Секрет Виты

Рано утром, пока город ещё только просыпался, в мастерской Виты уже начиналось волшебство. Оно не грохотало и не сверкало молниями. Оно пахло.

Пахло старой древесиной, доставшейся в наследство от деда-часовщика, терпким кофе из турки и сложным, многослойным ароматом красок. Это был не просто запах химии и масла. Каждая банка, каждый тюбик на полках Виты имел свой собственный, едва уловимый шлейф: один отдавал дорожной пылью, другой - сладким дымом осеннего костра, третий - прохладной свежестью первой льдинки на языке.

Сама Вита, в своём неизменном клетчатом балахоне, больше похожем на рыцарские доспехи, только творческие, возилась с мольбертом. Ей было под пятьдесят и её лицо украшали не морщины, а «лучики счастья» в уголках глаз и «скобки улыбки» у губ, как она сама их называла. Седина в её каштановых волосах лежала не белыми прядями, а словно легким инеем - «седина мудрости», не иначе.

На двери её студии висела скромная, вырезанная из дерева табличка: «Студия «Мечта в красках». Вход с пустой душой воспрещен».

Первой сегодня должна была прийти Анна: Анна-бухгалтер, Анна-мать, Анна-жена, но не Анна-мечтательница. Эта Анна потерялась где-то много лет назад.

Дверь робко звякнула колокольчиком, словно извиняясь.

- Проходи, Анечка, кофе как раз готов, - сказала Вита, не оборачиваясь. Она всегда знала, кто заходит.

Анна вошла, оглядываясь с привычной опаской. Студия была залита утренним солнцем, в лучах которого плясала золотистая пыль.

- Вита, я, кажется, знаю, что хочу нарисовать. Море. Очень хочется моря.

Вита повернулась, держа в руках две баночки с краской. В одной плескалась жидкость цвета лазурной волны, в другой белила, похожие на кипящую пену.

- Море - это прекрасно, - кивнула Вита. - Но давай начнем не с него. Давай начнем с тебя. Расскажи, какое оно, твое море? Не то, что на открытках. А то, что внутри.

Анна смутилась.

- Ну... оно шумит. Оно пахнет... свободой и солью. И кажется, что если зайти в него, то все проблемы унесёт в океан.

- Свобода и соль, - повторила Вита, будто пробуя на вкус эти слова. - Отлично. Тогда мы начнём с берега, того, с которого ты сделаешь первый шаг.

Она подошла к своей волшебной полке - старому часовому шкафу деда, где вместо шестеренок и пружин хранились тюбики с «заряженными» красками.

- Вот, - Вита протянула Анне тюбик ультрамарина. - Это не просто синий. Это «шум прибоя на рассвете». Чувствуешь? - Она слегка сжала тюбик и Анне почудился далекий, убаюкивающий шелест волн.

Анна взяла тюбик с благоговением.

- А, это, - Вита вручила ей крошечный пузырек с чем-то прозрачным и серебристым, - «вкус соли на губах». Добавь его в белила.

Анна принялась за работу. Она смешивала краски и странное дело - её плечи, всегда напряженные и поджатые, начали понемногу расслабляться. Она выводила на холсте не просто линию горизонта, а свой собственный, желанный рубеж. Кисть скользила легко, будто её вела невидимая рука. Краски ложились не просто пигментом - они ложились ощущением. Она чувствовала прохладу воды и тепло солнца на воображаемой коже.

Вита наблюдала, прикрыв дверцу шкафа, чтобы не мешать. Она видела, как по мере работы над картиной лицо Анны менялось. Мимолетная улыбка. Вздох облегчения. Блеск в глазах, которого не было при входе.

Вдруг Анна засмеялась - тихо, счастливо.

- Вита, я... я будто слышу чаек.

- Это они и есть, - улыбнулась Вита. - Только не переборщи с «криком чайки», а то соседи пожалуются. В прошлый раз у меня три дня посуда звенела.

Анна закончила этюд. На холсте было самое обычное, казалось бы, море. Но глядя на него, она чувствовала тот самый ветер свободы.

- Спасибо, - прошептала она, собираясь. - Я... я завтра позвоню своему начальнику. Попрошу отпуск. Настоящий отпуск, на две недели. Поеду на море.

- Отличная идея, - кивнула Вита. - Не забудь сделать фото своего моря, сравнишь с оригиналом.

Когда Анна ушла, сияющая, Вита подошла к её мольберту. Она провела рукой над почти высохшей картиной. От холста исходило едва заметное тепло и солёная свежесть. Вита улыбнулась. Она поднесла ладонь к лицу и вдохнула этот аромат. Он был похож на лёгкое, едва уловимое прикосновение счастья, чужого, но такого желанного.

Она поймала его и стала от этого чуточку счастливее.

Вита не заметила, как с палитры, пока она отворачивалась, скатилась капля ярко-жёлтой краски «солнечный зайчик» и, подпрыгнув, слилась с лужей пролитого на пол ультрамарина. Получилось маленькое зеленое пятнышко, похожее на первый весенний листок. Волшебство, которое она дарила другим, тихо и незаметно отвечало ей взаимностью.

А, завтра... завтра придёт подросток Степан, который боится сцены, но мечтает стать рок-звездой. Вита уже достала тюбик густой-чёрной краски, «заряженный» гулким эхом стадиона. Ей нужно было его слегка «разбавить» тишиной библиотеки, чтобы не перегрузить мальчика. Работа у Виты была тонкая.

На следующий день в студии Виты пахло особенно сильно. Не просто красками, а густым, тягучим ароматом грома и шоколадного кекса. Вита пекла его каждую среду для поднятия боевого духа. А, громом пахло от нового «ингредиента», который она вчера с вечера готовила для своего следующего ученика.

Ровно в четыре дверь распахнулась так резко, что колокольчик взвизгнул от неожиданности. На пороге стоял Степан - долговязый подросток с гривой чёрных волос, в футболке с черепом и таким напряжённым выражением лица, будто он шёл не на урок рисования, а на эшафот.

- Привет, - буркнул он, швырнув в угол рюкзак, на котором болталось несметное количество значков. - Я Степан. Мама меня записала. Я, в общем, не очень хочу, но она сказала...

- Что это лучше, чем пятерки с двойками по алгебре сводить в электронный дневник? - закончила за него фраза Вита, вытирая руки о фартук. - Знаю. Проходи, рок-звезда, присядь. Кекс будешь?

Степан растеряно уставился на неё. Его образ «бунтаря и неуловимого мстителя» дал трещину при слове «кекс».