Семейный рецепт

Глава 1

По всей округе разносился чарующий аромат малинового варенья. Печи выставили на краю лужайки, с противоположной стороны от дома, в тени деревьев. На огне кипели три больших таза и одна интригующе маленькая миска. Олимпия Евгеньевна по-наполеоновски расхаживала между печами и поминутно давала указания двум кухаркам, которые едва успевали их выполнять.

— Здесь зернышки всплыли, отлавливайте. Тут повернуть надо, кипит совсем неравномерно. В этом сироп проверьте. Что-то он жидковат. Ложечкой! Ложечкой зачерпни и смотри, как капля с ниткой тянется. Вот же и не тянется. Сахару добавь. И поторапливайтесь, поторапливайтесь! Что ж вы такие нерасторопные?! Все варенье эдак мне загубите! Глядите, особое наше варенье пенкой уже пошло. Хорошо. Давайте мне деревянный кружочек.

Низкий, почти мужской голос Олимпии Евгеньевны звучал грозно, и кухарки спешили выполнять распоряжение, как можно быстрее, однако хозяйка все равно оставалась недовольна.

Вооружившись кружком, к центру которого крепился держачок, Олимпия Евгеньевна принялась собственноручно собирать с кипящего в маленькой миске варенья розовую пенку. Деревянная поверхность хитроумного приспособления нежно касалась пенки, завладевала ею и с легкостью отделяла, оставляя хрупкие ягоды в целости.

Варка варенья в семействе Свиридовых была настоящим священнодейством, полным таинств, обрядовый условностей и родовых заветов.

— Ах, вы ж плутовки! – неожиданно воскликнула Олимпия Евгеньевна, воинственно взмахнув кружком на ручке. – Какую воду в варенье влили?! Из речки, небось, таскали?! Лентяйки! Малина совсем размякла!

— Нет-нет! – дружно затараторили кухарки. – Из колодца брали! Из колодца!

— Смотрите мне! Ленью вашей загубить мне варенье не дам! Ягодки должны остаться целехонькими! Проверните миску другим боком. Надо и там пену собрать. Да не кидайтесь сразу вместе! Опрокинете! Варенье деликатность любит.

Тут кусты подлеска зашуршали, раздвинулись и на лужайку почти вывалился молодой человек. Кухарки при его появлении вскрикнули, а Олимпия Евгеньевна сурово подбоченилась.

— Добрый день, Олимпия Евгеньевна! – радостно приветствовал хозяйку дачи гость. – Как удачно я вас застал.

— Что же это вы, голубчик, прямо из зарослей? – строго спросила дама. – Прислугу мне перепугали.

— Я, простите, к вашей даче напрямик от станции прошел. Очень боялся кого-нибудь не застать. Все ведь ваши домашние еще тут? – поинтересовался гость, полностью появился на лужайке сам, а затем вытянул громоздкий фотоаппарат в футляре.

— Право, не знаю. Я с самого рассвета занята вареньем.

— А пахнет оно у вас изумительно, — широко улыбнулся молодой человек.

Рост он имел чуть ниже среднего, телосложение – стройное, даже несколько худощавое, поэтому носил пиджаки, непременно прошитые на груди ватой для придания мужественного объема. Бойкий и деятельный характер вынуждал его ко многому относится слишком восторженно и увлеченно. Лицо его, не лишенное определенное приятности, сейчас расплывалось в улыбке.

– Вашу дачу можно найти просто по аромату этого божественного варенья, — продолжал гость. — Надеюсь, моя невеста постигла все секреты и станет готовить не менее чудесно, чем ее матушка. Кстати, где же Наталья Ивановна? Она вам не помогает?

— Это искусство стоит постигать постепенно, — важно объяснила Олимпия Евгеньевна и протянула будущему зятю руку для приветственного поцелуя. – Общую часть Наталия Ивановна, определенно, освоила.

— Надеюсь, все необходимое она постигнет до нашей свадьбы, и впредь станет подчивать меня таким же изумительным кушаньем.

— А что это у вас с собой, голубчик?

— Мой фотографический аппарат, — с гордостью заявил будущий зять. – Наконец привез все необходимое из города, и теперь смогу снять общий портрет. Для этого-то я так и спешил. – С этими словами гость вытащил из кустов еще и большой чемодан. – Очень прошу вас, Олимпия Евгеньевна, позировать мне со всем вашим семейством.

— Голубчик, займитесь фотографированием без меня. Я не могу оставить варенье и на минуту.

