка говорит, что это очень торжественно. А на самом деле мы все знаем, что дело в другом…
Ещё пару лет назад перед Новым годом бабка всерьёз рассчитывала на конец света – это на тот самый конец, с которым всех намахнули индейцы майя. И когда менее запасливые киевляне опомнились и накануне апокалипсиса всё же решили прикупить по паре свечей (ну, мало ли – а вдруг!), а уже всё – свечей в магазинах не было вообще! А также гречки и спичек. Почти всё скупила наша бабка Валя и забила этим добром летний домик. Трындец! Эта полоумная даже ковчег приготовила – дедову старую лодку заранее надула. Не знаю, куда она собиралась плыть на ней с целой тонной свечей, но нервы тогда всем домочадцам потрепала.
Отправляться с бабкой в плавание в тот день согласилась только запуганная ею Стешка. Мама, правда, тоже очень нервничала – прежде всего потому что к Новому году купила красивое платье и очень волновалась, что оно не пригодится, а потому сильно доставала папу. Но папа сочувственно развёл руками и свалил в виртуальное пространство (к слову, он постоянно там живёт). Как на конец света отреагировали наши рыжие близнецы, я уже и не помню, но лично мне было смешно. Ли сразу сказал, что это полный бред, и я ему безоговорочно поверила – Ли знает всё!
– Икорочка! – торжественно провозгласила бабка Валя, водрузив на стол тарелку с шестью бутербродами.
А нас здесь семеро, между прочим. Это бабка о себе, что ли, забыла или свой ломоть по пути к столу схомячила? Чёрную икру я ни разу не пробовала и даже не нюхала, поэтому первая протянула руку к блюду и схватила бутерброд. У бедной именинницы так перекосило физиономию, что я уж подумала – сейчас она отгрызёт мою наглую конечность вместе с угощением.
– Руки помыла? – рявкнула бабка, но вместо меня ответила Алекс:
– Что за вопрос, бабуль?.. Айка всегда моет руки, – и, покосившись на своего рыжего братца, ехидно добавила: – в отличие от некоторых.
– Не хрюкай, свинья! – не остался в долгу Алекс Второй, и они, как обычно, сцепились.
– Ну что, довольна? – зло прошипела бабка, глядя мне в глаза.
Я могла бы сказать правду – что мне всё равно, но я привычно промолчала и опустила голодный взгляд на бутерброд.
– Айя, ты же не ешь икру, – прозвучал укоризненный голос мамы.
Трындец! А что, других тем для обсуждения нет? Вот откуда ей знать, что я не ем икру, если мне самой ещё об этом неизвестно.
– Очень даже ем! – возразила я и решительно откусила подозрительно пахнущий деликатес.
Фу-у! Кажется, мама была права – я не ем икру.
Скривившись, я всё же заставила себя проглотить отвратительный кусок, а начатый бутерброд вернула на тарелку.
– Свинья! – с ненавистью выплюнула бабка, мама тяжело вздохнула, а Александр Второй глумливо и громко захрюкал. Ему идёт, кстати.
– Захлопни жвало, урод рыжий! – процедила Алекс и повернулась к бабке. – А я не пойму, бабуль, что ты Айке в рот уставилась, как будто она всю семью объела?! И вообще, сегодня разве не твой день? Может, кто-то хочет тост толкнуть?
Шесть дет назад (продолжение)
Весна сегодня какая-то совсем не весенняя. Снег хрустит под ногами, морозец пощипывает нос и щёки, а я мчусь по утоптанной узкой тропинке, не замечая холода. Меня ведь Ли уже заждался! Почему же он мне не ответил? Не сбавляя темпа, набираю его номер, но абонент недоступен. И снова… и снова… И мчусь дальше.
Ли будет очень недоволен если узнает о моей сегодняшней выходке. Но кто ж ему расскажет? А обмануть и не сказать – это не одно и то же, а значит, и обмана нет. Ли слишком правильный и всегда говорит, что семья – это самое главное и дорогое, что у нас есть. Легко ему рассуждать, у него же нет в родственниках бабки Вали. А хотя… может, у него и похуже имеется – что я знаю о его родственниках? За три года, что мы знакомы, Ли очень мало говорил о себе.
Зато он многому научил меня.
Мы познакомились в переходе метро – вместе побирались. Я – потому что мне очень нужны были деньги, а Ли… вообще-то я сперва думала, что он бомж. Но оказалось, что Ли очень крутой – он спас меня от настоящих бомжей, которые хотели отнять мой заработок. Мастер за меня сражался, как настоящий Брюс Ли, и я сразу поняла, что он агент под прикрытием, а в переходе наверняка за кем-то наблюдал. Но, когда я рассказала ему о своих умозаключениях, Ли ответил, что у чересчур любопытных и болтливых слишком короткая жизнь. Вот тогда я сразу догадалась, что он киллер, и зауважала его ещё больше. Но уже молча. Потому что жизнь мне нужна длинная – у меня планов выше крыше.
