Секрет путника

Пролог

Мшистый покров дремучего леса чавкал под ногами остатками недавнего дождя. Ветки цеплялись за изодранную одежду, разрывая её ещё сильнее. У человека от усталости заплетались ноги, и он сильно хромал, одну руку прижимая к груди. Кожаная шлемовидная шапка с двумя длинными ушами не могла полностью скрыть выбивающиеся из-под неё жёсткие чёрные кудри. Мокрые от дождя и пота, они прилипли ко лбу и постоянно мешались. Все попытки смахнуть их рукой оставались безрезультатными, волосы упрямо занимали прежнее положение. Шапка была одета неправильно. Просто нахлобучена сверху, но сил переодеть её не было, и человек упрямо продолжал поправлять волосы. Через пару десятков неуверенных шагов и несколько рядов колючего кустарника перед ним открылась поляна, посередине которой, белёсыми клубами дымилось сожжённое молнией дерево. Он подошёл поближе и постарался найти ещё достаточно горячие угли для того, чтобы раздуть пламя, но дерево было обильно пролито дождём и найти, хотя бы один мерцающий красной искрой уголёк, не получилось. Человек тяжело вздохнул сквозь пробиравший его озноб, представил горячий костёр и полный котелок кипящего чая. По спине пробежали мурашки, перешедшие в мелкие судороги конечностей, и он без сил опустился к корням дерева, облокотившись спиной на могучий пень, закрыл глаза, отдавшись во власть тоски и усталости.

Какое-то время, его сознание, погруженное в темноту, не подавало никаких признаков жизни, но потом словно очнулось и наполнилось бесчисленным количеством ярких лихорадочных образов, вызванных событиями недавнего прошлого.

Чёрные фигуры преследователей, древних бездушных воинов, несущих за собой смерть и разрушение. Сколько лет они уже идут за ним?! И, неужели теперь удалось оторваться, неужели этот жуткий оживший лес остановил их и все те испытания, которые смог перенести он, для этих страшных существ оказались не по силам. Одно зло сгинуло в пучине другого. Возможно ли, что он теперь свободен или это небольшая передышка перед новым сражением. Сколько уже прошло лет и неужели не будет конца проклятию... А главное, город, красивый, деревянный город на холме, который ещё утром он увидел с макушки высокого дерева, мираж это, видение или ждущее впереди спасение, посланное наконец создателем после стольких лет одиноких страшных скитаний. Но всё это позже, решение, выводы, новые цели, всё это позже, сил больше нет и надо отдохнуть. Липкие, злые образы вместе с каплями холодного пота катились по его голове и в ней.

Постепенно адреналин и страх, как набежавшая волна откатывались назад, уступая место глубокому чёрному сну, лишённому сновидений, помогающему восстановить силы и спасающему разум от безумия.

Кот

Кот проснулся в таверне, рожей на стойке. Бармен Всеволод молча налил ему крепкого чая. Было тихо, расходились последние посетители. Значит, ночь перешагнула в следующие сутки. Пока он пил чай, стены и потолок пытались обрести свои законные места в пространстве. Он медленно встал, расправляя непослушные конечности и шатаясь начал отыскивать дорогу к выходу. На пороге сквозь густой сумрак своего состояния,он услышал апатичный голос Всеволода:

– Ты ещё за прошлый раз задолжал.

Кот постарался подбодрить бармена показав ему поднятый в верх большой палец, но рука слушалась плохо и не поднялась на необходимый уровень, для того что бы этот жест выглядел, как должно, поэтому он прохрипел себе под нос:

– Я всё отдам.

И шагнул за порог, в тёплую, тёмную майскую ночь.

Если кто-то увидел Кота сегодня первый раз в жизни, то мог бы подумать, что он относится к отбросам общества. Таверна, из которой он вышел, была далеко не самая лучшая и выглядел он изрядно потрёпанным, но в этом случае, первое впечатление было обманчиво. Кот являлся вполне добропорядочным членом общества Новгорода. Он один из немногих хорошо овладел ремеслом и делал превосходные арбалеты и другие механизмы, способные поражать цель на расстояние. Конечно, механизмы его были далеки от совершенства, иногда клинили, иногда вылетали клёпки. Но никто лучше Кота в Новгороде, всё равно, не умел их делать. Его кормил ручной труд, и именно поэтому он был необходим городу, и всеми любим, несмотря на свою природную чудаковатость. Просто жизнь на этой неделе дала трещину и Кот второй день пил. Этот запой для него был первый. Случалось, он выпивал и раньше и два-три раза в год весьма крепко, но так чтобы два дня подряд без передыха – это в первый раз. Поэтому стыдиться было нечего учитывая, что причина имелась вполне веская.

Кот, отуманенный хмельным зельем, кое-как добрался до бревна, лежащего на краю крутого склона, и уставился в тёмную даль, из которой на него смотрели огоньки маленьких звёзд. Мысли в голову лезли мрачные, всё о жене, об измене, и, подлом предательстве, которое ему пришлось пережить. Хотелось всё бросить, уйти, раствориться в густом сумраке. Но, ночь пугала. За пределами города поля, страшный живой лес, а потом неизвестность, выжженные земли, одни рассказы. Никуда не уйдёшь! В темноте на фоне светлой полоски у горизонта виднелись силуэты древних руин. Больше двухсот лет прошло как люди покинули старый город. Сейчас там опасно даже ходить. Здания рушатся сами собой, живут стаи диких собак, кошек и ещё не пойми какие кошмары обитают в заброшенных тоннелях под городом. Мысли Кота поплыли по руслу пьяных ведений. Руины навивали исторические образы, связанные с уничтоженной цивилизацией древних. Уносили его сознание в те времена, когда за людей все делали машины, управляемые через единую информационную сеть искусственным разумом. Потом всё рухнуло в один день. Машины встали, а люди не умели ничего делать руками, никто не мог починить остановившиеся механизмы. Электростанции отключились, остановилось даже производство пищи, люди ходили толпами по улицам, не понимая что им делать. Мир погрузился в хаос, перестал работать водопровод и канализация, не работали системы очистки сточных вод, пропала связь, встал транспорт. Правительство потеряло любую возможность управлять народом, стали образовываться банды, начались эпидемии. В результате всех катаклизмов мир погрузился в первобытное состояние.

Остатки города, на который он сейчас смотрел, когда-то были научным центром. В первые дни катастрофы группа учёных вышла из него и основала поселение, служащее ему теперь домом. Люди постепенно начали снова разводить животных, возделывать землю, возвращаться в естественную среду. Сознание Кота плыло дальше по реке воспоминаний, обрывочных рассказов, слышанных им о прошлой жизни, когда любому человеку надо было только представить что нужно делать, а машины создавали из фантазий предметы. Можно было общаться с любым человеком на любом расстоянии, перемещаться с огромной скоростью сквозь пространство и многие другие чудеса, о которых сейчас можно только мечтать, были реальностью. А теперь никто даже не знает есть ли ещё города, в которых живут люди, кроме Новгорода и хуторов в его окрестностях. Может только мудрый отшельник, живущий в лесу у реки, находящийся в постоянном контакте с духами и лечащий травами знает что-то такое, что никому не известно. Он очень стар, и никто не помнит времени, когда его не было. Горожане ходят к нему только в крайнем случае, он говорит очень мало и совсем ничего не рассказывает.

Новгород отделён от древних руин широкой и быстрой рекой переправиться через которую почти невозможно. Течение в ней до безумия стремительное, русло полно порогов и водопадов. Люди временами пропадают у её берегов, и кто живёт в её водах остаётся только догадываться. Когда-то давно, примерно в прошлом веке, через неё был перекинут понтонный мост, но теперь и речи не может быть, чтобы пытаться повторить подобное сооружение. Да и необходимости в нём нет. Руины внушают страх, а не интерес. Люди не случайно перестали ходить туда очень давно. Теперь останками древнего города только пугают детей. Река делает петлю в долине перед холмом на котором стоит Новгород и уходит в дремучий лес. Самые отважные пытались пройти сквозь него, и никто не возвращался. А на юго-западе поля, степь, за ней проклятая земля, сожжённая ужасной войной древности. Злые духи живут там, горожане называют те земли пустошью и не подходят к ней ближе чем на два километра. Похоже, злые духи живут везде. Они мучат Кота, отравляют мир вокруг него, ставший ему противным после ухода жены. Семейное счастье, оказавшееся лишь его иллюзией, лопнуло как мыльный пузырь и теперь от этого особенно больно. Быть обманутым, осознавать несовершенство своего восприятия, понимать, что жил воображением счастья, закрывал глаза на свидетельства приближающегося краха. Всё опостылело и дом, и потухший очаг. Единственный город, ставший чужим, словно мир в котором он жил исторг его из-под своего омофора, и некуда бежать, нельзя разделиться и покинуть отравленное изменой сознание. Нет места, в котором можно было бы спрятаться от себя. Нет рычага за который можно было бы потянуть и переиграть сложившуюся последовательность событий.

