Два рыцаря летели друг на друга с копьями наперевес, в палящем зное солнечного дня, под вопли и рукоплескания многоголосой толпы. Под одним был серый конь, под другим — вороной.
Вот всадники сшиблись, сломались сразу оба копья, и они выхватили мечи. Боевые кони схватились грызться между собой, кружась в своем страшном танце и высекая копытами искры и мелкое каменное крошево из гранитных плит двора. Бой длился долго, так нескончаемо долго! Сверкали на солнце мечи противников, так, что больно смотреть. Темные пятна начинали плыть перед глазами, и было трудно понять, кто и куда направлял удары.
И вот наконец один из поединщиков склонился с седла куда-то в сторону и, держась за грудь, поскакал с поля. Меч его, упав, зазвенел о плиты, но громче этого звона, громче рева толпы и ликующего смеха победителя был испуганный крик. Ее крик.
Женщина проснулась и села, пытаясь унять бешеное биение сердца.
Гигантские размеры и роскошь Лаонского дворца были способны потрясти даже того, кто и сам вырос в роскоши королевских или герцогских чертогов. Покои в этом дворце были величиной с соборы, а очаги — такого размера, что можно было бы запечь вепря целиком. Сотни царедворцев, гостей, послов, священнослужителей постоянно жили в этом дворце, а обслуживающей их челяди было в несколько раз больше. Не мудрено, что жизнь здесь не останавливалась ни на минуту. Днем мужчины из числа знати выезжали на охоты, а дамы развлекались тем, что ходили по лавкам, выбирая различные товары, или же заказывали наряды портным и украшения — ювелирам. Здесь можно было целыми днями смотреть и не увидеть ни одного похожего платья, настолько разнообразны были шедевры из алтабаса, парчи, шелка, бархата, тончайшего фризского сукна, и все это вдобавок было украшено мехами, золотыми и серебряными вышивками и драгоценными камнями.
Обедали и ужинали очень роскошно и помпезно, с обилием изысканных блюд и соблюдением пышного каролингского церемониала. Вечерами же дворец еще более оживлялся, для молодежи это было время песен, танцев и прогулок по саду. Старшие тоже собирались. Дамы — за прялками или иным рукоделием, мужчины — за столами, уставленными яствами и винами, и заводили рассказы и воспоминания о битвах и героях прежних лет.
Лишь под утро дворец немного затихал. В это время сон сваливал почти всех — и знатных, и простолюдинов. Не спала лишь стража. Но стоило показаться первым лучам Солнца, как повара, кондитеры и хлебопеки бросались к своим печам и плитам; сотни слуг уже начинали делать уборку и наводить всюду чистоту, дабы сеньоры, проснувшись, видели вокруг себя лишь красоту, блеск, приятные ароматы и истинную гармонию во всем.
И так — изо дня в день.
Хотя, надо сказать, некоторые дни выдавались особенными даже здесь, где развлечения и празднества следовали почти непрерывной чередой и трудно было кого-либо удивить.
В один из таких дней Герберга, выйдя утром из отведенного им с супругом покоя, увидела бегающих и суетящихся прислужниц, фрейлин и евнухов императрицы. Одни несли в покои повелительницы наряды, ларцы с украшениями и сундуки с обувью, другие спешно разыскивали портних и ювелиров, третьи прямо в коридорах проверяли, не испортились ли византийские притирания и драгоценные ароматические масла из Коимбры...
На вопрос, что происходит и каких высоких гостей ожидают во дворце, неопытной молодой даме пояснили, что гость действительно прибыл, и какой! Она стояла с двумя фрейлинами на галерее третьего этажа, и девушки, возбужденно пересмеиваясь, указали ей вниз. Там, в бархатно-парчовом кольце царедворцев и прелестных дам стоял высокий, статный молодой человек в алом плаще поверх серебристой кольчуги. Капюшон был откинут назад, позволяя увидеть рассыпавшиеся по плечам красивые льняные волосы.
О чем шел разговор, с такого расстояния было не разобрать, но графиня отчетливо видела, как шаловливые дамы все плотнее смыкают кольцо вокруг вновь прибывшего, стараясь удержать его внимание хоть на секунду и как бы невзначай коснуться его руки или одежды, а он, чуть посмеиваясь, уверенно движется среди этого яркого, вынужденного расступаться перед ним цветника.
- Кто этот шевалье? - с любопытством спросила Герберга.
- Эд, - коротко ответили ей.
- Просто Эд, и все?
- Ну, не просто! - загадочно ответила одна из фрейлин и унеслась куда-то по своим делам.
- Этот шевалье недавно дал несколько блестящих сражений полчищам Сигурда, - пояснила вторая фрейлина, более обстоятельная. - Видимо, щедрая награда ожидает героя! Хотя он и редкий гость при дворе и балам предпочитает жаркую сечу, думаю, не долго еще он будет "просто Эд".
Надо ли удивляться, что молодая графиня Герберга с первого дня пребывания в имперской столице находилась в восторге и потрясении. Самым огромным счастьем для нее было бы жить здесь, пусть даже она была во дворце одной из многих, розой среди других роз, и не добилась особого успеха на великосветском поприще.
Да она и пробыла там не долго. Вскоре после свадьбы супруг, Готфрид Каталаунский, привез ее сюда для представления императору и императрице. Но сам граф не мог долго находиться при дворе, его постоянно ждали различные дела, а молодой даме, по возрасту годящейся супругу в дочери, не пристало оставаться одной в таком месте, как дворец.
В следующий раз Герберга появилась здесь уже после рождения сына. И вот тогда она и увидела поединок своего супруга с его врагом. Тот самый поединок, в котором Готфрид потерпел поражение, и который вскоре начал ей сниться. Сначала часто, потом все реже, и наконец совсем перестал. И вот сегодня приснился снова. Она до сих пор так и не поняла, к чему он снится, ведь после этих снов ни разу не произошло ничего существенного ни с нею, ни с сыном. Может, это просто был отголосок воспоминаний о прошлом, которое упорно не отпускало ее. Или она — его.
В ту ночь, когда за нею приехали люди Готфрида, графине тоже ничего не снилось. И ничто не предвещало беды. Но уехать пришлось сразу же. Посланники ее мужа не сразу открыли ей подробности случившегося. Видимо, не желали лишних хлопот, если бы она начала рыдать и рваться из их рук, чтобы уехать к мужу.
Лишь в Памплоне Герберга Иньигес узнала, что муж ее был обречен уже тогда, и ничто не спасло бы его. Он был приговорен к смерти и казнён за участие в заговоре и попытку убийства короля.
У короля были льняные волосы и короткое, как удар секиры, имя. Его звали Эд*.
В королевской резиденции царило буйное веселье. Вот уже вторые сутки и днем, и ночью не прекращалось празднество, и конца ему пока не предвиделось. Повара и их помощники сбились с ног, готовя и подавая на столы все новые и новые кушанья — запечённых или зажаренных целиком поросят и гусей, начиненных яблоками, оленину, телятину, фазанов, копчёные окорока, пироги с мясом, рыбой и сыром, колбасы и сыры всех видов, устриц, неимоверное количество мелкой дичи, а также различные приправы, соусы, засахаренные, сваренные в меду или просто свежие фрукты… Беспрестанно пустые бочонки, мехи и кувшины менялись на наполненные вином, брагой и сидром. Тем паче, что столы были, как и полагается в таких случаях, не только в королевском дворце, но и во дворе, и просто на улице.
Охрипших менестрелей и уставших музыкантов и танцоров время от времени сменяли их собратья по искусству, во множестве собравшиеся в те дни в Компьене.
Все танцевали до упаду. Кое-кто, устав от возлияний и танцев, падал и на этом же месте засыпал. Наиболее знатных гостей слуги сноровисто уносили в отведенные каждому покои, прочих же старались поскорее уложить, чтобы на них не наступали танцующие, на соломенные подстилки вдоль стен. Жонглеры и акробаты демонстрировали свои трюки уже изрядно подвыпившим гостям, безуспешно пытавшимся им подражать. Между пляшущими на руках гистрионами можно было увидеть и танцующих на задних лапах собак, и даже парочку дрессированных медведей.
Король Эд одержал очередную блестящую победу над норманнами и вернулся домой, овеянный славой. По этому поводу и был устроен такой грандиозный праздник.
В первый день торжеств король почти не покидал гостей. Вместе с королевой они сидели во главе стола, слушая здравицы и тосты и давая возможность подданным выразить своё почтение. При этом король и его супруга почти все время держались за руки, смотрели друг на друга с нескрываемой страстью и порой нежно перешептывались и смеялись. Ни для кого не было секретом, что эти двое, после шести лет брака и рождения троих сыновей, продолжают любить друг друга без памяти. И вот сейчас, когда заканчивался второй день непрерывного веселья, короля и королевы в зале не было. Несколько часов назад они покинули пирующих. Вместе уложили старших мальчиков, Рауля и Анри, а самый маленький, двухлетний Ги, к тому времени уже утомился от игр и сам крепко заснул в кроватке.
Теперь Эд снова безраздельно принадлежал ей, и Азарика увлекла его, по пути не переставая целовать, в их опочивальню. Она была словно обольстительная сирена, утащившая своего пленника в морские глубины, и ему совсем не хотелось вырваться из этого чарующего плена. Вчера, после его приезда, они смогли лишь на некоторое время уединиться в купальне, где Азарика, по обычаю, вымыла мужа, а затем он, не в силах сдержать нетерпение, разорвал надвое ее платье вместе с рубашкой и овладел здесь же.
И вот теперь у них, после нескольких месяцев разлуки, есть наконец-то их ночь, и они не намерены терять хотя бы минуту. Праздник, гости, просители, друзья, враги и любые дела подождут, а изголодавшиеся друг по другу тела влюбленных ждать не могли!
Прошло немало времени прежде чем Эд смог оторваться от жены. Приподнявшись на локте, жадно рассматривал ее, сгорая от любви. Она лежала в изнеможении, с закрытыми глазами, одна из пушистых черных кос была полураспущена, вторую он успел расплести полностью, и мягкие, пахнущие цветами и солнцем волосы рассыпались по подушке. За прошедшие несколько лет Азарика удивительно расцвела. Теперь она была уже не хрупкой девочкой, осваивающей первые уроки любви, а восхитительной молодой женщиной, любящей и уверенной в чувствах своего мужчины. Сам Эд изменился не сильно. О нем, как и прежде, вздыхали дамы, но он любил только ее, свою королеву из Туронских чащоб...
— Как я соскучилась! — проговорила Азарика нежным, воркующим голосом, и вновь прильнула к мужу. Через минуту тонкие пальчики уже вновь ласкали его.
— Я заметил… И сам скучал не меньше, — Эд поцеловал жену. — Думаю, мы только что сделали ещё одного ребенка, женщина!
— О, как было бы хорошо родить дочку! — шепнула она. — Ты хотел бы девочку?
— Ну конечно! У нас точно будет девочка, такая же умница, нежная и добрая, как ты.
— И красивая, как ты, Эд! Чтобы все парни были у ее ног.
— Ради рождения такой дочери, моя королева, по-моему, следует прямо сейчас постараться, чтобы закрепить результат!
И они так и поступили.
Крошка Изабелла родилась ровно через девять месяцев.
В то неспокойное время, когда Нейстрии угрожали то алчные до чужих земель соседние короли, то хищники-норманны бороздили реки на оскаленных драконьим мордами челнах, королю приходилось часто отсутствовать, оберегая границы своих владений, а порой и расширяя их. Поэтому со своей дочкой Эд познакомился только через три месяца после ее рождения. Азарика уже полностью оправилась после родов и встречала короля в замковом дворе. Здесь же она передала ему пищащий атласный свёрток, и король увидел свою первую дочь. Она была белокурая, розовощекая и уже невероятно хорошенькая, в руках отца сразу успокоилась, и он назвал ее самым прекрасным младенцем на свете.
Несколько дней спустя, во время охоты, король и королева, оторвавшись от придворных и охраны, нашли тихую, удивительно красивую лесную заводь. Был жаркий день, они искупались, а затем упали на ложе из трав и ярких, дурманящих летних цветов, как в те дни, когда их любовь только зародилась. Время вновь остановилось для них.
Внезапно хлынувший ливень заставил их искать убежище под сводами леса. Кроны громадных деревьев почти не пропускали обрушивающиеся сверху холодные потоки. Эд закутал Азарику в свой плащ, сверху накинул ей на плечи походное одеяло, и прижал к себе. Вокруг бушевала стихия, а пригревшейся в объятиях возлюбленного молодой женщине было тепло и нежно. Они вновь принялись целовать, гладить, и, конечно же, опять соблазнили друг друга.
Дождь закончился. Эд усадил жену в седло впереди себя. Конечно, она могла поехать на своей лошади, но ведь так удобнее целовать ее, и вообще, после их упоительных ласк совершенно не хотелось выпускать ее из рук! Так они и выехали навстречу разыскивавшим их придворным и палатинам.
На обратном пути дерзкие молодые рыцари потихоньку заключали пари, кто родится у королевской четы на этот раз. И в выигрыше оказались те, кто ставил на девочку, еще одну принцессу. Да, с королевской охоты в тот прекрасный и переменчивый день Азарика и Эд привезли свою маленькую Вив.
Она родилась зимой, когда никакой войны не было. Роды были трудными, но вот наконец король, измученный страхом за любимую жену, за сутки ни разу не сомкнувший глаз, увидел перед собой повитуху.
- Ваше величество, это принцесса, хорошая и здоровенькая! - провозгласила женщина. - Королева ожидает вас.
Он бросился к ней. Азарика, которую служанки уже успели вымыть и привести в порядок, лежала бледная и уставшая, но улыбалась.
- Я родила тебе ещё одну дочку, Эд, - ласково сказала она, показывая малышку.
Он сперва осыпал поцелуями бледное личико королевы, затем оглядел девочку. Это была точная копия матери. Ни он, ни Азарика еще не могли знать, что в эту ночь родилась самая дерзкая и отважная принцесса христианского мира.
901 год, Королевская резиденция Компьень
В семь лет Изабелла была уже так хороша собой, что ее сравнивали с ангелом, а старые слуги шептались о ее сходстве с прекрасными лесными феями, какими рисовала их фантазия простого народа, до конца не порвавшего с языческими традициями. В людях спокойно уживались христианская вера с ее постами, исповедями и молитвами и преклонение чему-то более древнему, темному, языческому.
Вивиане исполнилось шесть, и ее сравнивали не с феей, а чаще с маленьким бесенком. Красота ее, возможно, должна была расцвести в будущем, пока же Вив выделялась неуемной фантазией и отвагой. Она даже начала учиться владеть мечом и покровительственно говорила старшей сестре:
- Не бойся, моя Изабо, пока я рядом, с тобой ничего не случится!
- Но что бы могло, по-твоему, со мною случиться? - рассудительно спрашивала кроткая Изабелла.
- Как что? Ты забыла, что красивых принцесс вечно хотят похитить всякие старые короли или разбойники? В каждой сказке об этом так прямо и говорится. Так вот, пусть только сунутся тебя похищать, а уж я их...
Во взгляде черноволосой принцессы ясно читалось желание показать на деле
свое воинское искусство, сойдясь в поединке с парочкой разбойников или, на худой конец, с противным старым королем враждебной державы.
- А если они захотят увезти тебя, а не меня? - волновалась Изабелла. - Как же я буду за тебя драться?
- Меня похищать не будут, - успокоила Вив. - Я не красавица. Ну, в крайнем случае, позовешь на помощь братьев или папу.
Вошедшие прислужницы прервали их разговор. Нужно было переодеться, ибо сегодня им нанесет визит высокородный юноша. У их родителей гостил Балдуин, герцог Фландрский, с восьмилетним сыном Адемаром, вот он-то и должен был явиться к двум юным дамам. Этого крепкого темноволосого мальчика прочили в женихи старшей принцессе. Видимо, потому они с отцом и прибыли к королю Эду. Еще недавно герцог Фландрский был на стороне врагов Эда, но политический ветер переменился, и герцог поспешил выразить раскаяние и объявить себя верным союзником короля. А ничто не скрепляет союзы и договоренности лучше, чем помолвки и браки владетельных особ и их детей.
Служанки нарядили Изабеллу в нежно-розовые шелка, на ножки надели башмачки того же цвета, а ее чудесные белокурые волосы оставили распущенными. Вивиану переодели в светло-лиловый наряд. Ее волосы тоже распустили, а они были ее настоящим украшением, многим на зависть - длинные и вьющиеся, как у матери, и принцесса ими гордилась.
На головках обеих девочек сверкали тончайшие золотые обручи-коронки.
Дабы соблюсти все приличия, при визите герцогского отпрыска должны были присутствовать старшие братья принцесс.
Юный Адемар явился с подобающей свитой, в нарядной тунике голубого бархата. Преподнес подарки. Изабелле подарил красивого пони, которого подвели прямо под окно, дабы девочка полюбовалась им. Ее братья получили кинжалы в богато изукрашенных ножнах, а Вивиана - породистого щенка, из которого в будущем получится отличный сильный сторожевой пес.
Двое старших мальчиков вскоре отошли от "малышни" и встали в оконной нише, беседуя о чем-то своем, взрослом, и в то же время не забывали наблюдать за игрой младших. Принц Ги, которому ещё не было и девяти лет, охотно болтал и играл с сестрами и Адемаром.
Маленькому гостю явно очень понравилась очаровательная Изабелла, к тому же отец заранее научил его, как произвести впечатление на юную даму, и мальчик старался строить разговор так, чтобы она рассказала о себе. И ей приятно, и будущему жениху полезно. Чем она любит заниматься, как развлекается, каких коней предпочитает, с кем дружит? Девочка поведала, что больше всего любит читать, и вдобавок она уже пробует переписывать старинные книги.
- Разве это интересно? - удивился Адемар. - Стоять за аналоем, как монашка!
- Когда переписываешь, узнаешь много нового, - пояснила она.
- Мне нравится, когда читают вслух, - сказал мальчик. - Особенно нравится про греческих героев. Там еще есть про всяких демонов, которых раньше темные люди считали богами. Из-за этого моя матушка не хочет, чтобы я про них знал, а мне все равно интересно.
- Про смелых воинов нам с сестрой нравится, - кивнула принцесса, - а вот их боги, ну то есть демоны... Очень противные!
- Отчего же, ваше высочество?
- Они завистливые, злые!
- Ещё какие гадкие! - вступила в разговор бойкая на язык Вив, до этого момента игравшая с щенком. - У них и так все есть, даже вечная жизнь, а они постоянно вредят людям, и все им мало. Разве тебе, Адемар, не читали про Горгону?
- Читали, она была злым чудовищем, от одного взгляда на нее все каменели от ужаса!
- Не сразу. Сначала она была красивой девушкой с чудесными волосами, но те самые злобные боги-демоны обидели ее, да ещё навеки превратили в страшное чудище со змеями вместо волос!
- Жалко, что ее нельзя было расколдовать, - вздохнула Изабелла.
- Жалко, что за нее некому было отомстить! - подхватил принц Ги.
- Жалко, что она не имела возможности за себя постоять, - сказала Вив. - Ведь эти боги вели себя нечестно, пользуясь колдовством против обычного человека. Думаю, они были очень трусливыми, если даже здоровенный дядька, ну этот... морской бог, то есть демон Посейдон, и то прибег к колдовству, вместо того, чтобы поднести дары и предложить свою любовь достойно, по-рыцарски!
- А будь он обычным парнем, не колдуном, - вставил Ги, - наверно, побоялся бы и подойти к девушке!
- Уж точно получил бы от ворот поворот! А я бы все равно поколотила его, вздумай он напасть на мою Изабо! - подытожила Вив.
- Я бы и сам вступился за принцессу! - нахмурился Адемар, недовольный, что не он первый додумался это сказать. - Дело воинов - сражаться, а девицы должны сидеть в замке и ткать большой гобелен!
