— Воровка!
Сильные мужские пальцы схватили меня за запястье, заставив разжать ладонь. Из неё, прямо в лужу упал пирожок.
Тот самый, который я пыталась добыть почти три часа, бродя между прилавками и кутаясь в драную грязную шаль, найденную на ближайшей помойке.
Я проследила за падением сдобы в воду, и на глаза выступили слёзы.
— Что вы наделали?!
Не поднимая глаз, я с силой дёрнула ладонь на себя, вырывая её из грубых, как наждачка, рук.
Мужчина отпустил, но даже не шелохнулся, а я упала на колени перед лужей и попыталась выловить злополучный пирожок с яблоками. Кто бы мне сказал три дня назад, что я опущусь до такого?!
— Что ты делаешь? Оставь, он уже несъедобен.
— Это из-за вас он несъедобен! — огрызнулась я. — Я три дня не ела, прикажете мне с голоду сдохнуть?!
— Это не повод для воровства.
— Это возможность для выживания! Идите объясняйте свою мораль кому-нибудь более сытому!
Ладони поймали в грязной воде размягшее тесто, и мне захотелось завыть в голос. Доедать тут было нечего. Да и не смогу я, привыкшая к свежеиспечённым круассанам и утреннему латте в кофейне у дома, пересилить себя и подавить рвотный рефлекс, чтобы запихнуть подобное в рот.
Хотя есть хотелось. Очень.
Тонкая ткань некогда белой сорочки насквозь промокла и холодила и без того продрогшую до костей кожу. Пальцы на ногах онемели так давно, что я даже начала забывать, какого это, что-то ими чувствовать… Но самое главное, я совершенно не понимала, что нужно делать и что меня теперь ждёт.
Первую ночь мне повезло, если можно так выразиться. Я смогла пробраться в один из крестьянских сараев и поспать, прижавшись к боку грязной вонючей коровы. Конечно, для этого мне нужно было сначала перебороть отвращение, страх и брезгливость. Но холод, как, впрочем, и голод не тётка, так что если замёрзнуть насмерть осенней ночью не хочешь, и корове под бок ляжешь.
Утром меня обнаружил хозяин, и я еле ноги унесла, потому что полоумный мужик с вилами слушать меня даже не стал.
Да и никто не стал. Это я поняла на следующий же день, когда попыталась поговорить с кем-нибудь из местных.
Как только они понимали, что перед ними чужачка, что легко можно было заметить по разговору и по одежде, да ещё и нищая, меня тут же прогоняли взашей.
Я не смогла найти сочувствия ни у мужчин, ни у женщин, ни у бабушек. Моя чужеродность была для них словно клеймо, превращающее человека в безликую грязь, которую можно просто выкинуть или же потоптать.
Так что эту ночь я провела на улице. Было настолько холодно, что спать я не смогла, даже если бы нашла где. А без этого…
Пришлось просто слоняться по улицам и глотать солёные слёзы. Как-то не так я представляла себе попадание в другой мир.
— За воровство тебя могут и на каторгу сослать, — мужчина подхватил меня под локоть и довольно бесцеремонно вздёрнул вверх. — Не сиди на холодной земле, застудишься.
Я не выдержала и размазала слёзы по лицу грязной рукой.
— Ну и пусть на каторгу ссылают! Может, хоть там покормят нормально и оденут!
— Я бы на это не рассчитывал.
Услышав последнюю фразу, сказанную спокойным бесстрастным тоном, я вскинула голову и, наконец, посмотрела на него.
Передо мной стоял великан. Ну, или богатырь, если говорить местным языком. Широкие плечи, огромные сильные руки, ноги как столбы, наверняка и поступь тяжёлая… У незнакомца было открытое лицо с крупными славянскими чертами и светло-русые волосы до плеч, лежащие мягкими локонами.
Его грудь была облачена в грубую рубаху, а поверх одета в кожаный то ли доспех, то ли жилетку… Множество металлических вставок соединялись друг с другом слоями воловьей кожи; ремешками к груди и поясу крепилось оружие и металлические инструменты.
Передо мной был кто-то из рабочего класса. Судя по грубости ладоней, он всю жизнь работал руками. И сейчас стоял напротив меня в достаточно лёгкой рубахе, и ему явно было не холодно — его, в отличие от меня, прекрасно грело огромное тренированное тело, буквально пышущее жаром.