— Как же без вас? Без вас совсем нельзя. Вы же сердце и душа этого дома.

Будущий зять льстил, но делал это с искренней улыбкой.

Олимпия Евгеньевна, тучная женщина пятидесяти лет, фотографироваться не любила. Иллюзий она не питала, прекрасно зная, что бог не наделил ее красотой или хоть сколько-нибудь привлекательной внешностью, да и замуж ее взяли не за очарование, ум или приятных характер, а благодаря солидному приданому. Облик Олимпии Евгеньевны выдавал ее неблагородное происхождение, коренастая фигура, крупные руки и плечи подходили скорее для работящей крестьянки, чем для жены стеклозаводчика. Тяжелый подбородок и небольшие, широко посаженные глаза, Олимпия Евгеньевна передала и всем своим дочерям.

— У меня, голубчик, как видите, варенье, которое я никак не могу оставить, даже ради фотографии.

— В таком случае, устроим съемку прямо здесь, — не стушевался будущий зять. – И непременно надо позвать всех ваших домочадцев. А еще надо изловчиться и выбрать место с хорошим светом, — задумчиво проговорил он, уложил фотоаппарат и чемодан на траву, а сам отправился обходить лужайку.

С веселыми криками из кустов выскочили мальчики шести и пяти лет, Один оседлал палку и скакал на ней, словно на лошади, второй – размахивал деревянной саблей и гнался за первым.

Глава 2

Ольга долго собиралась с духом, с самого утра несколько раз посылала узнать, не уехал ли ее брат и не вернулся ли ее муж. Супруг почему-то не спешил появляться на даче, хотя обещал прибыть еще вчера.

— Дела задержали, — успокаивала себя Ольга и тут же спохватывалась, — Неужели стало только хуже? Как же быть? Как узнать? Как помочь?

— Маменька! – шумно ворвались в ее обеспокоенность сыновья. – Идемте с нами на двор гулять! В доме скучно, а няньки без вас не пущают!

— Выведите их гулять! – раздраженно бросила Ольга Агафье и Дарье, которые вошли сразу за детьми.

Тут же в комнату заглянула Анна:

— Кто-нибудь видел мою книжку? Темная такая, толстенькая?

Няньки непонимающе пожали плечами, а Ольга вздохнула:

— Можно меня, наконец, оставить в покое?

Оставшись в одиночестве, она снова погрузилась в тревожные раздумья.

Ольга смотрела на полевые цветы, что вчера подарила ей Мария, и вспоминала ее фразу: человек должен следовать своим склонностям. А ведь эти слова могли и должны были изменить жизнь самой Ольги, вытянуть ее из той трясины быта, куда ее загнала семейная жизнь.

Ждать дальше было невыносимо и оставалось лишь одно - самой идти к брату на поклон.

***

Агафья довела детей до выхода во двор, а потом оставила на попеченье Дарьи.

— Схожу к Олимпии Евгеньевне, скажу ей кое о чем, и сразу вернусь, — объяснила она свой уход

Так быстро, как только позволяли старческие ноги, Агафья поспешила к хозяйке дома и сообщила:

— Аннушка книжицу ищет, что я вам вчера принесла.

— Ах, да, — спохватилась Олимпия Евгеньевна, — я ее открыла, глянула несколько страниц… Странная книга какая-то, из листов разных журналов сшитая. А с чего ты взяла, что книга опасная? Кажется, простой амурный роман.

— Очень уж Аннушка ее ото всех прятала. Я же нашу девочку сызмальства знаю. Самой сокровенное она всегда под подушку укладывала. А тут книгу засунула. Другие-то на полках держит, не скрывает. Значит, с этой что-то не так. Что-то в ней особенное. Нехорошее.

Олимпия Евгеньевна повертела книгу в руках. Ни название «Что делать?», ни автор Чернышевский ни о чем ей не говорили.

— У Георгия спрошу, — решила она. – Он больше моего в современной литературе разбирается.

***

Георгий просматривал почту: письма, газеты и журналы, доставленные из столичного дома. Личных писем ему не было, только матери и сестрам. Их Георгий сразу отложил в сторону и сосредоточился на прессе. Везде сквозило одно и тоже: тревога и уныние из-за продолжения промышленного кризиса. Журнал «Русский экономист» не гнушался мрачными прогнозами, биржевая газета «Новости» горестно вздыхала о застое в промышленности и торговли, и только новый журнал «Вестник финансов, промышленности и торговли», который взялись печатать министерства финансов и торговли, бодро вещал о принятых правительством благотворных мерах по устранению упадка. К сожалению, финансовая отчетность, которую вчера доставили с завода, подтверждала общее настроение кризиса. Прибыли уменьшались уже который год, каких бы мер не предпринимали. Привычно управляющий предлагал сократить расходы на рабочих, понизить расценки, увеличить штрафы, поднять проценты по займам, но стачка на Никольской мануфактуре уже показала, что бесконечно сносить притеснения рабочие не станут. Требовалось срочно придумать иное средство, чтобы удержать завод на плаву.