Тучи сгущаются

Фрол сидел на собрание городского совета, медленно выковыривая сложенным листком бумаги грязь из-под ногтей. Речь всё утро шла о перераспределение обязательств между гильдиями. И о пахотных землях для новообразованных семей. Спор стоял жаркий, но это была только разминка перед основным столкновением. Предстояло опять решить проблему нехватки железа и других металлов которых в городе был сильный дефицит. В прошлый раз, когда эта проблема была решена, более-менее кардинально – разобрали понтонный мост, по которому когда-то первые поселенцы перешли из древнего мегаполиса к месту основания Новгорода. Но после этого прошло уже примерно лет сто и теперь город жил, перерабатывая испорченные изделия, экономя каждый гвоздь.

Воин Годфри предлагал углубиться в Пустошь, и через это расширить количество пахотной земли, а самое главное там почти наверняка были залежи так необходимого железа. Большая часть членов совета опасалась принять предложение Годфри из-за страхов перед страшными духами и смертельным ветром непрерывно дующим в тех местах. Потом в лесу была плодородная почва отлично подходящая для земледелия, а выжженную огнём древней войны и солнцем землю пустоши надо было ещё долгие годы удобрять. Годфри был воином, поэтому духи его не пугали, любой воин находился с ними почти в непрерывном общении, а личный суровый образ жизни позволял с высока смотреть на предполагаемое трудности.

Флор знал об этом не хуже других и учитывая своё отношение к Годфри не спешил голосовать за идею расширения в сторону Пустоши. Для него любое столкновение с духами было связано с кошмаром и одна мысль о потустороннем внушала ужас. Но необходимость в металле и внутренняя жадность заставляла глаза Флора светится алчным блеском каждый раз, когда Годфри описывал реальную возможность найти в Пустоши всё так необходимое городу. Только поэтому флор ещё колебался не заявляя громогласно свой протест. Опытный политик Флор выжидал удачный для себя момент и в глубине души надеялся получить выгоду с любого варианта развития событий.

Годфри, прямой и чистосердечный, ему были чужды всякие недомолвки и уловки, он знал, на что способен и не сомневался в своей правоте. Был уверен, что духов Пустоши боятся не стоит, они прикованы к месту своего обитания и по этой причине вполне уязвимы. Он соглашался с тем, что Пустошь представляет опасность, но также имел чёткий план, как этой опасности избежать. Потом, в его понимании, лес символизировал жизнь, а Пустошь – смерть. Уничтожать живое из-за страха смерти противоречило его принципам. Флор, на все аргументы Годфри, только качал недоверчиво головой и продолжал чистить ногти, показывая всем своим видом, что всё, о чём говорит воин — это полный бред.

Зал то и дело наполнялся шумом. Уважаемые граждане с пеной у рта доказывали свою правоту, некоторые особо отважные предлагали немного расшириться в сторону пустоши и выпилить лес зимой. Страсти накалялись и, казалось, спорам и доводам не будет конца. Городской совет состоял из пятидесяти членов, но ещё не высказалась даже половина. Выступление каждого прерывалось контраргументами оппонентов и затягивалось на часы. Корыстные мотивы натыкались на искренние переживания и мешались со страхами и безрассудством. Уже становилось ясно, что сегодня ни к какому решению прейти не удастся и Дора, дочь Годфри, молодая непоседливая девушка, скучающая в углу, начала понимать, что из этого собрания надо поскорей выбираться. Отец, стараясь привлечь дочь к реалиям общественной жизни, настоял на её присутствии в собрании. Но сейчас был настолько увлечён дебатами, что не заметил бы исчезновения крыши и стен, не то что отсутствия дочери. Дора, пользуясь моментом, на цыпочках выскользнула из бревенчатого зала, аккуратно прикрыв за собой массивную дверь.

Солнце было высоко, в голове роились мысли, в глазах рябило после тёмного помещения, никаких духов она никогда в жизни не видела и очень смутно представляла, что происходит за пределами пригородов Новгорода. Больше всего, впрочем, как и большинство молодых людей одного с ней возраста, её интересовала она сама. А весеннее настроение требовало любви и приключений.

Доротея была хороша собой: темноволосая, стройная и гибкая с большими глазами и очаровательной улыбкой. Она жила под пристальным взглядом своего отца, и в свои двадцать лет оставалась сущим ребёнком. Матери у неё не было, пропала однажды в лесу. Поэтому, с одной стороны, она была крайне избалована и совершенно не приучена ни к какому ручному труду, с другой, жила в условиях постоянного контроля. Отец хотел, чтобы Дора заняла видное место в обществе, поэтому настаивал на её присутствие в собраниях городского совета, но, учитывая специфику существования Доры, идеальной перспективой для неё мог быть только удачный брак. Свой досуг Дора проводила: рисуя и музицируя на старинном пианино, которое Годфри привёз для неё неизвестно откуда. Возможно, оно появилось в Новгороде в те времена, когда, люди почти ничего не умели делать сами, а только занимались собирательством среди руин. Ещё она регулярно посещала городскую библиотеку и увлекалась чтением древних книг, вывезенных первыми поселенцами из хранилища или музея прежней цивилизации.

Последние вылазки поселенцев в руины были примерно, когда Годфри исполнилось девять лет и он имел о них смутные воспоминания. Но в те времена на подобное дело уже отваживались только самые лучшие ходоки, переправляющиеся через реку на паре связанных брёвен, удерживаясь за толстую перетяжку. В брошенный город они не углублялись, а только шарили по окраинам и возвращались далеко не все. Поэтому последние лет сорок – сорок пять туда никто не ходил. Горожане научились делать всё необходимое, а в чём-то научились обходиться без привычного комфорта. Но не Дора. Для неё все условия жизни были созданы наилучшим образом. Вещи появлялись и пропадали, впрочем, как и люди, которые делали то что должны и растворялись в небытие за дверью, возвращались опять, выполняли свои обязанности и снова отходили на второй план до востребования. На вопрос: избалована ли она? Дора сама отвечала себе – да и весьма. Честность была её сильной стороной. Дора редко обманывала особенно саму себя. Но, как человек, действительно избалованный жизнью, Дора не просто была о себе высокого мнения, но и не могла никогда найти себе занятие достойное своих способностей. Поэтому часто скучала, не находя себе места.

Баня

Войдя на территорию бани, Кот с Канатом и странник прошли сквозь небольшой садик, за ним находилась просторная раздевалка, где им дали полотенца и шапки. Странник, взяв полотенце, пошёл в сторону, как бы стесняясь, а Кот с Канатом были этому только рады, потому что не чувствовали в себе сил для более близкого знакомства.

Канат перекинул полотенце через плечо, надел войлочную шапку, а похмельный Кот полотенцем опоясался, шапку зажал под мышкой и весь с сутуленный пошёл вслед за своим другом к лавкам в зону отдыха. Там также были расположены и столы за которыми можно было перекусить.

В первой половине дня народу было мало, многие из пришедших в баню находилась примерно в том же состояние что и Кот, а вторая половина посетителей состояла из пенсионеров, для которых уже была середина дня или вторая его половина. Канат сел на лавку и стал растирать ноги, вытянув их насколько это было возможно. Кот, наоборот, скрючился и сказал тихо:

– Налей, пожалуйста, кваса.

Сильвестр не заставил себя долго ждать, взял со столика заранее приготовленный, большой, глиняный кувшин с хлебным квасом, налил две полные кружки, над верхней кромкой которых не надолго поднялась пена, но тут же осела. Кот присосался к мутной жидкости, а Канат начал беседу.

– Странного мы человека сюда провели. Как ты думаешь кто он?

Кот ответил как-то невнятно, но смысл Канат уловил точно: его друг понятия не имеет кто это и в сущности ему абсолютно всё равно.

После такого ответа Сева пристроил друга поаккуратней на лавке, которого ещё до рождения собственная мать назвала Лукой. Но имя это не прижилось, в народе и большинство друзей звали его просто Кот за присущее ему сибаритство и вальяжность.

Удостоверившись, что Кот, как надёжно стоящая на крепкой полке фарфоровая ваза, никуда не завалится, Канат начал наблюдать за странником, освоившим неприметный уголок. Этот человек сидел, стараясь не привлекать внимания, аккуратно отхлёбывая из чашки горячий чай, потом встал и направился в парилку. Его тело, которое он старался максимально скрыть под полотенцем, выдавало в нём война, а воин в Новгороде был только один. Остальные, кто мог бы претендовать на это звание, назывались его учениками. Но странник, судя по возрасту, никак не мог быть учеником Годфри. Скорее наоборот Годфри был младше и выглядел менее солидно, даже в те дни, особенно в те дни, когда Канат наблюдал его в этом самом зале гордо шествующим по направлению к парилке, беспечно перекинув полотенце через плечо. Странник был словно старше, хотя возраст его определить было трудно. Канат подумал: «Он скорее более матёрый, чем взрослый». Тело незнакомца напоминало стальной трос, по сравнению с ним Годфри выглядел как хорошо скрученная пеньковая верёвка.

Несмотря на то что Сева не отличался особой социальной активностью и горожан знал плохо, он понял, что за этим парнем надо проследить, явно он не тот, кем хочет казаться. Главная проблема заключалась в недееспособности Луки, который последние десять минут сидел молча, сосредоточенно выкладывая на тарелке нечто из комков хлебной мякише.

