Семь шагов над обрывом

Глава первая

— Ты, что ли, до Тамары приехала?!

— Я, — нехотя ответила Соня, выключив колодезный насос, и снимая с подставки тяжелое мокрое ведро.

— Соседи, стало быть. С одной криницы воду таскаем. А моя хата в конце улицы, во-о-н там зелёный забор и ворота размалеванные. Ежели чего, то…

Говорить с болтливой тёткой не хотелось. Отвечать на одни и те же вопросы — тем более. Чужое сочувствие раздражало, бесконечные разговоры утомляли, неуемное сельское любопытство казалось навязчивым и нелепым. За две недели, что они жили у тетки жены папиного младшего брата — посмотреть на беженцев ОТТУДА приходила уйма народу. Кого-то хозяйка решительно выпроваживала со двора, кого-то звала в дом, поила травяным чаем, а то и чем покрепче, знакомила с новоявленными родственниками.

— Люди у нас всякие. Одним только дай языком почесать! Другие — с пониманием. Чай не вы первые беженцы в нашей глухомани. Вон, у Степановны четверо живут. Да по селу с десяток семей наберется. Ты, девонька, привыкай к тутошним, — втолковывала маме Тамара Васильевна. — Вам у меня зиму зимовать. А там, как бог даст. Я-то не гоню. Вместе, оно веселее! Дочка с внуками далеченько. Собиралась на лето приехать, да где уж теперича. Война, она и есть война…

После таких увещеваний мама тихонько плакала, крепко обнимала пятилетнего Даньку и пыталась дозвониться папе. Папа, если был на связи, бодро рапортовал об успехах на фронте, жаловался на пересоленную тушёнку и скидывал фотки, где он жарит шашлык из купленного у местных козленка. Мама успокаивалась. Ненадолго…

Соня резко вздрогнула, возвращаясь в солнечный летний день. Женщина осеклась, вмиг посерьезнела, приглядываясь к новой знакомой.

— Провалилась?! Да?!

Соня грустно кивнула. Потом удивилась:

— А как вы..?

— Смекнула, что ты меня не чуешь? — соседка невесело улыбнулась и тяжело вздохнула. — Я, девонька, много чего понимаю. Довелось в свое время…Ты, вот что, хорош в хате от всех ховаться. У меня внучка гостит — бестолочь редкостная. Все мозги тебе вышибет. Я ее пришлю. Добро?!

— До-добро. А как вас зовут?

— Так это — тетка Оксана. Ну, или Оксана Ивановна. Ты насос-то включи, я водички наберу.

Михайловка была центром цивилизации и верхом мечтаний всех нормальных людей! Так, или почти так считал каждый из полутора тысяч ее жителей. Посудите сами: железнодорожная станция — есть! Парочка магазинов с продуктами и всякой мелочевкой — есть! Школа — 20 минут на электричке. Почитай рядом! Аптека, фельдшерский пункт — работают! А что водопровода нет, так колодец на каждой улице. А если хозяин рукастый, то и скважина во дворе имеется. Делов-то! И, самое главное, — воскресный базар. Нет, БАЗАР!!! В любую погоду все, от мала до велика, семьями и поодиночке, пешком или на велосипедах сходились и съезжались на базарную площадь «базарювать».

Тамара Васильевна, взявшись втолковывать местные порядки, предупредила с ухмылкой: кто пропускает базарный день больше одного раза, попадает под подозрение! В самом деле, разве честный человек, если не болен или не уехал по делам, может отказаться от такого счастья?! Не ходит — значит, что-то скрывает, или умер. Второе — предпочтительней. Тамара испуганно зажала рот ладонью, сообразив, что сморозила лишнее…

Соня после приезда шуток не понимала. Слишком свежи были воспоминания о чудовищных взрывах, запахе крови и смерти, о холоде сырого подвала и трупах на детской площадке. О страшной дороге в покореженном автобусе с выбитыми стеклами и посеченной осколками крышей. О том, как их, немых от ужаса, несли на руках огромные дядьки с темными от усталости лицами, как грузили в забитый сотнями таких же беженцев поезд, как они лежали на ледяном полу темного душного вагона, прижавшись друг к другу, закрывая собой маленького Даньку. Как трясло и подкидывало состав от близких разрывов, а он, уходя от обстрела, набирал скорость, унося на запад несчастных, обессиленных людей…