Смотря на него, я, кажется, замёрзла ещё сильнее, потому как ослабленный организм начало колотить крупной дрожью.
— Да что… Да что вы знаете?!
— Ничего, — кивнул он, — пойдём.
Огромная ручища снова схватила меня и поволокла за собой.
— К-куда? — я еле переставляла ноги от холода, поэтому время от времени мужчина буквально тащил меня на себе. Впрочем, было не похоже, чтобы он это замечал…
— Ко мне домой.
Вот и весь ответ.
Я не настолько наивна, чтобы не испугаться того, зачем огромный взрослый дядька меня может тащить в свой дом. Но я была настолько замёрзшей, голодной и уставшей, что отказаться или воспротивиться ему просто не хватило сил…
Мужчина привёл меня к своему дому уже тогда, когда на улице стало совсем темно и очень холодно.
Если честно, я еле на ногах стояла. А учитывая, что эти самые ноги были ещё и босыми, то лучше бы даже не стояла.
Дом незнакомца был деревянным, невысоким, но очень добротным. Толстые брёвна в стенах походили на своего хозяина — могучего и крепкого. Сбоку было ещё несколько построек, но сейчас можно было рассмотреть лишь их силуэты.
В небольшом окне около входа еле заметно горел свет из глубины дома. Мой провожатый свободной рукой толкнул тяжёлую дубовую дверь, и мне в лицо ударил пряный тёплый воздух от горящего очага.
Измученное тело инстинктивно потянулось к теплу, и я буквально ввалилась в дом.
— Пойдём, — мужчина зажёг лучину и предложил мне следовать за ним, — не нужно стоять в сенях.
Я на деревянных ногах прошла следом, мимоходом отмечая, как грязный подол чужой ночнушки, которую я тоже украла в первый день пребывания в этом мире, оставляет мокрый грязевой след на чисто выскобленном деревянном полу.
Мужчина прошёл в кухню, где стояла огромная и очень горячая печь, и загремел посудой и кастрюлями.
Я же, не зная, куда себя приткнуть, упала на низенькую деревянную лавку.
Если прямо сразу не перешёл к растлению и убиению невинных дев, то есть шанс, что хотя бы накормит.
Судя по обстановке, мой новый знакомый был среднего достатка — здесь не отапливалось помещение «по-чёрному», как в бедных крестьянских семьях, но и не было магических светильников и обогревателей, как у зажиточных дворян.
Как только я попала в этот мир, то подумала, что каким-то образом перенеслась назад во времени, когда на Руси были княжества, крепостное право и всеобщее невежество… Конечно, по сравнению с современной историей.
А потом оказалось, что здесь, несмотря на кое-какие внешние сходства, различий с нашей историей намного больше.
Во-первых, из-за присутствия этой самой магии, облегчающей быт, а значит и жизнь всех слоёв населения.
Во-вторых, присутствием откровенно сказочных, волшебных персонажей. Я лично видела, как из одного дома вышел низенький бородатый мужичок, выкидывающий мусор на помойку. А потом, из этого же дома, его хозяин крикнул принести дров, назвав «домовым». На улицах обсуждали лесную нежить, водяных и прочих сомнительных существ.
Ещё было много мелких поведенческих отличий самих людей, включая более простой для современного восприятия, «не старославянский» язык.
Можно было предположить, что я попала в сказку или сказочный мир, но в какой именно — кто же знает?
Ноги начали гореть и покалывать, особенно в пальцах, что говорило о том, что я начала потихоньку отогреваться. И это было больно…
Я попыталась незаметно дотянуться до зудящей ступни, чтобы растереть её хоть немного, но была остановлена бесстрастным голосом:
— Не надо.
Я испуганно застыла на своей лавке, не понимая, чего от меня хотят. Желудок скрутило от голода, тело ломало от разницы температур, но самое главное, я не понимала, что теперь со мной будет.
Мужчина, тем временем, достал из печи котелок, откуда выловил несколько больших картошин. Их он отставил в сторону и отодвинул вглубь стола. В противоположную от меня сторону.
Он делал всё неторопливо и молча, а мне хотелось завыть в голос и потребовать, чтобы он просто накормил меня уже, раз сюда притащил, но всё, что я могла — это невнятно застонать.
— Подожди, — был мне ответ.
Он подхватил голыми руками края котла и вылил воду из-под картошки в большой таз на полу.
В голове вяло промелькнула мысль, что моя бабушка всегда тушила в печи картошку и никогда её там не варила.