Сева также заметил, что и странник находится не в лучшей форме: слишком сильно перетягивает бок полотенцем, немного прихрамывает и дрожит словно в лёгком ознобе.

По своей натуре Канат был внимательным парнем, и в меру разумным. Поэтому он понял, что перед ним человек, который, возможно, первый за очень долгое время, а может и за всю историю Новгорода пришёл сюда извне. Но какая-то доброта и внутренняя порядочность не давала Сильвестру раструбить о своём открытии всем присутствующим. Ему казалось, что есть нечто нехорошее в том, чтобы, не познакомившись с человеком, не узнав его истории обнаружить всем его инкогнито.

Канат слышал от дедов, что их город был основан людьми, которые назывались когда-то учёными и обитали в университете. После того как мир рухнул, эти люди постарались собрать максимальное количество информации, которая могла пригодиться для создания цивилизации с нуля, и ушли подальше от поглощённого анархией города. Теперь большая часть этой информации, записана и хранится в библиотеке, в центре Новгорода. Но никто из сторожил и летописцев никогда не упоминал о том, чтобы в город приходил человек после того, как переселение учёных из древнего мегаполиса было закончено. Зная всё это, Сева смекнул, что появление такого человека, как незнакомец, скорее всего, является событием вселенского масштаба и странника нельзя оставлять на произвол судьбы, болтающимся по городу. Но и к себе его позвать Канат не мог по причине обитания в своём доме строгой супруги, которая неизвестно как воспримет непрошенного гостя. Поэтому Сева решил воспользоваться временным одиночеством Луки и поселить странника к нему. Но для этого надо было с пришельцем вначале познакомится, а потом попробовать привести в порядок Кота. Следом в голову Каната пришла мысль о том, что странник может быть небезопасен и вдвоём с Котом им с ним не справится, если он проявит враждебность. Поэтому хорошо бы обратится к кому-то наделённому властью и силой. Но возможность оказаться самому в центре происходящего и хоть какое-то время держать бразды событий в своих руках льстило самолюбию Сильвестра, и он отказался от этой благоразумной мысли. Канат решил следить за этим человеком столько, сколько это будет возможно, а потом познакомится с ним, если он окажется миролюбивым.

Кот построил из хлебного мякиша всё, на что был способен и откинулся назад, сел, закрыв глаза, прижался затылком к стенке. Головная боль начала потихоньку затухать, он погрузился мыслями в недавнее горькое прошлое. О том, как застал свою жену дома в кровати с любовником, и не с кем-то приличным, а с полным уродом и быком Валентином, торговцем с городского рынка. У Валентина была своя продуктовая лавка, в которой он реализовывал товары фермеров по грабительским ценам. Он был в два раза больше Луки. Больше не в высоту, а по объёму, мышечной массе, и всему тому, что у обычных людей вызывает страх. Также Валентин считался человеком Флора, а Флор возглавлял всю гильдию торговцев и был в Новгороде одним из самых влиятельных людей. По этой причине Кот не мог выплеснуть свой гнев кулаками на его лице, а только орал и бранился, используя высокопарные выражения, избегая лексики городских закоулков. Отчего сам себе казался неполноценным. Поэтому прокручивая в голове события того злополучного дня каждый раз заново представлял, как бы переиграл ситуацию, и молча не произнося ни слова просто свернул бы Вале челюсть, и выставил со своей неверной супругой из дома. А так получалось, что он повёл себя как истеричка и только подтвердил слова жены относительно своей мужской неполноценности. В чём она особенно любила упрекать его, когда ругалась на то, что он не может выбить деньги из должников или бартерные товары из бедных крестьян.

Женское любопытство

После того как отец привёл Дору домой, она не могла найти себе места. Любопытство разъедало её изнутри, человек которого она увидела вместе с Котом и помощником аптекаря заходящем в баню, тот странный незнакомец, точно чужак в городе. Чертами лица он слишком сильно отличался от остальных горожан и никак не был похож на человека, входящего в круг общения Кота и Каната. Если бы Дора увидела его со своим отцом ещё может быть этот незнакомец не бросался бы так в глаза. Но Канат – это сущий балбес и подкаблучник, нельзя представить серьёзного человека, идущего с ним в баню. А незнакомец точно был воин, самый настоящий, такой настоящий, что другого такого в городе не было. Дора это видела с полвзгляда. Кот, конечно, милашка, он дружит со всеми подряд. Его можно увидеть в любой компании. Всё равно очень маловероятно, что это какой-то его неизвестный ей друг.

Мысли сами лезли в голову Доры, не давали покоя. Но, она нашла возможность улизнуть. Прикинулась усталой, закрылась в комнате и сделала вид, что легла спать, потом вылезла в окно. Оставила вместо себя три подушки под одеялом, на случай если кто-нибудь отважится заглянуть, проверить.

Доротея направилась в сторону бани, которую, по её прикидке, Кот с Канатом, и их новый друг не могли ещё покинуть, так как ни один хоть немного уважающий себя горожанин, не будет париться в бане меньше двух-трёх часов. И она оказалась права. Ей действительно пришлось просидеть добрый час на ближайшей лавке, наблюдая за выходом.

«Надо было взять кого-то в помощники», – подумала она. – «И внимание меньше привлекала бы чем теперь. Сижу здесь одна, как дура, сразу видно, кого-то жду».

Но брать подруг было рискованно: во-первых – не известно сколько времени займут их сборы, услышь они о незнакомце в городе; во-вторых – всё разболтают на следующий день всем подряд. Так что приходилось выкручиваться как есть. Заняться было нечем. Дора сидела, ёрзала, ходила из стороны в сторону, прыгала на одной ноге. Пока ожидаемая троица фактически не вывалилась из распашных дверей бани в обнимку. Незнакомец посередине, а Кот и аптекарь по бокам, всё навеселе. Не пьяные, но уже дурные, отправились вверх по улице. Дора последовала за ними стараясь держать необходимое расстояние для того, чтобы оставаться незамеченной. Хотя в этом не было особой необходимости. Все трое были так увлечены разговором, что вряд ли заметили бы её, идущую в двух шагах от них. Разговор доносился до её слуха только обрывками: «я шёл по лесу… меня преследовали…». Кот рассказывал: «у нас бесплатная столовая…».

«Точно чужак». – Подумала Дора, – «раз не знает о порядках, заведённых в городе и о том, что поесть всегда можно бесплатно в городской столовой».

Ей очень хотелось присоединиться к ним. Влекло любопытство, и Кот ей всегда был симпатичен. Его загадочная улыбка, с которой он поглаживал арбалеты, когда представлял их её отцу и его худое, жилистое тело, за движениями которого ей удалось подглядеть одним жарким днём сквозь дикий виноград беседки.

Кот голый по пояс махал молотом у наковальни, потом заметил их приближение и видение кончилось, он накинул рубаху и вышел навстречу. Особенно его было жалко теперь, когда с ним так поступила жена. Доротея обязательно подошла бы к ним в любом другом случае не стесняясь. Но сейчас наиболее вероятными были два варианта развития событий после их встречи: они либо отправят её домой, либо не станут при ней откровенно говорить. Поэтому она решила проследить за ними и подслушать разговор издалека. Они явно направлялись в сторону дома Луки. И это было логично. Куда ещё могли пойти три молодых мужчины навеселе? Конечно, туда, где не предполагалось присутствие сварливой домохозяйки. И дом Кота подходил как нельзя лучше. Не к Канату же им идти, где его добросердечная жёнушка быстро разложит их по полкам своего быта. Поэтому Дора не особенно старалась, преследуя их, верно осознавая, что самое интересное начнётся тогда, когда эти троя останутся одни в тишине за столом гостиной.

Доротея уже мысленно представляла, куда заберётся, для того чтобы подслушать разговор. Вначале ей пришла в голову мысль спрятаться в розовый куст под окном ведущем на кухню, но воспоминание о вечерней росе и мелких колючках, уничтожили эту идею напрочь. Ещё немного подумав она решила действовать по обстоятельствам. Тем более что на ней было лёгкое, платье в котором она с утра вышла из дома. Поэтому находится долго на улице после заката было бы не комфортно. А она готовилась к долгому разговору.

Добравшись до дома, где жил Лука, Дора медленно, на цыпочках обошла его по кругу и увидела прислонённую к стене лестницу ведущую в чердачное окно. Видимо, Кот забыл убрать её по присущей ему рассеянности. Недолго думая она полезла вверх. На чердаке было темно и страшно. Солнце клонилось к горизонту, и кроваво-красный закат зловеще смотрел на неё сквозь проём окна. Пятно от последних лучей солнца падало на каминную трубу посередине чердака. Дора подползла к ней на четвереньках и открыла печную юшку, предназначенную для очистки сажи, в том месте, где труба делала колено и услышала шёпот, раздающийся из столовой.

– Ты кузнец? – Спросил незнакомый голос.

В строгом смысле слова Лука не был просто кузнецом, скорее он был создателем механизмов. В его мастерской все стены заполняли диковинные чертежи, а на столах лежали разные инструменты. Ему немного не хватало возраста для того, чтобы открыть свою школу, но через пару лет эта преграда должна была исчезнуть. Кот готовился, расширяя помещение и устанавливая новые верстаки.