- Почему большой? - спросила Вив.
- Потому что это долго! Пока рыцарь разгромит всех язычников, как раз гобелен будет готов.
- Вив у нас и маленький не вышьет, - засмеялся Ги. - Она больше любит скакать на коне и рубиться на мечах.
- Зато Изабелла дивно вышивает, - признала младшая принцесса.
- Поэтому она вырастет достойной госпожой, - сказал рассудительный Адемар. - А воевать все-таки должны смелые рыцари, а не девчонки!
- А ты, Адемар, смелый? - спросили в один голос обе сестры.
И он заверил их, что, конечно, это так!
- А если нет поблизости рыцаря? - спросила Вив. - Разве не должна тогда девица сама сразить злодея мечом и защитить свою честь?
- А если нет меча? - спросил Адемар.
- Поразить стрелой.
- А если нет стрел и лука?
- Можно срубить секирой!
- А ты сможешь... секирой? - усомнился мальчик.
- Сейчас - нет. Но папа скоро меня научит!
- А если не научит?
- Тогда... Слушай меня внимательно, Адемар! - прищурилась принцесса. - Рассказываю только один раз! И только для тебя! Тогда я возьму тот самый большой гобелен, заверну в него злодея, привяжу камень и сброшу в море!
Последние слова Вив потонули во всеобщем хохоте, ибо старшие принцы, привлеченные воинственными разговорами "малолеток", давно уже стояли у них за спинами и с интересом слушали.
Серьезным оставался только Адемар, который немного помигал и изрек:
- Где ты тут море нашла?
— Ну куда же ты подевался, Ади? Давно тебя не было видно. Постой, дай угадаю! Ну конечно же, ты подыскал себе подружку, и тебе стало не до старых друзей. И она, ясное дело, первая красавица у вас в пруду, самая зеленая и скользкая, и ты без ума от нее! И поэтому мы вынуждены не спать ночами, внимая твоим брачным песням, Ади!
Так говорила нарядная черноволосая девушка, сидевшая на каменном бортике пруда, в саду королевской резиденции Компьень.
Лягушонок, к которому была обращена ее речь, сидел на том же бортике, в нескольких шахах от девушки, и был совершенно неподвижен.
— Я и сама давно не приходила к тебе поболтать, — продолжала она, — все времени не было. То тренировки, то балы, охоты, приемы всякие… И учеба, ох! А теперь будет еще больше дел. Ты, конечно, слышал, Ади, о том, что к моей сестре сватается сын короля Арнульфа. На днях он прибывает сюда. Но ты не хмурься раньше времени! Говорят, он истинный благородный рыцарь, галантный и красивый, и если это правда, то я обещаю, что не стану хватать тебя и швырять в него, как когда-то — в другого претендента. В честь которого я тебя и назвала!
И принцесса звонко рассмеялась.
Послышались легкие шаги, и возле пруда появилась еще одна девушка. Лягушонок, видимо, напуганный появлением нового человека, прыгнул в воду и исчез в глубине.
— Ах, прости, Вив! Я, кажется, спугнула твоего Ади! — мелодично проговорила вновь прибывшая.
Она была удивительно хороша, высокая, стройная блондинка с идеально правильными чертами лица, в платье синего бархата, скромно украшенном мелким жемчугом.
Наряд же первой девушки поражал своей роскошью. На ней было лиловое атласное платье, сшитое по последней моде и украшенное аметистами. Поверх длинных узких рукавов сверкали золотые браслеты. Тончайшую талию подчеркивал пояс в виде массивного золотого шнура. Волосы ее, густые и вьющиеся, сами по себе могли считаться украшением. Удивительным черным ореолом окружали они головку принцессы, и люди говорили, что благодаря этим волосам, да еще неукротимому нраву, она и носила свое прозвище — Горгона Вив.
Девушка-брюнетка обняла блондинку и беспечно рассмеялась.
— Ади поспешил к своей принцессе-лягушке! — объявила она. — Ему интереснее болтать с нею, чем со мной. Кстати, ты слышала последние новости, Изабо? Наш приятель Адемар (не этот, а из Фландрии) уже снял траур после смерти своей невесты и подыскивает новую.
— Быстро же он утешился, — проговорила Изабелла.
— Ничего не поделаешь, герцогству нужен наследник. Говорят, они уже разослали своих людей ко всем дворам, где есть принцессы, дабы присмотреться к каждой из них!
— Значит, и к нам приедут? — лукаво спросила Изабелла.
— Зачем к нам? Ведь не может же Адемар Фландрский соперничать с сыном самого Арнульфа!
— Но ведь ты еще свободна, Вив!
— Ох, только не это! Неужели тебе не жаль беднягу Адемара?
И обе расхохотались.
Обсуждая новости и приготовления к приему послов герцогства Мерано, сестры стали прохаживаться по саду.
Теперь они были одного роста. Изабелла, как это было ясно еще с ее рождения, выросла красавицей, но осталась скромной и застенчивой. Вивиана же никогда не была красавицей в истинном смысле этого слова и не стала ею сейчас, в свои шестнадцать лет, но, будучи с младенчества уверенной в себе и дерзкой, всегда вела себя, как красавица. И потому таковой считалась. К тому же, с годами она полюбила яркие, дорогие наряды, и они ей действительно шли.
— Милая Изабо, ты уже решила, в каком платье будешь? Выбрала украшения? — теребила сестру неугомонная Вивиана. — Надо, чтобы ты затмила всех! Может быть, матушка даст тебе свое бриллиантовое колье?
— Тебя разве затмишь, даже в колье? — смеялась Изабелла. — Помнишь, в детстве ты все волновалась, что меня могут похитить? Но теперь ты такая красивая и яркая, что меня рядом с тобой и не заметят! Многие спрашивают, как тебе удается выглядеть одинаково великолепно в придворном наряде на пиру и на воинских учениях, куда ты приходишь в панцирной стеганке!
— А ты отвечай, что я колдунья и чарую всех! — рассмеялась Вив. — Ну правда же, неспроста у меня такое имя! (согласно бретонской легенде, фея Вивиана очаровала самого великого Мерлина и сумела выведать его колдовские секреты — прим. автора).
— Хотя, какая разница! — добавила она уже не так весело. — Какая разница, как я выгляжу, как танцую, как дерусь! Должна же я чем-то заниматься и какой-то быть! Так почему бы не быть лучшей? По крайней мере, это доставляет радость родителям!
— А тебе самой? Вот только не говори мне, моя хитрая Вив, что тебе безразлично, как ты выглядишь и как сражаешься! Ты любишь быть во всем первой, я-то знаю.
— Ну да, — тут же призналась Вивиана. — Знаешь, как про меня говорят? «Принцессе Вивиане досталась отвага и гордость ее отца!»
И она надменно вскинула кудрявую головку.
Поздно вечером, когда утомленную примеркой платьев Изабеллу сморил сон, Вив снова вышла в сад. Он был залит серебряным лунным светом, а впрочем, девушка и в полной темноте, и с закрытыми глазами могла найти свою любимую скамью в укромном уголке. Все знали: если принцесса пошла туда, значит, хочет предаться своим мыслям, и лучше не беспокоить ее.
Полуприкрыв глаза, Вивиана погрузилась в воспоминания.
Компьень, за 2 года до этой ночи
— Вы проиграли, баронесса! Признайте себя побежденной или умрите! — с этим леденящим кровь криком шестнадцатилетняя Вив приставила меч к груди своей поверженной противницы, юной Беренгарии, дочери сеньора Верринского.
Беренгария, как полагалось по правилам, отдала свой меч победительнице, и та протянула ей руку, помогая подняться с земли. Надо сказать, помощь эта была не лишней, ибо поединок, хоть и учебный, был не шуточным, обе противницы выкладывались по полной, да еще при падении девушка подвернула ногу. У дочери барона была хорошая выучка и немалая для девочки ее возраста сила, но Вив была бойцом, что называется, от Бога. В сражении она словно бы оказывалась в своей родной стихии, обрушивая на противника град ударов с совершенно непроницаемым выражением лица. Хладнокровие не изменяло ей никогда, а вот азартная Беренгария порой слишком горячилась, и это становилось причиной ее поражения.
За поединком наблюдали братья обеих девушек, принцесса Изабелла, несколько юных фрейлин, и еще один человек. Молодой, высокий и стройный. Его прозрачные зеленые глаза неотрывно следили за Вивианой, ловя каждое ее движение, каждый поворот головки. И теперь, когда поединок закончился, она выглядела уже не хладнокровной воительницей, а обрадованным ребенком. С обворожительной улыбкой приблизилась она к молодому рыцарю.
О рыцарь мой! Все скрыто тьмой,
Миг встречи недалек,
И в час желанный благоуханный
Повеял ветерок.
Покой везде.
В своем гнезде Умолк певец дневной.
Я знаю, это - любви примета,
Но где же рыцарь мой?
("Рыцарь" В.Скотт)
Венчание Винифрида и Гортензии состоялось через 3 дня после приезда жениха.
Принцесса Изабелла со страхом представляла, как воспримет это известие ее вспыльчивая сестра.
Но Вивиана ни словом, ни жестом не показала волнения или обиды.
- Надеюсь, они будут очень счастливы, — только и сказала она, прилаживая на голове новый золотой обруч.
Что при этом происходило в ее душе, кроме нее самой, не знал никто.
Королева, конечно, догадывалась, но чем могла она помочь дочери?
Сама изведавшая в прошлом муки ревности, любившая тайно и без надежды на взаимность, она была вознаграждена судьбой, и еще как! Ее избранник тоже отдал ей свое сердце, они стали не только возлюбленными, но и единомышленниками, лучшими друзьями.
Но будет ли такое чудо взаимной любви у ее дочерей? Ведь знатность и богатство не приносят счастья, а дети владетельных особ часто вступают в династические браки без всякой любви.
Следующие несколько дней Вивиана вела себя с несвойственной ей сдержанностью. Была неразговорчива, и время, в основном, проводила на конных прогулках.
- Она просто терпит, — говорила королева. — Гордость не позволяет ей показать свою боль.
- Вот и хорошо, — отвечал король. — Перетерпит боль и только станет сильнее.
- Но ей всего четырнадцать лет! Не слишком ли сильна эта боль для нее?
Он помолчал, вспоминая другую девочку, с точно такими же огромными карими глазами и непокорными кудряшками. Та перенесла страдания, какие Вив и не снились. Но она была терпелива и удивительно жертвенна. А Вив пошла характером в отца, который привык всегда добиваться своего и не принимал отказов. Ни в чем. Это качества мужчины и воина, но девочке хорошо бы побольше мягкости.
- Может, боль и тяжеловата, — сказал он наконец. — Но и Вив — не размазня. Справится.
Азарика и Изабелла старались отвлечь Вив от горьких мыслей.
Из гордости принцесса ни за что не поддержала бы разговоров о Винифриде. И, зная это, мать и сестра пустились в воспоминания о прежних годах. Вив всегда любила это и, как в детстве, хохотала и хлопала в ладоши в особенно интересных местах.
- Помнишь, Вив, как ты потерялась под столом? — спросила Изабелла.
И мать, и дочери дружно рассмеялись при этом воспоминании.
Когда Вив было лет пять, она как-то раз, в холодный осенний день, заигралась со своим любимцем — ирландским волкодавом. Зал приемов был в тот час почти безлюден, лишь несколько прислужников подбрасывали дрова в отапливавшие огромное помещение очаги. Дров здесь не жалели, но такой зал быстро не протопится, и маленькая Вив, несмотря на теплую одежду и меховые сапожки, слегка замерзла. Хотела было побежать на поварню и попросить чего-нибудь горячего, чтобы согреться, но тут в коридоре послышались голоса Изабо и Ги, звавших ее. Вив мигом спряталась под стол, туда же утянула за собой и собаку. Сидела там, посмеиваясь и воображая, как брат и сестра будут ее искать, а она выскочит и диким рычанием напугает их. Но детей что-то отвлекло, или они просто не нашли ее и побежали в другие залы. А маленькая принцесса, пригревшись в обнимку с огромной собакой, заснула прямо под столом.
Сколько она проспала, точно неизвестно, но проснулась она от страшного грохота откуда-то сверху. Будто бы на столешницу грохнулся здоровенный камень, выпущенный осадным орудием. И сразу раздался голос ее отца:
- Введите пленного.
Вив догадалась: отец вернулся не в духе и швырнул на стол свои чешуйчатые боевые рукавицы.
Чуть позже король грозно произнес:
- Ты еще смел меня уверять, конунг Бьярни, что всегда соблюдаешь договоренности! А чьи люди грабили в окрестностях Орлеана?
- Я, о великий конунг франков, не нарушал договор! — ответил голос, по силе мало уступавший королевскому. — Я, в точности как мой дядя, конунг Сигурд, что теперь пирует в Вальхалле, всегда соблюдаю…
- Да, ты и правда в точности как твой дядя, и доверия заслуживаешь... так же, как он!
- В чем же тогда ты винишь меня, великий конунг? - не уловил сарказма пленный датчанин. - Почему повелел схватить меня?
- Тебя пленили, когда ты осаждал один из моих городов, смею заметить.
- Как же мне было его не осаждать? Ты отказался платить отступное.
- А я должен был?
- Конечно, о конунг. Ты просто запамятовал, что именно об этом была у нас договоренность с твоим предшественником, конунгом Карлом Толстым! Ты сместил его с престола, и он просто не смог выполнить…
Договорить он, видимо, не успел. Вив из-под стола услышала звук, будто бы в воздухе просвистело что-то еще, потяжелее камня, а затем это «что-то» тоже грохнулось на столешницу с воплем «О проклятый сын Локи!»
О, конечно же, ее папа наказал наглеца, посмевшего непочтительно с ним говорить!
И она, не на шутку напугав разбуженного волкодава, выскочила из-под стола, потрясая маленькими кулачками, с торжествующим воплем:
- Сам ты сын Локи! Так тебе и надо! Грубиян!
Но теперь Вив уже не маленькая, и не сможет просто поспать в обнимку с любимым псом и проснуться счастливой, забывшей все горести.
Она впервые в жизни не знала, что делать, и даже самые любящие люди не смогли бы ей это подсказать.
Будучи своенравной, Вив не могла смириться с не проходящей болью. Но как избавиться от нее?
Принцесса знала, что взрослые люди часто топят горе в вине. Сама она никогда не пила, но во время застолий видела, как многие начинают смеяться, шутить, танцевать, и вообще становятся смелее, когда выпьют. А ведь она теперь тоже взрослая, и можно попробовать этот способ!
Пить за общим столом, на виду у родителей и гостей, она бы никогда не решилась. Но вот пробраться в накидке своей служанки в погреб вслед за помощниками повара и взять оттуда мех вина — это оказалось просто.
У себя в покоях она налила полную чашу и выпила залпом. Чаша была не маленькая, и Вив сразу захмелела. Принцесса не поняла, понравилось ли ей вино, но ей стало веселее, и она принялась кружиться и петь, сначала тихо, а потом в полный голос:
Давайте наконец познакомимся! Я принцесса Изабелла. Ах, вы уже слышали обо мне? Хоть я и не хвастунья, но могу сказать: а кто же обо мне не слышал? Королевские дочери редко остаются в безвестности. Особенно если они красивы, и с малых лет их руки просят короли и герцоги для своих сыновей! Сколько себя помню, за моей спиной всегда раздавался восторженный шепот.
Сначала говорили:
— Прелестное дитя! Она как маленький ангел.
Моей сестре Вив было приятно, что обо мне так говорят, она даже прыгала от радости, а я ужасно смущалась и старалась покрепче держаться за юбку королевы, моей матушки.
Как сейчас вижу эту картину: мы всей семьей на прогулке в саду. Сестра и я удивительно наряжены, наверно, в тех платьях мы были похожи на сказочных мотыльков — один голубой, другой фиолетовый. Тихая мышка Изабо ни на шаг не отходит от родителей, чинно ступая ножками в маленьких атласных башмачках, зато наша смелая Вив бегает, скачет, хихикает, дурачится и кружится, только что не летает, как самый настоящий мотылек.
Родители и братья смеются над ее проделками. Я тоже смеюсь. Ах, будь я завистлива, я, наверно, позавидовала бы ей, такой смелой, и к тому же всеобщей любимице и выдумщице. У нашей Вивианы даже прозвище не как у всех принцесс. Горгона! Даже в том, как звучит это имя, чувствуется красота и безжалостность его обладательницы. И если другие принцессы получают свои красивые прозвища от людей, как я, например, то Вив свое выбрала сама. Она всегда все решает сама.
— О нет, не все, — возразила мне однажды Вив, когда мы в разговоре коснулись этого.
Я поняла, о чем она, и поспешила переменить тему.
Когда я выросла, обо мне стали говорить:
— Принцесса Изабелла напоминает прекрасную фею, что танцует по ночам у лесного озера!
Так говорили, в основном, простые люди. А знатные сравнивали с греческими богинями.
— Дочь короля Эда и не может выглядеть иначе! — шептались придворные дамы, и иногда было не разобрать, кому они хотят польстить — мне или отцу, в которого они все влюблены.
А отец любит только матушку, моих братьев и нас с Вив! Ну и еще он любит войну и победы. Особенно если попадается достойный, сильный противник. Поэтому все думали, что не миновать войны с королем Арнульфом, тем более, что желающих ослабить обоих королей, заставив их вступить в противоборство, было предостаточно. Долгое время между моим отцом и Арнульфом Каринтийским был некий вооруженный нейтралитет. Признавая силу соперника, ни один из них не посягал на территорию или права другого, но при этом оба неусыпно наблюдали, что там, в своих владениях, поделывает его венценосный сосед. Я читала в книге, что вот так охраняют свои владения могучие тигры!
Однако же, незадолго до смерти короля Арнульфа, когда его здоровье подточили как собственные непокорные вассалы, так и жестокие мадьяры, с которыми наш сосед смолоду воевал, он пошел на сближение с моим отцом. Результат — они договорились насчет моего брака с Ратольдом. Наверно, лучшей партии не сыскать, даже если перебрать всех принцев подходящего возраста.
Ратольд — это один из сыновей Арнульфа. Вообще все сыновья этого короля, кроме самого младшего, Людовика, бастарды. Но это не имеет ровным счетом никакого значения, ведь и наши с Ратольдом отцы родились вне брака, а все же стали королями.
Ратольд — ровесник моего брата Рауля, то есть ему 23 года. Я видела своего жениха лишь раз, когда он приезжал в Компьень. Разумеется, тогда было объявлено, что молодой герцог Мерано приехал решать важные государственные дела, на самом же деле — посмотреть на меня. Видимо, он остался доволен, потому что вскоре прислали посольство сватать меня.
Ну, а я? Вы спросите, нравится ли мне мой жених? Что ж, он красив и серьезен. Я слышала, что он, как и я, любит читать и немало способствует тому, чтобы переписывалось как можно больше книг, чтобы старые и ветхие фолианты восстанавливались. Уже одно это располагает меня к нему.
- Но этого, по-моему, все же недостаточно, чтобы полюбить! - заметила как-то Вив.
Матушка, присутствовавшая при этом разговоре, возразила:
- Не стоит воспринимать все слишком уж буквально. Общие интересы и сходные взгляды делают супругов единомышленниками, а это важно для семьи. Страсть же без взаимопонимания может быстро иссякнуть.
Мой шутник-братец Анри посмеивается над Ратольдом. Ведь он был королем Италии всего один месяц, и то номинально, а потом ему пришлось оттуда бежать («роняя сабо» — так сказал Анри, и все долго смеялись), спасаясь от Ламберта Сполетского. Но ведь Ратольд был в то время ребенком, и если бы его отец не заболел тогда столь тяжело, никто бы не дерзнул напасть и отобрать корону! В конце концов, король Арнульф оставил Ратольду богатейшее герцогство Мерано.