Тем временем в тот же таз была долита холодная вода из ведра, а потом его придвинули к моим ногам со словами:
— Опусти.
Я непонимающе подняла тяжёлую голову, и мужчина со вздохом повторил:
— Опусти ноги в отвар, поможет при обморожении.
Я, не зная, насколько данное народное средство действенно, всё же кивнула и послушно опустила ноги в воду.
А в следующую секунду чуть не закричала!
Вода была очень… Очень горячей!
— Потерпи, — будто услышав мои мысли, проговорил мужчина и грозно нахмурился, — вода не горячее температуры твоего тела, тебе просто кажется, что она горячая. Отвар поможет быстрее отогреть тебя.
Я стиснула зубы от боли, но всё же кивнула, послушно удерживая ноги в тазу.
Тем временем богатырь вернулся обратно к злополучной картошке и всё же разложил её на две тарелки, предварительно порезав, и ещё нарезал в каждую тарелку по несколько шматков сала с тонкой прожилкой мяса.
Я сглотнула.
Никогда не ела ничего подобного. Эта пища всегда казалась слишком жирной и грубой для меня. Последнее время и я вовсе предпочитала перекусывать в ресторанах и кофейнях в перерывах между работой. Единственное, что я потребляла без всякого ограничения — это кофе. Много-много кофе. Латте, американо, эспрессо, классический капучино — в зависимости от настроения и степени сонливости.
Зря, наверное, вместо сна я вливала в себя кофе… Если бы не это, может, и не упала бы я на своей машине в реку, а потом не пришлось бы мне бродить босой и голодной по улицам города как в какой-то фольклорной сказке…
Но сейчас я была готова на всё! Даже на картошку с салом.
Особенно на картошку с салом!
Мужчина поставил передо мной мою порцию, размерами не уступающую своей, и я, не дожидаясь приглашения, схватила деревянную ложку, которая больше походила на половник, и быстро набросилась на еду. С жадностью и болезненным удовольствием. В голове промелькнула мысль, что вроде в древней Руси рабочий люд не пользовался тарелками, а здесь они были. Глиняные, но были.
— Не торопись, — передо мной на стол легли два ломтя чёрного хлеба и кружка с дымящимся отваром. В нём плавали какие-то травинки и шёл терпкий, чуть горьковатый запах.
Я не ответила, продолжая остервенело уничтожать предложенную еду.
Когда я открыла глаза, вокруг уже опять вечерело. Похоже, я проспала почти сутки.
Я всё так же лежала в своей грязной, но уже хотя бы не сырой ночнушке с чужого плеча, что давало надежду, что мною не воспользовались в бессознательном состоянии.
Побрезговали, прости, Господи…
Рядом с кроватью нашлось женское платье. Точнее, широкая рубаха до пят и сарафан. Размеры, конечно, впечатляли, но маловероятно, что они принадлежат хозяину дома, а значит, всё же оставлены были для меня.
Я приподнялась на локте и оглянулась. Великана нигде не было видно. На простом табурете, недалеко от изголовья, стояла длинная восковая свеча в подсвечнике, такая же свеча была на кухне, будто подсвечивая путь к тому месту, откуда доносились приятные запахи.
Я медленно встала, всё ещё ощущая слабость во всём теле, отмороженные ноги неприятно гудели, но при этом я их чувствовала, что было однозначно хорошо. Да и волдырей не было. Превозмогая слабость, я всё же упрямо оделась, завязав широкий сарафан потуже поясом, и зашагала на кухню.
Очень сильно волновал вопрос уборной. Если я в аналоге древней Руси, то туалет, я так понимаю, на улице, правильно? Или нужно под кроватью ночной горшок искать? С другой стороны, если это сказка, то может здесь быть хоть что-нибудь сказочного, нет?
Несмело выглянув из спальни, я никого не увидела и только тогда осмелилась исследовать дом.
Мне повезло, прямо у входа был небольшой закуток, куда вела низкая дверь, и в котором обнаружились довольно большая лохань и унитаз.
Ну как, унитаз… До унитаза этот стул с дыркой и шторкой по краю конечно не дотягивал, зато был аналог водопровода, подающий воду из огромной бочки под потолком. Так что опробовать слив я всё же смогла.
Почему-то это открытие настолько меня поразило, что на глазах выступили слёзы.
Неделю назад я помыслить свою жизнь не могла без смартфона, а вчера была готова есть пирожок из лужи. А теперь вот этот унитаз, который словно намекал, что не всё потеряно в этом сказочном мире.