Город встретил промозглым дождем, холодным ветром и заботливо поданным прямо на вокзале горячим обедом. Девочка смутно помнила шоколад с изюмом и колючее теплое одеяло. Кажется, ее уложили прямо в зале ожидания, на старой раскладушке. Вокруг хныкали дети, лаяли собаки, люди пытались дозвониться родным, искали знакомых в толпе, кричали, смеялись, плакали, звали врача…

Данька освоился намного быстрее. После куриного супа и вареников с картошкой он, счастливый и сытый, сидел рядом с сестрой, обнимал подаренного зелёного медведя, и набивал карманы конфетами. Конфеты делил поровну — в том числе и на папу…

Уже к вечеру их поселили в детском садике. Светлая комната с огромными окнами, мультяшными картинками на стенах и светильниками-звёздочками. Три десятка женщин с детьми разного возраста. Спали на матрасах, на карематах, на деревянных топчанах, сбитых на скорую руку. Тесно, шумно…безопасно…

Соня вынырнула из воспоминаний. Рассеянно огляделась. Тетка Оксана скрылась за «размалеванными» воротами. В уличной пыли копошилась сбежавшая со двора рыжая курица. Двое загорелых мальчишек катили тачку с бидоном для воды. Сейчас подойдут к колодцу, а тут — она! Ну, уж нет, хватит на сегодня любопытных.

Девочка решительно подняла ведро и направилась к дому, пытаясь вспомнить, что хотела сегодня сделать…

Это так чудесно — планировать день, знать — обед будет в обед, в магазине есть свежий хлеб, в колодце чистая вода, а ночью можно лежать на старой железной кровати, закутавшись в мягкий плед, слушать грустных сверчков и… тишину.

Первые дни после приезда в село Соня не могла отогреться. Тетя Тамара полола огород в шортах и майке, обвязав голову косынкой, чтобы «сонечко не напекло», а девочка зябко куталась в зимнюю куртку, натягивала капюшон, прятала ладони в рукава и подолгу сидела во дворе. Наблюдала за суетливыми курицами, важными толстыми гусями, слушала мерное жужжание пчел — в соседнем дворе хозяева держали небольшую пасеку…

Дни шли за днями. Виной ли тому жаркое июньское солнце, вкусная сытная еда, неторопливый уклад сельского быта, — кто знает. Но девочка сменила теплые свитера и куртку на легкую футболку, а джинсы — на короткие льняные шорты. Да и шлепанцы оказались гораздо удобнее тяжёлых ботинок.

Глава вторая

Шмель был красивый. Мохнатый, яркий и…прожорливый. Он на секунду присел на край огромной кастрюли, тяжко перелетел на горку очищенных от косточек вишен и блаженно замер. Обедает.

Как такой великан залетел на кухню? Непонятно. На окнах натянуты сетки, дверь во двор хоть и открыта, но тюль на магнитах спасает от мух и комаров. А тут, поди ж ты — шмель, или, как говорит тётя Тамара — джмиль. Джмиль и бджолы...

Соня осторожно коснулась кончиком пальца упругой спинки — джжжж- испуганно затрепетали крылышки. Ух, какой грозный!

Раньше она бы испугалась жужжащего обжоры, завизжала, схватила веник… Но после воя ракет и рева снарядов, после утробного гула истребителей и грохота падающих зданий… Полосатый шмель на солнечной летней кухне, среди истекающих соком вишен, выглядел мирно и безобидно.

— Ешь, не бойся, — прошептала девочка, — мне еще два ведра чистить — всем хватит! У нас сегодня день варенья!

Огромный погреб постепенно заполнялся «закрывачкой». Пузатые банки рядами выстраивались на длинных полках. Клубничное «вареннячко», черешневый компот, соленые пупырчатые огурчики.

— Острые з червоным перчиком — для закуси самое то, — приговаривала тетка Тамара.

