Сделаю тебя любимой

Глава 1. Василина

— Господи, я рожаю!

Сколько раз за последний месяц, корчась от тяжести в животе, я думала именно так.

Пугала родителей. А теперь это правда, потому что отошли воды. А я не в своей уютной квартирке, а еду на машине к бабуле.

До родов была еще неделя.

У меня было время!

Я быстро торможу на обочине и смотрю в навигаторе ближайшие больницы. Шесть километров. Успею.

Надо просто собрать себя и нажимать на газ. Давить… Давить… Да чего ж не давится-то?! Машина, мой хорошенький купер, просто отказывается ехать! Не заводится.

— Да быть такого не может! Я же только что заправилась!

Бью по рулю ладонями, потому что все в моей жизни не по плану. Все не так, как мне бы хотелось и мечталось!

Толкаю дверь, но она внезапно не поддается.

А там…

Что-то…

Вскрикиваю от испуга!

За окном незнакомое лицо. Мужское!

Заросшее бородой и волосами. Это может быть добрый человек, который притормозил, но машин рядом не видно. Это может быть егерь, увидевший девушку в беде!?

Я сглатываю вязкую слюну, потому что под кожанкой у него кусочек тюремной робы. Он выпрямляется во весь свой огромный рост, напоминая медведя!

Недавно же передавали сообщение о сбежавшем преступнике. Я пропустила мимо ушей. Меня такие вещи никогда не касались. Я всегда была далека от криминала!

Тут же хлопаю дверью, блокирую остальные.

Что мне делать? Что мне делать!?

Беру телефон. Звоню отцу, но тот как обычно вне зоны. Матери, но она в такое время спит. Остается отец ребенка. Но ему на меня наплевать! И все же… Пытаюсь дозвониться!

Раз, другой, под стук в окно, который становится все настырнее.

Оставляю голосовое сообщение, ровно в тот момент, когда стекло с треском разлетается. Кричу во все легкие.

— Совсем, смотрю, не гостеприимная.

Меня от страха скрутило всю. Руки невольно живот прикрывают, на который он, нахмурившись, пялится.

— Что… Что вам нужно? — не будет же он меня сейчас насиловать? – Я рожаю.

— Мне тачка нужна, выходи!

— Хорошо! — это лучше всего. Кто-нибудь остановится и поможет мне. – Хорошо, я выхожу. Только спокойно!

Можно было бы крикнуть, что отец за все заплатит, что отец его найдет, но почему-то сейчас более разумным кажется просто затихнуть, практически спрятаться.

Так и делаю. Оставляю машину криминальному элементу, отхожу подальше, голосую…

— Ты что творишь, дура? Хочешь, чтобы меня обратно замели?

— Но я рожаю! Мне в больницу надо! — голос прорезается, боль становится адской, наполняя тело агонией.

— Руку опусти, а то ты сейчас вместе со своим ублюдком на тот свет отправишься.

Угроза действует. Буквально ледяной водой окатывает. Ладно… Нужно просто отойти подальше.

— Мне сумку надо забрать из багажника. Можно?

— Забирай, — возится он под капотом, а я, придерживая свой огромный живот, ковыляю к машине. Достаю сумку, которая давно готова для поездки в роддом.

Боль вдруг выкручивает меня наизнанку, я оступаюсь и падаю в траву, качусь по небольшому обрыву, прямо в овраг.

Боль становится невыносимой, ощущение, словно ломают тазовые кости молотком. Не сразу, но до меня доходит, что родить мне придется прямо тут!

Я запрокидываю голову, смотря на луну, что светит из-за деревьев.

— Ты что тут за ор устроила?

— Я рожаю! Тупой ты мужлан! — Пусть уже убьет, пусть хоть что-то меня от этой боли избавит! Она сводит все внутренности, заставляет кричать во все горло.

— Ладно, хуй с тобой, — снимает он куртку, робу тюремную бросает между моих ног. Задирает длинную джинсовую юбку, стягивает по ногам колготки.

Я мотаю головой, руками его толкаю...

— Не трогай меня... Не трогай...

– Ноги шире…

— Не надо, я сама… Сама! — выговариваю хрипло, дышу часто, тужась, как учили на курсах. Главное, не смотреть на это страшное лицо. Главное, не думать о том, где я рожаю и как докатилась до такой жизни! Никогда. Никогда я больше не буду заниматься сексом! Никогда больше не полюблю! Один раз полюбила и теперь рожаю в овраге, словно не живу в двадцать первом веке, а между ног у меня две огромные татуированные руки, которые…

— Тужься давай, или чего там? Или хочешь сдохнуть прямо тут? Я даже трудиться не буду и твой труп закапывать!

О Господи! Ладно! Раз, два, три… Раз, два, три.. Минута, две, десять… Я просто не могу больше! Сил никаких не осталось!

— Давай! Ну, он же задыхается! — орет это чудовище, и я со всей ненавистью ко всему роду мужскому, со всей любовью к ребенку делаю над собой усилие…

— АААААА… — Это ребенок. Он выходит из меня. Орет так же, как я!

Глава 2.

Я смотрю в лицо своего малыша, а голову рвет от вопросов. Как сбежать? Как выбраться? Как я вообще могла попасть в такую ситуацию? Зачем поехала к бабушке? Будет ли меня кто – то искать… А, самое главное, откуда он знает мое имя…

— Вы не ответили… — и снова тишина. Я поворачиваю голову, вглядываясь в мужской профиль. Нос с горбинкой, неухоженная борода и грубые руки, умудрившиеся принять роды. Роды… Я не могла даже представить, что буду рожать не в частной клинике или больнице, а под деревьями в овраге. Сама виновата… Я в принципе всегда виновата во всем сама…

Внутри до сих пор все жжет и болит. Хочется в душ. Хочется в кровать под теплое одеяло. Или просто мне холодно…

— Я замерзла, — мой голос в очередной раз режет гнетущую тишину между нами. Может мне удастся взять пистолет? Я когда — то училась стрелять. Лет в пятнадцать, наверное.

Бандит включает обогреватель, прекрасно зная, как разобраться с моим космическим кораблем. Из чего я могу сделать вывод, что он из тех, кто управлял дорогими машинами.

— За что вы сидели?

Он просто игнорирует меня. Словно я пустое место.

— Почему вы…

— Рот закрой.

Отворачиваюсь. Может и правда, лучше помалкивать. Лучше еще немного полюбоваться на малыша, который сонно причмокивает. Скоро проснется… Чувствую, как под попой его становится теплее, а я делаю вид что по салону разносится не самый приятный запах.

— Мне нужно надеть на него подгузники.

— Доедем наденешь.

— Но воняет же!

— Ты, когда – нибудь сидела в камере с пятью мужиками и сломанным унитазом. Ты даже представить не можешь, что такое «воняет»

Я втягиваю воздух носом и отворачиваюсь. Нос морщится непроизвольно. Ну да. Это Мой малыш. И держать в руках испражнения, пусть и через одежду не самое приятное. Не говоря о том, что ребенку вредно находиться грязным.

— Дайте я его хоть подмою.

— Ты сейчас либо рот закрываешь, либо вылетаешь из машины. Одна.

Меня охватывает ужас, я вздыхаю и молча с ребенком перелезаю на заднее сидение. Не повезло, да. Он не остановится. Придется действовать иначе.

Я забираю из багажника все необходимое, помогаю малышу стать снова чистым… Малышу, словно у него имени нет. Я ведь давно решила, что его будут звать Юра. Юрка. Юрасик. Юрочка. Юрий… Сильное мужское имя. Такое же как у его деда.