Конечно же, мы с матушкой сразу принялись выискивать и читать все, что могло пролить нам свет на это Мерано. Оказывается, оно расположено в северной части Италии и отличается мягким климатом и удивительными красотами природы.
Жених скоро приедет за мной, и в Компьене состоится наша свадьба. О, конечно же, мы не сразу уедем, будут еще великолепные празднества, пиры, балы, рыцарские состязания и охоты — как до, так и после венчания. О, сделать бы так, чтобы они продлились как можно дольше!
Сколько не стараются мои братья и сестра развеселить меня, а на душе все равно печаль. Ведь я уезжаю из родного Компьеня, из Франции, от моей дорогой семьи. Я не знаю, когда я увижу их снова. Мы живем во времена, когда слишком многое препятствует дальним поездкам. Зимой это бури и снегопады, полностью заносящие дороги, деревни, даже города и аббатства. Летом же постоянно кто-то с кем-то воюет, что тоже не способствует путешествиям. И если уж нам, знати, нелегко перемещаться из города в город, то уж простые люди редко бывают где-либо дальше соседнего села. Ах, все это я говорю, чтобы отвлечься, а сама чувствую и знаю одно: нигде я не буду такой счастливой, как в родной Нейстрии!
Хоть герцогство Мерано и превозносят за его великолепие и дивный климат, сомневаюсь, чтобы там был такой замок, как наш Барсучий Горб, такой же мощный и столь же овеянный легендами. Замок построен не так уж давно, незадолго до женитьбы моего отца на матушке, и стал его подарком в день их помолвки. И уже столько историй связано с этим владением, самых разных, от жестоких до романтических. С детства мы с сестрой слушали, затаив дыхание, как рассказывали эти истории старые воины и замковые слуги, и переносились то в страшную сказку, то в героическую балладу, то в любовную песню голиарда (голиард — странствующий актер; то же, что гистрион в период раннего средневековья — прим. автора). Но больше всего мы любили, когда рассказывала мама! Ей было неполных семнадцать лет, когда она вместе с воинами-мужчинами шла на штурм этого замка и победила в поединке жестокого Тьерри, наводившего ужас на всю округу! Тогда она и получила право носить рыцарский пояс. А из-за этого замка было ещё немало проблем, и маме не скоро удалось сменить боевые доспехи на шелк и парчу. О, я никогда не смогла бы так, как она, ведь я ужасная трусиха. Стоит лишь представить, как матушка сражается, стоя спина к спине с моим отцом, с самыми настоящими врагами, и это не учебный бой, и оружие у всех остро отточенное, смертоносное, и холодеют кончики пальцев, и я вынуждена прерывать свою работу. Ведь я переписываю старинные книги! Да, и единственный серьезный труд, за который мне не стыдно — я записала все услышанное и назвала эту работу Хроника владения Барсучий Горб. Но пока это все, на что меня хватило.
"Тот, кто замышляет месть, растравляет свои раны, которые иначе уже давно бы исцелились и зажили" (Фрэнсис Бэкон).
Спросите любую девочку или даже взрослую девицу на выданье, хотела бы она быть принцессой. Каждая ответит «Да!»
И будет при этом представлять себе великолепные покои в королевском дворце, сотни слуг, выполняющих любую прихоть, бархатные и парчовые наряды, драгоценности, золотую посуду, породистых лошадей, прогулки возле пруда с лебедями, увеселения, парадные охоты, изысканные блюда… Всего не перечислить. Но главное — всеобщее восхищение и преклонение. А самое главное — любовь прекрасного и благородного принца и великолепная свадьба с гирляндами роз и стаями белых голубей.
А после этого должен последовать отъезд юной королевы во владения возлюбленного и безбрежное, ничем не омраченное счастье на всю жизнь. Считается, что у принцесс все должно складываться именно так. Но как обстоят дела в действительности?
Да, нарядов и украшений у нас много, это правда. И есть собственные покои во дворце, величиной с целый собор! Но там, в этих огромных, разукрашенных золотом и самоцветами покоях принцесса далеко не всегда может побыть одна, ее постоянно окружают придворные, фрейлины, слуги, шуты, гости, просители… А раз не можешь остаться одна, и на тебя устремлены сотни глаз (не всегда доброжелательных!), то ты должна быть безупречна и владеть собой, что бы не происходило. Тебе приходится быть на людях, когда не хочется никого видеть. Танцевать, когда хочется отдыхать. Поддерживать остроумную беседу, когда самое большое желание — помолчать. И беседа эта может быть с не очень приятными тебе людьми, а отвернуться от них и уйти — тоже нельзя! Самое противное — улыбаться, когда грустно, но иногда и это приходится делать.
И нам с сестрой еще повезло! Наши отец и мама появились на свет не во дворцах, оба воспитывались в глуши, и в молодые годы для них было привычно спать у костра на голой земле, а иногда и на снегу, без всякого костра. Видимо, поэтому у них нет чрезмерной тяги к соблюдению всех утомительных процедур и церемоний, и от нас этого требуют вполне умеренно. Более того, нам с сестрой всегда было дозволено выбирать занятия по душе. Благодаря этому я освоила бой на мечах и секирах. Говорят, и стреляю я неплохо, но тут мне еще есть что совершенствовать. И скажу без ложной скромности, что как наезднице мне мало найдется равных. О нет, не подумайте, что я пренебрегала науками. Я обучена чтению, письму, арифметике и истории. Хотя, конечно, не достигла в этом такого совершенства, как моя сестра.
А вот отвращение к вышиванию больших и малых гобеленов испытываю до сих пор. По мне, так они на то только и годятся, чтобы завернуть супостата и зашвырнуть в море, с глаз подальше!
И все-таки, все-таки я так часто жалею, что родилась принцессой. Я еще не сказала вам самого главного. Принцессам крайне редко удается выйти замуж по любви! Интересы королевства и династии — превыше всего. И никого не интересует то, что принцесса не любит жениха. Как и то, что у этого самого жениха вполне может быть другая возлюбленная, и даже дети!
Ах, если бы не этот титул и не эта маленькая золотая коронка, в которой я появляюсь на приемах, я могла выйти за Винифрида и быть счастливой!
У меня много нарядов, я езжу на самых прекрасных кобылицах, каких только можно купить за золото, но зачем мне все это, если жизнь пройдет без любви?
Вы спросите меня, а как же дон Мартин, удалось ли рыцарю из Наварры тронуть мое сердце? Что ж, расскажу.
Даже моя сестра не знает, что я виделась с этим чужеземцем не дважды, а три раза!
Сестра моя Изабелла не только красавица. Она еще и умница-разумница, как наша мама, и унаследовала ее терпение и проницательность. Иногда я думаю, что она умеет читать в сердцах и умах людей не хуже, чем по книге. Мы с детства не имели друг от друга тайн, но даже ей лучше не знать, что я виделась с Мартином из Наварры трижды.
Причем последний раз явно был лишним.
Случилось это на следующий день после того, как принцессы побывали на танцах неподалеку от замка Барсучий Горб. Пора была уезжать в Компьень, но король Эд, возвращавшийся из очередного рейда, дал знать, что по пути заедет за женой и дочерьми.
Изабелла без конца мыслями возвращалась к предстоящему отъезду в Мерано и была печальна.
Азарика внезапно стала мечтательна и так улыбалась каким-то своим мыслям, будто не королевой и матерью семейства была, а влюбленной девушкой. Казалось, она только и ждет знакомого звука рога, чтобы сорваться с места — любого, где он ее застанет — и броситься навстречу сероглазому кумиру — своему Эду.
Королева и старшая принцесса подолгу просиживали за рукоделием, но вряд ли смогли бы похвастаться, что работа их продвигается быстро.
А вот неугомонной Вивиане сейчас хотелось побольше свежего воздуха и скорости.
Для прогулки она велела оседлать свою любимицу Люцерну, изящную и немного своенравную вороную кобылицу с белой звездочкой во лбу.
В тот день был небольшой дождь, и Вивиана выехала без матери и сестры, лишь в сопровождении своей охраны. К характеру юной госпожи ее свита за много лет настолько привыкла, что с одного взгляда определили: сегодня принцесса не хочет общества и лучше следовать за нею на расстоянии.
Принцесса спокойно миновала деревню и поле. Дальше ее путь лежал через лес. Под сводами вековых деревьев было почти сухо, мелкий моросящий дождик не мог проникнуть сюда. Вивиана даже сбросила капюшон.
Хотелось на некоторое время отрешиться от печальных размышлений. Но как это сделаешь? Сначала ее покинул Винифрид, теперь скоро уедет Изабо. Она знала, что уже ведутся переговоры о невестах для братьев, а значит, скоро и ей изберут жениха. От этой мысли делалось еще грустнее. Они с сестрой уедут неведомо куда, в разные места, и дай Бог, если смогут видеться раз в несколько лет! Она знала случаи, когда женщины после свадьбы не видели своих близких больше никогда, а некоторые, будучи увезенными в иные страны, забывали родной язык.
В их дворце в Компьене поселятся другие принцессы, жены братьев, для которых там тоже все будет не родное. А Изабо и Вив переоденутся в чужеземные наряды и будут привыкать к жизни среди незнакомых людей и обычаев!
На половине пути к постоялому двору Мартина нагнал его оруженосец Муньеко. Как и полагается потомку иберов, он был темноволос и смугл, но, судя по чертам лица, кровь предков этого уроженца Леона никогда не смешивалась с вестготской, как у Мартина, или мавританской.
Мартин ценил этого юношу за преданность, хорошую воинскую выучку, а больше всего – за смекалку и ловкость в решении самых разных дел. Но сейчас, будучи не в духе, он нахмурился при виде Муньеко.
- Что, хотел бы я знать, ты здесь делаешь, Муньеко? Я велел тебе вместе с Гонсало ждать меня на постоялом дворе и, если прибудет дон Ордоньо со своей свитой, найти меня. Ты здесь, стало быть, он приехал?
- Когда я покидал городок, посланников короля Гарсии там еще не было, господин! Но вы так долго отсутствовали, что я взял на себя смелость, оставив на месте Гонсало, оправиться вам навстречу. Ведь кто знает, что может случиться в этих незнакомых местах, и в какой момент понадобится помощь. Здесь все неприветливо и мрачно, и люди ведут себя странно!
- Насчет мрачности ты преувеличил, Муньеко, - усмехнулся Мартин. – Всего лишь пошел небольшой дождь, и тут же, можно подумать, он смыл улыбку с твоего лица. А ведь еще вчера ты веселился вовсю, и местные девицы казались тебе весьма приветливыми!
- Что да, то да! – оживился оруженосец. – Франкские девицы красивы и веселы, как птички, а уж какие острые на язычок! И это здесь, в глуши, а что же тогда предстоит увидеть в имперском Лаоне и в Компьене, главной королевской резиденции? Говорят, в свите королевы все девицы как на подбор, а сама она - умница и красавица.
- Она должна быть уже стара! - резко прервал Мартин. - Откуда взяться красоте?
- Так ведь она чародейка, к тому же! Иначе как объяснить, что из хижины король взял ее во дворец?
- Для этого не нужно колдовство! Достаточно быть ловкой интриганкой. Ну и довольно о ней! Что там ты говорил о местных шевалье?
- Да, что касается шевалье… Они не очень-то рады чужеземцам и ревностно оберегают каждый шаг своих дам. Можно подумать, мы их съедим!
- Одну из них я точно готов съесть,- проговорил Мартин.
- Вы говорите, сеньор, о высокой стройной девице с черными косами?
- Да, о той самой, с которой встретился на торгу. Как сказали бы наши соседи-мавры, это настоящая гурия. Ты что-то знаешь о ней, хитрец?
- Я знаю только то, сеньор Мартин, что эта девушка совсем не так проста, как хочет показать. Я только полчаса назад видел ее…
Мартин резко повернулся к нему.
- Где ты ее видел?
- Разыскивая вас, я сначала сбился с пути и выехал не к бывшей крепости Понт ле Шене, а взял в другую сторону и оказался вблизи королевской резиденции Барсучий Горб. Видимо, мои знания франкского языка совсем скудны, или же местные крестьяне, у которых я спрашивал дорогу, оказались лгунами, но я чуть не заблудился. Проклятый дождь как раз усилился, и в этот момент я увидел кавалькаду, направлявшуюся к замку.
Впереди летела всадница. От быстрой скачки с ее головы соскочил капюшон, и Муньеко узнал новую знакомую своего сеньора. Подъехать ближе он не рискнул, ибо не стоит иностранцу возбуждать против себя подозрения на королевских землях. С небольшого возвышения оруженосец увидел внушительный воинский отряд, тоже двигавшийся к Барсучьему Горбу. Отряд этот возглавлял высокий всадник на великолепном скакуне. Низко опущенный капюшон красного плаща не позволял разглядеть его лицо, и все же одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что он не стар и очень силен, а может быть, и опасен. Следом за ним знаменосцы везли штандарты с эмблемами королевского дома Франции.
Незнакомец в красном отделился от своих людей, а Вивиана – от своих, они встретились и крепко обнялись.
- Ну, а потом? – спросил несколько озадаченный Мартин.
- Потом все было, как всегда. Затрубили в рог, оба отряда въехали по подъемному мосту…
- А она?
- Пока не исчезла из вида, ехала бок о бок с шевалье. И нам, господин,я думаю, тоже лучше пока исчезнуть отсюда.
Мартин и сам понимал, что это будет самым разумным. Всадник, прибывший в сопровождении охраны в королевскую резиденцию, вполне мог оказаться доверенным лицом или родственником короля, а значит, начнутся обычные в таких случаях прочесывания местности на предмет выявления нежеланных гостей. А ему чрезмерное внимание было бы только во вред.
Но чем ближе он подъезжал к постоялому двору, тем больше вопросов без ответов у него появлялось.
Теперь он знает, где находится Вивиана. Но почему она поехала в королевский замок, да еще с мужчиной?
Не был ли этот всадник в красном ее любовником? Такая яркая, самоуверенная девушка вполне могла вскружить голову знатному вельможе.
Если бы Муньеко не так торопился на поиски хозяина и не оставил свой наблюдательный пункт еще несколько минут, он увидел бы, как над главной башней Барсучьего Горба взвилось королевское знамя, возвещавшее всем вокруг, кто именно прибыл в замок.
- Ади, ну куда ты подевался? В конце концов, это просто неучтиво!
Вивиана вновь сидела на каменном бортике пруда, как когда-то, в детстве, когда она вглядывалась в воду, стараясь представить подводный дворец и лягушачьего принца на троне из ракушек. Но солнечные блики мешали хоть что-нибудь рассмотреть…
Позади раздались шаркающие старческие шаги. Это Сиагрий пришел подмести дорожки в саду. Никто точно не знал, сколько лет бывшему привратнику, а ныне – смотрителю сада, но уйти на покой он отказался уже очень давно и с такой обидой, что ему больше этого не предлагали.
- Здравствуй, Сиагрий, - обрадовалась принцесса.
- О, ваше высочество! – старик не меньше ее был обрадован, он просто обожал Вив. – Доброе утро!
- Что тут было в наше отсутствие, Сиагрий? Скажи, не спугнул ли кто-нибудь моего приятеля Ади?
- Я так думаю, моя принцесса, что он женился и обзавелся детками, - подмигнул старик. – Детство-то у всех заканчивается, и все когда-то женятся. Ну, или уходят в монахи.
- Ну а ты, Сиагрий? Ведь ты не сделал ни то, ни другое!
- Я – иное дело, госпожа моя! Мне жениться было невозможно. Вы ведь знаете, кто мои предки. В семействе Сиагриев всегда было принято жениться только на столь же родовитых, а поскольку такой не нашлось, я остался одиноким!
- А что насчет монастыря? – засмеялась Вив. - Для потомков римских патрициев тоже нужны какие-то особенные монастыри?
- Монастырь - иное дело, ваше высочество! Я ушел было туда, скажу вам больше, там бы я и остался, но покинул монастырь по нескольким причинам. Первая - аббат винил меня в том, что я впадаю то в грех уныния и лени, то в грех чревоугодия, то в грех алчности. Тогда как сказано Спасителем: не судите, да не судимы будете! Я процитировал это аббату, и вот тут-то он впал в грех гнева и выгнал меня прочь. Следующая причина - этот же аббат предупредил своих собратьев из других обителей, что меня ни в коем случае нельзя принимать, ибо я - та самая паршивая овца, что перепортит все стадо.
- Остальные причины, если они были, думаю, не очень существенны, друг мой!
- Истинная правда, госпожа! Не стоит и принимать во внимание!
- Так ты думаешь, Сиагрий, что мне пора выкинуть из головы лягушачьих принцев и обратить взор на настоящих?
- Я ничего не думаю, госпожа моя, мне по должности другое положено! Но и отец ваш, и матушка были бы рады, если бы вы и впрямь обратили свой взор…
- Да, детство кончилось, друг Сиагрий! И я как раз хотела сказать об этом Ади и попрощаться. Хотя, как знать, не подружатся ли наши дети или внуки?
Дон Ордоньо Арана, уроженец Леона и опытный дипломат, был уже не молод. Будучи высокообразованным, хитрым и находчивым, как и пристало человеку этого рода занятий, он не отличался древностью рода. Злые языки поговаривали, что только этим и объяснялась его преданность покойному королю Астурии Альфонсо, когда-то возвысившему его. Что верно, то верно, дон Ордоньо всем был обязан отцу нынешнего короля и верой и правдой прослужил ему 40 лет. Служил бы и дальше, если бы не отречение короля. Отречение, на которое его вынудили собственные сыновья. После этого королевство Астурия было поделено между тремя жаждавшими власти принцами, а их престарелый отец удалился в монастырь, где вскоре и отдал Богу душу.
Иногда в таких случаях приближенным бывшего короля позволяют удалиться от двора и провести остаток жизни в каком-нибудь отдаленном поместье, как правило, под ненавязчивым контролем. Такой исход считается благоприятным и возможен не для всех. Кто-то отправляется в изгнание, а кто-то оказывается в темнице или прощается с головой. Как же иначе? Поместий, титулов и должностей при дворе гораздо меньше, чем желающих их получить, а новый король чем-то должен вознаграждать тех, кто помог ему свергнуть предшественника и взойти на трон.
Граф Ордоньо, благодаря своему природному чутью и умению налаживать нужные связи, не дал ни малейших оснований принцу Гарсии считать себя врагом. После отречения своего повелителя Ордоньо сам явился на аудиенцию к Гарсии I, попросил почетной отставки и соизволения отбыть в отдаленный замок… и получил отказ! Вместо этого ему предписывалось отправиться с посольством во Францию. Причем выехать нужно было как можно скорее.
С королями не спорят, и старый дипломат стал готовиться к отъезду.
С одной стороны, ничего необычного в таком поручении не было. Новый король, только что вступивший на престол, всегда налаживает связи с владыками сопредельных государств. Да и любых других, оттуда ему может угрожать опасность или светить выгодный союз.
Но вот почему Гарсия отправлял к Эду Французскому старика Ордоньо? Это графу только предстояло выяснить.
В назначенный день он попрощался с родней, сел в конные носилки и отбыл из столицы в сопровождении отряда охраны и, конечно же, целой толпы священнослужителей, нотариев, писарей, вестовых и прочих необходимых в такой миссии людей. Обычно граф Арана не доверял никому, не такова была его служба, чтобы доверять, но более-менее надежным считал своего секретаря Пабло. Был в его свите и человек, которого он опасался – Антоний, епископ Браганский. Получивший свой сан совсем недавно, еще молодой, очень коварный… один из любимцев короля Гарсии.
Путешествие шло вполне гладко. Без каких-либо дорожных происшествий пересекли Аквитанию и добрались до земель Нейстрии. Тут уже следовало держать ухо востро. Хотя дороги были неплохи, а разбойники и бродяги жестоко преследовались властями, но норманны, несколько притихшие в годы правления Эда, все же иногда поворачивали свои драконьи ладьи в эту сторону. Едва ступив на земли Западно-Франкского королевства, леонские послы то и дело убеждались, что противостояние между франками и норманнами далеко не окончено. В городах и деревнях для всех стало привычным зрелище как свежеотрубленных, так и почти истлевших на кольях голов бывших сэконунгов, что дерзнули явиться сюда за добычей.