На грядках дожидались своей очереди сочные помидоры, крутобокие кабачки, веселые патиссоны, яркие баклажаны. (Шо?! Баклажаны?! Синенькие!) Нежились в щедрой украинской земле морква и цыбуля, картопля и бурячки, перец и гарбузы. Соняшники беспечно улыбались безоблачному небу, кукуруза грозилась вырасти до небес, фасолька с горошком спорили, кто первый поспеет. Густые заросли малины и ежевики, кусты смородины и крыжовника, тяжёлые виноградные лозы. И все это богатство изо дня в день поливали и пропалывали, обрезали и удобряли, подвязывали и брызгали, окучивали, и… опять поливали!

Чтобы потом собирать, чистить, резать, сушить, варить и парить, вялить и солить, квасить и тушить!!!

— Зимой пальчики оближите, — то и дело повторяла домовитая хозяйка, оправдывая круговорот забот. — Ну и нашим ТУДА отправим. Где ж им на фронте вареннячко взять!

На подоконнике красовались банки с медом — щедрый подарок от деда Назара, того самого чудаковатого пасечника.

Вчера, ближе к вечеру, он без спросу, по-соседски толкнул калитку и зашел во двор, таща тяжёлые торбы. Бережно поставил ценную ношу на стол, вытер о штаны потные ладони. Строго глянул на притихших девочек. Одна смотрела на сельского колдуна восторженно, другая — настороженно, хмурясь. Тетя Тома ушла ещё в обед «на минуточку к куме». Соня никак не могла привыкнуть, что одна половина села родичи, а вторая — кумовья. Чужой, он и есть чужой. Кто знает, чего от него ждать? И мама уехала…

Щуплый дедок окинул цепким глазом чисто выметенные дорожки, небольшую клумбу с красными и белыми розами, разморенную жарой Муху в холодочке под яблоней. Псина и не думала лаять, лениво махнула кудлатым хвостом и сонно прикрыла глаза — вот же…охранница, разозлилась на ленивую собаку Соня.

— А шо, Томы нема? — нахальный дед сунулся было в хату, но передумал, закрыл дверь и недовольно пробурчал. — Небось, у кумы сидят, косточки перемывают. Я ей меда обещал. Передадите?!

Соня мигом глянула на подружку, та хотела что-то спросить у чудного старика, но… то ли смелости не хватало, то ли слова из головы вылетели.

— Эээ…у меня денег нет. Давайте, вы потом…ну…попозже зайдете, когда хозяйка вернётся.

Пасечник поковылял к столу, хмыкнул, почесал затылок.

— Буду я такую тяжесть туды-сюды тягать! Делать мне нечего. Передашь Томе. Это — майский, с акации. Это — соняшник, прошлого лета сбор. Вон, какой жовтенький! Любую хворь выгонит!

— Дидусь, а правда, что вы Чаклун?! — не сдержавшись, выпалила Лерка.

— А як же, — гость ехидно усмехнулся в седые усы.

— Настоящий?! — недоверчиво переспросила Соня.

— Угу.

— А что вы можете ну…такого…волшебного?

«Чаклун», кряхтя, опустился на покрытую ковриком лавку, поманил пальцем любопытную девочку. Лера присела рядом, переглянулась с подругой.

— …такооого, — протянул дед, — много чего могу. Вчера, вот, перевел трохы грошей нашим котикам. А завтра с волонтёрами отправлю мед.

Лера разочарованно скривилась. Дед Назар ласково потрепал девочку по цветным прядям.

— Эх, ты, этно-о-граф! Вот моя бабка покойница! Ото была Чаклунка! Сейчас бы дождик нам наворожила! Оно спека яка! — дед вытащил из кармана огромный клетчатый платок, вытер вспотевший лоб, — а я так, пчёлок вожу…

Он хлопнул себя по коленям, поднялся с лавки и, прихрамывая, направился к воротам. Соня с Лерой потащились провожать гостя. Уже взявшись за калитку, дедок резко обернулся. Соня от неожиданности пошатнулась, дернулась назад.