Мы вдруг тормозим. Прямо в лесу. Я оглядываю березы, сосны, огромные кусты.

— Машину тут оставим. Выходи.

Прямо тут? А дальше куда? Я надеялась, что хоть по камерам смогут отследить куда я делась, а теперь…

— Долго идти?

— А в чем проблема?

— Просто у меня ботинок нет.

— Свои я тебе не отдам.

Я вздыхаю. Опять неудача. Ладно. Надену кроссовки, которые валяются в багажнике.

То, что теперь я в обуви, бандит никак не комментирует. Просто забирает из багажника сумку для роддома, спортивную сумку с моими вещами и свой рюкзак.

— А куда мы идем?

Конечно он ничего не отвечает. А я лишь надеюсь, что мне удастся выбраться… Убежать. Конечно бежать с ребенком на руках не самое легкое занятие, но я делаю из платка люльку и креплю себе у груди.

Вдруг бандит достает веревку и крепит ее у меня на руке. Так крепко, почти до боли…

— Я не убегу.

— Пошли…

Я кидаю последний взгляд на свою машину. Свою первую и единственную. Я о ней заботилась не хуже, чем любой мужчина. Полировала. Натирала. Мыла. А теперь она остается тут. Вместе с ключами.

— Ее уже украдут.

— И отлично. Не найдут меня. И тебя, — бросает он на меня взгляд. Наверное, первый со времен родов. Тяжелый, глубокий, пугающий.

— Откуда ты меня знаешь, — решаю перейти в наступление, а он хмыкает.

— Ты же ведешь соцсети?

— Ну и что?

— Оттуда и знаю.

На языке горчит разочарование. Я думала, что он кто – то… другой… Не просто случайный бандит, а кто – то, кто знает меня, кто не обидит, а теперь по спине ползут скользкие мурашки. И все что мне остается это идти за ним все глубже в лес.

Иногда он тормозит чтобы отлить, совершенно меня не стесняясь. И совершенно не хочет отворачиваться, когда я прошусь в туалет.

— Ну не могу я при вас.

— Ссы в штаны. Какая проблема?

— Вы просто… — мочевой пузырь приказывает недолго жить и я поддерживая ребенка, присаживаюсь в кустах под его цепким взглядом. Боль сводит промежность, но я стискиваю зубы, чтоб не показать, как мне плохо. Не получается. Живот болит, а ничего не идет. Ладно, потом.

Встаю, но в этот момент начинает кричать Юра.

— Покорми его и пойдем дальше.

— Отвернитесь.

Глава 3.

Я уже ненавижу лес! Эти бесконечные деревья. Они мелькают и мелькают.

Бесконечные кусты. Так и наровят зацепиться за слинг.

Солнце нещадно палит сверху. Издевается... Последние капли жидности забирает из организма.

То и дело запинаюсь, сбиваясь с шага.

А этот придурок не снижает темпа.

Периодически дергает за веревку, которая и так натирает мое нежное запястье.

Мне уже даже жаль, что я не какая-нибудь изнеженная принцесса, которая просто села бы и разревелась.

Я давно уже поняла, что слезы никогда никому не помогали. Что слезы могут разжалобить разве что женщину. Или слабого мужика. А этот бандит какой угодно, только не слабый. Мощный. Высокий. С огромными ручищами.

Схватит за горло и сдавит на секунду!

Все время назад смотрю, все время тру веревку на запястье, пытаясь вытащить руку. Он так шагает вперед, словно забыл о нас. Бросаю взгляд на Юрку. Хорошо ему. Спит, в ус не дует.

Свежий воздух, постоянная качка у моей груди. Груди, что начинает дико поднывать от прибывающего молока. Потому что что? Потому что после родов надо лежать!

Мне просто хочется поспать!

Уже где угодно!

— Все! — дергаю на себя веревку. Бандит тут же тормозит. – Я не могу больше! Мне надо попробовать сходить в туалет. Мне надо помыться! Мне надо элементарно поспать!

Кажется, истерика подступает. Сжимаю губы и сглатываю в ожидании его реакции.

— Осталось метров сто до родника. Надо дойти, там привал делаем. Отдохнем.

Помоемся.

И почему в этой фразе мне мерещится скрытый самый неприличный подтекст?

Еще сто метров, да. Они кажутся бесконечными.

Мы все идем и идем.

И уже не нужен родник.

Хочется упасть там, где мои ноги меня еще кое-как держат. И очень вовремя начинает орать Юрка. Никогда еще плач ребенка меня так не радовал.

— Все, дальше нельзя! Плачет, есть хочет!

— Еще немного.

— Но он плачет!

— Ему полезно, легкие будут крепче. Давай, шевели ногами, там нормально будет.

Нормально будет.

Даже страшно представить, что только что сбежавший преступник подразумевает под этим словом. Что для меня — нормально?

Это когда отель не пять звезд, а три, и двери можно выбить.

Нормально, когда не стала вечером убираться в комнате и развалилась среди раскиданных вещей. Нормально, когда боль от тренировок в тренажерном зале такая адская, что ноги горят огнем. Нормально, когда в любимой кофейне новый бариста, и кофе холодный.

Нормально, когда звонишь любимому человеку и говоришь, что заболела, а он просто говорит: «Выздоравливай».

Нормально, когда он сам болеет, ты мчишь к нему, варишь суп и заставляешь принимать лекарства. Это все для меня нормально!

Но точно не нормально спустя несколько часов после родов плестись неизвестно куда под дулом пистолета под аккомпанемент орущего младенца.

— Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ!

— А больше и не надо. Пришли! — он указывает на довольно быстрый порог с родниковой водой, а я за ором Юрки даже не услышала шум воды. Выдыхаю, валюсь прямо там, где стояла, и со слезами смотрю на стремительно падающую воду.

— Мы ближе к Питеру поехали?

— Все тебе скажи, — садится он рядом со мной, дергает за запястье, осматривая стертую в кровь кожу. – Да ты мазохистка, смотрю. На что ты рассчитывала?

— На что угодно.

Он хмыкает, убирает веревку на другое запястье, а это обворачивает бинтом из рюкзака, обрабатывая какой-то дрянью. Отрезает ножом бинт и отходит от меня. Быстрее достаю грудь, прикладывая к губам сына. Мну ее.

— Ну, что ты не берешь? Ну, давай, маленький.

— Держи сосок во рту. Должен взять, — подает бандит голос, копаясь в своем рюкзаке, а я вздыхаю, подчиняюсь. Или уже от отчаянья. И удача! Малыш втягивает первые несколько капель, а мне становится щекотно, тянет улыбаться… Наваливается удушающая усталость.... Веки тяжелееют, словно кто - то подсунул снотворного.

Я просто ложусь на мягкую траву, укладывая малыша рядом, и закрываю глаза… Как же хочется спать!

Открывать глаза — вот совсем не хочется. Голова тяжелая. В какой-то момент кажется, что я во дворе родительского дома. Но потом последний день проносится в моей голове молнией. Я тут же открываю глаза и как ошалевшая кричу.

— Юра!

— Что ты орешь? Рядом спит, — врывается в сознание голос, я тут же поворачиваю голову. Рядом в импровизированной люльке из курток спит мой сынок. Господи, какой же он красивый-то! И почему так далеко? И не издает ни звука?

— Ты передвигал его?

— Так ты его своими титьками чуть не задушила.