Впрочем, точно так же в Леоне, Кастилии и Астурии белели выставленные на обозрение иссушенные беспощадным южным Солнцем черепа мавров и берберов.
И точно так же, как там, дон Ордоньо невозмутимо ехал мимо этих мрачных трофеев, мысленно говоря: “Что ж, ты все правильно делаешь, Парижанин”. Так он называл по старой привычке франкского короля, бывшего графа Парижского. Последний раз видел его во время переговоров в мятежной Аквитании, более 10 лет назад…
- Подъезжаем к землям, примыкающим к владению Барсучий Горб, ваша милость, - раздался голос Пабло. – Вон виден городок, а там есть постоялый двор, я уже посылал узнать.
- Остановимся ненадолго, - решил граф Арана. - Отдохнем, а там уже рукой подать до Компьеня.
Во дворе приземистого двухэтажного строения с прикрепленным к двери пучком зелени, графа Арана ждал странный сюрприз. Странный и подозрительный.
Навстречу послу вышел ни кто иной, как дон Мартин Иньигес, один из ближних короля Гарсии! И поставил в известность, что по велению короля присоединяется к посольству. Об этом же свидетельствовала грамота, подписанная королем. В ней же содержалось указание не ограничивать перемещений Иньигеса по прибытии в Нейстрию, а при необходимости выделять ему в помощь людей.
Мартин был известен как отважный и безжалостный воин и человек короля, но какое он имел отношение к дипломатии?
Да, не напрасно граф Арана с самого начала заподозрил неладное.
Но он был слишком искушен, чтобы выдать свои подозрения словом или жестом.
Посол выразил восторг по поводу встречи с Мартином, а тот не остался в долгу и предложил отобедать вместе.
Дон Ордоньо долго не мог заснуть в ту ночь. Непростая служба, неизбежно связанная с интригами и коварством, и необходимость порой идти к цели по трупам, научила его буквально кожей чувствовать опасность. Это было залогом выживания на том пути, который он избрал. Но порой долгий опыт играл с ним дурные шутки, и тогда граф Арана, по своей привычке никому не доверять, видел угрозу там, где ее не было.
- Хитер все-таки король Гарсия, - размышлял посол, - в Леоне ни слова не сказал о том, что отправляет со мной дона Мартина. Тогда я навел бы побольше справок о нем. Теперь же я лишён такой возможности.
Разумеется, он знал род и семейство Иньигес. Но оно было настолько многочисленным, что не сразу и вспомнишь, кто к какой его ветви принадлежит и чем прославился.
Помнится, у одного только Хайме, нынешнего графа и главы рода Иньигес, пятеро сыновей и три дочери, есть уже и внуки. Все сыновья Хайме находились на службе у принца, а теперь уже короля Гарсии, что определило, видимо, и судьбу Мартина.
Завтра надо будет расспросить Пабло, секретаря. У этого человека настолько цепкая память, что только ради нее стоило держать его на службе.
Всю дорогу от постоялого двора до королевской резиденции Компьень граф Арана придерживался золотого правила всех хитрецов: если хочешь внушить доверие собеседнику и при этом не рассказать лишнего, поведай ему общеизвестные факты, но с нужной интонацией. Говорить надо доверительно и негромко, дабы придать значимость своим речам и убедить собеседника, что речи эти предназначены только для него.
Мартина это отнюдь не обмануло, не зря же он жил при дворе с десяти лет. Но сейчас его устраивало, что дон Ордоньо рассказывает о Нейстрии и ее властителях.
Упомянул он и об императорском дворце в Лаоне, помпезном, но неприветливом сооружении, и о резиденции Компьень, где король уже много лет проживал со своей семьёй.
- Правда ли, что королева очень хороша собой? - спросил как-то Мартин.
- Я видел ее величество лишь раз, но могу сказать: ее светлый разум и доброта отражаются в глазах, и этим она прекрасна.
- Вы сказали, как поэт, дон Ордоньо!
- Если я и поэт, - рассмеялся граф, - то не единственный и далеко не лучший из тех, что слагают стихи о супруге короля Эда.
Он улыбнулся своим воспоминаниям. Тогда ещё молодой дон Ордоньо присутствовал на торжествах по случаю коронации Эда. И вот теперь в памяти всплыла молоденькая брюнетка. Но запомнилась она почему-то не в тронном зале и не в соборе, где блистала золотом и алмазами, а в одном из внутренних дворов, одетая в повседневное платье. Она звонко смеялась и совсем по-детски хлопала в ладоши, угощая булкой самого настоящего слона. Гигант аккуратно брал еду и при помощи хобота отправлял в рот, а юная королева весело говорила мужу:
- Эд, ну посмотри, какой он забавный!
Короля граф Арана после этого видел ещё несколько раз, но его супругу больше не встречал.
А будет интересно ее увидеть через столько лет.
Не меньший интерес вызывала эта женщина и у его спутника. Он должен был, по примеру своей матери, ненавидеть ее. Но ведь о своих врагах надо знать как можно больше, если желаешь им отомстить.
И чем больше он узнавал, тем больше чувствовал себя в тупике. О доброте и мудрости нейстрийской королевы ходили легенды. И еще - о том, что она волшебница.
Немало говорили и о ее любви к супругу, ради которого, как утверждала молва, она обращалась то соколом, то волчицей, то гранитной скалой. Сокол поднимался в небо, к самому Солнцу, высматривал, откуда идут вражьи полчища. Волчица неслась сквозь ночь и мрак, догоняла язычников и терзала их острыми зубами. Скала внезапно вырастала на пути супостатов и не давала двигаться дальше.
Но потом королева возвращалась во дворец и своею красотой чаровала короля. И пожелал король, чтобы склонялись перед нею знатный и простолюдин, воин и клирик!
Конечно, о превращениях - это всего лишь сказки, на которые так падки простые. Но лицо Мартина помрачнело при мысли, что его отец был как раз одним из тех, кто не склонился.
И не единственным, иначе сын Готфрида Каталаунского не был бы отправлен на встречу с одним из них.
Королева между тем находилась там, где ей было лучше всего на свете. В кольце сильных рук своего мужа. Они сидели в любимом саду королевы. Лица обоих светились счастьем. Азарика только что сообщила Эду, что скоро они вновь станут родителями!
- Это в ту ночь, перед твоим отъездом, - ласково говорила она. - Нам предстоит долгая разлука с нашей Изабеллой, но Господь посылает нам радость. Разве это не чудо?
Король согласился, что все так и есть. Дитя - это прекрасно, вновь во дворце с утра до вечера будет раздаваться детский смех и топот маленьких ножек. И вдвойне прекрасно, что они ещё молоды. Будет ли новый ребенок таким же шаловливым, как Вив? Или серьезным, как наследный принц Рауль и принцесса Изабелла?
Эд потерся щекой о душистые волосы жены. И ее сразу затопила волна нежности к этому человеку, ставшему ей не только мужем, но и самым верным другом. С годами резкость его характера несколько сгладились, теперь это был истинный король, умеющий держать под контролем свои чувства. И только одно из этих чувств он никогда не сдерживал - это была его любовь к ней.
Он был все ещё красив, так же гордо держал голову и никогда не горбил спину. Седина в светлых волосах мало заметна, а о том, как иногда ноют на погоду старые раны, знала только она. И только она могла облегчать эту боль. Только ей он мог говорить об этом, не боясь показаться слабым.
Несмотря на массу дел, этот вечер должен был принадлежать только им двоим, и только для радости.
Он найдет другое время, чтобы сообщить ей грустное известие. Он получил письмо от Альберика. Барон извещал их величества, что на свадебных торжествах ни его, ни Гислы не будет, ибо они пребывают в глубокой скорби, потеряв свою дочь Гортензию. Бедняжка умерла во время родов. Не выжил и ребенок.
Зато обязательно приедет Авель! Бывший школяр и палатин несколько лет назад оставил службу и жил в дарованном королем поместье. Вот уже 3 года как он овдовел.
Одна из дочерей Горнульфа удачно вышла замуж, вторая почувствовала призвание к служению Богу и удалилась в монастырь. С отцом теперь оставался только 10-летний Герман.
Поговаривали, что уже несколько молодых и красивых вдов обхаживают Горнульфа, но он и смотреть в их сторону не хочет, все тоскует по своей дорогой Берте.
Раздались веселые молодые голоса - мужской и женский. Сквозь пышные заросли цветов гуляющих было не разглядеть, но какие родители не узнают голос своего ребенка?
- Вив показывает Адемару сад, - улыбнулась Азарика. - Никогда бы не подумала, что они так подружатся.
- Просто они выросли, - ответил король. - И наш вездесущий Сиагрий уже успел шепнуть мне, что вот так они гуляют очень подолгу!
- Я вижу, ты благосклонен к Адемару. Ты намерен рассматривать его как претендента на руку Вив?
- Почему нет? Герцогиня Фландрская - звучит неплохо. А упрочить союз с этим герцогством нам бы не помешало. А вообще я должен признаться, что совсем запустил такое важное дело, как брачные союзы наших детей! До сих пор пара найдена только для Изабеллы. Но больше ждать нельзя. Во всяком случае, наши сыновья должны жениться как можно скорее. Раулю уже двадцать три года!
- Но сам ты женился еще позже, - напомнила королева.
- Я - иное дело, если припомнить все обстоятельства. Не мог же я жениться на ребенке!
- На каком ребенке? - удивилась она.
- Ну если бы я взял тебя в жены раньше года на три-четыре, сколько лет тебе было бы? Я просто предчувствовал нашу встречу и ждал своего часа!
Не в силах противостоять такой убийственной логике, Азарика весело засмеялась и спрятала лицо на груди мужа.
Начало X века. Создание турнирного кодекса — пока дело очень отдаленного будущего. Но это не значит, что воинские состязания не проводились. Проводились, и еще как! Причем зародилась эта традиция еще в Римской империи, где она была ни чем иным, как военно-спортивным состязанием всадников. А что это за римское сословие — всадники? Это и есть рыцари — шевалье!
Должны же были отважные рыцари выяснить, кто из них сильнее, да и показать прелестным дамам свою доблесть и воинскую выучку. И дамам хотелось убедиться в храбрости избранных ими шевалье! Также и временный запрет на присутствие женщин на воинских состязаниях еще не был введен, а значит, принцессы и их фрейлины обязательно туда поедут!
Далее я буду называть эти состязания турнирами, т.к. это звучит более привычно.
Итак.
Поле для турниров находилось на расстоянии двух лье от королевской резиденции. Оно представляло собою огороженную квадратную площадку, вокруг которой с трёх сторон были устроены деревянные трибуны в три яруса. Над трибунами были навесы из толстого светлого полотна, дабы уберечь зрителей от жарких солнечный лучей. Верхние ярусы, откуда хорошо видно все происходящее на поле, обычно занимала знать, ниже располагались торговцы и зажиточные горожане. Простой люд, как правило, теснился у ограды и в промежутках между трибунами, и сидячие места тут не были предусмотрены. Сельская и городская молодежь, в основном, наблюдала за ходом турнира, забравшись на окружавшие поле огромные деревья.
С четвертой же стороны турнирного поля зрителям размещаться не разрешалось, там оставляли место для шатров и палаток участников турнира.
Позади трибун, ближе к лесу, могли устанавливать свои палатки зрители, прибывшие издалека, ибо никто из них не отправлялся домой в тот же день, что и прибыл. А учитывая, что знатные гости, да и богатые торговцы приезжали со свитой и слугами, в городе всем было не разместиться.
Сейчас, накануне Иванова дня, все с нетерпением ждали приезда герцога Ратольда и начала свадебных торжеств. Но большая часть франкской знати и иноземных гостей уже прибыла, и король, дабы люди не томились от скуки, дозволил провести турнир для молодых рыцарей. Здесь же собирались показать свои умения и юные девицы, вдохновлённые примером принцессы Вивианы.
На сей раз высокий помост с установленными на нем двумя креслами должен был пустовать, ибо королевская чета решила дать молодежи устроить игры самостоятельно, да и повеселиться вволю.
День, назначенный для начала состязаний, выдался на редкость теплым и солнечным.
Участники и зрители выехали из Компьеня, возглавляемые принцами - Раулем, Анри и Ги.
Все трое собирались принять участие в состязании, но только на второй день, на который был назначен общий турнир для более опытных бойцов, а также для молодых людей из самых знатных семейств. Ведь у них была возможность обучаться у лучших мастеров боя. Например, король Эд сам учил своих сыновей, а его друг и верный сподвижник герцог Орлеанский - своих. А значит, и требования к наследникам таких отцов были выше, нежели к прочим.
Первый день было решено отдать начинающим бойцам, недавно получившим рыцарский пояс. Им тоже предстояло сражаться в общем турнире, но только с юношами своего возраста и уровня подготовки.
После них должны были показать свои умения в бою на коротких мечах и секирах юные дамы, а затем подающие надежды оруженосцы из знатных семей, будущие шевалье, будут биться на длинных мечах и топорах-францисках.
А уж после них будет дозволено показать свое мастерство и силу храбрецам из простого сословия - стрельба из луков и бои на палках тоже были по-своему интересным, захватывающим зрелищем.
Итак, первыми ехали принцы - рослые белокурые красавцы на великолепных конях. Завтра они облачатся в стальные доспехи, которые везли оруженосцы, сейчас же на них были богато расшитые золотом и самоцветами бархатные туники с длинными разрезами по бокам.
Принцессы ехали позади братьев. На обеих были темные суконное платья для верховых прогулок, которое они собирались по прибытии сменить, Изабелла - на более подобающий для праздника наряд голубого атласа, а Вивиана, которой предстояло вскоре сражаться на турнире, оденет воинскую куртку-стеганку с нашитыми железными пластинами.
За принцессами следовали участники турнира, знатные гости в порядке согласно титула и звания каждого из них, нарядные придворные дамы и кавалеры.
Все они, сопровождаемые многочисленными стражниками, воинами, оруженосцами, пажами и слугами, представляли собою огромный и пышный отряд, который восторженно приветствовали толпящиеся по обеим сторонам дороги простолюдины, всегда охочие до зрелищ.
Принц Рауль, возглавлявший кавалькаду, прекрасно помнил уроки родителей и ехал медленно, давая подданным возможность полюбоваться великолепным выездом. Но он был не только наследником престола, а ещё и воином, и потому зорко наблюдал за всем происходящим в поле зрения. Ведь с ним были сестры, о которых надлежало заботиться и оберегать, пусть даже одной из них предстояло вскоре пустить в ход свою знаменитую секиру.
Кивком головы принц подозвал Вивиану, желая обсудить с нею некоторые подробности предстоящего состязания между девушками. Таких воинственных особ в окружении принцессы набралось одиннадцать, не считая самой Вив, и все они должны были в этот день биться вместе с нею для прославления имени Христа и Иоанна Крестителя.
- Расстановка по парам у вас уже оговорена? - спрашивал принц.
- Да, о ней знают распорядители турнира. Сначала бьются шесть пар, потом проигравшие выбывают, а победительницы вновь разбиваются на пары и сражаются между собой. Но после этого любая из девушек, и я в том числе, может как бросить вызов, так и принять его от любой другой соперницы.
Рауль одобрительно кивнул, собираясь ещё о чем-то спросить, но услышал чей-то испуганный вскрик и резко повернулся в ту сторону.
В нескольких шагах от брата с сестрой бдительные палатины оттесняли назад всадника на мощном буланом жеребце. Судя по добротной одежде и богатым ножнам кинжала, да и по широкому серебряному обручу, сдерживавшему густые, с сильной проседью волосы, человек этот был обеспеченным и явно из воинского сословия. Позади роптали его слуги.
- Что случилось? - спросил принц.
Начальник охраны не успел ответить, ибо зоркий принц Анри уже говорил старшему брату:
- Это же дядя Горнульф, Рауль! Что с ним такое? Ему плохо? Эй, палатины, что вы ему сделали?
- Ничего, ваше высочество! - наконец смог вставить слово старший палатин. - Этот благородный господин, видимо, желал поприветствовать вас, но вдруг изменился в лице и так побелел... Мы хотели лишь отвести его коня с дороги.
Горнульфу, между тем, пытались помочь спешиться, но он уже пришел в себя и растерянно заморгал.
- Дядя Горнульф, вот вам нюхательная соль! - предложила Изабелла, протягивая ему флакончик. - Сегодня такое яркое солнце, не оно ли напекло вам голову?
- Благодарю, ваше высочество, - проговорил бывший палатин, приходя в себя. - О нет, это не солнце.
- Что же тогда? - спросила Вив.
- О моя принцесса! - проговорил добрый Авель. - Когда я приблизился и увидел вас и рядом принца Рауля... О Бог мой! Я подумал, что схожу с ума! Вы так похожи на своих родителей, вот в точности так они выглядели почти четверть века назад. Словно бы время повернулось вспять, и я вновь встретил их такими же молодыми! Я подумал, что схожу с ума, и от волнения у меня даже закружилась голова. Ох, и постарел же я, должно быть!
- Не волнуйся, дядя Горнульф, - улыбнулся Рауль. - Сейчас ты отдохнешь и полюбуешься на турнир!
- А молодые рыцари и дамы пусть полюбуются героем обороны Святого Германа! - подхватила Вивиана. - Для них это будет полезно, тем более, что вы, дядя Горнульф, в последнее время такой редкий гость в Компьене!
- О, я слышал, что сегодня здесь будет нечто необычное! - воскликнул тот. - Я взял с собой сына, чтобы и он увидел.
Он представил принцам и принцессам своего маленького Германа, который светлыми волосами и молочно-белой кожей походил на покойную матушку, но крепкую ширококостную фигуру унаследовал явно от отца.
Затем Горнульф и его сын влились в пышную толпу придворных и вместе со всеми добрались до турнирного поля без каких-либо новых происшествий.
Не успела Вивиана возразить, как возле шатра раздались знакомые голоса. Братья принцесс и Адемар спрашивали, можно ли им войти.
— Конечно, нельзя! — крикнула Вив, на которую только что надели тончайшую полотняную сорочку. — Постойте там!
Она терпеть не могла, когда мешали наряжаться.
Но через несколько минут Анри все же заглянул потихоньку и тут же дал всем знак, что Вив уже одета. Они вошли, больше не спрашиваясь.
— Все ли с вами в порядке? — спросил Рауль. — Мне доложили об этом случае и, будьте спокойны, эта тварь не ускользнет!
— Стоит ли так горячиться? Ведь ничего не произошло. Обычная выходка кого-то из пьяной черни.
— Если выяснится именно это, будет хорошо. Но подобные вещи я не собираюсь оставлять без внимания, — жёстко ответил старший принц. — Пока вы обе не замужем, и здесь нет нашего отца! А значит, я за вас отвечаю.
— Ваш брат прав, прекрасные принцессы, — подтвердил Адемар. — А я, со своей стороны, помогу принцам отыскать наглеца и позабочусь, чтобы ни один волосок не упал с ваших головок!
— Пора трубить начало следующего испытания! — напомнил принц Ги. — Мало кто все это слышал, и не стоит давать почву для пустых пересудов. Идёмте же, дамы и мессиры!
Это было разумно, и все шестеро направились на свои места на трибунах под новые радостные возгласы. Все собравшиеся любовались красавицами принцессами, как всегда, дивно наряженными.
Сестрам принесли прохладительные напитки, а принцам и гостям-мужчинам — легкие вина.
На поле появились следующие участники, молодые оруженосцы, и на время все забыли о неприятном происшествии.
Очередное состязание было почти так же интересно и захватывающее, как прочие.
За ним последовал бой на палках, в коем участвовали незнатные молодые силачи.