Я вернулась на кухню, присела на лавку и дала волю слезам.
Я не плакала, когда попала сюда и осознала, что моя земная жизнь закончилась, — некогда было. Мне сразу было холодно, голодно и страшно, так что приходилось разбираться с текущими проблемами. И только сейчас, сидя на чужой кухне, я смогла наконец осознать, что назад дороги нет. Теперь мне придётся жить здесь. Выживать без средств к существованию, без знания законов и даже диалекта. Хорошо хоть, сами разговоры я понимала, даже общаться могла, но, конечно, за свою меня ещё никто не принял.
Хлопнула входная дверь.
Я резко вскочила, на ходу быстро вытирая длинным рукавом мокрое от слёз лицо. Я не знала, как общаться с мужчиной. И что ему от меня нужно, тоже не знала.
Богатырь нашёл меня взглядом, но никак не прокомментировал, что я встала с кровати и теперь стою на его кухне. Вместо этого он спокойно снял грубые кожаные рукавицы и высокие сапоги. Вместо них надел плетёные лапти и подвязал их верёвками вокруг каждой икры.
От него шёл резкий запах какой-то химии, пусть и примитивной, а ещё… кожи?
Мужчина прошёл на кухню и, сняв блюдечко с глиняной крынки, налил себе в стакан молока, которое тут же и выпил залпом.
— Почему ты не ела? — спросил он наконец, посмотрев на меня.
— А можно?
Он пожал могучими плечами.
— Разве ты не голодная?
Я переступила с ноги на ногу. Это можно рассматривать как предложение перекусить?
На столе, под вышитым полотенцем явно стояла какая-то выпечка, потому как запах от неё я почувствовала ещё из комнаты.
Когда хозяин дома скинул с пирога полотенце и так же молча протянул мне тарелку, я готова была язык проглотить — потому что всегда любила пироги с мясом, а здесь был экземпляр, который выпекался в русской печи, что для моего мира уже недоступная роскошь.
Румяное, ноздреватое тесто с хрустящей корочкой скрывало в себе толстый слой рубленого мяса с луком. Это вам не тонкие котлеты ресторанов быстрого питания! От начинки пирога пошёл белесый пар, как будто пирог только-только вынули из печи.
Ели молча.
Не знаю, о чём думал мужчина, я же размышляла о том, могу ли я с ним поговорить или лучше этого делать не стоит, потому как выглядел он весьма сурово и мрачно. Так, что я непривычно робела, хотя очень хотелось узнать, он ли делал этот пирог. Представить огромного великана вымешивающим тесто было просто невозможно.
— Завтра отведу тебя к старосте ближайшей деревни, — спокойно проговорил мужчина, — он часто занимается делами воров.
Глиняная кружка с молоком, что я секунду назад держала в руках, с глухим стуком упала на пол, а молоко моментально впиталось в половые доски.
Я растерянно подняла взгляд от мокрого дерева на мужчину, не в силах сказать ни слова.
Он сдаст меня властям?!
Я не знаю, куда ушёл мужчина, имени которого я так и не осмелилась узнать, но вечером я вновь осталась в доме одна.
Если сам мужчина в первый раз воспользовался лучиной, то мне оставил зажжённые свечи. Я, конечно, не знаю местных расценок, но могу предположить, что удовольствие это недешёвое.
Другой вопрос был в том, что я здесь даже не гостья...
Я здесь — пойманная воровка, которую, прежде чем сдать на каторгу, по доброте душевной или из каких-то корыстных соображений накормили и подлечили.
А на каторгу не хотелось. Разве я была виновата в том, что вместо смерти оказалась в другом мире без средств к существованию? Вдобавок, я была так растеряна и напугана, что просто не смогла быстро сориентироваться и предпринять какие-либо действия для своего благоустройства. Всё же я — не героиня, хоть и нахожусь в сказочном мире.
Сейчас же всё было несколько иначе. Пусть я продолжала многого не знать и не понимать, но я была сыта, одета и немного познакомилась с местным укладом.
Поэтому решила бежать. Есть шанс, что я смогу найти для себя место в этом мире. Если опять окажусь на улице... Ну что ж... На каторгу попасть никогда не поздно.