– Да, можно и так сказать, но скорее я просто ремесленник.

– Это очень хорошее занятие, благородное.

– Надеюсь, – сказал Кот, – но продавец овощей кажется лучше.

– Что ты имеешь в виду? Торговцы, по-моему, это посредственно.

– Но зато им не говорят, что они не могут забрать долги с клиентов и вообще не знаю, может у них ещё что-то лучше...

«Бедный», – подумала Дора. – «Даже сейчас, когда он на пороге чего-то сверхъестественно интересного он не может забыть про предательницу жену».

Флор

В большой светлой гостиной, за столом из цельного куска дерева, обедала семья Флора. Сам Флор чинно сидел во главе стола, позвякивая ножом и вилкой. Три его сына сидели по бокам. Жена с дочерью подносили из кухни готовые блюда. После того как на столе не осталось свободного места, они тоже сели в дальнем его конце.

Обед в семье Флора Кирсановича Онежского, представлял из себя ритуал с постоянными и переменными составляющими. Мелочей здесь не допускалось, даже самые ничтожные детали были строго регламентированы, разнообразие и количество пищи впечатляло воображение, места за столом и очерёдность доступа к вкусным кускам строго определены. Обед был церемонией, представляющей лицо семьи. Флор часто говорил: «кто что ест, тот-то и есть».

Капитал и внешняя состоятельность были главными приоритетами для хозяина этого дома. Если бы для того чтобы выглядеть презентабельно, надо было голодать, есть одни хлеб и воду, Флор так и делал бы, но к счастью это было иначе. Поэтому он с превеликим удовольствием, каждый день изысканно и разнообразно обедал, упиваясь своей властью и социальной значимостью. Он был главным сибаритом в Новгороде и мог себе это позволить.

Семья Онежских была одна из немногих, в которой практически полностью пренебрегали общественной работой, а сам Флор принимал участие только в тех делах которые являлись необходимыми для сохранения статуса члена городского совета и главы гильдии торговцев.

Возглавляемая им гильдия была одной из самых не многочисленных в городе, но самой независимой и обладала большим количеством связей в разных сферах городской жизни. Гильдия торговцев всегда вела собственную политику и чеканила деньги, необходимые в Новгороде только для того, чтобы заключать сделки с ней.

– Щучьи котлетки просто пальчики оближешь! – заметил Флор, причмокивая своими пухлыми губами и отирая сальные усы салфеткой. – Ефросиния постаралась на славу. Респект кухарке!

– Это мы с Мамочкой выбирали щукарей на рынке. – Заметила Эля – дочка.

Эле никто не ответил. Её вообще часто игнорировали во время разговора. Другое дело, когда что-то нужно: «Эля принеси, Эля подай», а как только раскроет рот словно и не слышит никто. Поэтому она привыкла игнорировать невнимание к своей персоне, сделала так и сейчас, принявшись уплетать одну за одной котлетки с картофельным пюре, пополняя и без того не бедные стратегические запасы своего организма.

Флор, громко прожёвывая карпа в сливовом соусе, начал деловой разговор с сыновьями, как будто он не обсуждал дела с ними целыми днями и только за обедом смог выкроить минутку для разговора. Эля поглядывала на них и думала: «До чего же вы все скучные! Ради чего всё это? Не ради же пюре с котлетами наша семья столь целенаправленно обогащается всё это время?»

– Эдик, дорогой, – продолжал Флор, обращаясь к своему старшему сыну, – в этом году фермеры пророчат замечательный урожай зерна. Говорят, всходы очень сильные таких давно не видели. Я хочу, чтобы ты занялся строительством ещё одного амбара. Нам нужно постараться на корню перекупить большую часть урожая. Он станет и сырьём для пекарни, и возможностью заработать на перепродаже зимой или получить бесплатную рабочую силу от города.

Эдуард делал вид, что внимательно слушает. Они с отцом уже обсуждали эти дела не один раз и теперь не без оснований Эдуард предполагал, что Флору просто не о чем говорить с семьёй. А для того чтобы самому себе не казаться скучным хряком, Отец непрестанно талдычит о делах.

«Скукотища, что мы ангар не построим! Сели, два дня назад, составили план, записали. А зачем мусолить тему-то из раза в раз. Интересно удастся обогнать Ретивого…». – Размышляя про себя, Эдуард погрузился в мечты о предстоящих скачках, представлял, как он обойдёт своего товарища, который недавно объездил новую лошадь.

Прошлым чемпионом был, естественно, сам Эдуард. Но теперь, если слухи, ходящие по городу относительно способностей Ретивого, не лгали, вполне могло получиться так, что Михаил подвинет его на пьедестале славы. С этой мыслью было сложно жить, в душе Эдуарда поселился лёгкий страх, таящийся под ложечкой, поднимающий его с кровати в предрассветные часы и заставляющий смотреть вдаль из окна, сосредоточенно изучая тени древних руин на горизонте.

Эдуард был очень красив, храбр и привлекателен. Все знали об этом и относились к нему, имея в виду эти его качеств. Правда, храбр он был только на людях, а наедине с самим собой очень боялся не соответствовать своему блистательному образу, поэтому проблемы ангара и семейной прибыли заботили его гораздо меньше предстоящей скачки.

Ещё два сына Флора, Сергей и Александр сидели молча. У них уже были планы на вечер, и они хотели, как можно меньше привлекать внимание отца, чтобы не получить случайное задание, могущее помешать их походу в дом к двум очаровательным вечным невестам, живущем в торговом квартале города. Братья были ещё достаточно молоды: Сергею исполнилось двадцать два. Александру двадцать, что делало последнего совершеннолетним и наделяло правами взрослого. Хотя ещё и не полными, из-за его социального статуса, согласно которому, он, находясь в составе семьи отца, и не мог участвовать самостоятельно в политической жизни. Но такие ограничения распространялись и на Сергея, который, как и Александр, не стремился вылететь из гнезда и развести собственный семейный очаг.

У Эдуарда была жена-тихоня, которая совсем недавно родила ему дочь и сейчас сидела неотрывно с ребёнком, поэтому не участвовала в обеде, чему надо сказать радовалась несказанно.

– Саш, ты сможешь отлить вина на кухне? – Спросил Сергей шёпотом у Александра.

– А ты сам?

– Ты же знаешь, я обязательно что ни будь уроню, наделаю кучу шума и тогда конец всему.

– А постараться ты не пробовал?

– Давай я начну стараться в другой раз, когда от этого не будет завесить наш с тобой поход к Тане и Ане.

Матрона ела с непроницаемым лицом. Уже в годах, но до сих пор красивая и с виду строгая, она не отличалась остротой ума и в молодости была хохотушкой. Но чопорная и сухая атмосфера дома Флора, в которую она погрузилась в достаточно молодом возрасте, высушила её. С годами она приобрела состояние внешней презентабельности, в котором прибывала постоянно вне зависимости от обстановки. В присутствие мужа она чаще молчала и было похоже, что супруги, утратив с возрастом интерес друг к другу, не знали о чём разговаривать оставшись наедине и поэтому избегали таких моментов. Об этом свидетельствовала и их привычка обсуждать в присутствие других людей мелкие бытовые вопросы, которые другие пары обычно обсуждают тет-а-тет. Иногда Елен, так звали жену Флора, очень хотелось отбросить всё напускное, и фигурально выражаясь, сняв туфли, бежать босой по весенней траве жизни. Чувствуя неприкрытой кожей своего тела её непосредственное течение. Вылезти из своей раковины. Быть такой какая она есть. Но это всегда оставалось на уровне предрассветных фантазий, в которых Елен отпускала вожжи своего разума и перебирала в голове все возможные вариации развития своей жизни, будь она не связана с Флором. Но наступало утро и однообразный, почти ритуальный быт разбивал все иллюзии, потихонечку превращая её в ещё один экспонат гербария Онежских.

Путь к Пустоше

Волнение, которое испытывал Годфри, нельзя было охарактеризовать в рамках привычных для человека чувств. Он слишком сложно воспринимал реальность. Поэтому даже лучшие ученики, которых он взял с собой в поход, могли только догадываться о происходящем в его душе. Мир, в котором он жил состоял не из последовательной череды событий, а являлся ему во всё многообразие вероятностей прошлого и будущего. Поэтому вычленить из этого океана то, что реализуется в общепринятой реальности и то, что так и останется на полке вероятностей, было наиболее трудной задачей. Когда Годфри, для решения этой задачи отправлялся в потусторонний мир, предстоящие события открывались перед ним с разной степенью ясности. Иногда плыли как бы в тумане, а иногда были видны чётко как в стеклянной колбе. Но то, что касается его лично, он практически всегда видел плохо.

Вовремя прошлого своего потустороннего путешествия он столкнулся с надвигающейся на город опасностью, но она ещё не приобрела своей окончательной формы и явилась ему как тень или облако, плывущее на горизонте событий. Годфри даже не смог точно определить, откуда она исходит. Но характер дебатов на последнем городском вече подкрепил его опасения, и он решил действовать. Интуиция советовала ему, отправиться в пустошь, тем более что он разработал один интересный план могущий стать хорошей подстраховкой в случае непредвиденных обстоятельств.