Я тут же морщусь от тяжести, которую представляют эти самые «титьки». Наверное, просить быть повежливее — глупо. Тут же склоняюсь над малышом. Легонько глажу. Подношу палец к носу. Дышит. Может, проснется, поест? Тяжело, блин. Но телу легче. Между ног больше не щиплет. Хотя ощущения не самые приятные. Не отрывая взгляда от младенца, отхожу за ближайшее дерево… Бандит ко мне спиной, без куртки и футболки, что сушатся на ветке. Сидит у ручья, набирает воду во фляжку. Значит, пойдем скоро. Надо помыться успеть.

Иду к ручью, трогаю воду. Холодная до дрожи, но выхода особо нет.

— Я могу взять Юрку и отойти вон к тем кустам, подмыться?

— Нет.

Сжимаю руки в кулаки. Хочется ответить в тон. Но я просто сделаю вид, что его тут нет. Что меня не волнует его тяжелое, липкое внимание, скользящий по телу взгляд… Пока раздеваюсь, отвечаю тем же. Замечаю повязку на боку. Так-так! Получил пулю, пока убегал или подрался за миску супа? Спрошу, а то у него у него крышу сорвет от моей идеальной после родов фигуры. Как такое вообще может нравиться? Хотя он давно женщин не видел, такому и Шрека одень в длинноволосый парик, шишка задымится.

Глава 4.

Осталось немного. Только этой мыслью я живу, выдавливая из себя каждый шаг. Ноги уже ватные. Мышцы болят, а Юрка орет все чаще. Кажется, ему эта тряска тоже по душе… Вторую руку я решаю не травмировать. Уверена, что сбегать надо, когда наберусь сил, а малыш войдет в стабильный график кормления. Тогда можно что-то планировать, а сейчас главное, внимания не привлекать, чтобы у него не было повода проверить, об какие части моего тела еще можно потереться. Вон о живот, он теперь мягкий.

— Долго еще, — все-таки решаюсь спросить, когда мои кроссовки, приличные, фирменные, но явно неприспособленные к таким походам вдруг начинают рваться.

— Не знаю... – застывает он и резко прислушивается. Я сама чуть не падаю, тормозя и чуть покачивая малыша… Он не кричит, только поднывая… Теперь и я слышу треск веток и разговоры. Спасение? Или опасность?

Бросаю взгляд на напрягшегося Булата и не знаю, что думать… Либо он боится, что его обратно заметут, либо что снова побить могут. И второй вариант гораздо опаснее. Нутром чувствую.

— Ты моя жена, — бросает он, а я киваю. Я даже не планировала кричать обратное. Только не в глубоком лесу неизвестно где. Я на автомате жмусь к тому, кто реально может меня с малышом защитить, особенно когда из-за деревьев показываются двое.

— Добрый день…

Спасение! Лесники!

— А вы тут какими судьбами? Гуляете?

— Да, жена родила на днях, хотим укрыться от всех. Недалеко же было поселение?

— Да, в километре. Хотите, мы вас проводим? Вы же, наверное, устали?

Я от облегчения станцевать готова, но Булат головой качает.

— Она у меня спортсменка. Километр и сами пройдем. Тем более, вы, наверное, спешите? Я слышал, туристы часто разводят костры?

— Да, прямо, беда с ними, — говорит тот, что постарше, и тепло улыбаясь, на меня смотрит. – Можно посмотреть на малыша? У меня самого внук недавно родился.

— Нет, примета плохая, — не подпускает ко мне, боится, что расскажу, веревку прячет. Как дать знать, что я в опасности? А если он с ними расправится? Они не выглядят способоными расправиться с таким крупным мужчиной. Если только вот этот хилый бородач знает кун-фу.

— Мы пойдем, кормить надо малыша.

— Хорошо, но мы еще точно увидимся. У нас магазин есть. Не весть что, но закупиться можно.

— Спасибо вам большое. Обязательно заходите, — оставляю я себе лазейку и улыбаюсь как можно шире молодому. Пусть думает, что я не самая верная жена. Ему тут в лесу особо выбирать не приходится.

Молодой человек разве что слюной не давится, уходя, он еще долго оглядывается на меня.

— Не жалеешь парня, — завязывает на моей руке веревку Булат.

— Поселение?

— И не надейся. Нам в другую сторону.

— Ты шутишь?

— Нет. Еще километров пять. Ну, не смотри на меня так. Зато потом как ляжешь спать, как выспишься!

— На траве?

— Говорю же, домик. Не лакшери, конечно, но у тебя и выбора особо нет, верно?

— Верно…

— Или привал устроим? Можем даже тут переночевать, — оглядывает он меня, мою грудь, лифчик, который уже влажный от нескончаемого потока молока. Я тут же прикрываюсь ребенком.

— Нет, нет. Пять километров. Я же спортсменка. Это ты тоже из блога узнал?

— Да, надо же было на кого-то дрочить в тюрьме, — тянет он меня, а я со стоном снова шагаю вперед, поглаживая головку сыночка. Еще немного, малыш. Еще чуть-чуть.

— А там дают выходить в интернет?

— Конечно. Не каждый день, но дают. Это лучше, чем постоянная поножовщина и изнасилования...

О… Какие подробности!

— А сам ты… То есть тебя тоже? Ну…

— Я похож на девочку? – смотрит на меня исподлобья, а я мельком оглядываю его выдающиеся мужские признаки. Обилие волос, высокий рост и острые черты лица, которые видны даже под его шерстью.

— Пожалуй, нет. То есть тем, кто похож, не везло даже с наличием интернета?

— Тем, кто похож, проще найти себе любовника, тогда они будут в безопасности.

— У тебя тоже был… любовник?

— Нет, зачем? Я же на тебя дрочил.

Отворачиваюсь, чтобы не прыснуть со смеху. Идиот.

Глава 5. Булат

Сильная девочка. Я был уверен, что идти мы будем гораздо медленнее. Это не так важно. Важнее, чтобы дошли. Важнее, чтобы она нигде не потерялась.

Баба мне нужна. Особенно когда она дочь человека, упекшего меня за решетку. Пользовать ее от этого будет еще приятнее. С мыслью, что потом она сама будет меня перед отцом защищать.

Сейчас немного оклемаюсь, приду в себя и расскажу ее папуле, что держу дочку и внука в своих руках. Очень интересно кто папаша и почему на трассе она ехала одна. Скорее всего парня я бы убил, если бы узнал, а так мне очень повезло.

Повезло и с тем, что она не чертова истеричка, орущая по поводу и без, а вполне адекватная девчонка. Я еще это в ее юности заметил, когда бывал у них в гостях. Даже обидно, что она меня не помнит. Хотя она была так сильно занята своим мажорчиком, что не удивительно насколько в принципе была слепа.

Ее ребенок начинает снова плакать, а значит у меня есть очередная возможность понаблюдать за тем как она будет его кормить.

Кто ж знал, что грудь девчонки станет моим личным фетишем.

Мы на автомате тормозим, хотя я знаю, что до домика осталось совсем немного, но все равно молчу, когда она достает грудь и дает малышу сосок. Никогда не думал, что буду завидовать младенцу, но я бы тоже не отказался поесть. Наверное, сказывается детство в приюте. А может просто грудь у Васьки что надо. Круглая сочная, с торчащими сосками.

— Ты не устал смотреть?

— Нет, с чего бы? На три вещи можно смотреть бесконечно.

— На огонь, воду и как работают другие?

— На то как корчатся от агонии твои враги, на то как перед тобой открываются все двери, ну и на то как ты кормишь своего спиногрыза.