Я собрала немного хлеба и оставшийся кусок пирога в тканевую скатерть, завязывая её на манер узелка, страдая от того, что здесь ещё не изобрели рюкзаки. Потом, стараясь не шуметь, поискала в большом сундуке то, что могло бы мне заменить куртку. Её, разумеется, не нашла, зато обнаружился шерстяной платок огромных размеров, который удалось замотать вокруг тела и подвязать бечёвкой на манер кимоно. На голову — ещё один платок, но поменьше. Из обуви на глаза попались лапти и валенки также впечатляющего размера. Для первых было слишком холодно. Для вторых — слишком мокро. Да и утонула бы я в одном из таких валенков, даже если бы залезла в него сразу двумя ногами.
После продолжительных дискуссий самой с собой выбрала всё же лапти.
Ноги обмотала тряпицами, что нашла в том же сундуке, и кое-как замотала жгутом. Теперь я была похожа на кошмар дизайнера. Хорошо, что тут не было зеркала...
Конечно, меня грызла совесть, что я нагло украла вещи и еду в том доме, где меня приняли, но... но жить хотелось больше...
Вот так, когда мораль встречается с жестокой реальностью, тогда-то человек и понимает, сколько на самом деле стоят все его принципы. Мои оказались совсем недорогими...
Так что, открыв входную дверь, когда уже потихоньку начало светать, и оглянувшись, я медленно выскользнула наружу, подспудно радуясь, что у богатыря нет собаки. Куда он сам ушёл и не выскочит ли сейчас на меня при попытке покинуть его дом, я не знала. Да и вообще, оставалось непонятным, зачем ему нужно было чужачку к себе домой приводить, кормить, постель свою отдавать. К слову, именно отдавать, а не делить...
Но сейчас всё это ушло на задний план, потому как я со всех ног бежала вперёд, вдоль просёлочной дороги, обратно в сторону города.
Дом мужчины располагался в отдалении, уже за пределами городской стены, но при этом и не на территории ближайшей деревни. Скорее всего, той самой, старосте которой меня собирались сдать.
Как любой житель мегаполиса, я знала, что прятаться нужно не в лесу, где бы я и дня не прожила, а в толпе и городской суете. Поэтому, споро переставляя ногами и старательно обходя лужи, я всё ближе подходила к огромным воротам, возле которых уже начинала собираться толпа. Скорее всего, с ближайших деревень, так как тут были и пекари с ароматной выпечкой, и молочники... Или как они могут называться?..
Я пристроилась между двумя повозками и постаралась не отсвечивать, всем своим видом показывая утреннюю рутинную скуку. Сердце билось как сумасшедшее. Казалось, каждый прохожий сейчас ткнёт в меня пальцем и крикнет, что я из другого мира!
Ворота распахнулись, и людское море устремилось туда словно один сплошной поток. Люди обменивались сплетнями, смеялись, даже, бывало, переругивались промеж собой. Было заметно, что многие друг друга знают и ежедневно встречаются. Меня же толкали со всех сторон, иногда косились на мой нелепый наряд, но хотя бы не тыкали пальцем.
Всё же прошлый образ из украденной с верёвки ночнушки, где она сохла после стирки, был неудачным. Это для меня она показалась просто уродливым белым платьем до пят, а для всех остальных я была в нижнем белье.
Но на самом деле мне тогда повезло, что хоть её смогла стащить, потому как вынырнула я из ледяной воды озера прямо рядом с городом совершенно голой. Я тогда была испуганная, мокрая и замёрзшая. Тогда эта самая ночнушка стала спасением.
Теперь же, пусть я и выглядела как пугало, но хотя бы не шокировала окружающих непотребным, с их точки зрения, видом.
Людской поток буквально протащил меня вперёд пару улиц и только в торговом квартале поредел настолько, что я смогла двигаться своими ногами.
Мой план был прост.
Надо сделать что-нибудь, чтобы у меня была еда, кров над головой, потому как сейчас не лето, и ночевать на улице, даже если очень хочется, не получится; а ещё желательно найти работу. В идеале, всё это хотелось в одном флаконе. Ну и, напоследок, нужно было затеряться в городе так, чтобы не попасться на глаза мужчине, в доме которого я ночевала.
Цель есть, осталось её реализовать.
Я осмотрелась.
В прошлый раз я, опешившая от новой реальности, просила поесть и место для ночлега, а работу просила в последнюю очередь. И то, больше жалобно, вроде: «я могу отработать…» И с каждым днём мой вид был всё более жалким и подозрительным. Здесь вообще к нищим относились не очень… Возможно, о милосердии тут никто не слышал… Но скорее всего, в условиях, когда каждый выживает как может, о проблемах других думаешь в последнюю очередь — со своими бы разобраться.