Моей главной целью было научиться владеть нунчаками не хуже самого Ли. Правда, я и подумать не могла, что изучение техники боя с этими штуками настолько непростое дело – да я чуть не самоубилась, пока азы осваивала. И пришлось два года плясать с тренировочными палками, прежде чем я дорвалась до настоящих. Но тем ведь и круче! А потом был наш первый спарринг с Ли (кумите называется) – ух, это вообще круть невероятная! Вот тогда я и поняла, что до Мастера мне, как до самого Брюса Ли. Но ведь это ещё не значит, что невозможно!..
На самом деле было очень сложно, потому что Ли сунул свой тренерский нос не только в мою физподготовку, но и в мою учёбу, и в семью. Отвертеться не вышло, а врать ему я не могла. Пришлось и учёбу подтягивать, и впитывать философию Мастера.
«Если драка неизбежна – бей первым!» – вот это мне хорошо понятно! Куда сложнее переварить другое напутствие: «Твоя лучшая драка – это та, которой удалось избежать!»
Это как так? Это ж ссыкливый трындец какой-то, а не драка.
«В твоих руках, Айка, страшное оружие. Оно способно вывести из строя противника, многократно превосходящего тебя по всем параметрам... Или убить! Всегда помни об этом. Идеально, если тебе никогда не придётся применить его против человека. Но если такой случай настал, достаточно продемонстрировать цепочку трюков, чтобы отрезвить любого агрессора, даже если нападающих несколько. Но если в руках твоего противника нунчаки, тогда лучше всего вспомнить о том, что ты маленькая слабая девочка. И, уж конечно, очень напуганная».
Пф-ф-ф! И дрожащая, как собачий хвост!
Всё это я слышала тысячу раз и ещё много всего полезного и странного. И вроде поняла, усвоила… но так мечтала применить мое оружие на Саньке! Нет, не калечить, конечно, – мне бы только по жопе ему нащёлкать! Но... здесь существует очень большое «НО»! Я поклялась никогда не применять нунчаки против членов моей семьи. И только после этого Ли взялся за моё обучение.
А что если все они мне неродные?.. Это ведь тогда не моя семья? Я бы в таком случае и бабке по жопе надавала! Но Ли об этом лучше не знать.
«Как в школе?» – спрашивал меня он каждую субботу. Ни разу не забыл спросить.
Да как?.. Как на войне!
Я честно сказала ему, что даже если случится чудо и я вдруг начну учиться на «отлично», то дома всё равно останусь для всех тупой и ни на что не годной».
«А разве ты не для себя учишься?» – озадачил меня Ли.
Чёрт! Вот и дед то же самое говорил! Типа раз я не оправдываю ожиданий семьи – это только их трудности, пусть ожидают! Но я не имею права наплевательски относиться к собственному будущему.
Да я и не собираюсь плевать на своё будущее, но не догоняю я эту учёбу дурацкую!
«Догонишь если захочешь, а не захочешь – придумаешь отговорку. Айка, ну ты же умная девочка!» – увещевал Ли.
Я-а?!
Нет, так-то я и сама знаю, что не тупая… но думала, что другим незаметно – я же почти ни с кем не общаюсь. Раньше меня умной называли только дед и Стешка. Но дед унёс эту тайну с собой в могилу, а Стешка – она вообще очень великодушный ребёнок. Мама, бабка и Санёк считают меня умственно отсталой, а папа… наверняка он даже ни разу не задумывался, есть ли у меня ум. Правда, Алекс однажды деликатно назвала меня неглупой. Но чтобы Ли!?. Это уже… целый комплимент!
А ещё Ли говорил, что каждый предмет, имеющийся в моём школьном расписании, в той или иной степени пригодится мне в жизни. И пусть я не обязана одинаково хорошо разбираться во всём, но что-то одно должна освоить лучше остальных, и всем утереть нос! Я тогда честно задумалась… и выбрала физкультуру.
Отлично пригодилось! И, поскольку бегаю я очень быстро, то уже примчалась на место встречи и даже почти не запыхалась.
Шесть лет назад (продолжение)
Шок на какие-то мгновения дезориентирует, парализует. Но жалобный скулеж выталкивает меня из тупого транса, а в голове проносится целый шквал мыслей...
Живой – слава богу! Ой-ёй, сколько крови!.. Он же здесь замёрзнет! А сердце… оно ведь слева?.. Да где у него лево?!. Нам срочно нужен врач… Скорая!
– Сейчас, Ли… я сейчас! Потерпи чуть-чуть, – ожесточённо тру ладонь о грубую ткань джинсов, стирая кровь, и выхватываю из кармана телефон, который в этот момент начинает трезвонить. Сбрасываю. – Сейчас-сейчас, Ли!
Непослушными окоченевшими пальцами набираю вызов «скорой». Гудок, второй… Да что ж так долго?!