— Сны замучили?! — он прижал ладони к ее вискам, приблизил лицо, заглядывая девочке в глаза.

Она испуганно замерла. Дух горького меда и дорожной пыли, сухих луговых цветов, полынной горечи и дыма костров закружил голову.

— Море тебя не отпускает, девочка, — голос деда доносился издалека, — Приходит во сне, зовёт, так?

Соня зажмурилась, из глаз потекли слезы.

— Море умерло, — чуть слышно прошептала она.

Лай собак, голоса людей, детский смех, звуки музыки в соседнем дворе, птичий щебет — все исчезло. Только гулкий стук сердца, как далекий прибой, шумел в ушах.

Вдох — в нос ударил запах водорослей, горячего песка, нагретых на солнце гладких камней.

Выдох — лунная дорожка скользит по темной воде, дрожит, дробится сотнями бликов…

Снова вдох — брызги летят в небо, южный ветер беспечно треплет волосы…

И выдох, как мягкий шелест ночных волн осенью…

— А ты говоришь, умерло, — старый пасечник убрал руки, устало растер морщинистое лицо.

Соня осторожно открыла глаза. Мягкий свет закатного солнца золотил листья старой яблони, боевой клич рыжего петуха спугнул стайку воробьев — опять кого-то по улице погнал, паршивец. Мурка ласково потерлась об ноги, выпрашивая сметаны. Все вокруг было таким мирным и домашним, что Соня улыбнулась сквозь слезы. Дед Назар тяжело вздохнул, как-то разом постарев ещё сильнее, глянул на восхищенную Лерку, усмехнулся и негромко произнес:

Глава третья

Солнце по летнему времени стояло ещё довольно высоко, но жара спала. Потянуло вечерней прохладой, на охоту вылетели комары. Лавочки обсели болтливые соседки, вышли прогуляться мамочки с карапузами, детвора на самокатах. Возле общих колодцев обменивались новостями, спорили, жаловались и смеялись.

Соня впервые шла по вечернему селу так далеко. Нет, за ворота она выходила даже ночью, — благо колодец был в паре шагов от калитки. Но пройти через всю знакомую улицу, свернуть в неприметный переулок, протиснуться боком по узенькой тропинке между двух глухих стен, миновать заросший сорняком пустырь, выбраться на безлюдную базарную площадь, нырнуть под чужим забором, чтобы срезать угол… По пути не забывать здороваться, кивать и улыбаться, а иногда и переброситься парой фраз с совершенно незнакомыми людьми, которые почему-то знали ее по имени, и все это быстро, — квест, да и только!

Лерка быстро шагала впереди, выбирая самый короткий путь. По ее прикидкам, до кладбища идти минут сорок. И назад — столько же. Стемнеет не раньше, чем через два часа — время есть, но лучше поторопиться. Мало ли… Что «мало ли», Соня старалась не думать.

Овчар не отставал, держался рядом с хозяйкой, на ходу успевал метить чужие заборы и лавочки. Возмущенный лай и обиженное тявканье раздавались отовсюду. Пёс, гордый и довольный собой, бежал дальше.

Местное кладбище приткнулось прямо за селом. От крайних домов его отделяло небольшое бесхозное поле и накатанная проселочная дорога.

Высокие крепкие заборы сменились кривыми штакетниками, покосившимися плетнями и дряхлыми изгородями. Исчезли такие привычные для обжитых улиц пышные цветники и ухоженные палисадники. Часть домов была заброшена. Заросшие сорной травой дворы и заколоченные ставни навевали тоску. Кое-где, правда, сохло на веревках белье, слышались обрывки разговоров, детский плач. Хотелось как можно быстрее пройти мимо, не заглядывая в темные узкие проулки, не встречаясь с хозяевами. Соня зябко ежилась, настороженно разглядывая кособокие постройки, облезлые стены, ржавые ворота.

Лерка, напротив, заметно оживилась, с явным интересом вертела головой по сторонам.

— Круто, правда? — она оглянулась на притихшую Соню. — Как в другой реальности. Говорят, в старых брошенных домах заводится всякая чертовщина. Кладбище ведь рядом. Я у тетки Оксаны как-то попросилась тут переночевать, так она меня полдня хворостиной по двору гоняла и пригрозила к родителям отправить.