Теперь же я планировала действовать по-другому. Пока я не стала похожа на оборвашку, надо найти будущего работодателя.
— Покупайте свежую рыбу! — гаркнул прямо возле моего уха розовощёкий торговец.
Перепоручив меня одному из слуг, мужчина ушёл, напоследок добавив, что я могу называть его «хозяин».
Я не уверена, но кажется, в этот момент у меня дёрнулся глаз.
Ага, спешу и падаю. Ещё только хозяев мне не хватало! У нас трудовые отношения, а не крепостное право! Буду действовать, как в прошлой жизни, когда не знала имени собеседника, а общаться было нужно — начинать разговор со слов: «Извините», «Прошу прощения» и «Подскажите, пожалуйста».
Никаких хозяев у меня никогда не было и не будет впредь, даже если вновь окажусь на улице!
Невзрачного вида мужичок сопроводил меня во флигель для слуг, указал на один из тёмных углов, занавешенный старой простынёй вместо двери, и, буркнув, что через час я должна быть готова приступить к работе, растворился в недрах коридора.
Я скептически осмотрела своё новое жилище.
Грязный, местами прогнивший пол, топчан в углу с матрасом из соломы и трёхногий табурет весьма неустойчивого вида. Господи, надеюсь, здесь нет клопов… Или тараканов, или блох, или…
Дальше думать и накручивать себя я просто мозгу не разрешила. Это ничего сейчас, кроме паники, не даст.
Первым делом я осмотрела тряпку на матрасе, заменяющую здесь простынь.
Она была грязной.
Переборов отвращение, я сложила её несколько раз и переложила на табурет. А сама тем временем начала развязывать свою самодельную шубу.
Платок, украденный у мужчины, имени которого я так и не узнала, был связан из густой, тёплой и немного колючей шерсти. Обмотавшись в несколько слоёв, мне было, не прям, чтобы комфортно, но хотя бы не очень холодно. Конечно, в прорези для рук и шеи задувало, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как я замёрзла на улице до этого. Сейчас же я была достаточно согретой. Лапти на ногах и тряпьё, в которое я замоталась, тоже позволили не повторить печальный опыт обмерзания нижних конечностей.
А отвар картофеля, в котором я держала ноги после обморожения в доме богатыря, в сочетании с порошком, который он добавил, очень хорошо снял боль, так что теперь я не чувствовала никаких неудобств. И была уверена, что справлюсь с любой работой. В конце концов, здесь живут такие же люди… Неужели я, дитя современного мира, не справлюсь со стиркой?
Как оказалось, не справлюсь…
Даже раньше, чем через час, за мной пришла крупная крепко сбитая женщина и, махнув приглашающе рукой, велела следовать за ней.
Я суетливо сунула под матрац тёплый платок — единственную ценность в этом мире, пристроила в самом тёмном углу свои скудные запасы еды, а потом подхватила грязную простынь со стула и поспешила за проводником.
— Зови меня Груда, — велела она.
— Марья, — немного поколебавшись, откликнулась я, назвавшись изменённой формой имени. Если мужчина меня так переименовал, то возможно, об имени «Марина» здесь просто не слышали?
— Ты не городская?
Я неопределённо пожала плечами.
— Только деревенские соглашаются на работу, которую должны выполнять домовые. Для них-то это — пара хлопков в ладоши, и бельё чистое.
— А почему здесь нет домовых? — удивилась тогда я. Действительно, если всё так просто, то зачем нанимать отдельную прачку с улицы, если можно прибегнуть к услугам профессионалов? Не похоже, что мужчина не мог себе этого позволить.
Женщина сверкнула на меня мрачным взглядом исподлобья.
— Не знаю я ничего! Сказано тебе работать, так работай, а не вопросы задавай! Хозяин за вопросы не доплачивает!
Я уже было открыла рот для следующего вопроса, но после её слов захлопнула. Не думаю, что она мне сейчас хоть что-то скажет. Смотрит волком…
Мы спустились в подвал, и она открыла тяжёлую дубовую дверь.
И в тот же момент вылетевшее облако пара сдавило горло, не давая возможности дышать.
Это как с мороза в горячую баню зайти, только вместо запаха древесины ты чувствуешь запах ткани, смешанный с чем-то едким. Таким, что сразу встаёт колом в горле и мешает вдохнуть.