Попрощавшись с дочерью, Годфри отправился в свою школу, и практически сразу начал собираться в дорогу. Он не стал подробно делиться своими опасениями с ней, боясь лишний раз, напугать. Просто предупредил, чтобы не выходила из дома и надеялся, что она его послушает.

В дорогу с собой Годфри взял двух учеников, самых взрослых и опытных. Порфирия, которого все звали просто Парфеном – он лучше всех владел техникой потусторонних путешествий, Годфри во многом сам советовался с ним. И Васку который лучше всех в школе овладел искусством меча и лука.

«Двоих будет вполне достаточно, большая компания привлечёт излишнее внимание», – думал Годфри. – «Нельзя медлить, лавина событий очень скоро накроет нас».

Все ученики спали, ели и попросту жили в школе Годфри. Работали с ним, часто помогали по хозяйству, и в процессе совместной деятельности он всегда их учил, показывал, как правильно двигаться, обучал ремёслам, необходимым воину, также учил верно видеть мир вокруг и внутри себя. Гораздо реже он проводил специальные занятия во время которых обучал учеников владению оружием, путешествиям в потусторонние миры и принципу взаимодействия с миром духов.

– Три основных врага, с которыми вам придётся сталкиваться. – Говорил Годфри, – Дикие звери, духи и самый сложный враг — это вы сами. Воин никогда не сражается только здесь и сейчас, битва происходит всегда в нескольких измерениях, и победив в одном вы можете проиграть в другом. Ни одно живое существо не живёт только в материальном мире, у любого существа есть душа, поэтому оно имеет проекцию в мире духов, и разум, поэтому у него есть ментальная проекция. Во вселенной ещё множество миров, смежных с нашим и связанных общей судьбой.

Всё ранее сказанное на уроках, но в более сжатой форме, Годфри повторял по дороге выбранным для похода в Пустошь ученикам. Они быстрым шагом двигались к своей цели, наполненные тревогой и подобранные как скрученная пружина.

– Мы не раз уже совершали с вами боевые вылазки, вы лучшие мои ученики и в этом году, я думаю, вы станете мастерами. – Годфри говорил им про это впервые, но не Парфен, ни Васка не выразили никаких эмоций. Годфри отметил про себя, что это хороший знак. – Теперь я взял вас с собой в настоящее дело и не для того, чтобы научить чему-то, а потому что без вас не справлюсь.

– Это честь для нас. – Серьёзно и спокойно сказал Васка. Парфен просто кивал головой.

– Мы отправимся в недалёкое потустороннее путешествие, и посетим одно место из мира духов, однажды покинувших нашу реальность. Нам надо будет постараться установить, откуда идёт опасность. Я чувствую её, но не могу определить источник.

– Учитель, – заговорил Парфен, – а зачем мы идём в пустошь, разве не безопасней было бы заглянуть в потусторонний мир из нашей школы?

– Я уже сделал это вчера, один, перед Вече, во время предзакатных сумерек, но ничего не увидел. Я чувствую, что опасность идёт из Пустоши, но до конца не уверен, её источник слишком размыт. Такое ощущение, что она приближается с разных сторон, но из пустоши точно. Поэтому мы отправляемся туда с надеждой отследить её источник. Ещё я хочу навестить одного старого друга в мире мёртвых. У меня есть идея откуда можно попросить помощи на случай если наших сил перед лицом надвигающейся опасности будет мало. Возможно получится так, что мы, охотясь на льва, сами того не зная отправляемся прямо в его логово. Поэтому мы должны быть готовы ко всему. Мир для нас это большая опасная загадка и чем больше мы узнаём его, тем сильнее понимаем, что практически ничего не знаем о нем. И нам остаётся только жить, и пытаться выжить. Наше призвание, как воинов защищать тех, кто на нас полагается и пытаться выжить, для того чтобы выжили те, кого мы любим.

После этого монолога какое-то время все двигались молча.

Васка шёл воодушевлённый речью учителя, проникнувшись пафосом момента. Переживания исключительности происходящего воодушевляло и вдохновляло его. Порфирий, наоборот, скептик от природы, думал о том, что никто на них особо не рассчитывает и большинство горожан вообще не подозревают о деятельности школы воинов. Потому что с опасностью более серьёзной чем дикие животные никогда не сталкивались. А разговоры о духах остаются для многих горожан просто разговорами. Порфирий точно знал, что некоторые люди относятся к школе воинов с большим подозрением. Особенно торговцы, с которыми у их школы постоянно пересекаются интересы. И если бы Годфри не имел такого веса в городском совете благодаря своему уму и выдержки, его школа воспринималась бы как кучка фанатиков. Потом войны решали многие практические задачи, связанные с расширением территорий и охраной правопорядка в городе и именно эта деятельность давала вес их гильдии, а о потусторонних путешествиях и созерцание будущего мало кто вообще знал.