И только соревнование лучников пришлось перенести на следующий день, ибо уже начинало темнеть.
Садилось Солнце, и на мир наконец снизошла приятная прохлада.
Пока одни отдыхали в палатках или прогуливались по опушке леса в предвкушении завтрашнего великолепного зрелища, а другие лежали в бинтах в окружении лекарей, Вивиана вышла пройтись вдоль пустых трибун. Разумеется, за нею тут же последовали охранники, которых стало вдвое больше. Здесь же прохаживался Рауль, только что вышедший из огромного шатра, где он ужинал с братьями и друзьями.
— Пройдемся вместе, Вив, — предложил он, делая знак стражам следовать на расстоянии.
Она вложила маленькую ручку в его сильную теплую ладонь.
— Я хотел бы, Вив, чтобы ты относилась не слишком легко к случившемуся сегодня, — произнес принц. — Я понимаю, ничего страшного сейчас не произошло, а порой даже и в адрес нашего отца из толпы выкрикивают такое, за что следует вырывать (и вырывают!) языки. Но сейчас, когда мы со дня на день ждем жениха нашей Изабо, в преддверии их свадьбы, на которую съедутся и сойдутся тысячи людей, и не только друзей, нужно помнить об осторожности. Да, враги у нас есть!
— Я все понимаю и буду осмотрительна, — пообещала Вив.
— Тогда больше не будем обсуждать это! Мне и самому приятнее просто гулять и разговаривать с тобой… не обо всяких мерзостях!
Она рассмеялась, откидывая на спину длинные косы.
— У тебя самые красивые волосы на свете, — проговорил он. — Как у матушки. Послушай, Вив, я очень больно сделал тебе… ну, когда схватился за них?
Он говорил о том единственном случае, когда по-настоящему разозлился на сестру и чуть не оттаскал за косы. Они никогда не говорили на эту тему, Вив думала, что брат давно забыл, но вот теперь он смотрел на нее чуть ли не виновато.
— О нет, не больно! Ну, почти! — беззаботно ответила она.
— Все равно, я не должен был. Ты прощаешь меня?
— Тут нечего прощать. Виновата во всем была я, а ты хотел лишь помочь… ему.
Последние слова она произнесла почти беззвучно.
Некоторое время они шли молча.
— Ты ведь знаешь о том, как он живет? — нарушила молчание принцесса. — Расскажи мне, все ли у него хорошо. Я никогда не упоминала о нем с тех самых пор, наверно, теперь уже можно?
Она глянула на брата снизу вверх, как в детстве.
— Конечно, расскажу. Только давай не сейчас. Я обещаю, что мы поговорим об этом дома!
— Случилось что-то дурное, брат?
— Он жив и здоров, — уклонился от прямого ответа принц. — Для тебя ведь это главное?
— Да, конечно! Но все же…
— В Компьене, — повторил Рауль. — Расскажу в Компьене.
Спорить с ним было бессмысленно, и принцесса решила не настаивать.
— А правда ли, Рауль, — спросила она, желая переменить тему, — что накануне Иванова дня, ровно в полночь, расцветает в лесу папоротник?
— Не знаю, — удивился он. — Наверно, это сказка, Вив. В нее верит деревенский люд, а вот ученые говорят, что папоротник вообще никогда не цветет. Так и матушка считает.
— А все равно хорошо было бы найти такой цветок.
— Зачем тебе? Он ведь вроде открывает клады и разрывает замки сокровищниц, но для тебя это разве важно?
— Нет, но он еще и исполняет желания, любые. Может, поэтому его так трудно найти?
— Может, и так. Давай я провожу тебя отдыхать, сестренка. Иначе завтра заснешь прямо на трибуне и не увидишь мой триумф!
Возвращаясь в свой шатер, где уже спали братья, принц Рауль размышлял о Винифриде. Конечно, принц знал о несчастье в Веррине, но сейчас был действительно неподходящий момент рассказывать об этом Вивиане. Но дома придется рассказать ей все, хотя Бог весть, к чему это приведет. Вив благосклонна к влюбившемуся в нее наследнику Фландрии, принимает его ухаживания и вполне могла бы в скором времени сказать ему да. Братьям Адемар начинал нравиться, да и родители сочли бы достойным такой союз. Ох, лучше бы сумасбродная Вив не разрушала это все! Что ж, принц надеялся, что Адемар завтра будет драться, как лев, чем окончательно расположит к себе воинственную принцессу.
А Вив в это время уходила все глубже в лесную чащу. Сначала ей показалось удивительным, что за нею не идёт охрана. Потом сообразила: все же отдыхают после турнира! Ей тоже Рауль велел отдыхать, но что поделаешь, если она ничуть не устала! Чем ворочаться без сна, она сходит в лес. Выяснит, где там растет папоротник, и сразу назад. Надо же найти поляну заранее, ведь до Иванова дня ждать не долго, а поймать момент цветения так трудно! Она слышала, что бутон раскрывается в цветок и вспыхивает огненным цветом лишь на миг, и вот в этот миг его и надо сорвать.
— Осталось всего пять-шесть лье до цели нашего пути, — говорил дон Ордоньо. — Но Бог весть, сколько времени мы потратим в Нейстрии.
Мартин был того же мнения.
По дороге из Леона они не могли знать, что приезд в Нейстрию почти совпадет с прибытием туда герцога Мерано и свадебными торжествами. Но теперь уже ни для кого не было новостью, что герцог прибудет в Компьень через несколько дней. Он мог быть там уже сейчас, но свита и гигантский обоз под охраной чуть ли не целой армии не могли двигаться быстро. За несколько суток преодолевали расстояние, которое одни воины, не отягощенные обозом и по хорошей, не раскисшей от дождей дороге, обычно проделывали в один день.
В любом случае, сейчас в Компьене все поглощены подготовкой к свадьбе. Увеселения, размещение прибывающих, забота о безопасности поглотят все внимание и время королевской четы и ее окружения, да и всей толпы управляющих, смотрителей, палатинов, стражников, егерей, нотариев… всех не перечислить!
И даже думать нечего до свадьбы принцессы получить аудиенцию у короля или архиепископа Констанция.
Уже сейчас было ясно, какие колоссальные суммы уйдут на одно только угощение. Чем ближе к Компьеню, тем чаще послам из Леона приходилось останавливаться и пропускать то пастухов со стадами скота, то фуры с поросятами и гусями, то огромные телеги, запряженные волами и нагруженные всевозможным провиантом. Везли в бочонках и мехах мед, вина и брагу. Королевские охотники тащили на жердях туши лесной дичи — вепрей, диких свиней, оленей и косуль. Менее крупную дичь везли на крестьянских повозках.
Говорили, что торжества продлятся, самое малое, неделю и угощать будут всех, по традиции - и во дворце, и прямо на улицах.
— Да, наша аудиенция состоится не скоро, — говорил граф Арана, — но явиться в Компьень все равно лучше поскорее. Тогда мы хотя бы заявим о нашем приезде, как полагается, всяким нотариям и прочим канцеляристам, которые должны зафиксировать…
Мартин внимал без особого интереса, ожидая, когда снова можно будет тронуться в путь. Было раннее утро, но со стоянки они снялись с первыми лучами Солнца, пока дороги не запружены телегами, всадниками и пешими путниками, движущимися в направлении главной королевской резиденции.
Сейчас они остановились у придорожной кузницы. Пока кузнец подковывал одну из лошадей, вездесущий секретарь Пабло проехал немного вперед, дабы разведать дорогу и узнать новости.
Вернулся он быстро.
— Сеньоры, сегодня проехать будет полегче, — доложил Пабло, — если, конечно, не останавливаться по дороге. На полпути отсюда до Компьеня будет турнир! Начался он еще вчера, и почти все, кто хотел присутствовать, давно там. И пробудут до вечера!
— Но если это близко и все равно по пути, почему и нам не посмотреть на состязания? — теперь в голосе Мартина появился интерес к происходящему. — Есть ли какие-нибудь подробности, Пабло?
— О, говорят, первая часть турнира была впечатляющей, участвовали даже знатные девицы! Но сегодня готовится что-то небывалое, грандиозное! Будут сражаться принцы Нейстрии и сын Балдуина Фландрского! И это — не считая прочих знатнейших молодых людей Западно-Франкского королевства. Да и гостей иностранных держав, тоже пожелавших биться, не менее дюжины. И королевские дочери будут наблюдать за боем храбрецов, а затем вручат награды наиболее достойным шевалье.
Пабло, хоть и был не очень молод, но рассказывал о турнире с величайшим воодушевлением, ибо воинские игры в Испании и Наварре были, как и здесь, одним из любимейших развлечений, на которые стекались и стар, и млад, и знатные, и простолюдины.
— Мы должны там быть! — объявил Мартин. — Дон Ордоньо, ведь и вы не простите себе, если будете полдня глотать дорожную пыль, а оставшиеся полдня разыскивать в Компьене каких-то нудных нотариев, вместо того, чтобы насладиться таким зрелищем.
Граф Арана хотел было ответить, но внимание его отвлек всадник, тоже двигавшийся к кузнице в сопровождении слуг. Немало людей промелькнуло перед глазами за последние дни, но почти все они были радостно-возбуждены или просто деловиты, а этот молодой рыцарь в черном плаще являл собою образец печали. Он был без шлема, светлые волосы свободно падали на плечи. Лицо, пожалуй, не выделялось ничем особенным, но было вполне приятно, да и взгляд прозрачных зеленых глаз выдавал прямодушие и отвагу.
Гости из Леона и молодой франк обменялись вежливыми полупоклонами, как водится между благородными людьми.
Кузнец принялся подковывать рослого гнедого коня, на котором приехал шевалье в черном.
Испанцам ничто не мешало двигаться дальше, но Арана, привыкший везде и всюду что-нибудь вызнавать, осведомился у молодого рыцаря о кратчайшем пути к месту турнира.
Тот любезно объяснил, как проехать быстро, при этом минуя возможные скопления людей и телег.
— О, благодарю вас, это большая удача — встретить здесь человека, знающего местность! — воскликнул хитрый испанец. — Людей вокруг много, но большинство, как и мы, прибыли издалека. А вы, разумеется, местный житель, шевалье?
— Живу я не здесь, — ответил тот, — но когда-то много лет провел в Компьене и его окрестностях.
Затем, видя, что перед ним знатная особа и к тому же старик, незнакомец представился первым.
— Рыцарь Винифрид из рода Эттингов.
Леонские послы назвали свои титулы и имена.
— Не на турнир ли вы едете, сеньор Винифрид? — спросил Мартин.
— Я ехал в иное место, — ответил тот. — Но, узнав о турнире, решил сделать небольшой крюк и посмотреть, ведь там будут сражаться некоторые из моих друзей. Хоть, может, это и грешно для человека, носящего траур.
— Думаю, большого греха тут нет, — смягчил голос дон Ордоньо. — Турнир — не бал и не представление фигляров.
Молодой шевалье кивнул, соглашаясь.
— Уверен, нас ждёт незабываемое зрелище, — говорил по пути старый граф. — Ведь Нейстрия по праву считается родиной храбрецов!
— Да, это так! — с гордостью подтвердил Винифрид. — Король очень строг в вопросах воинской подготовки и всегда требует от своих рыцарей и вавассоров идеальной выучки. Поблажек нет ни для кого! Но зато и результаты впечатляют. Когда после турнира приходит время огласить имена победителей, то даже опытнейшие маршалы-распорядители порой оказываются в затруднении, настолько трудно выделить храбрейших среди храбрых.
— И вы участвовали в таких боях, шевалье? — спросил Мартин.
— Да, и поле, на котором сегодня состоятся игры, мне знакомо! Несколько раз я бился там в общем турнире.
- Известно ли, кто из знаменитых рыцарей будет испытывать судьбу сегодня?
- Всех не назову, да вы и так услышите имена, когда герольды их огласят. Но точно знаю, что среди участников принц Рауль, которому мало найдется равных в выучке и силе. Правду говорят, что он унаследовал богатырскую стать короля Эда, своего отца. Разумеется, и его братья мало в чем уступят, но они младше и все-таки менее опытны. Будут и сыновья герцога Орлеанского, а всем известно, какие это храбрецы… Все, о ком я говорю, не только турнирные бойцы, но и уже снискали славу в боевых походах.
— Как и вы, сеньор Винифрид?
— Да, и я успел повоевать, дон Мартин.
— В королевстве Леон тоже есть славные бойцы! — воскликнул Мартин. — Вы, западные франки, оттачивали свое умение в битвах с данами и бургундцами, мы же не перестаём теснить от границ наших земель нечестивых мавританских королей и кровожадных потомков Бану Каси.
После этого он на минуту задумался о чем-то, потом решительно тряхнул головой, отбрасывая челку со лба.
— По глазам вижу, вы что-то задумали, - сказал граф Арана.
- Так и есть! Я как раз прикинул, что времени ещё достаточно для того, чтобы устроители турнира внесли нас в списки. Ведь вы будете участвовать, шевалье Винифрид, я вижу, что оруженосцы везут за вами боевое снаряжение!
- Разумно ли это? - спросил граф. - Вы не готовились...
- Я готовился с шести лет, сеньор! Думаю, и дон Винифрид тоже. Боевые кони, оружие и доспехи при нас, оруженосцы на месте. Это все, что нам нужно.
- Истинный рыцарь готов биться в любое время и в любом месте! - подхватил молодой франк, которого идея участвовать в турнире очень воодушевила, даже румянец выступил на бледных щеках.
Стрельба по мишеням вызвала живейший интерес не только у простолюдинов. Пышно разряженные дамы и кавалеры, а вместе с ними и рыцари, только что сражавшиеся на турнире, наблюдали это состязание, разражаясь хвалебными криками, если кто-то демонстрировал чудеса меткости, и осыпая насмешками промахнувшихся.
Принц Рауль поначалу следил за происходящим на поле с не меньшим интересом. Ровно до той минуты, когда начальник стражи, склонившись перед ним, доложил о чем-то, по видимому, очень важном.
Принц кивнул и откинулся на спинку кресла.
По традиции, он должен был лично поздравить особо отличившихся и не собирался пренебрегать этим. Но едва закончились все церемонии и послышались звуки музыки и обещанные песни галлиардов, Рауль шепнул что-то братьям и в сопровождении начальника стражи и нескольких вавассоров направился в лес. По пути к ним присоединился некто, закутанный в плащ, лицо неизвестного полностью скрывал низко опущенный капюшон.
- Здесь, ваше высочество, - начальник стражи остановился, указывая рукой, куда смотреть.
Кто-то поднес факел, чтобы в наступающих сумерках можно было получше разглядеть привязанного к дереву человека под охраной двух воинов.
Принц с сомнением окинул его взглядом. Уж очень он показался старым. Такому впору подумать о душе, а не совать голову под топор! Худое лицо пленника было изборождено морщинами, седые волосы сильно поредели на лбу и висках. Но вот глаза при виде принца сверкнули злобной яростью, делая его похожим на попавшего в ловчую яму хищника.
- Точно он? - спросил принц.
- Да, ваше высочество. Люди, что были рядом, опознали его. Чуть было не сбежал, да, видно, староват, чтобы состязаться в беге.
- Кто ты? - резко спросил Рауль.
Тот уставился на него со страхом и ненавистью, но молчал.
- Отвечай принцу, собака!- прикрикнул начальник стражи.
- Говори, - продолжал принц, - кто велел тебе выкрикивать оскорбления в адрес королевы и принцесс? Что еще тебе приказали сделать, кто платил? Если скажешь всю правду, тебе будет сохранена жизнь.
- Я ничего не сделал, ваше высочество, - ответил тот неприятным, неожиданно высоким голосом. - Ничего не кричал. Меня с кем-то спутали. А моя жизнь... Да сколько мне ее осталось?
- Нет смысла лгать, когда несколько человек, не знакомых друг с другом, указывают на тебя и готовы поклясться на Распятии...
И поскольку злоумышленник молчал, Рауль велел доставить его в Компьень немедленно и заточить в городскую тюрьму до особых распоряжений.
Сам же принц подозвал человека в капюшоне и вместе с ним покинул поляну.
- Что скажешь, дядя Горнульф! Смог ты его опознать?
- Ваше высочество, если сначала у меня и были сомнения, (лет-то прошло много), то теперь они рассеялись. Стоило только присмотреться, да и голос этот!
Несколько часов спустя дверь темницы с резким скрежетом затворилась за новым узником.
Это была темница как темница, ничем не отличавшаяся от других. По крайней мере, от тех, где ему довелось побывать.
Старик уселся на подстилку из прелой соломы.
В голове шумело, но не от слабости или болезни. Причиной была злость. Точно такая же, какую он испытывал в тот день, когда пришлось идти вокруг Парижской башни с псом на руках. Тогда он еще больше возненавидел графа, своего сюзерена, так опозорившего его.
Которому он давно хотел отомстить. В этом стремлении, как выяснилось, он был не одинок. Да, они давно были недовольны - Райнер, Симон, аббат... и он, барон из Мельдума. Теперь уже бывший барон, единственный неверный вассал, оставшийся в живых в ту страшную осеннюю ночь.
Поодиночке они ничего не сделали бы с бастардом, да ни один из них еще долго (или никогда) не осмелился бы начать разговор с другими... об этом. Нарушить вассальную присягу - это плаха для виновного и позор на весь род. Но как же они ненавидели высокомерного бастарда! За что? Да за всё. За то, что помог им выбраться из грязи. За то, что так высоко поднялся. За эту, надетую на бедовую голову чуть набекрень графскую корону с восемью жемчужинами. За то, что приблизил к себе Оборотня. За то, что побеждал, а они были в его тени. Да, главное - за это.
Но был человек, который ни перед чем не останавливался, не гнушался лжи и подлога, играл на самых низменных страстях, мог долго ждать, выслеживая недруга, но потом действовал молниеносно и беспощадно. И все обо всех знал. Даже то, чего они сами о себе не знали.
Он и вызвал их на разговор и без обиняков предложил... то, что предложил. За хорошие деньги, конечно.
И они все поклялись в верности канцлеру. Воплотить свою давнюю мечту, да еще получить за это золото - как отказаться?
Задание было простое. Вместе с людьми Фулька пленить Эда, пока он один, и передать, кому укажут. Убить Озрика. Убить любого, кто осмелится помочь Эду.
Но кто же мог знать, что этот осмелившийся окажется таким силачом?
Сначала эти двое отбивались мечами, стоя спина к спине. Но вот меч здоровяка-палатина сломался, и он схватил массивную дубовую скамью. Жуткой силы удар обрушился сразу на двоих, и белобрысые близнецы как родились, так и умерли в один и тот же час.
Барон успел отпрянуть, и удар по нему пришелся слабее. Хотя тогда свет померк и для него, но лишь на время. Он не видел, как те двое были ранены, и как одного из них унесли, а второго оставили в Зале караулов истекать кровью.
Барон тогда думал, что тоже умрет здесь. Но какие-то люди прибежали и склонились сперва над бесчувственным Авелем. И тогда барон-предатель застонал, из последних сил взывая к их состраданию. И ему помогли. Наверно, эти дураки подумали, что и он бился за графа.
Ну, а потом барон почувствовал себя лучше и предпочел на время укрыться в своем замке. Ведь Авель тоже остался жив и наверняка рассказал все Гоццелину, и ещё кто-нибудь из друзей Эда мог обо всем прознать, да и Фульк посоветовал пока исчезнуть.
- Поживи пока у себя в Мельдуме,- говорил канцлер, передавая барону условленную плату. - Эх, и ободрал же ты меня, просто как липку! Но таков уж я, чересчур добрый! А ты жди, ты теперь мой человек и еще мне понадобишься.