— Обязательно его так называть? – обижается дуреха, закрывает мою прелесть и поправляет слинг. Кто ж знал, что эта штука может быть такой удобной.

— Пошли, немного осталось.

— Сколько?

— Почти дошли.

— Почему не сказал, я бы там покормила.

— И отказаться посмотреть на твои сиськи? Бред.

— Извращенец, — фыркает девчонка, запахиваясь плотнее. Можно подумать ей это поможет. Я уже в красках и не раз представил, как буду трахать эти большие сиськи.

Пара сотен метров и я наконец вижу скрытый деревьями дом. Охотничий. Ничего хорошего я в нем не видел, но он скрыт от лишних глаз, а самое главное полностью напичкан всем необходимым.

Отодвигаю густые ветки, прорубаю вход и киваю на дверь.

— Сюда.

— Ты хочешь, чтобы мы жили тут два — три месяца? – осматривается она. Вокруг густой, глухой лес. А поселение неизвестно где. Понятно, что она планирует сбежать, как только наберется сил. Только вот мне это не на руку.

— Как минимум. Заходи, — тяну на себя дверь, но она не поддается с первого раза. Дергаю второй, третий и наконец выбиваю. В обратную сторону. Делаю вид, что так и нужно. Сколько меня тут не было. Лет пятнадцать? Внутри множество пыли, насекомых и кое –где поросла плесень. Но все еще стоит печка, довольно большая кровать, а рядом стол и полка с необходимой утварью.

— Слушай, — осматривается Василина. – Это место непригодно для проживания. Давай я просто переведу тебе денег, ты наймёшь себе женщину, она будет оказывать тебе услуги.

— Нет. Ты останешься. И приведешь это место в пригодное для проживания, — издеваюсь как могу. – Иначе можешь оставить ребенка и упиздовывать.

— Да ты с ним не справишься!

— Не тебе решать. Как ты там говоришь, найму женщину…

— О, Господи! – бесится, а мне нравится, как у нее щечки краснеют. – Ладно, только мне убраться тут надо. И я хочу есть.

Без слов выхожу из домика, хватаю нож и иду на охоту. Представляю лицо Василины, когда принесу ей тушку куропатки. Как говорится, хочешь есть, умей освежевать и пожарить.

Охотничье прошлое помогает. Уже через час я возвращаюсь к домику с парой куропаток в руке. Я толкаю дверь и вхожу в маленькую комнату. Сначала замечаю ребенка, потом уже Василину. Ничего не сделано. Ни одной пылинки не выдворено. Она просто уснула, касаясь кончиками пальцев живота малыша.

Хмыкаю, смотря на эту картину. Меня самого клонит в сон. Так что я кидаю живность в погреб, где температура явно ниже, закрываю дверь на засов, а потом уже ложусь на печку, чтобы наконец выспаться. Впервые с момента побега. Первый час просыпаюсь часто, почти каждые пять минут, в постоянной паранойе, словно рядом есть угроза. Спустя некоторое время все же засыпаю. Открываю глаза от шума. На кровати, где лежала Василина, никого.

— Да чтоб тебя. Дура, — слетаю с печки, надеваю ботинки и тороплюсь наружу. Осматриваю местность, примерно догадываясь в какую сторону она могла пойти. Хочет найти поселение. Попросить помощи. Вернуться домой.

А как же мой дом? Моя семья? Когда меня посадили, от меня отказались все и я должен это так просто забыть? Простить? Ну уж нет, Василина. Придется тебе побыть моей пленницей.

Я хватаю моток веревки, бутылку с водой и иду по примерному направлению Василины. Ее ребенок орет довольно громко, так что долго скрываться она не сможет.

Глава 6

Это какая – то вселенская несправедливость. Наверняка наказания мне за все пакости, которые я делала. Сначала с подачи любимого парня, а потом чтобы его отвоевать. И что теперь. Почему я бродила по лесу три часа, а вернулась в этот проклятый домишко за сорок минут. Даже Юрка не успел проснуться.

Зря я рванула так скоро. Но и просто сидеть я не могла. Мне нужно было действовать. Всегда. А теперь что? Стоять и смотреть, как Булат этот достает две охлажденные тушки. Я сглатываю тошноту, когда он бросает их на стол со словами.

— Знаешь как освежевать?

— Конечно нет! Мой потолок это магазин, в котором они уже разделанные.

— Врешь ведь.

— Да с чего бы?!

— Твой парень с отцом занимались охотой. Значит ты точно знаешь, как ублажить все его желания.

Мне становится жарко. Прижимаю к себе малыша, не веря в то, что слышу. Поскорее бы меня нашли. Его осведомленность меня пугает!

— Откуда ты знаешь?

— Я же сказал, из социальных сетей.

— Вранье! Я про это нигде не публиковала.

— Потому что некрасиво? Давай, начинай. Я пойду воды принесу и дров наколочу.

— Это несправедливо! Я терпеть это не могу, — почти вою, конючу, ресницами моргаю. Ну должен же он пожалеть меня. – Это противно.

— Жизнь вообще штука несправедливая. Не ускакала бы в лес, уже бы ели. Так что давай, приступай.

— Сволочь, — шепчу про себя, когда он уходит. Очень глупо оставлять мне нож. Если умею освежевать, то умею и ножом пользоваться. Но не сразу, нет. Я усыплю его бдительность, сделаю вид, что сдалась и согласилась жить в этом убожестве. Господи, кажется, там ползет паук!

Через пару часов, когда куропатки лежали готовые к жарке, а я выдыхалась от усталости, в дом входит Булат. В одной руке связка дров, в другой еще одно ведро с водой.

— Ребенок спит? — по телу проходит неприятная дрожь. Я не хочу знать, зачем он это спрашивает.

— Отпусти меня. Мой отец хорошо заплатит, — может слезы все — таки помогут?

— Деньги меня не интересуют. У меня их предостаточно.

Что – то незаметно!

— Тогда что? Что тебе от меня нужно? Какой смысл держать меня тут!?

— Для начала прибери тут. Потом пожарим куропатку… Ну а дальше ты знаешь…

— Что знаю?

— Детка, я только что сбежал из тюрьмы, как ты думаешь, чего мне так большего всего не хватало?

— Мне нельзя заниматься сексом.

— Ничего, я покажу тебе много способов как это можно делать без основных дырок.

— Ты просто…

— Да, я помню, извращенец. Бери тушки и пошли жарить. Или опять скажешь, что не умеешь.

— Скажу, что ненавижу тебя.

— Но жрать хочется, да?

— Да!

Этот огромный заросший детина чертовски прав. Есть хочется. На одних батончиках, пусть даже энергетических, далеко не уедешь. А тут мясо. И пусть оно пока не жаренное, у меня, кажется, слюнки текут от предстоящего вкуса.

Я выхожу с Юрой на улицу, сразу к углям, которые сделал мой похититель. Насаживаю дичь на железный шампур, который неизвестно откуда он достал, и ставлю на палящие жаром угли.

— Замариновать бы еще, — мечтаю, покачивая Юрку, пока Булат крутит мясо на вертеле. Воздух наполняется запахом, живот явственно урчит, вызывая у бандита ухмылку. Плевать. Пусть, что хочет, думает. А я у костра погреюсь. На деревья спокойные посмотрю. Порадуюсь, что комары не хотят меня сожрать, а муравьи забраться в задницу.

— Картошечки бы еще. И я бы добыл, не будь ты такой дурой.