— Заходи, — прикрывая ветошью лицо и слезящиеся глаза, велела Груда.
Я в ужасе сделала шаг назад. Как я буду ТАМ работать? Да ещё за закрытой дверью?!
Из клубов пара вышел невысокий мужчина с красным, потным лицом и уже осоловелыми глазами.
— В чём дело, Груда? — прохрипел он, а потом натужно закашлялся.
Он кашлял и кашлял, и всё не мог остановиться. Было ощущение, что ещё немного, и он выплюнет собственные лёгкие.
— Новая прачка, — мрачно известила его женщина, когда между приступами кашля появился небольшой промежуток.
Я попятилась.
Мужик посмотрел на меня и хрипло рассмеялся, стягивая с головы платок, заменяющий ему косынку.
— Эта пигалица? Да её тело ещё до заката вытаскивать за ногу отсюда можно будет. Ты посмотри, какая на ней вышивка. Да и ткань на сарафане тоже. Дуришь старого, да?
Груда хмуро кинула взгляд на мою одежду не по размеру и заметила:
— Хозяин приказал.
Они переглянулись и посмотрели на меня, словно на ядовитую гадюку.
Они, что… Решили, что я шпионка от хозяина? Поэтому про домового ничего не сказали? Из-за сарафана, который мне дал мужчина?
Нет, как дизайнер я подтвержу, что ткань на нём действительно была добротной и крепкой. Стежки ровными, а ручная вышивка — искусной. Но он же не по размеру! Затянут бечёвкой на талии, иначе им можно было бы обернуть меня в несколько слоёв!
Но судя по их лицам, размер сарафана, в данном случае, не имел никакого значения.
— Я… Я… Знаете, передумала…
Грубая, грязная простынь выскользнула из рук и упала на земляной пол подвала.
Господи, я сейчас казалась себе такой слабой и беспомощной! Как можно вылететь с работы, ещё даже не приступив к своим обязанностям?
Но эта стирка… Я реально боялась, что живой из этого подвала просто не выйду.
— Простите, — пролепетала, смотря на слуг с паникой, — я просто искала работу… Я не думала, что быть прачкой так сложно! Мне некуда идти, и я не знакома с вашим хозяином. Я его вообще впервые в жизни увидела час назад! Я согласилась на эту работу, потому что не хотела оказаться на улице…
Каждое утро вставала я ещё до рассвета, потому что к нему нужно было успеть сделать завтрак для всех слуг, напечь хлеба, иногда даже пирогов, сварить кашу, приготовить еду собакам и даже свиньям.
Отдельно готовили для барского стола.
Хозяин, как здесь все называли мужика, что меня нанял, жил с престарелой матерью, но довольно часто устраивал дома пьянки, гулянки, так что приходилось готовить не покладая рук.
Из работников кухни была старшая Фаня, которая руководила процессом, да и, если говорить напрямую, готовила почти всё, потому как работала за троих. Кроме неё, тяжёлую работу на кухне помогал делать старый слуга, который уже не годился для того, чтобы работать в поле, принадлежащем всё тому же хозяину, и два мальчика «принеси-подай». Один из них был сыном Фани — мальчуган десяти лет. Шустрый парнишка, но вороватый. Несколько раз я видела, как он тащит мясные куски из кладовки, при том, что недостатка в еде при такой матери у него не было. Где был их отец, история умалчивает.
И ещё один парнишка, который часто за своего друга делал большую часть работы.
Его звали Прошка. Когда я первый раз его увидела — мне чуть плохо не стало. Маленький мальчонка вытаскивал из раскалённой печи огромный противень с себя размером. На вид ему было года четыре. Потом оказалось, что шесть, просто довольно мелкий. Но сути это не меняло.
Он был маленьким, юрким и непоседливым, как и все дети, но при этом не по годам сообразительным и уже побитым жизнью. Груда, иногда вечером захаживающая к нам на кухню, рассказывала, что Прошку подкинула хозяину одна из его пассий. Но так как светловолосый и голубоглазый мальчонка никак не походил на хозяина дома, у которого были тёмно-каштановые кудри, то его, практически с младенчества, оставили тут помогать, на кухне. По факту, он был в доме на птичьих правах. Вроде не крепостной, но и не родственник для барина. Ни документов, ни родственников, ничего. Выгони его завтра хозяин на улицу, даже не схватится никто.