В общей обеспокоенности лишь светская газетная хроника немного рассеивала общий мрак, рассказывая о балах, рождениях, помолвках, свадьбах, и разбавляла это пикантными сплетнями. Подобные статьи и сообщения оставили Георгия совершенно равнодушным, но за один некролог взгляд зацепился.

«Третьего дня внезапно скончалась жена фабриканта Лебедева Василия Петровича. Семья, друзья и близкие скорбят», - гласили газетные строки.

- Значит так, - задумчиво проговорил Георгий, - Лебедев теперь вдовец. Впрочем, что будет дальше, меня не касается, - постарался он уверить самого себя.

В дверь кабинета постучали. Георгий быстро убрал заводскую отчетность и экономическую прессу в стол. Домашним незачем знать о затруднениях в семейном деле. Только после этих предосторожностей хозяин позволил слуге войти.

— Георгий Иванович, к вам посетитель.

— Кто такой?

— Усольцев Афанасий Афанасьевич.

— Не знаком с таким, — произнес Георгий, недовольный тем, что его разыскали даже на даче.

— Говорит, что по протекции Федора Константиновича.

— Вон что, — все так же недовольно протянул Георгий, но закончил тем, что произнес: Проси.

Еще довольно молодой, но неопрятный господин появился в кабинете. В добавок к внешнему виду воодушевленно горящие глаза выдавали в нем прожектера, чем сразу отбивали охоту иметь с ним хоть какие-нибудь дела. Однако Георгий позволил ему сесть и собирался выслушать, потому что обещал Олиному мужу – Федору, что рассмотрит предложение, которое по заверениям последнего обещало повысить прибыли завода.

Усольцев начал с горячей многословной речи, мало относящейся к обещанной сути, чего, собственно, и следовало ожидать от прожектера.

Глава 3

По причине прекрасной погоды второй завтрак проходил на террасе. На покрытом белоснежной скатертью столе встроились в ряд чайные пары с романтичным цветным узором и закусочные тарелки с тем же рисунком – изделия семейного предприятия Свиридовых, тут же поблескивали начищенные ложечки, десертные вилки, щипцы для сахара и прочая утварь. Почетное место на столе занимал самовар, он нестерпимо сиял в солнечных лучах и призывал всех скорее собраться на чай.

Стоило на террасе загреметь посудой, тут как тут появлялся серый кот. Вот и сейчас он, немедля, затеял тереться о ноги всех собравшихся, выпрашивая ласку и угощение. Пока кот вел себя прилично и не лез на стол, Олимпия Евгеньевна его не прогоняла, а значит, и все остальные не трогали.

- Лиза, что-то ты сегодня совсем неважно выглядишь, - заметила сестре Олимпия Евгеньевна.

- Знобит меня немного, - неловко пробормотала Лизавета Евгеньевна, кутаясь в теплую шаль.

- Давай доктора пригласим.

- Нет, это легкое недомогание, скоро пройдет. Подождать надо немножко.

- С нами же тут дети. Нехорошо получится, если ты их чем-нибудь заразишь. Простуду, например, лучше сразу начать лечить, не ждать пока совсем разболеешься.

- Не больная я. Усталость это.

- От чего? Ты же никакой работой не нагружена. Ни забот у тебя тут, не хлопот. Все на мне.

- От несчастий своей жизни устала я, - раздраженно ответила младшая сестра, нервно потирая нос.

- Бледна ты сильно, круги темные под глазами, губы сухие, как обветренные. Пойди, приляг, - не унималась Олимпия Евгеньевна.

- Нет, ничего, я посижу с вами, мне так легче.

- Нет, иди приляг, - настаивала старшая сестра, - я распоряжусь,и завтрак тебе в комнату принесут.

- Мне бы только Душеньку увидеть, - слабо возразил Лизавета Евгеньевна.

- К чему тебе? Нет в том нужды. Иди, приляг.

С тяжелейшим вздохом Лизавета Евгеньевна поплелась в свою комнату.