— Дурой будет та, кто не стремится домой в комфорт и заботу, — фыркаю я, коротко взглянув на своего похитителя и абьюзера. И ведь кому-то такие нравятся. Огромные. Опасные. Непредсказуемые. Он раз махнет, и шея сломана. Не то что мой Сережа. Спокойный. Уравновешенный. Как же приятно погрузиться в мечты о нем и о нашем совместном будущем. — У меня дома люлька немецкая приехала, электрическая качалка швейцарская, подгузники японские.

— Удивительно, что папаша русского производства. Или я не прав?

— Конечно, русского. Сережей зовут. Самсоновым, — столько нежности в голосе он сам, наверное, никогда не слышал. Ему не нужна была сумасшедшая фанатка. Только друг. И я им была. Долгих три года…

— Ну, ты, прям, так сопливо говоришь. По любви, значит, заделали пацана?

— Конечно! — ну, с моей стороны точно.

— А кольцо где? И что ты одна на трассе делала?

— Я отчитываться перед тобой должна? Может, и ты скажешь за что тебя посадили?

— Ни за что.

— О, ну, конечно. Там половину сидельцев подставили.

— А тебе с кем было бы лучше кров делить. С тем, кого подставили, или с настоящим убийцей?

— Ну, тут даже не поспоришь…. Вот если бы ты еще меня не домогался, — говорю с надеждой, а он усмехается и головой качает.

— Об этом никто никогда не узнает. Ни твой Сережа, ни моя жена. А тебе жалко, что ли?

Глава 7.

Наконец, запах мяса становится почти невыносимым. Желудок тянет от боли, и когда языка касается первый щипящий кусочек, я почти чувствую себя на небесах.

— Мм, господи… — не могу не высказать. Отрываю кожицу, смакую ее на языке. Вгрызаюсь в белое мясо. Проглатываю и тут же запиваю горячим чаем.

Вытираю рот салфеткой и вдруг замечаю на себе внимательный взгляд похитителя. Он так и не укусил мяса. Поднес ко рту и замер.

— Что?

— Да нет, ничего. Просто, никогда не думал, что женщина может есть настолько привлекательно.

— Ты, реально, извращенец, — усмехаюсь я. – Я ела как свинья.

— А ты, смотрю, самокритична.

— Я? Не смеши меня. Я себя очень люблю. И ценю, если хочешь знать. Поэтому, кстати, предлагаю бартер. Я прекращаю убегать, убираю эту халупу, готовлю тебе, при этом, заметь, стараюсь, чтобы не оглох от криков требующего внимания ребенка, а ты меня не домогаешься.

Поднимаю глаза, наконец, решаясь во время своей речи взглянуть на этого косматого медведя. Он усмехается в бороду, оглядывает меня с нечесаной пару суток головы до кроссовок, которым требуется стирка. Не забывая при этом остановить внимание на груди.

— Нет.

— Что значит, нет?! — возмущаюсь я. — Да на такое любой нормальный мужчина согласился бы!

— Любой нормальный мужчина никогда не откажется от секса с такой девушкой, как ты, ради того, что он и сам вполне может сообразить.

— И приберешься сам? — спрашиваю, смотря в огонь и думая о его невольном комплименте. Я красивая, это естественно. Но я не помню, чтобы тот же Сережа хоть раз мне это говорил. А этот Булат даже не говорит – утверждает.

— Нет, конечно. Хочешь жить в грязи, твое дело. Только потом не ной, когда я тоже в твою постель грязный завалюсь.

— Ты просто животное! Тогда я буду пробовать убегать. И однажды сбегу, понятно?

— Ну, и дура. Твой проснулся. Покорми, — облизывает он губы, а я встаю резко, прижимая к себе малыша.

— Тут стало холодно. Лучше пойду в дом.

Он меня не беспокоит, что удивительно. Я почти каждую минуту жду, когда он ворвется и начнет срывать с меня одежду, словно неандерталец из порно роликов. Самой смешной. Я никогда не любила грубый секс. Мне не нравится, когда дергают за волосы или оставляют следы. Как вообще боль может возбуждать? Но в этом лесу, где совершенно нечем заняться, кроме анализа собственной никчемной, по сути, жизни, я вдруг понимаю, что женщины во всем пытаются найти положительные стороны.

Вот даже я. Мне встретился опасный мужчина на дороге. Он мог просто зарезать меня ради машины или пришибить кулаком. У него огромные ручищи. Он принял роды, другой бы пнул и пошел дальше. И я, вместо того, чтобы злиться на него и бояться его, благодарна ему, прекрасно понимая, что более ощутимого вреда, чем запихнуть мне член в рот, он мне не нанесет. Вот так и с болью, наверное. Когда других ощущений нет, женщины даже в боли ищут спасение. Бьет, значит, обращает внимание. Бьет, значит, ему не все равно. Полная чушь, конечно. И связано с тем, как многие женщины одиноки, на самом деле. Даже в браке они очень часто матери — одиночки. Неудивительно, что многие сходят с ума, а потом либо налево ходят за недостающими эмоциями, либо становятся сумасшедшими матерями — наседками. Даже интересно, какая меня ждет судьба в браке с Сережей?

— Васька! — в мир моих раздумий буквально врывается грозный, как гром, шепот. – Спишь?

Молчу. Подумает, что сплю, и уйдет.

Но не тут-то было. Он подходит и начинает активно меня трясти

— Спишь, спрашиваю?

— Спала, да ты и мертвого разбудишь.

— Пошли, дело есть.

— Я не хочу сейчас!

— Кто о чем, а Вася о минете. Ну, как хочешь, пойду помоюсь всей водой в теплом душе.

— Что? – подскакиваю. Да, это оно! Поиск положительных сторон. Душ после целого дня в пути и ощущения, что на тебе комок грязи. – Теплая вода? Душ? Мне не послышалось?

— А тебя легко соблазнить, красотка. Бери люльку и пойдем.

Я подрываюсь с кровати, хватаю крепко спящего малыша, только что наевшегося до отвала. И выхожу на прохладный ночной воздух. Но рядом вижу пар и шторку.

— Откуда все это?

— Уже было. Давай, раздевайся и под воду, пока не остыла. Второй раз топить не буду.

— Я же не могу малыша с собой взять, — стону в голос.

— Бедааа, но ты можешь мыться с открытой шторкой, чтобы следить за тем, чтобы я не съел его, — делает он вид, что широко рот открывает.

Ему смешно, а у меня выбор между стыдом и безопасностью моего ребенка. Второе побеждает. Я торопливо скидываю одежду, вешая на крючок, и иду в душевую, где тут же начинает течь реально теплая вода.

Никогда не думала, каким она может казаться наслаждением! И никогда не думала, что мыться под восхищенным взглядом мужчины может быть тоже весьма приятно!

Глава 8.

Я внимательно наблюдаю за малышом, целиком забираясь под воду.

Она не просто теплая, она почти обжигает, как и взгляд, которым мой похититель скользит по телу от самых босых ног, до живота и груди. Отворачиваюсь, не хочу чтобы он смотрел на разъехавшуюся талию, пусть лучше любуется той частью тела на которой я упорно работала в тренажёрном зале. Когда было плохо, когда было больно, когда было обидно за игнор Сережи, я просто брала кроссовки, натягивала лучший комбинезон и шла в зал качать железо.

Я знаю, что на меня и там смотрели, но я была в своем лучшем облике и взгляды мужчин скорее принимала как помеху. Их было слишком много. И никто не мог понять, что творится у меня на душе, чего я на самом деле хочу и желаю.