У меня же, выросшей в современном, гуманном мире, волосы на голове шевелились от творящегося тут произвола. Вот, живёт ребёнок. Никому не нужен, никто о нём ничего не знает, он выполняет работу взрослого человека. Пусть не мужчины, но меня, по началу, он оказался куда ловчее. Чистил картошку, выносил вёдра с помоями, приносил воду, лепил пироги. Делал ВСЁ, что только можно, учитывая его невысокий рост и небольшую силу в руках. Не раз и не два я видела, как он, придвинув стульчик, перемешивает еду для свиней в огромном тазу, практически падая в него и лишь чудом удерживаясь на поверхности.
Надо ли говорить, что когда я пришла, то после небольших баталий переняла большую часть работы мальчугана и делала всё, чтобы ему оставались дела полегче или хотя бы не такие опасные. Фаня, поначалу, пыталась меня строить и давать ему другую тяжёлую работу, но я стояла насмерть, вновь и вновь забирая у него тяжеленные вёдра и острые ножи и часто задерживаясь в кухне допоздна, но не давая парня в обиду. Даже Антипу, сыну поварихи от меня пару раз перепало затрещин, когда он внаглую бил палкой младшего товарища.
Груда всё чаще нас заставала за вечерним мытьём посуды, где я — мыла, кипятила, а Прошке оставалось только вытирать тарелки и кастрюли, да раскладывать по местам. Тогда, когда мы с ней перед общим отбоем иногда позволяли себе немного поболтать, буквально вырывая это время из своего сна, маленький Прохор не уходил, а сворачивался калачиком на ближайшем мешке с крупой, невдалеке от меня, и посапывал, пока я гладила его по светлой головке.
Каждый раз видя, как этот ребёнок тянется вслед за рукой, пытаясь урвать хотя бы крупицу ласки, у меня сердце сжималось, а на глаза выступали слёзы.
У меня не было детей. Я, как и многие в двадцатипятилетнем возрасте, сначала хотела сделать карьеру, в чём, собственно, и преуспела. У меня даже собаки не было, что уж тут о ребёнке думать! Я не знала, как с ними общаться! Но сейчас, глядя на маленькое, худенькое тело, которое всё чаще робко прижималось ко мне в поисках тепла и защиты, я вновь и вновь задавалась вопросом, а в чём, собственно, смысл жизни? Смысл моей жизни?
Потому что сейчас, вместо карьеры и моментального возвращения домой, больше всего на свете мне хотелось вырваться из этого круга тяжёлой работы у самодура и не дать работать у таких, как он, вот таким вот маленьким Прохорам.
Когда я заикнулась, почему никто из присутствующих слуг не захотел усыновить мальчонка, Груда посмотрела на меня, как на полоумную.
— У нас и так у каждого голодных ртов полон дом, как нам ещё одного на себе тащить? Да и подневольные мы — крепостные. Сейчас он свободен. Если не подхватит какую-нибудь заразу и не убьётся от работы случайно, то вырастет и даже, возможно, сможет уйти. Мы и так его держим здесь, и работу даём. Неужто думаешь, что на улице ему лучше будет?
Я терялась и даже не знала, что можно ответить на такое утверждение. Действительно, сейчас у него хоть какое-то будущее есть. И даже я, как бы мне ни было его жалко, ничего не могла ему дать — я сама в этом мире была на птичьих правах.
Всё изменилось, когда однажды утром я выносила ведро с мусором и собиралась начать замешивать тесто для хлеба из настоявшейся за ночь опары.
Ночью первый раз подморозило, и сейчас тоненькие корки на лужах, покрытые инеем, с хрустом ломались под моими ногами.
Тут, со стороны парадного входа послышались громкие, надрывные детские крики.
Ведро с помоями упало на подмёрзшую землю.
— Прошка!
Я подхватила юбку и со всех ног бросилась в сторону криков.
События происходили даже не во дворе дома, а на улице, за воротами.
Хозяин дома, совершенно не стесняясь прохожих, таскал за волосы ревущего ребёнка под одобрительный и громогласный лай стаи бродячих собак.
— Будешь знать, шавка дворовая, как мою одежду портить! Чтобы больше я тебя не видел возле моего дома! — на его расшитой нелепыми цветами рубахе, видневшейся из-под меховой жилетки, расползалось небольшое пятно от вина. Разбитый глиняный кувшин из-под напитка валялся рядом на земле.