Теперь Вивиана знала, что Эвлалия, по крайней мере, не плод воображения. Она действительно жила здесь и была принцессой. Но что же из того? Что означали ее слова и нужно ли принимать их на веру? И зачем все это нужно принцессе Вивиане? Уж не для того ли, чтобы занять себя и не думать о рыцаре, продолжающем свой путь в обитель Святого Гонората, дабы молиться за упокой души Гортензии? Или о другом рыцаре, с голубыми льдинками-глазами и тонко вылепленными высокими скулами на прекрасном лице?
Принцесса побрела было в сторону дворца, но сердитый окрик Сиагрия заставил ее обернуться.
— Ох, гад проклятый!
— Что там еще такое, Сиагрий?
— Это кот! Снова явился точить свои когти об деревья! Ломать розы! Копаться в клумбах! Вот я тебя!
Принцесса увидела среди травы самого обычного серого котенка трех-четырех месяцев от роду, такие ловят мышей и крыс в подполах и деревенских домишек, и богатых дворцов. Напуганное громким голосом и топотом Сиагрия, животное пустилось наутек. И как раз в сторону розового сада королевы! Как нарочно, поблизости не оказалось никого из садовников или слуг, и Вив устремилась за котенком сама. Догнать его удалось возле одной из клумб, где беглец остановился сам. Вив не смогла удержаться от смеха при виде его озадаченной мордочки. Видимо, котенок впервые оказался в подобном месте и растерялся перед стеной высоких растений с шипами. Или просто принял их за забор, над которым почему-то кружились пчелы и бабочки.
Но стоило Вив приблизиться, как маленький дикарь зашипел и поднял лапку с острыми, как иглы, коготками.
— Не дозволите ли лучше мне его взять, ваше высочество? — раздался знакомый голос.
Перед принцессой стоял рыцарь Мартин Иньигес, облаченный в серую бархатную тунику с высокими, украшенными серебряной нитью разрезами по бокам. Черные прямые волосы свободно ниспадали на плечи.
Не дожидаясь ответа, он быстро подхватил котенка.
— Как вы здесь оказались? — резко спросила она. — Кто додумался пустить вас во дворец?
— Все очень просто, моя принцесса. Я приглашен вашими братьями! После турнира принцы пригласили меня, в числе прочих шевалье, на ужин и пожелали задать некоторые вопросы. И, узнав, что я прибыл с посольством короля Гарсии I, великодушно предложили мне и графу Арана занять небольшие покои в левом крыле дворца. Могу сказать, эта помощь была весьма кстати, в городе остановиться уже негде! Ну, а сейчас я узнал, моя принцесса, что вы на прогулке в саду… и что гостям тоже можно здесь гулять.
Последние слова он проговорил ласково, почти умоляюще.
— Зачем вы мне все это рассказываете? — ледяным тоном спросила она. — Если вас пригласили мои братья, я не вправе перечить, мы чтим законы гостеприимства. Но постарайтесь не гулять там, где гуляю я. Отдайте котенка слуге, вот он, сзади вас.
Рыцарь передал зверька юному помощнику садовника.
— Отнеси его моим фрейлинам, мальчик, — скомандовала принцесса. — Пусть дадут молока.
— О ваше высочество! — покаянно проговорил Мартин, как только мальчик исчез за кустами. — Я никогда не дерзнул бы ослушаться вас. Я пришел лишь молить вас о прощении за свою грубость.
С этими словами он преклонил колени перед девушкой и низко склонил голову, являя собою образец смирения и раскаяния.
— Сомневаюсь, что вы сделали бы это, будь я действительно дочерью торговца лошадьми.
- Сделал бы все равно, ваше высочество, будь вашим отцом даже последний пастух.
- Но мой отец - король, - она гордо вскинула головку. - И в отличие от торговца и пастуха, от смог бы покарать вас!
— Моя вина велика, ваше высочество, — ответил он, поднимая на принцессу свои голубые, как льдинки под зимним солнцем, глаза. — И я был бы недостойным рыцарем, если б вздумал искать оправданий. Их просто нет! Но я догадался, что вы желаете моего исправления, а не гибели...
- Интересно, - принцесса подняла свои красивые темные брови, - что же натолкнуло вас на такие самоуверенные догадки?
- Во-первых, вы не пожаловались его величеству, моя принцесса. И я тысячу раз благодарен вам, не за сохранение мне жизни, о нет, а за возможность упасть к вашим ногам! Я искал вас и хотел это сделать с того самого дня… Скажите, можно ли казнить смертного, которому явилась прекрасная богиня, за то, что он замирает на месте, не в силах оторвать от нее взор?
— Не только взор, — усмехнулась она. — Да и богини как раз часто бывали суровы к таким смертным. Помнится, одна из них даже превратила в оленя и затравила собаками незадачливого ухажера!
— Что касается собак, моя госпожа, то мне тоже как-то раз не повезло! Я был тогда ребенком, мы играли с сыном нашего садовника и из-за чего-то повздорили. Я сгоряча дал ему по лбу, он не решился дать сдачи, но его собачка, крутившаяся здесь же, в титулах не разбиралась. Она кинулась на защиту хозяина и вцепилась зубами мне в зад! О, простите за такую подробность, но раз уж я начал рассказывать...
- Да, из песни слов не выкинешь! - принцесса звонко рассмеялась. - Но вы, надеюсь, не приказали убить ту замечательную собачку?
- О нет, конечно. Она же была верна своему хозяину, а разве за верность можно убивать? Но я ещё долго поминал ее недобрым словом, ибо укушенное место болело, когда я садился в седло! Но я отвлекся от темы Адониса и безжалостной богини! Думаю, после того, как он увидел эту божественную деву неземной красоты, все равно не смог бы жить в разлуке с нею! Уж лучше смерть!
- Ну, а во-вторых? - спросила она.
- А во-вторых, ваше высочество, я сразу понял, что вы очень добры! И это подтвердилось ещё раз, когда вы пожалели бродячего котенка. Я и сам люблю кошек, у меня дома есть одна такая, что даже подружилась с обезьянкой!
- У вас есть и обезьянка? - заинтересовалась принцесса. - Я тоже хотела бы ее иметь, но здесь это так трудно! Торговцы озабочены лишь прибылью, плохо ухаживают за животными и привозят их сюда уже больными, и бедняжки долго не живут! Им ведь нужно тепло, и не любая пища подходит!
- Но если заботиться о них, - сказал Мартин, - они прекрасно живут и в таком климате, как здесь. Я непременно пришлю вам в дар из Испании несколько чудесных обезьянок.
В глазах девушки блеснула радость, и он успел заметить это. Но она уже поймала себя на том, что болтает с ним! И рассердилась, сама не зная, на кого больше - на него или на себя.
Принцесса надменно вскинула головку.
- Не стоит затрудняться, мессир! Мой отец однажды преподнес в дар матушке настоящего слона! И он купит мне целое стадо обезьян, если я пожелаю.
- Стаю, - поправил Мартин.
- Что? - не поняла принцесса.
- Обезьяны живут стаями, моя госпожа.
- Да хоть табунами! Я давно заметила, мессир, что вы складно говорите. Видна долгая тренировка. Поднимитесь же, шевалье.
— Но вы позволите мне заслужить прощение, ваше высочество?
— Это будет трудно, мессир рыцарь с гор, но попытаться вам никто не запрещает.
Главный пиршественный зал королевского дворца в Компьене, как и весь дворец, почти не изменился с тех пор, как 23 года назад король Эд праздновал здесь свое восшествие на престол.
И франки, и иноземцы из числа тех, кто видел Лаонский дворец и резиденцию Компьень, не удивлялись, почему король решил поселиться именно здесь. Этот дворец представлял собою великолепное сооружение в позднеримском стиле и не имел никакого сходства с дубовым меровингским чертогом, который стоял почти на том же месте без малого 350 лет назад.
Да и на дворец императора Карла Лысого в его первоначальном виде эта резиденция не очень походила.
Расширяя и перестраивая дворец, Эд, тогда еще граф Парижский, только недавно разбил грозные полчища конунга Сигурда, был молод, влюблен и полон честолюбивых надежд. Только в самом красивом, удобном дворце с высокими потолками, мраморными колоннами и анфиладами парадных комнат, обилием света и воздуха, огромными покоями, разноцветными стеклами в окнах, мозаиками на стенах, изображавшими сцены битв и побед франкских королей, герцога Роберта Сильного и самого Эда, он желал установить престол, на который предстояло взойти, и здесь должны были родиться дети — его и Азарики, единственной женщины, от которой он желал их иметь.
Эд не поскупился на самую изысканную отделку покоев. Мебель изготовили специально приглашенные византийские мастера, а посуда была из золота или серебра. Здесь курились самые дорогие заморские благовония, а розы из сада королевы стояли в белых фарфоровых вазах, привезенных из таинственной империи Тан.
Освещение при помощи чадящих факелов сохранилось в длинных переходах и караульных помещениях, но здесь, в главном зале, всеобщее внимание привлекала новинка — огромный круглый светильник под потолком, с вставленными в него восковыми свечами, удерживаемый массивными бронзовыми цепями. Свечей были, наверно, сотни. И по всему периметру зала через небольшие промежутки были установлены высокие, в человеческий рост, шандалы, на которых тоже горели свечи.
Пол был, по обычаю, устлан соломой вперемешку с полевыми цветами.
Сегодня, как и 23 года назад, здесь собрались знатные франкские феодалы и прелаты, а также гости из герцогства Мерано и других краев, приглашенные на торжественный обед в честь герцога Ратольда, жениха принцессы Изабеллы.
С Ратольдом прибыла пышная свита, состоявшая из высшей знати его владений, духовенства и придворных, среди которых было не менее двух десятков дам.
Франки и подданные Ратольда были рассажены за столы в соответствии с титулами и званиями, и ревниво поглядывали друг на друга.
Как обычно в таких случаях, знатные гости оценивали одежды и драгоценности, которые у всех были не просто богатыми, а вызывающе роскошными. Но даже это не было самым главным. Главное — это количество золота и драгоценных камней, которым надлежало быть всюду — на одежде и обуви, на руках, шеях и волосах. Некоторые молодые девицы носили браслеты на щиколотках — мода, недавно пришедшая от мавров, и даже ухитрялись, несмотря на строгий этикет, их показывать.
Обед только недавно начался, и между присутствующими сохранялась некая скованность.
Чтобы быстрее преодолеть ее, король велел музыкантам играть. Полилась чарующая мелодия нескольких флейт и арф, а королева тем временем сделала знак управителю подавать перемену блюд, и в зал потянулась вереница слуг с огромными подносами. Подавали фаршированных поросят, гусей с яблоками и взбитыми сливками, копченые окорока, даже павлинов в их настоящем оперении, все с соусами от самого нежного до острого и пряного, зеленью, оливками и овощами. Подкатывали бочонки с винами, как местными, так и византийскими и греческими.
От волнения у Изабеллы немного кружилась голова, и чтобы успокоиться, она стала мысленно перечислять всех, кто сидел за главным столом в этот торжественный день.
Отец. Алая, подбитая горностаем, мантия. Ободряющая улыбка на твердых губах.
Мама. Как красива она сегодня, как сверкают над ее лбом вделанные в королевский венец рубины! Тончайшая, словно сотканная из лунных лучей вуаль почти не скрывает великолепие черных блестящих локонов.
Рауль, Анри, Ги. Как они всё-таки похожи друг на друга!
Вивиана. Сегодня непривычно тихая, в светло-лиловом атласе и жемчугах.
Дядя Роберт, редкий гость в Компьене, с супругой, герцогиней Беатрисой. Не отличаясь такой яркой красотой, как ее предшественница, Беатриса была все же хороша собой, а главное — добра и благородна по-настоящему, не напоказ. Азарика как-то говорила, что если бы не натянутые отношения между нею и Робертом, то Беатриса Вермандуа могла бы стать ее подругой.
Адемар. Все еще с забинтованной рукой, ревниво поглядывает по сторонам, сидя подле Вив.
Архиепископ Констанций в великолепной темно-вишневой, шитой золотом сутане, увенчанный двурогой жемчужной митрой. Через три дня он соединит Изабеллу и Ратольда Меранского священными узами брака.
Да, Ратольд. Ведь и он здесь.
«Когда с родителями и всей семьёй я вышла встречать его, он преклонил колени, целуя мою руку, но смущение не позволило мне рассмотреть его. Потом мы шли в зал следом за моими родителями, он держал меня за самые кончики пальцев».
Жених старался ободрить ее, вполголоса делая комплименты ее красоте и наряду. Но при этом и сам выглядел смущенным и, глянув в глаза Изабеллы, всякий раз быстро отводил взгляд.
"Да, он красив, но разве так смотрит мужчина, хоть немного влюбленный?
Я заметила, что Винифрид смотрел на Вивиану совсем по-другому. И Адемар. И даже дон Мартин, который теперь, оказывается, живёт у нас во дворце! Я была уверена, что он нарочно напросился на это приглашение, чтобы иметь возможность видеть мою сестру. Это и называется добиваться молодой дамы? А моему жениху просто незачем добиваться меня, если мы и так поженимся?
Интересно, все невесты за три дня до свадьбы чувствуют себя такими бесприютными? Многие дамы, что постарше, говорят, что да. Ведь, выходя замуж, порываешь с прежней жизнью и начинаешь новую, на новом месте. Это как растение, которое пересаживают в другую почву".
— Откуда у тебя это? — воскликнула Вив.
Оказалось, что записку Изабелла обнаружила в ошейнике своей любимой белоснежной кошки Кристэль.
Кошек у нее было несколько, и они свободно гуляли по всему дворцу в нарядных ошейниках с монограммой принцессы. Вернувшись с пира, Изабелла обнаружила пушистую красавицу спящей в кресле, а из ошейника торчал кончик свитка.
— Если так, то трудновато будет изловить автора, — нахмурилась Вивиана. — Сунуть записку в ошейник мог кто угодно. Ты скажешь отцу?
— Если скажу, он отправит туда воинов, а они могут спугнуть того, кто назначил встречу. Вернее, ту. Почерк женский.
— Это тебе как каллиграфу виднее. Но прийти-то может и мужчина. И даже вооруженный.
Я не пущу тебя туда!
— Вив, я должна узнать правду! Должна все сделать сама.
Изабелла резко отстранилась и прошлась из угла в угол, потом еще и еще. Потом остановилась прямо напротив сестры. Сейчас, с разметавшимися волосами и возбужденным блеском в глазах, она была больше похожа на валькирию, чем на христианскую деву.
— Будь Ратольд влюблен в меня, а я в него, — воскликнула она, — я швырнула бы записку в огонь и никуда не пошла. Но мы чужие друг другу, и я боюсь, что такими и останемся. Я должна узнать правду, понимаешь? Уже давно я чувствую себя так, будто заблудилась в лесу, и меня кружит леший, заманивает все дальше в дебри. И я смогу выбраться из них, только разгадав, что же происходит на самом деле!
— О да, конечно, ты любишь, чтобы все всегда было правильно, — вздохнула Вивиана.- Тогда пойдем вместе! Помнишь, в детстве я говорила, что задам трепку разбойникам, если они придут за тобой?
— Но тут написано, что ты не должна быть со мной!
— И что же, нам теперь их слушаться? — возмутилась Вив. — Никто не смеет ставить нам условия. Все решим сами! Мы принцессы или нет?
— Но незамеченными мы все равно не сможем отделиться от всех, да еще и вдвоем. Сделаем так. Я скажу, что хочу помолиться возле могилы святого отшельника Сульпиция…
Такая могила действительно была, и как раз неподалеку от разрушенной виллы.
В давние времена монах-врачеватель Сульпиций вел отшельническую жизнь в этих местах, и крестьяне со всей округи шли к нему за исцелением от недугов. После смерти отшельника люди стали возносить молитвы у места его погребения, и было известно, что случаи исцеления не редки.
Благочестивая принцесса Изабелла, по примеру матери, всегда покровительствовала целителям, и ее желание помолиться у могилы святого врачевателя никого не удивило бы.
— Да, все верно, — кивнула Вивиана. — Нарушить твое уединение в молитве никто не посмеет. До могилы доедем вместе, и я останусь ждать тебя там. Возьму песочные часы, маленькие, и если ты через четверть часа не вернешься, поскачу к вилле. Но ты оденешь мою кольчугу! Ее не будет заметно, если взять платье посвободнее. И возле виллы ты не будешь спешиваться, что бы не случилось. Пообещай, сестра, что сделаешь так!
Конные прогулки по живописному берегу Уазы были одним из излюбленных развлечений при королевском дворе. В обычные дни в них участвовало не более сотни человек. Но на этот раз собралась огромная толпа всадников, мужчин и дам на великолепных лошадях, и среди ярких бархатных и суконных плащей нередко мелькали и сутаны священнослужителей.
Герцог Ратольд на сей раз казался веселее и, словно раскаиваясь в своей давешней скованности, ни на шаг не отдалялся от невесты, старался развлекать ее беседой. Изабелла слегка улыбалась, иногда вставляя несколько слов.
Она выехала, как требовали приличия, сидя в неудобном дамском седле, представлявшем собою подобие крытой бархатом скамеечки, которая закреплялась на спине лошади. Управлять животным, даже самым спокойным, в таком положении почти невозможно, а о быстрой езде нечего и думать. Некоторые дамы ехали таким же образом, но нашлись и те, кто по примеру принцессы Вивианы отправились на прогулку в мужском седле.
Во времена предыдущего царствования такое вопиющее нарушение каролингского этикета во время парадного выезда было невозможно представить, и даже на охоте дамы нередко появлялись в неудобных седлах, или же просто сидели на лошадях позади мужчин. Да и сам бывший император Карл Толстый, человек слабого здоровья, неуверенно держался в седле. Парадные прогулки, во время которых можно было чинно ехать на спокойном коне, он еще мог вынести. Но облавные охоты, когда всех охватывает бешеный азарт, и люди с дикими выкриками мчатся через лес, не разбирая ни дороги, ни титулов и чинов, и сметают с пути всех замешкавшихся, были для Карла подлинным кошмаром.
Все изменилось с воцарением Эда, который в ту пору был молод и мог проводить в седле круглые сутки без какого-либо ущерба для здоровья. И всегда за ним следовала его королева, которая была превосходной наездницей и, как и муж, предпочитала ездить быстро.
По ее примеру, многие молодые дамы пересели в мужские седла и, несмотря на недовольство клириков, этот обычай прижился, а дамские скамеечки-седла использовались не часто.
Сейчас король и королева, остававшиеся во дворце, наблюдали с одной из галерей за отъездом пышной кавалькады.
Они давно научились понимать друг друга без слов, вот и на этот раз каждый чувствовал волнение другого.
— О чем ты страдаешь, ангел мой? — спросил Эд. — Вот уже второй день ты сама не своя.
— И ты тоже, — проговорила Азарика. — Но этот день только начался…
И, помолчав, добавила чуть слышно:
— У меня есть предчувствие, что до конца этого дня что-то должно свершиться. Я не знаю, будет ли это хорошее или дурное, но есть неотвратимые дела, которых не избежать и не отсрочить.
И еще тише, одними губами:
— Так всегда говорил отец…
— Подготовка к торжествам слишком утомила тебя, — сказал Эд, увлекая ее за собою, в сторону королевских покоев. — Оставь тягостные мысли, любимая. Сейчас ты отдохнешь, и мы вместе подумаем об имени будущего принца или принцессы!
Он не стал говорить, что подобные же предчувствия были и у него, и свита принцесс по его приказу усилена новыми телохранителями.
Азарика снова обернулась, чтобы проводить взглядом отъезжающих, но первые пары уже были далеко впереди.
Вызванный спешно из близлежащего монастыря св. Матурина учёный врачеватель сообщил, что состояние герцога тяжёлое, и перевозка в Компьень может его убить. Поэтому было решено доставить его в монастырь.
Пока ему оказывалась помощь, в Компьене король говорил сначала с канцлером Мерано, архиепископом Ренерием, а затем с супругой герцога.
Галереи и переходы дворца в тот час почти обезлюдели, ибо придворные, инстинктивно чувствуя неладное и опасаясь попасть под горячую руку, старались никуда не выходить. Сам воздух казался раскалённым и дрожащим, как бывает перед ураганом.