Оставшиеся ожидали окончания приготовлений, и пока могли наслаждались безмятежностью загородной жизни. С возвышения террасы открывались красивые виды на лужайку, часть липовой аллеи и на сосновый лес за забором участка.

— Как все же хороша природа, — вздохнула Ольга и опустилась на стул, — высокие деревья, изумрудная трава, скромные полевые цветочки. Здесь все дышит покоем и умиротворением, и кажется, больше ничего не нужно, только простые человеческие радости. А еще теперь меня неудержимо тянет рисовать!

— Снова? – недовольно откликнулась Олимпия Евгеньевна. – Разве больше нет других дел? Варенья наварить, пока ягод раздолье, а еще сходить их пособирать – и то большая польза. А от твоего рисования только руки грязные, платья в красках и пятна кругом.

— Маменька, — с обидой произнесла Ольга, — я же уже не маленькая, я умею аккуратно. А занятие живописью – это искусство, оно облагораживает душу.

— Все одно, где-нибудь пятна да появится, — отмахнулась Олимпия Евгеньевна. — Коль хочется порукодельничать, лучше подушечку вышей, или платки мужу монограммой укрась.

— Это нынче немодно, самим вышивать, — возразила Ольга, — теперь в специальных лавках заказывают. Вон Георгий, только от московских мастериц берет платки, шелком вышитые.

— Твой брат не женат, вот и приходится отдавать такую работу в чужие руки. Имел бы супругу, она бы ему платки вышивала. А я уже слаба глазами, чтобы ему вензелечки выводить. И не спорь. Издавна порядки такие, не нам менять. А не хочешь своего мужа уважить, тогда нам скатерть новую вышей, а то нынешние уже совсем неказистые, — и неожиданно тема ее речи поменялась. – Пойду на кухню, узнаю, почему так долго не несут закуски, — объявила Олимпия Евгеньевна и покинула террасу.

Однако первым делом она отправилась совсем не туда, куда сказала, а разыскала камердинера сына.

— Что, Георгий не уехал? – строго спросила она.

— Никак нет, — под суровым хозяйским взглядом слуга неловко сгибался и поправлял рубаху. — От себя не выходил, меня не вызывал.

— И на реку сегодня плавать не выходил?

— Никак нет.

— Что, и «медного» чая не просил?

— Никак нет. Должно быть, спят еще.

— Должно быть, — недовольно повторила Олимпия Евгеньевна, а потом неожиданно дала слуге подзатыльник. – Лентяй! Все проспал! Вон морда красная, со вмятинами постельными! Как ты служишь? Как он тебя еще терпит?!

— Никак нет, никак нет, не проспал, — затараторил камердинер, часто кланяясь.

Не получив о сыне внятного ответа, Олимпия Евгеньевна направилась на конюшню.

— Георгий Иванович сегодня лошадь брал? – спросила она у приставленного к лошадям мужика.

— Сегодня еще не брал, но Гнедок для него в любой час готов. Пусть только прикажет.

— Странно, — пробормотала Олимпия Евгеньевна и вернулась на веранду.

Слуги уже закончили накрывать стол и выносить закуски, тут к общему второму завтраку и вышел Георгий. Одет он был еще по-домашнему просто, но причесан и надушен как для выхода. Поприветствовав семейство, Георгий подошел к своему обычному месту и остановился, пристально глядя на горку румяных пирожков.

Глава 4

— После завтрака мы с Федором едем на станцию, — объявил Георгий собравшимся за столом. – У нас дела в городе.

Ольга с надеждой посмотрела сначала на брата, а потом на мужа.

— Когда вернешься? – равнодушно поинтересовалась Олимпия Евгеньевна и отхлебнула чай.

— А когда вы заканчиваете варенье варить? – Георгий отодвинул от себя блюдо с пирожками и грибной пирог, а придвинул хлеб и масло.

— Помилуй, голубчик. Только начали. Земляника в разгаре, за ней уже малина полную силу набирает, потом черника с голубикой подоспеют. Что ж ты, совсем нас тут бросить хочешь? А коль нам что понадобится, кто привезет?

— У меня много дел, и по заводским вопросам тоже. Нужно съездить, посмотреть, как там производство идет. Если только на следующей неделе, к воскресенью освобожусь.

— От чего-то Душеньки долго нет, — кутаясь в шаль, пробормотала Лизавета Евгеньевна, ее била мелкая дрожь, то ли озноб, то ли нервы, и это никак не удавалось унять или скрыть. – Обещала вчера вернуться.

