Глава 1

Глава 1.

Младенца Райдо нашел на кухне.

Не спалось.

Давненько уже не спалось: ночью боль наступала. И порой Райдо казалось, что все его тело, и без того сшитое из лоскутов, вот-вот рассыплется. Он открывал глаза, пялился в потолок, по темноте серый, грязный и в разводах. Вытягивал руку, не то пытаясь дотянуться до этого потолка, не то просто убеждаясь, что еще способен шевелить руками. Малейшее движение отзывалось болью, и Райдо с непонятным ему самому удовлетворением изучал ее оттенки, гадая, когда же все закончится.

Доктора утверждали, что прогноз хороший и с наступлением зимы разрыв-цветок уснет, правда, когда Райдо спрашивал, а что будет весной, они отводили взгляд.

Бестолочи.

Он знал, что умрет, так какая разница? Зима, весна или вот осень…

Дожди седьмой день кряду. Райдо считает дни, зачеркивая их красным карандашом на обоях. Поначалу ему казалось, что он не протянет хоть сколько бы долго, но вереница крестов у кровати росла, и теперь Райдо нашел очередное развлечение – рассматривал их, пытаясь вспомнить день, который был скрыт за тем или иным крестом.

Получалось хреново.

У него всегда получалось хреново с памятью, а уж теперь, когда эта самая память здорово отравлена алкоголем…

…бутылка на полу.

Первое время Дайна ставила бутылку на столик, хороший столик, аккуратный, под белой скатеркой и кружевной салфеткой, которую Дайна старательно крахмалила, но от салфетки все одно тянуло щелоком и еще чем-то, что в безумной голове Райдо прочно увязывалось с госпиталем.

Дерьмо.

Полное.

Салфетку он сжег, и скатерть, и столик попытался, а вот бутылку оставил.

У кровати.

И сейчас он руку спустил, зашевелил пальцами, пытаясь нащупать горлышко.

Не давалась. А когда далась, паскудина этакая, то обнаружилось, что бутылка пуста. И от этой жизненной несправедливости Райдо взвыл.

Мысленно.

Выть вслух не позволяла гордость.

Зацепившись рукой за изголовье кровати, металлическое, витое и раздражавшее острым запахом холодного железа, который по дождям сделался особо резким, Райдо сел.

Голова кружилась.

Сколько он выпил? Много. Но недостаточно много, чтобы уснуть.

– Бутылка, – позвал Райдо, щурясь, – Ты где? Цып-цып-цып…

Должна быть. В комнате всегда имелся запас. Дайна следила, ставила где-нибудь поближе к кровати. И Райдо, опустившись на четвереньки, под кровать заглянул.

Пусто.

Ан нет, что-то виднеется под столиком. Далеко. И Райдо не дойдет. Или все-таки дойдет? Если на четвереньках… раз-два… стоять тяжело, и тело того и гляди разлезется. Но ничего, как-нибудь, пусть лучше разлазится с вискарем, чем без оного.

И эта бутылка оказалась пустой.

– Вот гадство, – сказал Райдо и добавил пару слов покрепче, потому как ситуация располагала.

Он поднялся, опираясь на несчастный столик. Комната качалась. Или Райдо качался?

Нажраться успел.

Матушке бы не понравилось. Матушка бы укоризненно покачала головой и, быть может, сказала бы, что Райдо следует взять себя в руки. Он и взял. И даже постоял, опираясь на подоконник, пялясь в окно. Темное. Рама белая, свежевыкрашенная. А гарью тянет, но не от рамы – от стены…

…дом горел, …давно, наверное, вечность тому, поскольку на войне время идет совсем иначе, но война позади и дом подлатали, прежде, чем вручить Райдо.

Законная награда.

И радоваться бы, а он чует шрамы, которые странным образом сродняют его и этот альвийский особняк. Но сочувствия не испытывает. Порой Райдо начинало казаться, что он вообще утратил способность испытывать какие-либо эмоции помимо раздражения, да и то постепенно утопало в море виски…

…да, о виски думать надо.

…о бутылках-бутылочках, которые прячутся на кухне, в погребе. Райдо точно знал, что виски Дайна запирает, не от него, но от Ната, который еще слишком молод, чтобы пить. Смешно. Воевать – не молод, а пить – увы…

…но Райдо знает, куда убирают ключ. И вообще, он хозяин в доме!

Дом был живым и тоже мучился болью, которую доставляли, что старые раны, что новые жильцы, не способные их зарастить.

– Весной я сдохну, – пообещал Райдо, проводя ладонью по шершавой стене. – А ты, напротив, оживешь. Я оставлю завещание, чтоб тебя подкормили… и вообще… к хрысевой матери все.

Дом молчал.

Спал уже? Если так, то ему повезло. Райдо тоже поспал бы, хотя бы пару часов, но для этого нужно виски, которое немного приглушит боль. И плевать, что и сон его будет пьяным, главное, что этот сон в принципе будет.

– Сейчас я соберусь с духом и дойду до двери.

Можно было бы кликнуть Ната. Он бы сгонял за виски, но Райдо только представил встревоженный взгляд мальчишки, в котором и страх, и надежда – интересно, на что он надеется? – и скрытая жалость. Жалости он не хотел.