Рассказ Годфри

Годфри подбросил несколько веток в костёр и надолго замолчал, уставившись в пламя чёрным вороньим взглядом. Солнце только узкой дугой выглядывало из-за края пустоши, по-прежнему отбрасывая ядовито-жёлтые отблески на облаках. Пустыня покрылась длинными тенями. Казалось, что ветер, завывающий вокруг ложбинки, старается украсть мысли и выпить душу. Отведя наконец взгляд от огня, Годфри произнёс:
– Я раньше не рассказывал вам о своём обряде посвящения потому, что не хотел, чтобы вы забивали лишней информацией голову до того, как придёт необходимость этот обряд проходить. Вы знаете, что у моего учителя было всего три ученика: я, Коул и Себастьян. Мы были дружны. Наша дружба выходила за пределы стен школы и продолжилась после окончания образования. Надо отдать должное этим ребятам, они, пожалуй, были способнее меня, и точно гораздо амбициозней. Последнее качество в особенности касалось нашего учителя. Они мечтали о других мирах, открытиях, славе. Для меня всегда хватало собственного внутреннего мира. Коул через несколько лет после инициации ушёл вместе с учителем в лесную чащу, надеясь найти города и поселения вроде нашего, но они так и не вернулись. Потом, ещё через несколько лет Себастьян ушёл в пустошь с такими же намерениями. Он долго готовился и достиг почти совершенства в навыках воина. К тому времени у него был один ученик, которого он взял с собой в путешествие, из него они не вернулись. Себастьян звал меня с собой, но мне это было не очень интересно, я к тому времени только открыл школу и обзавёлся первыми учениками, они, к сожалению, тоже не дожили до наших дней. Поэтому я решительно отказался составить ему компанию. Остался заниматься школой и делами города. Тем более что все мои предки принимали активное участие в жизни Новгорода с момента его образования.
Маленький огонёк костра словно создавал пространство уюта вокруг них. Ветер завывал и проносился выше голов, словно не мог дотянуться до них и злился. Учитель говорил спокойно и размеренно, как будто они находились не в смертельно опасной пустыне, а дома у очага.
– Впрочем, я немного отвлёкся, а вы эту историю отлично знаете. Просто рассказал вам её ещё раз на случай, если вы забыли имена или часть моей скучной биографии.
Годфри обвёл учеников добрым взглядом и продолжил рассказ:
– Когда подошло время нашей инициации, а учитель подвёл нас к ней всех троих одновременно. Возможно он уже давно собирался отправиться в путешествие прочь из города и намеривался взять нас всех с собой. Трудно сказать. Но время готовности учеников к переходу определяет только учитель. Наша инициация проходила в дремучей чаще леса и представляла из себя три этапа. Первый – это ментальное путешествие, во время которого определяется цель испытания. Потом путешествие в нашем измерении к назначенной цели и потом, как завершающий этап – это путешествие в потусторонний мир и поиск духа помощника. В общем, в этом и состоит основное отличие война от ученика. Именно с приобретением духа помощника воин получает беспрепятственную возможность путешествовать в потусторонние миры без помощи учителя.
Годфри сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями. Покрутил хворостинку в руках, разглядывая её со всех сторон, будто отыскивая на ней интересующие его ответы. Потом словно определившись, решительным движением метнул её в огонь и продолжил рассказ.
– История моя начинается так: ранней весной, когда только начал сходить снег. А природа пробуждалась, являя миру в проталинах первоцветы. Учитель собрал нас вместе у ритуального костра и сказал о том, что ему было видение о рождение потустороннего цветка в лесной чаще. Этот цветок должен был прорасти одновременно в нескольких мирах и течение его жизни в нашем мире будет весьма непродолжительным. Всего два-три дня. Он сказал, что наткнулся на этот цветок, когда во время сна его двойник путешествовал по одному из параллельных миров где увидел, как семя этого растения даёт корни. Времени у нас для того чтобы найти его не больше двух суток потом он отцветёт, и мы упустим возможность прикоснуться к потустороннему знанию. При этом учитель довольно плохо представлял, как мы к этому знанию прикоснёмся. На вопрос: «что мы будем делать с цветком, когда найдём его?» – он ответил: «Посмотрим».
Вначале в ментальное путешествие отправились все кроме меня, я стоял на страже у тел. Учитель учил нас таким образом защищать погружённых в себя от нападений злых духов. Мы с вами теперь для этих целей используем ритуал. Потом вернулся Себастьян, и наступил мой черёд присоединится к поискам. Ко времени нашего путешествия в яви, по предположению учителя, цветок должен был начать прорастать на тонком плане нашего мира. Ну или ментальном плане если вам привычней это название. Поэтому мы искали сильные колебания, связанные с пронзанием ментального пространства нашего мира. Потом учитель обнаружил нечто необъяснимое, потрясающее зрелище. Пространство тонкого плана было разорвано и через десятки миров росло огромное дерево. Мы, глядя на него, пребывали в благоговейном ужасе и потом усевшись у костра долго обсуждали увиденное. Видимо, в параллельных мирах этот цветок появился в виде дерева, а в нашем мире он материализуется как первоцвет. После созерцаемого мы поняли возбуждение учителя, который находился несколько дней в предвосхищение нашего путешествия. Точно было ясно одно – этот цветок содержит самые тайные знания жизни, настолько сокровенные, что это знание объединяло все миры, которые мы могли увидеть, прорастая сквозь них. Было ясно, в этом растение заключается единая для всех миров основа мироздания. Чем мы были обязаны такому явлению в нашей жизни сказать трудно, но совершенно ясно это великое чудо было самым главным откровением нашей жизни.
Жажда обладать этим знанием пленила нас, и мы немедля отправились в лесную чащу на поиски того места, в котором рос этот первоцвет.
У моего учителя дух помощник мог принимать вид дикого волка. Он постоянно следовал с нами, рыща по следу запечатлённому в памяти учителя. Но и в нашей памяти после ментального путишествия остались образы, опираясь на которые, мы могли определить направление движения к цветку. Каждый из нас в видениях наталкивался на гору, кто-то перелетал её, кто-то огибал. Но именно за горой в лощине рос этот чудесный цветок. После совещания мы решили, что этой горой была вершина, которую и сегодня можно видеть с земляного вала вокруг Новгорода к востоку от руин за рекой. «Вы прошли первое испытание». – сказал наш учитель, когда мы все отыскали цветок в астрале.
Теперь нам предстоит пройти второе испытание – добраться до этого места на своих ногах. Нечего было и думать о лошадях, от которых в дремучей чаще леса будет только больше сложностей чем пользы. Мы шли пешком, продираясь сквозь густые заросли подлеска. Главная наша проблема заключалась в ограниченности времени, отведённого на наш поход. Мы, ученики, тогда ещё не знали, как пробираться по живому лесу. Если ты вторгаешься в него, как инородное тело он выплёвывает тебя наружу, как вода пробку. Учитель наш не испытывал таких проблем, как и я сегодня с ветром, когда мы достигли пустоши. Вам пришлось закутываться в плащи чтобы он ни продул вас. А если бы воля ваша была слаба, то и они не спасли бы от него. Ветер не дал бы находиться вам в пустоши и десяти минут, каждую из которых вы чувствовали бы, как он выдувает из вас всё живое. Так и лес просто драл нас на части. Мы шли вперёд, как лодка по песку. А учитель со своим волком пробирались достаточно легко и свободно. «В этом и заключается второе испытание». – Говорил он. – «Вы должны впустить в себя лес. Дать ему проникнуть в вас чтобы перестать быть для него чем-то инородным. Перестаньте сопротивляться ему, примите все его колючки и тернии, как родные и он сам вас пропустит. А пока вы этого не можете следуйте за мной, по моим следам не отклоняйтесь от них, здесь везде чужаков поджидает опасность».
Большинство людей из нашего города никогда не заходят в лес именно по этой причине. Он отторгает их, и они, подходя к опушке чувствуют опасность, наберут хвороста на дрова и отправляются назад. Лес может очень многое. Лес слишком силен сейчас. В его власти сделать зиму холодной или тёплой. Он содержит в себе дыхание жизни, поэтому способен влиять на жизнь вокруг себя.
Мы последовали совету учителя и дела наши пошли быстрее. Но, в самой чаще наш волк начал терять след. Мир этого леса был для него не менее чужим и опасным, чем для нас. Возможно, он лучше нас понимал мир леса. Духом доступно гораздо более тонкое восприятие реальности, чем людям. Но несмотря на это он оставался существом из другого мира и лес воспринимал его враждебно.
День к тому моменту перевалил за середину, земля под ногами стала рыхлой и скользкой от талых вод. В одном месте я немного сбился со следа учителя и провалился в топкий грунт, чуть-чуть не перелив голенище сапога. Но не так-то просто оказалось высвободить застрявшую ногу. Её сжимало словно тисками и тянуло вниз. Без посторонней помощи я бы ни за что не справился. И надо сказать, что это на первый взгляд ерундовское происшествие здорово напугало меня. Мы вымотались, но остановится и отдохнуть было опасно, по всей видимости, рядом находилось болото. Волк окончательно потерял след и нам пришлось остановиться против нашей воли. Я чувствовал, что даже учитель находится на грани растерянности.
Любое болото — это западня не только в физическом мире, но и в потустороннем. На тонком плане реальности оно проекция ловушки. Там часто живут мерзкие духи, которые, как пауки, вьющие паутину внутри стеклянных бутылок с остатками сиропа. Они поджидают в ней доверчивых букашек, не могущих выбраться из скользкого сосуда и становящихся лёгкой добычей.
У нас сложилось общее и небезосновательное впечатление, что мы попали именно в такое бутылочное горлышко. Физически место в котором мы остановились было в низине, высокие покрытые красным лишайником деревья пропускали мало солнечного света. И сквозь плотную, однообразную чащу не было ничего видно больше чем на сорок метров в каждую сторону. А когда мы постарались отыскать дорогу на тонком плане, совершив ментальное путешествие, то поняли, что находимся в чёрной дыре, из которой не можем выбраться в потустороннем мире. Все попытки отыскать дорогу оканчивались нечем, мы проваливались в плотный сумрак, в котором ничего нельзя было различить. Наш волк бегал кругами обнюхивая землю, кусты и стволы деревьев. Было ясно, он не понимает где находится. Мы не могли определить даже сторону света. Коул с большим трудом вскарабкался на самое высокое дерево. Первые суки начинались на нём очень далеко от земли, а покрытый лишайником ствол был скользким. Он махнул рукой в ту сторону где, по его мнению, находилась нужная нам гора и в сомнениях покачал головой.