— Что-то ты совсем плоха, — недовольно отозвалась Олимпия Евгеньевна. – Глаза слезятся, круги под глазами, кажется, еще темнее стали. Знобит тебя. Пригласим сегодня доктора, а если он признает что-то худое, отправлю тебя домой в город, чтобы детей не заразила.

— Никуда я не поеду, — заупрямилась Лизавета Евгеньевна, — мне бы только Душеньку дождаться.

— Что ты заладила: Душенька, Душенька? Доктор тебе нужен.

— Она мне снадобье обещала, — пробормотала Елизавета Евгеньевна, сжимаясь под шалью, словно улитка, что забирается в свой домик.

— Маменька, а нельзя сегодня что-нибудь кроме грибного приготовить? – спросила Ольга. — У мальчиков несварение какое-то пошло, совсем жидко…

— Могла бы об этом и не за столом, — возмутилась Олимпия Евгеньевна. – Некогда нам готовить. Ягод накупили, варенье варить надо, пока пора идет. Можешь сама вспомнить, чему я тебя учила, и на кухне похозяйничать. Я тебе разрешаю.

— Так я перезабыла все, у меня же у самой кухарка.

— Я помогу, — весело предложила Наталья.

— Правильно, и Аннушку возьмите, — одобрила Олимпия Евгеньевна.

— Я на кухню не пойду, — не согласилась Анна, — застрянешь там и во век не выберешься. Меня книги ждут.

— Я помогу, — вызвалась Амалия Францевна.

— Барин! – в комнату ворвался камердинер. – Жандарм к вам и сотский с ним, принять просят.

Анна нервно дернулась и пролила чай себе на платье.

— Боже мой, голубушка, что с тобой? – удивилась Олимпия Евгеньевна.

— Что у нас делать жандармам? – недоумевающе переглянулись все сидящие за столом. – Они же военная полиция.

— Верно, на ткацкой фабрике Арманда волнения какие-то, — предположил Павел, — предупредить хотят. Или сбежавших зачинщиков разыскивают.

— Бог с вами, Павел Алексеевич, — отмахнулась Олимпия Евгеньевна, — какие у нас могут быть зачинщики? У нас на даче никаких посторонних нет.

— А как на вашем заводе, — обратился Федор к Георгию, — волнений среди рабочих нет?

— Конечно, нет! – вознегодовала Олимпия Евгеньевна. – Попробовали бы они быть!

— У нас все спокойно, — заверил Георгий, — наши условия их устраивают.

— Они у нас как сыр в масле! – поддержала Олимпия Евгеньевна.

— Неправда, маменька! – не удержалась Анна.

— А тебе почем знать? – возмутилась Олимпия Евгеньевна. — Иди лучше платье смени. Негоже девице в таком виде за столом рассиживать.

— Как же, барин? – напомнил о себе слуга. – Велите принять господина жандарма?

— Да, проводи их в мой кабинет. Я сейчас подойду, — ответил Георгий слуге, а потом обронил, обращаясь к дамам, — прошу прощения, — и покинул столовую.

Анна в волнении поспешила за братом.

Местного сотского старосту Дорофеева Георгий знал, а вот пришедшего служащего жандармерии видел впервые.

— Унтер-офицер железнодорожной жандармерии Кольцов Иван Александрович, — рекомендовался тот.

Свежий темно-синий мундир, военная выправка, аккуратные темные усы, уверенная манера держать себя и цепкий взгляд выгодно отличали офицера от неторопливого, неряшливого, раздобревшего на местных податях сотского. Село и расположенное рядом с ним дачное место считались уделом тихим и для полиции не хлопотным, вот Дорофеев и позволял себе вольности. Сейчас же он заметно робел в присутствии офицера смежного ведомства, мял в руках картуз и оставался чуть позади.

— Чем могу быть полезен? – поинтересовался Георгий у пришедших, когда дверь кабинета закрылась за камердинером.

— Ведется дознание по одному неприятному инциденту, — сообщил Кольцов.

Анна за дверью припала ухом к замочной скважине и затаила дыхание.

— На железнодорожных путях недалеко от станции вчера утром путевым обходчиком обнаружено тело женщины, — поведал Кольцов. – Погибшая, судя по туалету, туфлям, шляпке и прочим дамским вещицам, была не из крестьянского сословия, а значит, и не из ближайшего к станции села. Сделав предположение, что она скорее из дачников, мы и проводим опросы. Если кто-то что-то видел, знает, слышал, необходимо сообщить.