Да и этому бугаю по сути все равно, он просто давно не видел сиськи. Но его внимание словно в вакууме, единственное в этой темной лесной зоне. Может даже показаться что мы с ним единственные на этой земле люди. Мужчина. Женщина. А дальше чисто инстинкты, потому что опасность все ближе, а его огромные руки уже на моем теле.

— Я даже помыться не могу? — спихиваю его руки с себя, а он усмехается. Протягивает мне мыло.

— Это то самое, которое ты ронял в тюрьме?

Булат усмехается в бороду.

— Сейчас главное тебе самой его не уронить. А мыло тут давно. Оно неплохое, хотя, наверное, далеко до тех штук, которыми ты мажешь волосы каждый день.

— Главное не чем, а как, — забираю мыло и намочив волосы, намыливаю их. Пахнет приятно. Что – то лимонное. От близости банщика не по себе. Кажется, что он вот-вот нападет на меня. Он и дышит часто, прерывисто, вцепившись в край деревянной душевой.

— Долго еще? — басит он рядом с ухом, пока я смываю мыло с волос. Тщательно, не торопясь. – Васяя…

— Откуда я знаю, когда будет еще возможность так помыться, — пожимаю плечами, стараясь отодвинуть неизбежное. Как вдруг он взмахивает рукой и вырубает воду, оставляя меня мерзнуть с каплями воды на теле. Резкий толчок и я оказываюсь прижатой грудью к стене. Я могу смотреть на ребенка, но двинуться на могу.

— Мне холодно….

— Потерпишь. Надо посмотреть, как ты заживаешь.

— Шутишь? Ты гинеколог что ли, — вскрикиваю, когда он пинком раздвигает мои ноги, касается ладонью промежности. Не давит, просто прижимается всей ладонью. – Булат, мне нельзя…

Возбуждения нет и в помине, ничего нигде не пульсирует, но сложно не признаться самой себе, он умеет удивлять. Каждый раз он делает что – то такое, от чего дыхание спирает. Либо от возмущения, либо от восторга. А может я просто уже получила чертов синдром стокгольмских дурочек и готова продаться за элементарный комфорт?

— Я просто проверю. Родила ты нормально. Без разрывов.

— Булат, пожалуйста…

— В туалет начала ходить?

— Ну и что. Это не значит, что я готова трахаться. Я читала, срок сорок два дня.

— Это если с разрывами, — он давит средним пальцем, удерживая мою шею в одном положении, не давая двинуться и лишний раз вздохнуть. Я знаю, что если Юрка проснется, он меня отпустит, но тот как назло спит как ангелок. И маму ему не жалко.

Средний палец нажимает на мягкие складки, чуть раздвигая их, протискиваясь внутрь… Я стискиваю зубы, терпя дискомфорт, между ног, но всем своим существом осознавая, что ничего плохого это животное мне не сделает.

— Так ты гинеколог?

— Военный врач, — шепчет он где – то у уха, упираясь лбом в мое плечо. Я чувствую его дубину спиной, она влажная и горячая, опасная, словно факел светящийся перед лицом. – Скоро заживет.

Он вытаскивает палец, давая мне вздохнуть спокойно, но тут же накрывает ягодицы, протискиваясь между ними ребром ладони.

— Булат, нет!

— Я просто проверю, нет ли разрывов там.

Я часто дышу, пока он протискивает средний палец в заднее отверстие. Сжимаю губы, реально боюсь, что он не сдержится, просто ворвется туда, куда проще.

— Тут все отлично, — хмыкает он, толкая палец все дальше. От боли вскрикиваю, задницей отталкиваю его. Он упирается спиной в противоположную стенку душевой, а я резко разворачиваюсь. – Да не волнуйся так, я сначала как следует вылижу твои дырочки. Мне так-то тоже больно будет.

— Меня это успокоить должно? Давай я руками. Завтра. Сейчас спать охота.

Он врубает душ снова, поливая нас обоих теплой водой, но которая все равно не спасает от ночного сквозняка.

— Будешь спать хоть до обеда, но сейчас хочу минет. У меня от тебя яйца лопаются.

— Ты просто извращенец если тебе нравится мое тело сейчас…

— Если думать так тебе удобнее, — хватает он меня за шею, тенят вниз. – Давай, Вась, я и так два дня терплю.

— Несчастный… — фыркаю, но ноги под давлением подгибаются. Я поднимаю руки, чтобы совершить вчерашний маневр, но Булат головой качает.

— Без рук, лиса. Рот твой хочу. Быстрее начнешь, быстрее закончишь.

Я последний раз, с мольбой смотрю на похитителя, но сейчас в его взгляде нет нежности. Освещаемое костром, его лицо кажется хищным, безжалостным, а рука, давящая на затылок стальной…

Глава 9

На утро меня будит стук. Не плач, а именно стук. Я вскакиваю, испуганная, осматриваюсь вокруг себя.

— Юра! — ребенка нет. Он забрал его! — Юра!

Выбегаю на улицу, осматриваюсь и иду на стук. Один. Второй. Третий. Они отдаются ударами крови в висках. Страхом, что убивает этим самым стуком.

— Юра! — кричу, поднимая с деревьев стайку птиц.

— Что ты орешь? – в сознание проникает голос Булата, разъедает желанием сделать так же больно, как сейчас мне. Подбегаю, начиная молотить по стальной груди.

— Где он! Где мой ребенок! Ты украл его!

Он бросает топор и легко встряхивает меня, резко разворачивая к себе спиной.

— Отпусти! Чудовище!

— Взгляд, сфокусируй, дура! – рявкает это животное в ухо, а я не могу, слезы глаза застилают, но булькающий звук буквально застревает сознание. Дергаю головой, смотря туда, откуда он доносится и замечаю Юрку. Он лежит на куче опилок, накрытых курткой и пеленкой. Не спит, а просто смотрит вверх, пытаясь мотать ножками. Это выглядит так забавно и мило, что у меня вырывается вздох облегчения.

Господи, какой он красивый. А на солнце ясно вырисовывается рыжина его пушка на голове. Сынок Сережи. Он будет счастлив, когда его увидит. Когда я наконец выберусь отсюда.

— Зачем ты его трогал! Какое имел право!

— Хорош вопить, — поднимает он топор и кивает на меня, опаляя нечитаемым взглядом. – И прикрой пизду, если не хочешь, чтобы я вместо рубки дров я занялся чем – то более приятным.

Я вздрагиваю, медленно опускаю голову. Господи! Я же голая выскочила!

Убегаю в дом, но там моих вещей нет. Оглядываю каждый угол пыльного дома, выбегаю снова на улицу, теперь завернувшись в простыню.

— Где мои вещи!?

— За дом зайди, на веревке все.

Так и делаю, бросая на малыша взгляд. Что – то там шипит про себя, булькает.

Добегаю до веревки натянутой на балках домика. Срываю свои штаны, футболку и белье. Все надеваю прямо тут и мигом возвращаюсь к люльке, как раз к тому моменту, когда Юрка начинает плакать. Забираю его из люльки замечая, что он мокрый.

Каждый стук топора заставляет вздрагивать. Торопиться. Дома достаю подгузник, а потом обратно убираю. Тепло, можно пока просто в пеленку завернуть. Хотя у меня их немного.

— А у тебя есть еще такие тряпки, которую ты вчера мне дал? — спрашиваю, когда выхожу, уже покормив Юрку. Он у меня на плече, отрыгивает. Смотрю на этого бугая, на поросль волос на мощной грудной клетке, на стекающий по животу пот. Он пугает своими размерами, а без одежды выглядит настоящим зверем. Да еще и с топором. Наверное, будь я поумнее, не стала бы кричать и перечить ему.