Архиепископ Ренерий имел основания считать себя опытным политиком и царедворцем.
Не раз доводилось ему идти к цели по головам, убирать с дороги своих недругов, да и бывших сторонников, если они становились неугодны. Одни были казнены или влачили жизнь в темнице, другие просто бесследно исчезли.
Бывало, тучи сгущались и над ним самим, но так близко к гибели, как сегодня, архиепископ не чувствовал себя еще ни разу.
Разумеется, несмотря на испытываемый ужас перед грозным королем, Ренерий не утратил разум. Он понимал, что лгать нельзя, ведь есть эта проклятая Марсилия, сумевшая сбежать из-под носа его людей, а затем выскочить откуда-то в самый неподходящий момент. Но вот искусно расставить акценты и поведать полуправду - это он умел.
По его словам выходило, что авантюристка опутала, словно сетями, молодого герцога, влюбила его в себя, и он по юношеской неосторожности принес ей священные клятвы у алтаря. Но после того, как кара Божия постигла эту грешницу и обманщицу, Ратольд понял, что натворил, и бросился за помощью к нему, Ренерию, своему первому советнику.
Архиепископ лучше, чем кто-либо, знал, что расторгнуть церковный брак почти невозможно, решение может принять только Папа, да и ждать этого решения придется годами. Иное дело - признание брака недействительным. Вот тут архиепископ мог решить дело своими силами. Главное - найти зацепки в этом браке. Уже одно то, что Ратольд женился, будучи помолвленным, должно было сыграть роль. Находить свидетелей, готовых подтвердить все, что нужно, канцлеру Ренерию было не впервой.
Оставалось получить нужные признания и подписи от этой дочери мелкопоместного рыцаря, возомнившей себя герцогиней. Это было труднее всего. Ведь герцог по доброте своей приказал решить с нею вопрос полюбовно, выполнить любые ее условия, лишь бы все подписала.
Первые посланцы вернулись ни с чем. Женщина кричала, что таинство брака свершилось по всем правилам, по обоюдному согласию Ратольда и ее, и брак был консумирован.
О, разумеется, она была бесноватой и вела себя, как бесноватая! Это должным образом подтвердили отправленные к Марсилии люди канцлера. Переговоры с подобным существом претили христианскому духу архиепископа, а потому он принял решение забрать женщину из ее поместья силой, дабы сперва изгнать из нее беса. Но сия несчастная, подстрекаемая, по всей видимости, нечистым духом, ускользнула от его людей, когда им уже почти удалось схватить ее. Последнее, что они видели, это как она сорвалась с крутого обрыва и упала в реку. Течение в том месте сильное, и поиски Марсилии, живой или мертвой, ничего не дали. Но в гибели одержимой сомневаться не приходилось. Ведь через несколько дней ниже по течению был обнаружен труп утопленницы. От лица ее, учитывая падение со скалы и долгое пребывание в воде, почти ничего не осталось, но некоторые приметы вселяли уверенность, что утопленница и есть Марсилия. Вот потому-то герцог Ратольд и стал считать себя вдовцом, которому ничто не мешает вступить в новый брак.
- Смиренно молю вас, ваше величество, простить невольную обиду! Ибо, как только мой герцог вышел из-под власти той бесноватой, он не мечтал ни о чем ином, как обвенчаться с вашей добродетельной дочерью...
- Довольно.
Голос короля прозвучал тихо и холодно, и оттого особенно устрашающе.
Архиепископ знал, что король Эд в гневе может быть крайне несдержан, да и проблемы со святой церковью у него случались (или у церкви с ним). Конечно, отъем владения у епископа Гундобальда и вражда с покойным архиепископом Реймским - это все старые истории, но все же... Все же архиепископ Ренерий почувствовал себя несколько спокойнее лишь когда король повелел идти в отведенные для него покои.
- Вам запрещено покидать их без моего разрешения, - все тем же ледяным тоном сказал король. - Как и разговаривать с кем-либо. Думаю, вы понимаете, что это значит.
О, канцлер Ренерий это понимал. Разумеется, этот франк не допустит его к герцогу, как не допустит и огласки случившегося, это не в интересах его дочери. А будущее зависит от того, как Эд решит представить эту ситуацию.
- Мои нотарии помогут вам, - продолжал король, - составить некоторые письма. О роковой неосторожности, допущенной герцогом Мерано на конной прогулке.
Это было еще более понятно. Им нужны подтверждения, что герцог пострадал по собственной вине.
- Было бы достаточно моего слова! - канцлер попытался сохранить лицо. - Ведь я служитель церкви, ваше величество!
- Именно поэтому вы напишете письма. Более я не удерживаю вас.
Оставшись один, Эд прошелся из угла в угол. Разумеется, в словах Ренерия еще нужно отделить правду от лжи, но в целом было понятно. Глупый мальчишка запутался между альковными интригами и необходимостью соблюсти интересы герцогства, и был совсем не против, если его изувеченная болезнью жена просто незаметно исчезнет. Ведь на другой чаше весов оказался союз с Эдом, особенно важный теперь, когда на земли Мерано стал зариться Карл Простоватый. Под предлогом того, что Ратольд был бастардом, магнаты Простоватого убеждали своего повелителя оспорить права сына Арнульфа Каринтийского на земли Мерано и отвоевать их.
Король велел привести Марсилию.
Женщина старалась держаться твердо, но не в ее силах было унять нервную дрожь после всего пережитого.
Эд сразу увидел, что она не более бесноватая, чем любой человек во дворце.
Если чем-то она и была одержима, так это любовью к своему супругу. И даже сейчас, после того, как он отрекся от нее и дал негласное соизволение на убийство, Марсилия упорно цеплялась за эту любовь. Твердила, что лишь желание уберечь супруга от ужасного греха - двоеженства - заставило ее прибыть в Компьень и открыть все Изабелле. Но король ясно видел в ее глазах и другое желание - не отдать Ратольда никому.
- Итак, дама Марсилия, я хочу услышать от вас, каким образом вы уехали из Мерано и смогли прибыть сюда? Путь до Компьеня не близкий и опасный, и вы были, конечно же, не одна. Кто помогал вам и на каких условиях?
Она молчала, собираясь с мыслями. В случае правдивого ответа у нее оставался шанс на помощь короля. Иначе он может просто изгнать ее из своих владений... потом, когда все закончится. И она снова окажется во власти убийц Ренерия. Или других убийц. О которых сейчас и нужно рассказать.
- Но если я расскажу вашему величеству то, что знаю, - проговорила она, - могу ли я рассчитывать на доброе обхождение?
- Мадам, я далеко не апостол милосердия. Потому скажу вам, что степень моей доброты будет напрямую зависеть от степени вашей правдивости. И от значимости для меня вашего рассказа.
- О сир, что же еще остается женщине в моем положении, как не довериться самому благородному из королей!
Азарика
Что происходило в нашей жизни следующие два дня, может представить себе лишь тот, кто пережил нечто подобное. Или еще похуже.
Эд и я — мы любили всех наших детей. Но мальчики королевского рода — это будущие властители и воины, с них и спрос высок. Во многом отец требовал от них больше, нежели от живших у нас на воспитании юных оруженосцев и палатинов.
Наши маленькие принцессы — иное дело. Жизнь их была похожа на волшебную сказку, которую нам так хотелось для них создать!
Наверно, все любящие родители хотят этого. И еще — дать детям то, чего очень хотели, но не имели сами.
У меня до 15 лет не было иной одежды, кроме холщовой рубахи, поверх которой зимой одевалась старая кроличья безрукавка.
У моих дочерей сотни парчовых и бархатных платьев, и под каждое — специальные украшения.
Я спала на сундуке в старой хибаре и разбивала корку льда, чтобы зачерпнуть воду из кадки и заодно посмотреть, хороша ли я.
У каждой из моих девочек роскошные покои с зеркалами и разноцветными стеклами в окнах.
Мне лишь изредка удавалось наблюдать из-за кустов за играми и беготней других детей. Мои дочери видятся, с кем пожелают.
Но у меня было то, чего пока не имеет ни одна из них. Ослепительно-яркий свет моей любви. Мой Эд, за которым я пошла бы и в адское пекло. Иногда я думала, что, не будь его, я и не искала бы в себе силы жить дальше. Но страх, что больше не увижу его, гнал вперед, приучил справляться с недругами и сделал сильной. Так он стал моим, а я — его.
Но хотела бы я для дочерей счастья, которое нужно обрести ценой таких страданий?
За прошедшие два дня принцесса Изабелла произнесла не более десятка слов. Почти все это время она провела, неподвижно сидя в кресле в своих покоях. Иногда перемещалась на низкое ковровое ложе и бессмысленно смотрела на огонь в очаге.
Точно так же много лет назад в Парижской башне лежал и смотрел на огонь ее отец. Тогда враги нанесли Эду удар, от которого не каждый оправится. И тоже накануне его венчания с прекраснейшей девушкой Франции. Среди тех, кого страшило его растущее могущество, были первые лица империи, и среди них - Аделаида Каролинг, его мать, участница, даже вдохновительница того давнего заговора.
Только один человек не побоялся остаться с ним, когда весь мир отвернулся. Это была совсем другая девушка, не его нареченная невеста...
Вдвоем они были сильнее всех и справились.
Но Изабелла не считала себя такой же сильной и отважной, как Азарика. Как ей справиться с этим испытанием? Она не представляла, как теперь, после всего случившегося, выйдет в сад, пройдет по анфиладам дворца, будет говорить с людьми. Ее пытались использовать, ее венчание было бы фальшивым, великолепный свадебный наряд теперь казался неуместной насмешкой, а красивый молодой герцог был чужим мужем. Значит ли это, что она — лишь объект торга и чьих-то интриг? Может ли она быть нужна кому-то, или всем нужны лишь армии ее отца, а ее саму, вместе с ее красотой, просто согласны взять в придачу? Так же, как брали многих принцесс до нее. Но их хотя бы по-настоящему брали в жены. А того, что случилось с нею, наверно, не было еще ни с одной принцессой на свете!
Что-то влажное ткнулось в ладонь. Кошачий розовый носик. Кристэль. Так умница-кошка показывала, что пора бы наполнить ее серебряную мисочку чем-нибудь вкусным.
Нужно было приказать, чтобы принесли мелко нарубленные куриные грудки в желе, любимое лакомство белянки. Изабелла двинулась было к двери, но в нее и так уже стучались. Отец. Из-за его спины выглядывала Вивиана.
— Фрейлины сказали, что Кристэль пора пообедать.
— Ох, папа!
Изабелла бросилась в объятия короля.
— Прости меня! Я так глупа.
— Но войти-то мы можем? Бедная кошка проголодалась, и я даже сам готов ее покормить.
Принцессы уселись рядом, как две пташки. Наблюдали, как их отец наполняет миску, а Кристэль раздувает ноздри, принюхиваясь, но подходит медленно, будто бы не очень-то и хотелось. Она всегда помнила, что является любимой кошкой принцессы, а значит, не могла накидываться на еду с жадностью, словно какая-нибудь дикарка с чердака.
— А помнишь, папа, как меня исцарапал Рыжик? — спросила Изабелла.
— Помню. Я еще хотел сбросить его с крепостной стены.
— А я тогда сказала, — вставила Вив, — что с ним от этого ничего не будет!
— Ну, я бы мог бросить его в ров с водой!
— Папа, я же была сама виновата, что разбудила его! — запротестовала Изабелла с таким же пылом, как десять лет назад, когда увидела на садовой скамейке спящего рыжего кота.
Это был ее старый знакомый, каждый день прибегавший кормиться. Он был так пушист, и так красиво блестела на солнышке его шерстка, что Изабелла невольно провела по ней рукой. И тут же поплатилась. Эгоистичный зверек, недовольный, что его отдыху помешали, выпустил когти и оставил несколько красных, тут же вздувшихся полос на нежной ручке принцессы. У Изабеллы слезы выступили не столько от боли, сколько от обиды, ведь они с Рыжиком были друзьями, так она думала! А кот, которому тонкие чувства были неведомы, тут же снова заснул.
— Пойдем в сад, детка, — сказал король, — а ты, Вив, сходи за мамой и братьями. Хватит всем сидеть взаперти.
Вив унеслась, а Изабелла смущенно проговорила:
— Папа, ты же всегда все знаешь лучше всех! Скажи, как мне теперь быть?
— Я не понимаю, о чем ты. Веди себя, как обычно, вот и все.
— Но как мне появиться на людях? После всего.
— После чего? — король с легким недоумением поднял брови. — О случившемся знаем только мы с мамой, твои братья и сестра. Для всех свадьба отложена из-за того, что герцог упал с лошади и расшиб голову. Скоро пойдут слухи, что от удара он повредился умом, а я отказался выдать дочь за безумного. С тем он и отбудет лечить свою больную голову и решать семейные дела. И никто не посмеет глумиться над тобой, понимаешь?
— Спасибо, папа, милый, но дело разве только в этом? Как я сама смогу жить по-прежнему?
— Скоро ты увидишь, что сможешь, и даже еще лучше! Потому что ты моя дочь, а у нас в роду слабаков не было.
— А я разве сильная?
— Да, очень. Ну скажи, разве не ты кинулась закрывать собою сестру во время турнира? Разумеется, мне это известно! Только ты ещё сама не осознаешь свою силу и не все умеешь.
— Чему же я должна научиться, папа?
— Ты умеешь защитить других, от сестры до глупого кота. Осталось научиться защищать себя! Начинай прямо сейчас. Улыбнись.
«…Однажды эллины, захватив в плен женщин племени савроматов, везли их на трех судах, — читала Вивиана. — В пути амазонки перебили пленивших их греков…»
Она сидела на бортике фонтана в саду. Деревья в этом месте за последнее время сильно разрослись, но ветки не подрезали, ибо этот плотный навес из листвы давал хорошую защиту от палящего зноя.
«…но, не умея управлять судном, долго носились по волнам Меотийского моря, пока не пристали к берегу, где жили скифы».
Красный цветок мака лег на сгиб фолианта. Принцесса подняла голову.
— Снова вы! — негодующе фыркнула она. — Я говорила вам — не являйтесь туда, где бываю я, сеньор! Вы плохо слышите или страдаете плохой памятью?
— Я страдаю лишь от того, что пока не удается заслужить ваше прощение.
Мартин стоял перед нею, преклонив колено. Очевидно, из-за жары он был одет во что-то легкое и светлое, а волосы стянул на затылке в конский хвост. Так он казался моложе и нежнее.
— Не вообразили ли вы, что я вас прощу при виде этого бедного цветочка? — прищурилась Вив. - Сорванного, скорее всего, в нашем же саду!
— Я бы не осмелился, принцесса! Цветок я сорвал в поле.
— Интересно, что вы делали в поле? Наверно, опять выслеживали беззащитных девушек, чтобы обесчестить их!
— На этот раз — нет, — скромно потупился он. — Я ездил искупаться в реке. Но даже ни одну из русалок не соблазнил! Возможно, потому, что их там просто не было!
Вивиана вздохнула. Поплавать в реке было ее мечтой вот уже несколько дней.
- Не повезло вам, - со смешком сказала она.
- А может быть, не повезло русалкам, как знать, - улыбнулся Мартин.
- Когда вы наконец встанете? - спросила она менее сердито.
Меньше всего на свете Мартину хотелось сейчас встать. Ведь в таком положении он мог любоваться изящными щиколотками принцессы, платье которой в этот зной было легче и короче, чем обычно.
— Вы читаете Геродота, ваше высочество? — сменил тему Мартин.
— Да, и вы отвлекли меня на самом интересном месте!
— Я вовсе не хотел вновь разгневать вас, — покаянно вздохнул он, — и сейчас уйду. Но раз уж я пока здесь, скажите мне, моя госпожа, какое место для вас самое интересное в этой книге?
— Там, где амазонки спасаются из плена греков, перебив своих похитителей!
— Интереснейший момент, — подхватил он. — Если я не ошибаюсь, дело происходило на корабле?
— Не ошибаетесь. Девы победили этих слабаков-греков именно там.
— И там же, — еще более медоточивым голосом сказал Мартин, — эти девы еще долго носились по морю по воле волн и едва не умерли от голода и жажды. Ибо, захватывая корабль, не подумали, что не умеют им управлять!
— В вашем тоне заметно злорадство, сеньор, — нахмурилась Вивиана.
— О, вовсе нет! Напротив, я полон сочувствия к бедняжкам. Но все-таки их поступок был немного… не совсем дальновидным!
— Недальновидным было для мужчин похищать амазонок! — горячилась Вив. — И бедняжки в этой истории — именно мужчины.
— Вы так думаете? — Мартин удивленно поднял черные брови, уже почти откровенно забавляясь.
— Да! Потому что амазонки все-таки пристали к берегу, где жили скифские племена. Там они захватили табун лошадей и стали успешно совершать набеги на владения скифов.
— Но скифы оказались не глупцами, моя принцесса! Они решили: кто умнее, тот первым и прекратит ссору. И перестали сражаться с этими дамами, но прислали к ним своих лучших юношей для переговоров.
— И переговоры закончились тем, что не девы покорились юношам, а юноши ушли за амазонками за реку Танаис и стали жить с ними там! — торжествующе заключила Вив.
— Вот так бы и я последовал за прекрасной девой, пленившей мое сердце!
— Но пока что, как мне кажется, — раздался голос у него за спиной, — вам лучше проследовать отсюда вон!
Мартин мгновенно оказался на ногах. В двух шагах от них стоял кипевший от ревности Адемар.
— Я уйду, как только мне прикажет ее высочество, — усмехнулся леонец, — но ваши слова для меня — ничто.
— Я приказываю это вам обоим! — разгневанная принцесса вскочила и топнула маленькой ножкой в золотистом легком башмачке. — К тому же, сюда направляется королева, моя матушка, и уж точно она делает это не ради встречи с вами!
И верно, совсем близко послышались женские голоса, среди которых выделялся красивый и звонкий, с легкими властными нотками, принадлежавший Азарике.
Разговор наследника Фландрии и посла королевства Леон продолжился на одной из безлюдных в эти жаркие часы галерей дворца.
— Вы ведете себя из рук вон дерзко, мессир из Леона! — процедил сквозь зубы Адемар. — Я не желаю больше видеть вас возле принцессы! Вы понимаете? Я вызываю вас! Выбирайте оружие.
— Непременно выберу, ваша светлость Адемар, — Мартин старался говорить спокойно, но глаза его сверкали от гнева. — Дождемся лишь, когда у вас заживет рука.
— Долго ждать не придется! Надеюсь, дипломатический долг не призовет вас в иные края?
— Пока не призовет. Вы уже имели возможность понять, что от поединков я не бегаю.
Они разошлись, но если Адемар вернулся в свои покои, то Мартин поднялся на галерею выше. Отсюда было прекрасно видно прогуливавшихся по саду молодых дам.
Здесь было немало дочерей из самых знатных семейств, словно бы старавшихся перещеголять друг друга нарядами и драгоценностями.
Оставалось лишь выбрать, какая из них послужит достижению его цели.
Дочь герцога Орлеанского? Не годится. Слишком серьезна и слишком верная подруга, чего еще и ждать от девицы с такой внешностью?
Племянница графа Пуатье? Недурна, надо подумать.
Но тут на глаза ему попалась девица с золотисто-русыми косами, красивая и грустная. Пожалуй, это была находка. Странно, что раньше он не обратил внимания на нее. Возможно, только что приехала.
Вечером вездесущий Муньеко доложил, что девушку зовут Беренгария, ей 16 лет, и она находится в родстве с Винифридом, тем самым рыцарем, что выиграл турнир. Точнее, покойная супруга Винифрида была сестрой Беренгарии. В Компьене эта девушка не появлялась уже давно, жила уединенно в родительском замке, но теперь, видно, пришла пора выбрать жениха.