Пробираться весной сквозь болотную топь, когда опасные и безопасные места одинаково скрыты ещё не сошедшим до конца снегом, а лужи талой воды покрывают тонким слоем глубокие топи, было выше наших сил. Но настоящее беспокойство начало овладевать нами, когда мы заметили, что ходим кругами. Ко всему прочему ещё начало смеркаться. То тут, то там появлялась обломанная ветка дерева, знакомый уже гриб чага на стволе. Для начала учитель спрятал волка обратно в свою поясную торбу, было похоже, что кто-то воздействует на него сильнее чем на нас с учителем. Ведь именно он завёл нас в эту ловушку. Потом учитель оставил нас в сравнительно безопасном месте ломать лапник и разбивать небольшой лагерь. А сам отправился за дровами для ритуального костра.
Для сбора лапника существует особый ритуал, которому я вас учил. Мы отлично умели это делать. Но тогда всё шло как-то трудно. В чаще постоянно раздавались странные перестуки, похожие на то, как кто-то стучит сухой палкой по стволу дерева. Звуки эти то приближались, то удалялись, хаотично и без определённой последовательности. Словно стучало сразу несколько человек беспорядочно, в разных местах и по очереди. Мы, то есть я, Коул и Себастьян никак не могли настроиться на ментальный контакт с лесом, и деревьями с которых рвали ветви. С большим трудом мы сделали четыре седалища из лапника и сухой травы, постарались устроиться на них для отдыха и окончательно поняли, что за нами кто-то наблюдает.
Вначале я почувствовал как по шее у меня пробегает холодок, словно от чьего-то дыхания. Потом Коул ощутил нежное прикосновение к запястью, скромную попытку взять за руку. Но тайному существу не хватило решительности, и оно поласкав отпустило. У Себастьяна волосы буквально стояли дыбом, а глаза, казалось, собирались вылезти из орбит. Его невидимая поклонница пошла гораздо дальше и когда, несколько дней спустя, мы делились впечатлениями о происшедшем, он смущаясь признался, что чувствовал словно кто-то медленно гладит его мошонку.
Страх и возбуждение растекались по нашим жилам. Крепостные ворота воли, казалось, были готовы слететь с петель. В какой-то момент я думал, сойду с ума. Но собравшись из последних сил, напрягся, как пружина, и представил, что моя кожа камень, а в жилах холодная талая вода. Заставил себя почувствовать, как будто вместо волос у меня мох, а я пень или другая часть леса такая же древняя как он сам. Наваждение потихонечку стало отступать, а потом пришёл учитель с охапкой ольховых веток, из которых мы быстро разожгли ритуальный костёр.
Яркий свет огня в сгущающихся сумерках и тепло костра немного вернули нас в чувство. Себастьян сидел бледный, как камень, а учитель был очень серьёзным и собранным. Когда костёр достаточно разгорелся, он бросил в огонь охапку сухих можжевеловых веток и произнёс заклинание смысл которого был направлен на то чтобы неявное стало видимым. Серебряные бляхи, исписанные рунами, на его куртке засветились слабым светом и во мраке, среди деревьев начали появляться смеющиеся дриады. Они бегали вокруг нас и хихикали потусторонним смехом. Одна подбежала совсем близко к нам, и я услышал, как она сказала остальным: «А они милые давай поиграем». И снова удалилась, смешавшись с толпой остальных. Дриады продолжали смеяться, веселится развлекаться вокруг нас. Другая, кажется, сказала: «Оо… а это мужчины». Мы явно были для них диковинкой. Я то и дело слышал: «давай поиграем», «царя, царя надо звать», говорили одни из них, а потом можжевеловые ветки прогорели и ведение исчезло.
Мы сидели, вокруг костра, спиной к нему и как можно ближе друг к другу. Он не был особо большим, сухие ольховые ветки были в дефиците той ночью. Деревья раскачивал сильный ветер то и дело раздавался их треск и стоны в темноте. Время от времени капелька талой воды падала с их высоких ветвей за шиворот, заставляя ёжится и содрогаться всем телом, но это, так или иначе, помогало взбодриться.
– Старайтесь не поддаваться на их уловки. – Сказал нам учитель. – Иначе останетесь здесь навсегда. Они всячески будут соблазнять и пытаться утянуть с собой, но каждый из вас – это не больше чем игрушка для любой из них. Дриады будут забавляться с вами, пока не доведут до смерти, а бежать здесь некуда. Эта ночь будет для нас тестом воли. Нам придётся оставаться здесь до утра. И при этом не спать, в сновидениях им будет гораздо легче увлечь нас. Поэтому всю ночь мы будем жечь костёр и тренировать волю другого выхода нет.
– А утром они оставят нас? – Спросил Коул.
– Нет, но ночью они гораздо сильнее, а наш разум намного больше подвержен воздействию. День — это время людей. Поэтому утром мы сможем уйти отсюда. – Ответил ему спокойным голосом учитель. Так как если бы он вечером у очага толковал нам старые басни.
Дальше мы сидели молча. Пока ярко горел огонь. Всё это время я представлял себя камнем, мхом и талой водой. Разум настолько свыкся с этой мыслью, что через несколько часов я перестал чувствовать сырость, холод и почти не обращал внимания на дриад. Охапка ольхового хвороста, которую принёс учитель, таяла на глазах, и мы все отлично понимали, что ему придётся идти, как минимум ещё один раз собирать дрова, до того как расцветёт. Холодный озноб пробегал от одной мысли, что учитель может уйти, а костёр потухнуть. Я старался думать, что у камня не может быть таких переживаний, но оказалось, что и камень, покрытый мхом, иногда может струхнуть.
Учитель больше не подбрасывал в огонь можжевельника и не шептал заклинаний. Силуэты дриад снова исчезли в ночной тьме леса. Но мы отлично чувствовали присутствие обитателей леса. Они непрестанно пытались вывести нас из равновесия. Мы постоянно ощущали прикосновения и поглаживания. Жутко клонило в сон, словно глаза намазали мёдом. Пару раз начинал дуть тёплый ветерок с ароматом сладких пряностей, который силился унести вместе с дуновением поток наших мыслей и чувств, заставить нас расслабится, опустить вожжи разума и просто отдаться течению этого сладкого возбуждающего чувства. Потом я слышал, как вой ветра и стон деревьев сменяется нежной музыкой и звуками весёлой компании: смехом женщин, звоном бокалов, стонами каких-то волынок и свирелей. Следом, вдруг подула жгучая вьюга, настолько холодная и колкая, что я, забыв о своей недавно приобретённой каменной натуре, чуть не бросился бежать без оглядки спасаясь от неё. Но тяжёлая рука учителя удержала меня на месте.
Постепенно настал момент, в который учитель молча встал и направился в темноту. Через несколько шагов он обнажил меч, руны на котором светились бело-лунным светом и начал сложный мало нам известный танец. Он крутил мечом из стороны в сторону, поворачивался вокруг себя, делал другие сложные пируэты, размахивая рукам и перескакивая с ноги на ногу. Глядя на него, казалось, что он сияющий бело-лунным светом волчок или, может быть, он был похож на стаю светлячков в ночи. Это было то, чему он нас ещё не учил, поэтому мы, как заворожённые смотрели в его сторону, позабыв про дриад и другие опасности леса. Пока мы на него смотрели, нам становилось спокойно, страх исчезал. Но потом со всех сторон стали мелькать болотные огоньки. Они то загорались, то исчезали. Иногда перемигивались, иногда кружились. Это зрелище снова загнало нас в перманентное, почти уже не различимое притупившимся разумом, состояние страха и напряжения. А учитель потихонечку скрылся в мерцающей огоньками темноте и сколько его не было мне не известно. Казалось целую вечность.
Я, закутавшись в плащ, погрузился в атараксию и готов был поклясться, что не почувствовал бы укола иголкой, приди кому ни будь в голову это со мной сделать. Лес вокруг скворчал и переливался. Такого воздействия на все органы чувств я не переживал ещё никогда. Время словно остановилось, и минута вполне могла бы сойти за вечность. Было такое ощущение, что тысячи маленьких таранов непрерывно штурмуют все двери моего восприятия реальности. Но я всё усердней запирал засовы и старался изо всех сил игнорировать это воздействие.
Но вот из темноты показался учитель, он странно прихрамывал и держался за один бок. Вскочить и бросится ему на помощь: приказ из мозга уже бежал по моим нервным окончаниям, но я исключительно силой воли удержал себя на месте. Он помахал нам рукой, словно подзывая к себе. Себастьян начал вставать со своего места, намереваясь помочь учителю. Но Коул схватив его за плечо и с силой удержал. Ведение начало рассеиваться. Приглядевшись внимательнее, я увидел, как мимо нас проплыл в воздухе силуэт учителя видимый только наполовину: там, где должны были быть ноги, просвечивались стволы и ветви деревьев. Я зажмурился. Глаза открывать совсем не хотелось. Но почти сразу снова стало клонить в сон. Я резко разнял веки и прямо перед собой увидел голую женщину. От неожиданности кровь ударила в виски, а потом стали набухать другие конечности. Надо сказать, что красивее женщин я больше никогда не видел, но она вместе с другими чувствами внушала демонический страх. Её бёдра сделали несколько движений, от которых моё возбуждение начало усиливаться, а потом встала на четвереньки и поползла в мою сторону. Я был готов принять её ласки, когда вернулся учитель. Я услышал, как ольховый хворост вновь затрещал в пламени у меня за спиной, и вспыхнувший свет огня рассеял наваждение.
Когда я обернулся, Себастьян лежал бледный на земле, а учитель возился возле него, обмахивая тлеющим пучком полыни и других трав.
– Он покинет нас навсегда, если срочно не вернуть его. – Сказал учитель и выпустил волка из торбы. Зверь решительно отряхнулся и сразу стал обнюхиваться. А учитель продолжил:
– Коул, садись в ногах Себастьяна, а ты Годфри за головой. И продолжайте окуривать его дымом чертополоха и полыни. А я с моим зверем постараемся что ни будь сделать.