— Полно, все в доме, в кладовой. И начинай убираться, не хочется пылью дышать.

Командир хренов. Если я и уберусь, то только ради ребенка, а не потому что он распространяет свои тестетороновые повадки.

— Мне нужна вода.

— Принесу, — говорит он, разбирая очередное бревно так, словно чертов дровосек, который всю жизнь этим занимался. Военный врач, дровосек, охотник, заключенный. Страшно подумать, сколько еще у него ипостасей.

Честно, я совершенно не знала, с чего начать. Осматривала дом, вспоминая все те паблики, которые рассказывали как создать уют в любом доме с помощью разного рода органайзеров. Только вот никто никогда там не упоминал, как навести порядок в лачуге три на пять. Вообще, если подумать, тут все довольно функционально. Вот печка, в которой может поместиться вполне себе такой хлеб, а вот тут кровать, которую можно занавесить, если примостить на этих петлях шторку. У окна стоит столик, и висят полочки. И тут-то я поднимаю голову. Содрогаюсь от количества паутины. Мне сразу хочется чем-то прикрыть Юрку, которому в открытый рот мог вполне свалиться паук. Так что начать нужно именно с них. Проведя ревизию кладовой. Я поняла, что люди здесь жившие были вполне себе запасливыми. Тут тебе и консервы, и сгущенка, и дрожжи. Это даже заставляет улыбнуться, пофантазировать на тему того, что завтра мой завтрак не будет состоять из батончика. А значит, и молоко для малыша будет весьма жирным и вкусным.

— Повезло тебе, Юр, что тут скажешь, — хмыкаю, взяв в руки метелку. Напевая песню Кипелова "Я свободен", я убирала по углам паутину и пыль, накрыв малыша при этом тонкой тканью, чтобы ему не досталось.

Замираю, когда мой припев подхватывает грубый бас, и тут же закрываю рот. Ладно, минет, но петь с ним так, словно я тут добровольно, я не собираюсь.

Он входит в дом с двумя ведрами воды, ставит их со стуком на пол и долго наблюдает за тем, как я, прыгая, пытаюсь добраться до самых дальних углов.

— Давай я закончу, — отбирает он метелку, а я пожимаю плечами. Всего лишь небольшая хитрость, чтобы передать эту работу ему.

С пылью справиться проще, но когда дело доходит до пола, я начинаю стонать и охать.

— Ты оргазмируешь, или тебе больно?

— Очень смешно. Поясница болит.

— Ладно, займись обедом, я сам пол домою.

Спрятав улыбку, я беру большую кастрюлю, малыша, ставлю кастрюлю на огонь, на котором тихонько греется чайник. Удобно он тут все обустроил. Можно просто поставить посуду на эту решетку и спокойно закидывать ингридиенты.

Интересно, буду я сильно мучаться, если отравлю его? С другой стороны, он, скорее всего, заставит меня съесть тарелку первой. Но это сегодня. А через неделю его бдительность угаснет, и он начнет мне доверять.

Суп, да. Иду за консервами с тушенкой, набираю в ковш гречки, в другой соли.

— А тут есть погреб, более холодное место? — выглядываю из кладовой, смотря на то, как лихо Булат моет пол. Даже застываю, рассматривая, как напрягаются ягодицы, пока он скользит тряпкой по полу. Наверное, во время секса они тоже бы так напрягались.

Глава 10.

Солнце довольно быстро скрылось. Радует, что мы успели поесть и отнести кашу в погреб, потому что вскоре начался дождь. Он бил по листьям, создавая белый шум, расслабляя и даря некое успокоение. В домике, где теперь пахло чистотой, я сразу легла в свою постель, прижав малыша к груди. Его держал сон, а вскоре и меня взял в свой плен. Я лишь краем уха слышала, как ходит по дому Булат, а потом и его шаги стали совсем неслышными.

Проснулась в сумерках, слыша стук и мат. Покормила Юрку, поменяла пеленки и пошла посмотреть, чем занят мой похититель. Он что – то делал под навесом. Я кутаюсь в свою простынь, смотря как ладно его руки создают из деревяшек нужные детали. И судя по форме, для кроватки.

— А я еще не придумала чем отплатить.

— А ты только оральные курсы посещала? — поднимает он тяжелый взгляд, быстро оглядывая мое замершее тело. – В печку дров подкинь. Вон они, сзади тебя.

— Еще кулинарные, — вспоминаю я, взяв парочку полен и относя их в дом. Вкладывая в печку. Смотрю на шевелящего ногами и руками Юрку, которому очевидно совсем не холодно в своем комбинезоне. Возвращаюсь к Булату, невольно любуясь тем, как работают его руки, как напрягаются вены. – Я бы пирог приготовить могла, или блины. Но нужна мука.

— Сгоняю как дождь кончится. И для кого ты старалась? Для сыночка Самсоновых.

— Вот опять. Ты знаешь это из соц сети?

— Конечно. Ты же отмечала его.

— Для него да. У них очень влиятельная семья. Так что, если хочешь остаться в живых, то лучше отвести меня к дороге и отпустить.

— А как же пирог? Кто мне тогда его приготовит? Или отсосет так, что в ушах звенеть будет?

— Что, прям звенело?

— Конечно.

— Есть такие девушки, которые делают это за деньги.

— Мне ты нравишься. Да и пихать письку в мусорное ведро мне не улыбается.

— А ты лицемер.

— Немного.

— А если у меня тоже мусорное ведро! Ты же не знаешь, может я каждый день меняла парней?

— Любой кто в это поверит, полный придурок или слеп, как крот.

— Это еще почему?

— Потому что видно, что ты слишком ценишь себя и свое тело, чтобы пускать туда левых мужиков. Только избранный может посетить этот храм.

— Вот именно! – шиплю, а у самой по венам патока растекается. Еще никто не говорил мне столь приятных вещей. Каждый был уверен, что я чуть ли не с каждым вторым сплю. — А ты в этот храм вламываешься без разрешения!

— Еще не пытался даже, так заглянул на пол шишечки.

— У меня от твоей шишечки горло до сих пор болит.

— Да? У меня есть лекарство от боли в горле.

— Держи свою сперму при себе, понял? – тут же тычу пальцем, а он хохочет. Да так завораживающе, что у меня щекотит в животе.

— Я про чай с медом. Будешь?

— Буду, — бурчу, чувствуя себя извращенкой. Отхожу к Юрке, лаская его животик, смотрю как Булат чай делает. Оглядываю комнату, замечая в углу шкаф с книгами. Иду туда, рассматривая корешки.

— Садись, пей.

Одни детективы. Пара ужастиков. Даже классика имеется.

Беру детектив. Бросаю на кровать и иду к погребу.

— Давай поедим, может.

— Тогда в печку надо поставить, а то уже остыло.

Каждый делает свое дело. И что удивительно, мы почти не сталкиваемся в узком пространстве.

Едим тоже почти в полной тишине, сопровождаемой тихим гулением Юрки. Я иногда рассматриваю его, такой он красивый.

— Ты бы правда его продал? — спрашиваю, смотря в темные глаза Булата. – Или просто пугал меня. Мне просто кажется, вся твоя агрессивность напускная и на самом деле ты никого обидеть не можешь.

Он улыбается. Это хороший знак, да?

Есть ли шанс, что он отпустит меня, доведет до дороги...

— Ого, а курсы психологов ты не посещала?

— Еще не успела. Так что?