— Правильно гоняла. Тут…тревожно!

— Это же старая часть поселка. Некоторым халупам под сотню лет! — восхищалась Лера. — Вон, глянь — настоящая мазанка начала века! Прошлого! А там дальше старый фундамент панского дома — представляешь! Когда железную дорогу проложили, то центр подтянулся к станции: рынок, школа, почта, магазины. А тут время замерло. Люди переезжали, часто бросая дома. С мебелью, одеждой. Кто их купит в этой дыре?!

— Почему? Тут же недалеко. Ну, километров пять-шесть до центра.

— Ха. Это по городским меркам недалеко. Да и рядом могилы. А местные — народ суеверный. Не то, что я!

— А ты разве не суеверная?! — Соня аж споткнулась от удивления.

— Вот ещё. Нет, конечно, — возмутилась девчонка. — Я ищу доказательства. Настоящие. А суеверные люди… они просто верят и боятся. То черной кошки, то пустого ведра, то еще какой фигни. Смотри — мы почти пришли.

По заросшему лебедой и лопухами полю уверенно бежала тропинка. Накатанная проселочная дорога шла в обход, и добираться напрямик через заросли бурьяна оказалось намного быстрее.

К вечеру стих ветер. Пыльный запах сухой травы и нагретой солнцем земли щекотал нос. Носились за мошкарой неугомонные ласточки. Овчар мелькал в густой траве, распугивая ленивых фазанов. Высоко-высоко в ясном небе пел жаворонок.

Привычные звуки села остались где-то там, далеко. Безмятежность раннего июльского вечера и покой…

Соня остановилась, закрыла глаза и глубоко вдохнула напитанный травяной горечью воздух, провела ладонью по сухим стеблям, улыбнулась, сама не понимая чему.

Лерка притормозила, давая подруге время освоится, задумчиво огляделась по сторонам. Счастливый Овчар подбежал к хозяйке, ткнулся лобастой башкой в бок.

—Это не простое поле, Овчарушка, — Лерка ласково потрепала пса по лохматому загривку, — это переход в другой мир. Местные его недолюбливают, стараются по дороге ходить. А мне тут больше нравится…

*****

Сельское кладбище встретило нежданных гостей тишиной и прохладой. Они шли по неширокой центральной аллее, и Соня с интересом разглядывала вычурные кованые оградки, гранитные памятники с гравюрами и портретами, кресты с трогательными надписями.

На похоронах ей бывать не доводилось, и воображение рисовало подобные места заброшенными, пустынными и мрачными, заросшими диким плющом, затянутыми клочьями холодного тумана — как в кино!

А тут — невысокие столики и лавочки. Даже как-то уютно, по-домашнему. Так и тянет присесть и вытянуть уставшие ноги. Небольшие цветочные клумбы радовали глаз: нарядные петуньи, высокие мальвы, огненные бархатцы; а чего стоила лавандовая изгородь и огромные кусты белых роз около одной могилы!

— Ничего себе, — потрясённо прошептала Соня, — красота какая!!!

Лерка топала впереди, не оглядываясь, и поясняла:

— А ты как думала! Раньше за могилами сторож с семьёй присматривал. Сейчас родственники сами ухаживают или платят жителям крайних домов. Ну и на праздники и поминальные дни приходят. Видела бы ты, что тут на Пасху творится! Это ж село! Овчар, пошли, что ты там вынюхиваешь?

Пёс оторвал нос от земли и послушно подбежал к хозяйке. Сунул лохматую морду под ладонь, выпрашивая ласку. Лера дернула любимца за ухо, хлопнула по спине — беги, мол, нечего рассиживаться.

— Я тебе сейчас настоящую красоту покажу. Идём! Нам как раз в ту сторону.

Свернув с центральной дорожки, девчонки протиснулись в узкий проход между низкими заборчиками и оградками. Кое-где приходилось пробираться через раскидистые кусты жасмина и колючего шиповника, но уже через пару минут они вышли на открытое место.