Глава 2

Глава 2.

Альва.

Исхудавшая до полупрозрачности, грязная, альва. Райдо никогда их не видел, чтобы вот так, близко. Нет, война сталкивала, но там приходилось убивать, а не разглядывать.

Голова пьяная.

Тяжелая.

И мысли в ней бродят хмельные. Не голова – а бочка, та, в которой пиво ставят дозревать, правда, в отличие от бочки, от головы Райдо обществу пользы никакой.

– Ты там это, за молоком приглядывай, чтобы не перегрелось, – он не знал, как разговаривать с этой альвой, чтобы она, наконец, успокоилась.

Ненавидит.

Точно ненавидит. Чтобы понять это, достаточно в глазищи ее зеленые заглянуть. Они только и остались от лица. И еще скулы острые, того и прорвется кожа. А щеки запали. И губы серыми сделались. Чудом на ногах держится, а туда же – ненавидеть.

Райдо никогда этого понять не мог.

– Райдо, – Нат приближался осторожно.

Умный пацан. Альва-то вся на нервах, чуть чего и сбежит, лови ее потом под дождем…

– Стой, – велел Райдо, когда альва дернулась и попятилась. – Давай на конюшню. И в город. Доктора сюда притащи.

Вряд ли он, человек степенный солидный, обрадуется ночной побудке. И прогулка под дождем, как Райдо подозревал, не вызовет должного энтузиазма, но ничего, ему заплатят. Платит же Райдо за еженедельные бесполезные визиты, во время которых только и слышит, будто ситуация вот-вот стабилизируется.

Смешно.

Он того и гляди сдохнет, а они про ситуацию, которая стабилизируется.

– Вам плохо? – поинтересовался Нат.

А в руке нож.

Еще один ненормальный, который не понимает, насколько ненормален. Война закончилась, а он с ножом спит. И ест. И купается, надо полагать, тоже… и привычку эту свою считает полезной.

– Мне хорошо, – он сказал и понял, что и вправду хорошо.

Нет, боль не исчезла, она верная, Райдо не бросит, но он сумел ее вытеснить на край сознания.

И стоял сам. И младенца держал, боясь уронить, но руки, которые с трудом бутылку подымали, надо же, не тряслись. Чудо, не иначе.

Чудо лежало на ладони неподвижно и только разевала рот в немом крике, и Райдо было страшно, что оно этим криком надорвется, оно ведь слабое, и малости хватит, чтобы исчезнуть.

– Мне очень хорошо, – он осторожно провел по мягким пуховым волосикам, которые свалялись и слиплись, но все одно, против всякой логики и реальности пахли молоком. – А вот им плохо.

– Она альва.

– Сам вижу…

…а вот девочка – только наполовину… глаза серо-голубые, и разрез иной, не альвийский…

– Альва, – с нажимом повторил Нат и клинком в стол ткнул. Альва, сгорбившись, зашипела.

– Нат, – стой Райдо ближе, отвесил бы мальчишке затрещину.

Воин.

Было бы с кем воевать, она и сама того и гляди сдохнет. Если уйдет – точно сдохнет. А уйти она хочет, и осталась лишь потому, что у Райдо – ребенок…

– Альва! – Нат нахмурился. Иногда он проявлял просто-таки невероятное упрямство. – Альве здесь нечего делать.

Ей нечего делать под дождем, в осеннем зыбком лесу, который, надо полагать, почти заснул, и поэтому она пришла сюда. Случайно выбрала дом? Или… он ведь принадлежал кому-то раньше, до войны. Райдо старался не думать, кому именно. Трофей. Награда. Королевский подарок, не столько ему – все знают, что ему недолго осталось – сколько семейству, которое в кои-то веки проявило единодушие и благородно оставило Райдо в покое.

Даже матушка.

А мальчишка не шевелится, замер, уставившись на альву, и нож в руке покачивается, то влево, то вправо… альва же взгляда с клинка не сводит.

Настороженная.

И чем дальше, тем хуже. Напряжение растет, Райдо чувствует его шкурой, а надо сказать, что после знакомства с разрыв-цветком его шкура стала просто-таки невероятно чувствительна.

– Нат, – сказал резко, и мальчишка, вздрогнув, оглянулся. – Забываешься. Я в доме хозяин. И я решаю, кому здесь место, а кому…

Обиделся.

Губы дрогнули, мелькнули клыки, и по щекам побежали серебристые дорожки живого железа, но Нат с обидой справился. И нож убрал за пояс, буркнул:

– Скоро буду.

Не будет.

Во всяком случае, не скоро, потому что не станет Нат ради альвы спешить. Нет, приказ исполнит, но ведь исполнять можно по-разному, и значит, самому нужно что-то делать. Знать бы, что…

– Иди уже, – Райдо с трудом сдержался, чтобы не сорваться на крик. – А ты за молоком смотри. Снимай… да осторожно! Тряпку возьми.

Конечно, молоко перегрелось.

– Ложку подай… правда, где лежат, не знаю.

Она, после ухода Ната успокоившаяся – правда, спокойствие это было весьма относительным – ложки нашла в буфете. И пожалуй, она не искала, но точно знала, что они там, в выдвижном старом ящике.

Загрузка...