— А вот если бы ходила, то знала бы, что у мужчин отсутствует материнский инстинкт, даже отцовский, если это не касается их ребенка. Но я вполне спокойно могу ухаживать за младенцем, опыт был. А продать я его могу тем же Самсоновым, которые за внука отвалят приличную сумму, а тебя убить. Судя по тому, что ты была одна на трассе, никто даже не расстроится особенно.

— Да пошел ты! — вскакиваю задетая его словами. – Ты ничего обо мне не знаешь!

— Зато знаю, что твой парень, ради которого ты так старалась, уже давно влюблен в другую, а это, — кивает он на ребенка. – Жалкая попытка его вернуть. И как, получилось?

— Получится! — рявкаю я, опрокидывая кружку. – Не тебе меня судить, ты вообще уголовник! Где твоя жена, про которую ты говорил! Она здесь должна быть, а не я. Позвони, пусть приедет и сама будет тебе отсасывать и пироги готовить!

— Все сказала? — отодвигает он тяжелый стул. – Прибери, что разлила.

— Сам убирай! — отворачиваюсь я и тут же вскрикиваю, когда он дергает меня за волосы и к столу лицом прижимает, макая щеку в сладкий чай. – Отпусти, больно!

— Я добрый, Вася, когда мне это выгодно. Как в принципе и все люди. Не надо мне рассказывать про своих друзей и родственников. Здесь нет никого, кто тебе поможет. Только я и моя доброта, которую нужно заработать.

Он дергает меня наверх, слизывает чай с щеки и толкает меня на пол.

— Булат, тут малыш, давай в другом месте…

— Не еби мне мозг, Василина, ему сейчас плевать, что с его мамой происходит. Но ты ведь не хочешь, чтобы ему было плохо? Чтобы он, например замерз или промок на дожде. Не смотри так, рот открывай и соси, — сдергивает он штаны цвета хаки и пихает мне головку члена в губы. – Вася…

Глава 11.

Ничего, ничего.

Я выберусь.

Я вернусь в свой привычный мир.

К тому, кого люблю.

Это все для Сережи. Просто практика. Легко можно представить, что я снова на курсах, а это не огромный, живой член трется об мою щеку, а резиновый.

Я могу это сделать. Могу пережить и это унижение. Просто закрыть глаза и мысленно унестись в то время, когда я делала это любя, стараясь, а не с отвращением и попыткой побыстрее закончить все. Обхватить член, протолкнуть глубже. Превратить это в очередной урок жизни, когда ради чего-то ценного и важного порой приходится поступиться принципами. А может, просто понять, что не стоит верить в людскую доброту.

Стыд и злость почти сошли на нет. Словно эти размеренные движения ртом вводили в транс. Глубже, глубже. Сжать яйца, чтобы он быстрее кончил и оставил меня в покое.

— Так не пойдет, — басит он сверху, шумно выдыхая. – На меня смотри.

Он не просит, требует, дергая за волосы. Теперь я сосу ему, посылая взглядом негативные эмоции под размеренный стук дождя об крышу. Это возвращает из медитации, не позволяя больше расслабиться. Не позволяя сознанию отрешиться от этого пошлого влажного процесса, когда слюна хлюпает во рту и стекает по подбородку.

Мое тело должно спать, но оно реагирует, взрываясь импульсами, оставаясь мурашками на коже. Член работает, как вечный двигатель, проникая в мой рот с точной амплитудой в одном рваном ритме, вынуждая меня принимать его, продолжая смотреть в эти черные глаза.

Глаза, в которых прячутся демоны, пожирающие мою плоть, причиняющие сладкую боль, проникающую в живот. В самый низ. Туда, где меня еще много дней ничего не должно волновать. Но это словно чертов гипноз, от которого я перестаю быть собой.

Страшно от этой мысли. Страшно, что это может мне понравиться.

Я сжимаю яйца крепче, второй рукой активно помогаю рту, выкачивая из члена сперму.

Ну, давай, давай! Он каменеет, становится больше, еле помещается во рту.

Булат подается вперед бедрами, вжимая мой затылок в стол, ускоряя и без того остервенелый темп, а потом вдруг вытаскивает член, обхватывая мое лицо.

— Ты же почти кончил! — чуть ли не реву я. Это ж все сначала начинать придется!

— На стол садись и трусы снимай.

— Стой, — встаю. – Стой. Мне нельзя. Еще очень рано.

— Да не трону я твою дырку, по пельмешку повожу. Давай, давай, или хочешь второй заход? — проводит он по члену рукой, собирая влагу, обмазывая ее по моему лицу. Отвернуться хочу, но он не дает, губы сминает. – Твои губы отлично смотрятся на моем члене, Василина. Давай посмотрим, как смотрятся другие?

— Ты чертов извращенец! Как ты себе это представляешь?! — толкаю его руками в каменные плечи, а он ловко обхватывает мою талию, поднимает в воздух, словно не вешу ничего. Почти роняет на стол. Я шикаю, потому что теперь штаны все в чае.

— Ну, что ты…

— За языком следи, — толкает меня и легко снимает штаны с трусами. Я тут же пытаюсь ноги свести, от стыда, что он снова смотрит туда, лицо горит.

— Булат! Ну, пожалуйста, ну, нельзя мне.

— Неугомонная какая, — усмехается он, приставляя свой член к моему мягкому животу. Я отворачиваюсь, не смотрю на то, как обхватывает пальцами мои половые губы, сжимает их, а между ними начинает скользить своей ребристой от вен палкой.

Я сжимаю губы, чтобы не произнести ни звука, чувствуя, как это чертово трение задевает клитор. Скользит по нему снова и снова. Словно дьявольская палка, высекающая искры.

Это не должно нравиться. Это не может нравиться! Я читала, что женщина после родов просто не способна испытывать удовольствие. Особенно, когда с ней так обращаются. Вторая рука дергает кофту вместе с лифчиком.

Я вскрикиваю, чувствуя, как жадно губы присосались к груди. Я больше не держусь за стол, я закрываю рот, из которого рвется влажный стон.

Он сдается быстрее, брызгая каплями мне на живот…

— Могла же кончить, — отходит он, поправляя на себе штаны, заправляя опавший член.

— Не могла. Кончить от изнасилования невозможно.

— Тогда чего такая мокрая? Больше не кровит, это явно не моча.

— Хватит!— выкрикиваю. — Пожалуйста, хватит меня анализировать! Я не кончу с тобой, даже не надейся!

— Что, курсов по оргазму еще не придумали?

Отворачиваюсь, поправляя на себе одежду, чувствуя, как липко на животе и груди. Иду к Юрке, который спокойно болтает ножками и ручками, смотря в потолок. Мой маленький! Не переживай. У тебя сильная мама. А ты никогда не узнаешь, каким унижениям она подвергалась ради тебя.

— Воду нагреть?

— Так дождь же идет?

— Уже не идет. Пиши список, пойду до поселения.

— Я бы могла с тобой сходить, — говорю спокойно, а Булат смеется.

— Хорошая попытка, — шлепает он меня по заду и выходит из домика. Я же сажусь на кровать, закрываю руками лицо и тихо плачу. Ну, вот зачем, зачем я поперлась к бабушке?

Чего мне в городе не сиделось?

Хотя, понятно почему, хотела, чтобы Сережа бросил свою гимнастку и ко мне приехал. Чтобы не этот бугай, а он на родах присутствовал. А что теперь… Теперь вместо попытки создать семью с любимым я сосу и развратничаю с совершенно чужим мне человеком.