Мартин удовлетворенно кивнул. Пожалуй, малышка Вив призадумается, когда он переключит внимание на другую красавицу. Говорят, любовь часто рождается из ревности. Если так, его ждет увлекательная игра.
Вот уже четыре с лишним сотни лет, как король франков Хлодвиг I принял христианство, а с ним — и все подданные. Но искоренить языческие традиции труднее, нежели окунуться в святую купель. Особенно это касается простонародья. Люди возносят молитвы Иисусу, исправно выстаивают мессу в храме, причащаются и исповедуются, а если человек заболеет или на скотину мор нападет, усердно кропят святой водой. Но эти же люди не менее усердно делают подношения старым божкам и носят рядом с крестом языческие обереги, которые изготавливают для них ведуны и знахари. А уж всякие гадания, ворожба и прочее колдовство — это тоже пришло из древних времен, и до сих пор никто не мог их изжить!
Церковь боролась с этим, хотя и без особого успеха, порой к борьбе подключался и простой люд, особенно после очередной засухи или наводнения, в которых, по традиции, винили колдунов.
— Отсутствие твердости в вере и непостоянство — корень всех зол! — не раз говаривал епископ Антоний Браганский из королевства Леон, и под этими его словами подписались бы все клирики как Франции, так и христианской Испании. — Нелегко искоренять язычество, если сегодня вилланы вылавливают богопротивных колдунов, а завтра сами же их прячут от нас!
Мартин не раз думал при этом, что искоренять любое зло лучше всего собственным примером, а вот в этом многие клирики не сильны. Мало того, что сожительствуют с женщинами, так еще и выпить не дураки, и постов не соблюдают. А уж о их сребролюбии только слепой и глухой не знал.
Вот как раз сегодня епископ высказался в том смысле, что неплохо бы испанцам подать франкам пример благочестия и всю эту ночь не покидать дворец, а творить молитву.
Граф Арана и те из его людей, что были постарше, согласно кивали. Прочие же, чем дольше их призывали не предаваться разгулу, тем больше уверялись, что решение свое отменять не будут и обязательно предадутся!
Видимо, такое же решение приняли и многие франки, ибо на дороге и в дневные часы, и ближе к вечеру было многолюдно. Не только крестьяне и мелкие торговцы, но и переодетая знать - многие устремлялись в лес и на берег Уазы.
Мартин со своими оруженосцами расположился в удобном месте, где и река рядом, и деревня не так уж далеко. Сначала, как водится, будут песни, танцы, игры, рассказы стариков, выпивка, прыжки через костер и всякие языческие обряды, чтобы на скот порчу не навели, да чтобы женщины исправно рожали сыновей.
Ну а потом начнется самое интересное. Ближе к полуночи, когда хмельная брага успеет ударить в головы даже самым стойким, у храбрецов начнутся поиски цветущего папоротника, а влюбленные пары устремятся поглубже в лес. А если кто не влюблен, тоже не беда, в эту ночь так легко найти себе пару до утра!
Собственно, молодых и здоровых мужчин эта часть интересовала больше всего.
- Можно мне нынче ночью поискать папоротник, сеньор? - смущенно спрашивал молодой оруженосец Гонсало.
- Лучше поищи себе подружку, - снисходительно ответил Мартин. - А папоротник этот, если где и цветет, то вся эта толпа, ломящаяся через лес, его просто растопчет и не заметит!
- А если выбрать подружку и искать с нею вместе?- весело поинтересовался Муньеко.
- Тоже неплохо! Но девчонку все-таки лучше угостить вином и хорошо приласкать, чем таскать по лесу.
Чем больше ночь окутывала лес темным покрывалом, тем чаще молодые оруженосцы поглядывали по сторонам. Им не терпелось броситься на поиски приключений.
Тем более, что со стороны деревни все громче доносились многоголосые песни и хохот.
- Идите, гоняйтесь за девчонками! - разрешил Мартин. - Теперь самое время.
- А вы, сеньор? - спросил Муньеко.
- Я присоединюсь попозже. Искупаться хочу.
- Так мы возьмем вина, дон Мартин?
- Ну да, берите.
Пока он скидывал одежду у кромки воды, оба оруженосца юркнули в палатку.
Она была небольшой и, собственно, почти все ее пространство занимали запасы вина и небрежно брошенное походное одеяло, поверх которого лежали несколько медных чаш для напитков.
- Что возьмем? - спросил Гонсало, оглядывая бочонки и оплетенные бутыли.
- Вот это подойдет, - со знанием дела ответил его товарищ, - греческое, вкусное очень. И еще это бери.
- А браги у нас нет? Она покрепче!
- Смысла не было ее сюда тащить. У местных ее сколько угодно добыть можно.
- А вот это что такое? - Гонсало указал на мех с вином.
- Да это мне господин велел купить! Просто обычное деревенское вино, вернее, пойло, ничего особенного, но ему иногда такое нравится. Хорошее тоже надоедает, знаешь ли!
Он на миг задумался, а потом решил все же проверить свою покупку. Мало ли что эти местные крестьяне могли всучить, отвечай потом.
Попробовал и пренебрежительно хмыкнул:
- Совсем слабое. Хотя на вкус и ничего. Вроде травами какими-то пахнет.
Гонсало тоже попробовал:
- Нет, я бы такого много не выпил. А вот брага...
- Ладно, хватит болтать, идем. Там тебе и брага, там и девки!
Через минуту оба скрылись за деревьями, таща с собой столько хмельного, сколько могли унести.
Мартин наблюдал за ними из воды. Пусть сегодня повеселятся. Ведь через день им всем предстоит поездка в Арби, а тогда уж придется держать ухо востро. Там земли принца Карла, враждебного королю Эду. И лучше не вызывать вопросов, для чего рыцарь из числа послов короля Гарсии Леонского вдруг отправился поклониться святым мощам именно туда.
Он тоже развлечется сегодня с какой-нибудь красоткой из местных, или даже не с одной. Но только не вместе с оруженосцами, в таких делах их лучше держать на расстоянии. Иначе начнут много себе позволять. Так всегда учил дядя Хайме, а к его словам стоило прислушиваться. Да, стоило. Вот слушал бы его почаще, был бы теперь женат на родственнице короля и сидел бы не здесь, а в своем наваррском замке. Но, если уж быть честным, так ли уж ему хотелось сейчас туда? Наоборот, он ловил себя на том, что рад любому поводу задержаться в Нейстрии!
Больше всего сейчас хотелось увидеть ее. Он не знал, чего больше в его зародившемся чувстве к Вивиане - любви или жажды обладания чем-то почти недосягаемым. Или то было желание покорить самую дерзкую из амазонок? Захватить в опасной борьбе нечто вроде великолепного трофея? Знал лишь одно: она влюбится. Ибо он готов для этого сделать все. Иногда он даже жалел, что не получилось овладеть ею там, на месте бывшего замка его отца! Но тогда это было бы слишком похоже на месть... Стоп. Не дело думать об этом в разгульную и веселую ночь, когда можно все.
И все равно безумно хотелось узнать, что она сейчас делает.
Он знал, что Вивиана обожает танцевать и носиться верхом. Еще любит яркие дорогие платья. Но все-таки в их семье произошла неприятность, и вряд ли она сейчас примеряет наряды. Может быть, дочитывает свою книгу про дев-воительниц? Или она где-нибудь совсем близко, смотрит на усыпанное звездами небо?
Отступила эта веселая и разгульная ночь, сменилась предрассветными сумерками. Из сереющей темноты проступали неясные очертания деревьев. Постепенно они становились все четче, но пока в лесу царила сонная тишина. Крепок предрассветный сон, особенно после того, как всю ночь предаешься любви.
Первые лучи солнца в то утро приветствовали лишь лесные птицы. Для них не имеют значения людские страсти и праздники, придуманные людьми. Поднялось над лесом ласковое солнышко, обогрело своими лучами, вот птичка и счастлива, много ли ей нужно! Сперва слышится шорох в кустах и ветвях деревьев, первое несмелое чириканье. А потом осмелевшие пташки начинают выводить трели или просто чирикать на разные голоса, словно оповещая всех, что ночь прошла.
Наступал новый день.
Просыпаться безумно не хотелось. И что этим птицам так неймется? Ему не хотелось открывать глаза сейчас. Побыть бы еще хоть немного во власти того дивного сна!
Но тут какая-то лесная певунья защебетала особенно громко и пронзительно, и Мартин приоткрыл глаза, уже не надеясь удержать свое сновидение.
Но, вот странность, колдовская ночь прошла, а чудеса продолжались.
Он все еще держал в объятиях девушку из сна! Ту самую, которая, как он смутно помнил, обвивалась вокруг него и стонала с бесстыдством вакханки, и которую он брал несколько раз за ночь, и чем больше они наслаждались, тем сильнее становилось желание... которое никто из них и не думал подавлять. Они вообще не думали в ту ночь!
Оба лежали будто на шелковистом черном облаке ее расплетенных кос, и атласная ножка спящей принцессы была свободно закинута на его бедро.
Потрясенный, он приподнялся на локте, вглядываясь в ее лицо.
Все еще не просыпаясь, она слегка застонала, видимо, недовольная, что он отстранился. На личике появилось ее обычное, чуть капризное выражение, губки приоткрылись... И новое возбуждение охватило его, еще сильнее, чем ночью. Еще секунда - и новый поцелуй, новое соитие и кружение под облаками..
О, зачем он оставил ее? Ей так понравились его ласки, понравились его губы, его тело и особенно - это чувство заполненности, хотя сначала и было немножко больно. Об этом нужно было сказать ему поскорее, пока они спят!
- Вив, проснись, пожалуйста!
Это был его голос. Но зачем просыпаться, он что, не хочет посмотреть, что будет дальше?
- Просыпайся.
Он поцеловал ее.
Огромные черные глаза распахнулись, встретились взглядом с голубыми.
- Мартин! - вскрикнула она.
Вскочила, и тут же увидела, что совершенно обнажена, как и он!
Так все это было наяву!
Потрясение, ужас, стыд. Сказать, что Вивиана испытала все эти чувства, значило не сказать ничего. Убежать? Но нужно одеться, а она словно приросла к земле.
Так ее вид ещё больше возбудил его. Ещё минута, и Мартин овладел бы ею снова. Но теперь он просто обязан был остановиться, ведь сон закончился!
Он быстро встал и подхватил девушку на руки.
- Не бойся, моя хорошая, не сердись! - успокаивал он, неся ее к реке. - Ты вымоешься, и я отвезу тебя обратно.
Испуганная девушка не замечала засохшей крови у себя на бедрах, но он-то видел их, как и следы своей собственной страсти на ее теле.
- Чем ты опоил меня? - проговорила она.
- Вив, не говори ерунды! Я и сам пил то же самое! Клянусь, я не знал, что это такое!
Он вошел с нею в воду и выпустил, чтобы она немного поплавала и успокоилась.
Прохладная вода привела Вивиану в чувство. Теперь она и сама понимала, что медлить нельзя. Возможно, она еще успеет проникнуть обратно через садовую калитку. Ведь привратница вряд ли так быстро протрезвела. А если ее отсутствие обнаружено, придется сказать правду о том, как заблудилась в лесу. Но все остальное - нет, ни за что не расскажет!
Платье ее высохло, и Вив быстро оделась.
Мартин подвел коня и усадил ее впереди себя.
Как он и обещал, добрались они быстро. Вив, почти оправившаяся от потрясения, теперь не могла понять, как это расстояние вчера показалось ей большим. Может, она бежала какой-то запутанной тропинкой? Настолько запутанной, что привела ее именно к этому человеку, к этому костру, будто кроме него, во всем огромном лесу больше никого не было.
Солнечный диск разгорался все ярче и поднимался все выше. Еще немного, и он поплывет в голубом небе, наполняя все живое своей силой.
- Смотри, вот уже ограда, - шепнул ей Мартин. - Это монастырский сад. До калитки тебе лучше дойти самой. Не бойся, я не уеду, пока ты не войдешь туда.
Разумеется, он был прав, ее не должны видеть сейчас с ним.
Мартин соскочил с коня и снял ее. Прежде чем выпустить из рук, прошептал страстно и отчаянно:
- Я люблю тебя, слышишь? И никогда не сделал бы ничего тебе во вред.
Не отвечая, Вив бросилась бежать.
Как она и надеялась, у калитки никого не было. Да и в самом саду царили тишина и покой. Если бы ее искали, тут бы все ходуном ходило.
Она прокралась в гостевые покои, прошмыгнула мимо спящей прислужницы, и только тогда смогла вздохнуть с облегчением. Предстоит еще объяснять, где порвала платье, но это мелочь по сравнению со всем остальным.
Она скинула платье, надеясь заснуть хоть на час. Что делать дальше, она решит потом. Хотя что тут решать? Она утратила девственность. Вивиана читала и слышала о том, что некоторые девушки, не вынеся такого позора, умирали от горя или убивали себя сами. Как, например, римлянка Лукреция, которую обесчестил царский сын. Но тут-то все немного не так, она сама - дочь короля и могла бы отомстить. Но не будет.
Интересно, что является большим грехом - прелюбодеяние или самоубийство?
Она резко повернулась на бок и почувствовала небольшую боль... как раз там, в том месте, в которое он то грубо врывался, то ласкал нежными прикосновениями, и так всю ночь напролет! И утром тоже.
Нет, все-таки у него красивое и сильное, без каких-либо изьянов тело, и она с ужасом почувствовала, что жаждет его опять!
Засыпая, успела подумать, что самоубийство все-таки, наверно, хуже, чем мужские ласки.
Он видел, как Вивиана вернулась во дворец. Правда, лишь издали и мельком, а потом ее заслонили все эти придворные и слуги. Но даже в этот короткий миг она заметила его. Дрогнули длинные ресницы, взгляд скользнул в сторону, но девушка быстро овладела собой и посмотрела прямо на Мартина. И он был готов поклясться, что ненависти в ее взгляде не было. Если бы ему еще мгновение, он бы понял, что таил этот взгляд. Но тут между ними вклинился кто-то настолько высокий и плотный, что девушка просто потерялась. А потом уж Мартин видел только ее спину, когда она шла во дворец под руку с братом Ги.
В иное время Мартин просто вскипел бы, посмей кто-нибудь вот так встать в самом неподходящем месте и помешать ему, но теперь… Не мог же он затевать какие-то глупые ссоры там, где живет она. Он уже видел этого здоровяка во время турнира. Это гость королевской семьи, некто Горнульф, и, кажется, он очень привязан к малышке Вив. А значит, его нельзя трогать.
Было похоже, что после потрясений минувшей ночи Вивиана успела успокоиться, только личико — он заметил это — чуть бледнее, чем обычно. Но держалась и выглядела она, как настоящая принцесса. Волосы девушки были уложены на затылке в виде двойной восьмерки. Такая прическа была немного тяжеловата для ее длинной стройной шейки и создавала впечатление какой-то трогательной девичьей беззащитности. И это впечатление усиливали легкие короткие завитки на висках и надо лбом.
Она ушла, а он стоял еще некоторое время, словно одурманенный.
За обедом, который послам Леона подали прямо в покои, выяснилось, что многие молодые подданные короля Гарсии вернулись сегодня в Компьень позже Мартина. А те, кто постарше, поздно встали, ибо вчера в дворцовом саду для гостей был устроен спектакль, а затем выступали с песнями сладкоголосые итальянские певцы. И даже епископ Браганский, известный своей придирчивостью, не нашел в представлении ничего легкомысленного или недостойного. Еще бы, ведь спектакль был разыгран учениками монастырской школы и повествовал о жизни и смерти Иоанна Крестителя, а итальянцы, в основном, пели о красотах морей и гор, а если и было что-то о любви, то только о возвышенной, на расстоянии.
Подобный подбор репертуара был вполне понятен, не могли же король и королева допустить чрезмерного веселья и шуток, когда их пока еще несостоявшийся зять лежит на одре болезни. А вот спектакль на религиозную тему и нейтральные песни — совсем иное дело. К тому же, всем было известно, что сама королева помогала ставить спектакль и шить костюмы.
— Говорят, ее величество это занятие просто обожает, — говорил дон Ордоньо, рассказывая о представлении, — она всегда покровительствовала людям искусства, а прежде и сама участвовала в спектаклях.
— И супруг ей позволял это? — удивленно поднял брови епископ. — Вот уж воистину здесь, во Франции, женщинам дано слишком много воли. Странно, ведь король не производит впечатление покладистого мужа.
— Значит, королева вела себя с должным достоинством, — ответил граф. — Хотя я согласен с тем, что в наших краях нравы строже.
— Может, они и строже, но только до тех пор, пока наши молодые люди находятся именно в наших краях, — скривил губы молодой епископ. — Но, прибыв сюда, иные прямо как с цепи сорвались. Особенно хорошо это показал вчерашний вечер и сегодняшнее утро. Вечером все под разными благовидными предлогами просто испарились! А утром на мессе почти вся наша молодежь отсутствовала! Некоторых нет во дворце даже до сих пор, и придется, видно, посылать на их поиски! Но и те, кто все-таки явился, выглядят не так, как подобает добрым католикам и истинным христианским рыцарям.
Епископ, несмотря на молодость, славился желчным и злопамятным нравом, а потому присутствующие сочли за благо не спорить с ним, раз уж он закусил удила, и невозмутимо продолжали обедать.
Граф Ордоньо, дабы перевести беседу на другую тему, велел подавать перемену блюд и принести византийского вина. Но и это подействовало на рьяного священнослужителя, как мулета на быка (мулета — небольшой красный плащ, используемый матадором во время корриды — прим. автора).
— Вот и вам, сеньор Ордоньо, все мало вина! — нравоучительно сказал епископ.- В вашем уже не юном возрасте следует беречь здоровье! Гораздо лучше больше отдыхать!
Граф с удовольствием ответил бы наглецу в сутане, как подобает, но как это сделаешь, если тот в фаворе у короля Гарсии I, а самого Ордоньо новый владыка только терпит? Да и епископ мог провоцировать ссору нарочно, с него станется.
Но не успел дон Ордоньо дать обтекаемый ответ, на которые он был мастер, как Антоний Браганский вновь нашел, на кого напуститься:
— Дон Мартин, зачем вы подаете знаки слуге, чтоб наливал вино?
— Я не приказывал наливать вам, — Мартин старался не показать, насколько его раздражают нравоучения епископа.
— Но вы приказали налить графу Арана и себе! И это после всех моих слов! Настоящий рыцарь должен понимать, что…
— Ваше преосвященство, смею напомнить, что рыцарь из нас двоих — только я, — теперь в голосе Мартина отчетливо слышались металлические нотки. — И мне известно, что именно я должен понимать.
Лицо епископа сделалось такого же цвета, как его сутана.
— Прискорбно, сын мой, что вы так несдержанны!
— Как жаль, дон Мартин, — поспешил вставить слово дон Ордоньо, — что вы не смогли послушать вчера, как пели итальянцы. Удивительные голоса. Вы любите музыку?
Мартин не успел ответить, ибо откуда-то, видимо, с небольшого расстояния, вдруг донеслась чарующая мелодия. Причем мелодия не местная, а больше похожая на восточную.
— Это продолжение представления? — спросил дон Ордоньо своего секретаря.
Пабло, которому по должности полагалось знать все и даже больше, тут же доложил, что это, скорее, начало нового представления. Прекрасная принцесса Вивиана пожелала устроить небольшое развлечение, а поскольку она уже некоторое время осваивала мавританские танцы под руководством лучших учителей, то сегодня решила немного попрактиковаться. И если кто хочет взглянуть, идти надо прямо сейчас, потом от зрителей яблоку негде будет упасть.
— Вот! — вновь оседлал любимого конька епископ. — Танец богопротивных мавров и берберов! И это здесь, при дворе христианского короля! И делает это не кто-нибудь, а сама принцесса! Дочь греха!
Но его уже никто не слушал.