После этих слов он какой-то смешной походкой, снова сверкая мечом и доспехами скрылся в темноте вслед за волком. Мы с Коулом переглянулись, бледные от страха мы подпалили от костра наши пучки трав, которые тут же стали тлеть, издавая специфический запах. Толи спасение друга отвлекло нас от нападений, то ли дриады доволные добычей, увлеклись Себастьяном и перестали обращать на нас внимание, но сопротивляться их искушениям стало легче. Может, сказывалось действие чертополоха. Хотя он нужен был скорее для того чтобы другие духи не поселились в теле Себастьяна, пока отсутствует его душа.
Сколько мы просидели над телом Себастьяна сложно сказать. Небо начало приобретать предрассветные оттенки. Перестуки между деревьев стихли, и болотные огоньки стали погасать. Мы увидели движущийся между деревьев, в нашу сторону пламень. Я бросил в огонь ветку можжевельника и затараторил заклинание. Мы напряжённо переглянулись с Коулом, словно говоря друг другу: «Только этого нам не хватало!». Но можжевельник разгорелся, издавая едкий дым, и в отблесках огня мы увидели, что перекатывающийся пламень между деревьями – это наш учитель, несущий на плечах оторопевшего Себастьяна. Волка нигде не было видно.
– Давайте двигать отсюда, чуть не заиграли бедного парня до смерти баловницы. – скороговоркой произнёс учитель и специальным резким движением скрещённых рук запихнул Себастьяна назад в тело.
– Волка моего больше нет, жаль, хороший был помощник. Но он их хоть не надолго отвлёк. Быстрее в сторону рассвета, за мной и старайтесь не сбиваться со следа.
Учитель накинул капюшон плаща и жестом приказал нам сделать то же самое. Мы двинулись за ним быстрой трусцой, стараясь не издавать не звука. Ослабшего Себастьяна приходилось всё время поддерживать, чтобы он ни упал по дороге. Спустя примерно полчаса начало расцветать, болото осталось позади, почва под ногами была снова твёрдая. Мы выбрались на небольшой лысый холм, подвернувшийся нам по пути. Снег на нём уже растаял и на самой вершине, где дневное солнце особенно жарко припекало, сквозь прошлогоднюю листву росла мать-и-мачеха. Учитель указал нам на валун у подножья дикой яблони и жестом сообщил, что здесь мы сделаем привал. Он никогда не тратил лишних слов, если без них можно было обойтись. Мы с удовольствием устроились на сухой траве. Жутко хотелось есть.
– Что случилось с Вашим волком? – Спросил я учителя.
– Он был слишком агрессивен для этого леса. Дриады просто развеяли его, как горстку пепла. Но вначале наигрались с ним в прятки. Я никогда не видел такого раньше. Возможно, именно его присутствие послужило причиной оказанного нам радушного приёма. Потому что всё остальное мы делали правильно. В этих местах бесполезно воевать с обитателями леса. Здесь они не просто на своей территории, а все вместе с лесом одно целое. И победить кого-то из этих существ фактически означает победить весь лес.
– Учитель, а почему Вы так странно передвигались по лесу, когда уходили от нас? Это какая-то боевая практика, о которой мы не знаем?
– Нет, – он рассмеялся, и его улыбка приободрила нас, снимая усталость и тяжесть от бессонной ночи. – Я делал это для того, чтобы развлечь их и отвлечь от вас. Они очень любопытные и очень любят красивые огоньки. Я показал им представление проще говоря.
Мы дружно, но не продолжительно рассмеялись вслед за ним. Как следует отдохнув, перекусили, и напившись тёплого чая, и часок вздремнув, начали собираться в дорогу. Солнце было в зените я залез на плечи здоровяка Коула стоящего на камне и отыскал на горизонте нужный нам холм. Новгород, расположенный на возвышенности, тоже был виден с другой стороны и мы без труда смогли проложить мысленный путь относительно движения солнца.
Учитель нам давал краткие наставления, а мы собирались в дорогу и вскоре смогли отправиться дальше. Сегодня наши дела с лесом шли гораздо лучше. Полученный вчера опыт навсегда был записан на скрижалях нашего разума буквами страха. Ноги сами знали куда наступать, и как правильно идти. Лес, тоже казался приветливей. Еловые деревья сменились лиственными, и почва под ногами была твёрдая и гораздо более сухая. Уже на пороге вечерних сумерек наши поиски увенчались успехом, и огромный вожделенный холм стоял перед нами. Взобравшись на вершину, мы увидели шесть камней, стоящих в круг. Они были явно рукотворными и очень древними. Скорее всего, из той глубины времён о которой человечество не имело никаких воспоминаний даже в эпоху своего расцвета. Камни были гладкими, отполированными дождями и ветром. Учитель стал посередине между ними и сказал:
– Этот круг камней очень кстати оказался здесь для нашего дела, между этими камнями древнее место силы, оно послужит нам щитом и увеличит наши ментальные способности, из него начнутся наши поиски.
Учитель развёл ритуальный костёр, и мы сели вокруг него, спиной облокотившись на камни, каждый на свой. Соответственно, два из них оставались не заняты. Погрузились в себя и постепенно оказались в потустороннем мире. Здесь можно было делать это, не опасаясь потустороннего вмешательства, камни надёжно оберегали нас. Костёр превратился в столб света бьющий прямо в вечернее небо. Деревья ожили, замахали нам ветвями, мы снова увидели подглядывающих дриад. Камни вокруг нас светились древними письменами. Долго цветок искать не пришлось с правой стороны от нас, на спуске с холма в лощине облаком мерцал, переливаясь всеми цветами радуги, свет. Мы направились туда и, подойдя к краю, начали спускаться вниз. Из-под холма бил родник, журчащим ручьём убегая вглубь леса, а рядом с ним рос волшебный первоцвет так сильно вожделенный нами. Увидев его, мы забыли обо всём на свете. Настолько он был прекрасен. Цветок продолжал мерцать облаком света и вниз от него бежал ручей, а почти у самых его корней бил ключ. И сквозь колыхание прозрачной воды было видно, как вдаль сквозь бесконечное количество миров прорастает дерево знаний. Мы остановились в нерешительности, не зная, как быть и что делать с этим цветком для того чтобы приобщится к тому, что он мог открыть. Сильнейшее желание обладать им затуманивало разум. Забрать этот цветок себе, поглотить его, схватить и бежать. Я не мог оторвать от него глаз, но глядя в отражение на воде, видел поверх открывающейся бездны миров жадные глаза своих собратьев и чувствовал то же что и они: «Выкопать его с корнем, унести с собой, схватить его первым и бежать». – Я слышал эти мысли в своей голове и чувствовал, что у моих друзей они такие же. Учитель не отставал в этом от нас. Цветок также пленил его. Мы начали судорожно копать пальцами землю вокруг этого чуда, жадно хватать клубни руками, мы разорвали цветок на части, но он, превратившись в свет, вспыхнул как несколько молний одновременно ослепив нас на долгое время и пропал навсегда, не оставив нам ни листочка, ни единого семечка или корешка.
Я валялся на земле ослеплённый этой вспышкой. Вокруг был явно потусторонней мир. Небо было серым с красным, остальной пейзаж я не запомнил. Оттуда свысока ко мне подскакал чёрный как ночь конь. Он обдал меня пламенем из своих ноздрей. Он рыл копытами землю, он растоптал мои ноги. Потом небо, потеряв красные проблески, стало серебристым и появился белый в яблоках конь, из ноздрей его шёл пар, и он растоптал мои руки. Потом серебро сменилось золотом, и золотой конь с зелёной гривой окончательно втоптал меня в грязь. Потом прилетел ворон, он склевал мои останки и полетел к источнику из которого напился воды, и я почувствовал, что прорастаю из него, но я был ещё мёртв, и тогда прискакал синий сумеречный конь, он обдал меня водой, из своих ноздрей, эта вода оживила меня. Взобравшись на его спину, я поскакал по равнине, поросшей сине-зелёной травой. На плече у меня сидел ворон.
Никогда в жизни я больше не испытывал такой сильной боли как в тот день, но тогда я родился заново.
После этих событий я очень долго был без сознания. И очнулся только в городе, в школе учителя. И ещё несколько дней не мог ходить и все время проваливался в красочные сны во время которых путешествовал по той чудесной равнине на сумеречном коне. Когда я смог рассказать всё учителю и своим братьям, они были очень удивлены. Ни с кем из них ничего подобного не произошло, все троя, кроме меня после яркой вспышки через несколько часов чёрного забытья очнулись в той же лощине в окружение дриад. Дриады больше не нападали, они были разочарованы, некоторые из них плакали, но не пытались причинить нам вред. От цветка ничего не осталось и родник пересох, словно его высушило огнём с неба. А я тем временем лежал без сознания и так и не приходил в себя. Все ментальные поиски меня ни к чему не привели. Учитель, Коул и Себастьян несколько раз отправлялись искать меня на тонком плане, но безрезультатно. Учитель говорил, что я словно пропал, нигде не было даже следов моего пребывания. Они сделали носилки из веток и плащей, на которых донесли меня до города и школы. И там я ещё два дня не приходил в себя. Они продолжали отправляться за мной в ментальные путешествия, искать меня на тонком плане, думали, что моя душа заблудилась или её кто-то похитил. Но я всё это время жил: дыхание было ровным, пульс чётким.
Параллельно с этими событиями Коул и Себастьян прошли обряд инициации, получили своих духов помощников, а учитель нашёл себе нового.
После того как я очнулся и рассказал о том, что со мной случилось, все, всерьёз задумались над происходящем. Учитель сразу сказал, что, по всей видимости, я самостоятельно прошёл инициацию в другом мире, где духи сами выбрали меня, переродили и слились со мной. Теперь я обладаю всеми их способностями, но мне предстоит ещё научиться пользоваться своими новыми возможностями. Скорее всего, родник перед взрывом перенёс меня в потусторонний мир. По всей видимости, он был дверью в другие миры. А цветок должен был открывать знания. Но мы по своей неопытности и несовершенству, нехотя, уничтожили то и другое. Сейчас я, если бы мог вернуться в прошлое, то лучше убил бы сам себя, своего учителя и братьев, чем позволил нам уничтожить этот чудесный цветок.
Таким необычным способом произошла моя инициация. Вы отлично знаете о том, что мой дух помощник ворон. Теперь вы знаете, как я его приобрёл, или он приобрёл меня. Мы с ним очень тесно слиты и обладаем фактически одним сознанием. Я настолько же ворон, насколько и человек. А про лошадь я рассказываю вам впервые. Это также мой дух-помощник, он живёт внутри меня. И теперь, кроме меня, о нём знаете только вы. Потому, что когда вы начнёте проходить вашу инициацию, то в потустороннем мире, возможно, будете видеть меня в лошадью или вороном, а может я предстану перед вами во всех трёх обличиях сразу. Не пугайтесь и не пытайтесь отделить меня от них. Мы втроём это я.