Свет больше не падает на Ли, и мне вдруг кажется, что он уже не дышит. Наклоняюсь ниже, а из динамика раздаётся деловитый женский голос. Я вздрагиваю, не сразу поняв кто это. Вот же дура!
– Алло! Девушка… здесь мужчина… он ранен… Он умирает! У него… А-а-ш-ш!
Для покойника у этого мужчины до неприличия крепкая хватка. Телефон выскальзывает из моей ладони и шмякается прямо на грудь Ли, вызывая у него мучительный стон. Рука, больно сжимающая моё запястье, слабеет и тоже бессильно падает.
– Ли, да ты что?! Тебе же помощь нужна! – я с отчаянием вглядываюсь в его бескровное лицо, искаженное болезненной гримасой.
Далёкий голос из телефона призывает продолжить прерванный диалог, но сиплое «Нет!» вынуждает меня сбросить вызов. Хочется зареветь от беспомощности.
– Почему?.. Ли, ты ведь можешь умереть! Да из тебя крови… литров десять уже вытекло!
В ответ доносятся булькающие жуткие звуки, от которых у меня мороз ползёт по позвоночнику. Хватаю телефон и свечу в лицо Ли. Чёрт! Он смеется, что ли? Или это уже агония? Что делать-то, а? Бросаю беглый взгляд на Пушка, но он тоже не знает, что делать, и от безысходности вылизывает ухо и щетинистую щеку хозяина.
– Ли, ты только не смей умирать! Кого мне позвать? Тебе ж нельзя здесь… Бли-ин, да эта тряпка вся в крови! Ли-и!..
Он что-то бормочет сквозь зубы, но я никак не могу разобрать и наклоняюсь ещё ниже.
– Что мне сделать, Ли?.. Что?.. Ты только скажи…
Я не сразу понимаю, что он просит укол.
Укол?! Трындец! Какой укол? Я ж без аптечки…
Сколько же драгоценного времени утекает, прежде чем я понимаю, где взять этот чёртов укол. Из внутреннего кармана пропитанной кровью куртки извлекаю девственно чистый пакетик.
– Ли, а тут это… две ампулы…
А в ответ тишина. Свечу на эти чудо-препараты, внимательно разглядывая, и с облегчением вижу, что они одинаковые. Во всяком случае с виду. Та-ак… Но тут же на смену облегчению меня накрывает паника – я же не умею делать уколы! Пакетик в моей ладони начинает сильно подрагивать. Да я даже в задницу слона не попаду!
Свечу в лицо Ли… как труп!
Да фигня эти уколы! Я что, не видела, что ли, как их чпокают?! Набрал, воздух выпустил и… а куда колоть-то? А продезинфицировать? И что сначала открывать – ампулу или шприц? Чёрт!
Ли-и, да очнись же ты!..
А это что такое? Ура – спиртовая салфетка!
– Всё путём, Ли! Я мигом! Знать бы ещё, куда колоть… Что? – я наклоняюсь над бормочущим мастером. – Прости, я не слышу…
***
Хуже нет – сидеть и ждать. И бояться. А какие у меня варианты?
Пушок тоже притих. Мы с ним, как два застывших сфинкса, с двух сторон охраняем своё сокровище и таращимся на мертвенно-бледное лицо Ли. Уже минут пять так сидим… или десять – целую вечность! Может, я что-то неправильно сделала?.. Но сейчас мне кажется, что дыхание Ли стало чуть ровнее, и лицо выглядит спокойнее. Может, он уснул? Ох, так ведь и окочуриться недолго!..
– Ли, – зову почему-то шепотом. – Ли, нельзя спать… ты замёрзнешь.
А вдруг это было снотворное? А как же тогда?.. Ой, а если это укол на тот свет?!
От охватившего меня ужаса я даже не сразу осознала, что смотрю в раскрытые глаза Ли. И вдруг он моргнул… и ещё раз… черты его лица расслабились, а уголки потрескавшихся губ едва заметно дрогнули.
– Ли! – я подалась вперёд. – Тебе срочно нужен врач!
– Чш-ш… Помолчи. Я вколол себе… кровь уже не так… теряю…
Ничего не поняла, кроме «помолчи». Что вколол? Когда? Но я вижу, как ему тяжело говорить и больше ни о чём не спрашиваю. И смотрю на него в ожидании, прижав кулаки к своим щекам.
– Пушка не бросай… – шепчет.
Что-о?!.
– Молчи. К врачу нельзя… Ни к кому…
«Почему?» – громко вопит мой взгляд, и Ли понимает.
– Списали меня… свои.
– Спи-списали?.. – из меня невольно вырывается несчастный писк, а такое обычное слово вдруг обрастает пугающим смыслом. – Это что, тот хмырь, что ли, которого Пушок отсюда выгнал? Это он тебя зарезал?
– Нет, – Ли ухмыляется, но тут же болезненно кривится. – Нет… это бомж… не успел обыскать. Это не нож… огнестрел…