Сердце пяти миров

Пролог

На закате, когда небо окрасилось в цвет свежей крови, и на город, подчиняясь заклятью, опустился магический щит, Афалия смилостивилась над ними и разрешила подняться с колен. К домам неслышной поступью подкрадывалась тьма. В это время Цветения на юге темнеет быстро, и не успели девочки выбраться из погреба, где провели день, как туда уже набился целый клубок сумеречных змей.

Шербера ненавидела темноту с тех самых пор, как однажды провела в этом погребе целую ночь. Без свечи, окруженная голодными крысами и пауками, норовящими броситься под ноги. Она швырялась в крыс плодами бабайи — крупного корнеплода, который хозяйка так любила есть в обед со сливками и зеленым лучком. Наутро разъяренная Афалия заставила ее собирать разбросанную по полу, погрызенную крысами бабайю. Шербере разрешили забрать надкусанные плоды с собой. Обрезав следы зубов, она сварила из бабайи прекрасный суп, который они с девочками уписывали за обе щеки целых два дня. Афалия хотела ее наказать, а устроила настоящий праздник. Только вот темноты Шербера все равно боялась до дрожи в коленках. И дело было даже не в крысах.

Шерб должна была появиться на свет далеко на севере, в краях, где день длится по полгода, сменяясь серыми сумерками, которые никогда не становятся настоящей тьмой. Ее деревню сожгли дотла люди из-за моря — фрейле, они же забрали в рабство ее беременную мать. Народ фрейле вымирал от болезней и какого-то странного проклятья, о котором девочки шушукались только ночью и только под одеялом, им не хватало женщин — и набегами эти высокие темноглазые воины добывали себе жен.

Фрейле не знали, что мать Шерб беременна, а когда узнали, было уже поздно отсылать ее назад. Ее не изгнали из города, но ни один из мужчин не пожелал взять ее женой. Мать нанялась в работницы к одной из старых женщин фрейле, Афалии. Та обещала ей за хорошую работу кров и еду, а мать пообещала людям фрейле своего ребенка, если это будет девочка.

Она родила дочь в этом самом доме, ни разу не закричав, а на следующий день уже работала в кухне, как ни в чем не бывало.

Наверняка мать Шерб сильно тосковала по своему мужу. Она покинула город, как только дочь стало можно отнять от груди, и больше Шерб никогда ее не видела. Афалия стала ей матерью. Крепкой, но справедливой рукой она правила своим заведением и ими — двенадцатью девочками, которым уготована была судьба стать женами фрейле. Они учились ткать, готовить, вести хозяйство, лечить животных.

Фрейле болели и умирали, но их болезнь не трогала людей народа Шерберы, а хвори народа Шерберы не трогали тела фрейле. Афалия заставляла девочек мыть руки перед едой и мазала жгучей сгурмой каждую царапину, рассказывая страшные истории о целых городах, которые вымирали из-за болезни грязного червя. Но грязный червь заползал через раны только в тела людей Побережья. Тела фрейле были ему не по зубам. Фрейле не болели и срамной болезнью, из-за которой однажды летом все двенадцать девочек, включая Шерб, провели несколько долгих дней в кустах. Они могли есть бабайю прямо с земли — и ничего не бояться.

Они казались всесильными. Могучими. Странными. Их лица были какими-то неправильными, почти треугольными, а темные глаза, в которых, как в молоке жужумы, плавали совсем черные зрачки, внушали ужас.

Они казались всесильными, и все равно вымирали. Афалия рассказала девочками, что когда-то город фрейле был огромным. Он простирался от реки Оргосард до самого океана, и там жили больше тысячи дюжин фрейле. Это было так давно, что даже старики не помнят тех времен. Фрейле записали сказания о них на волшебных свитках без букв, которые, если произнести нужное заклинание, могут рассказать все человеческим голосом, но на странном певучем языке, который никто уже и не знает. Эти свитки хранятся в башне, вход в которую тоже охраняет заклятье.

Фрейле были сильными, они могли почти все на свете, и все же они вымирали.

Если женщины народа Шерб не помогут им, не родят им здоровых детей с крепкими костями и светлыми глазами, то очень скоро в городе фрейле не останется никого.

Афалия была одной из последних женщин своего рода. Она учила девочек читать и писать на языке фрейле, складывать цифры и читать мелодии, но Шерб все это было неинтересно. Она все ждала, когда их начнут учить магии. Может, тогда она сможет стать хранителем, и когда вырастет и станет женой одного из темноглазых фрейле, сможет тоже выходить каждый вечер на башню и призывать на город магический щит?

— Быстро, ну быстрее же, девчонки! — Шербера замечталась и едва не упала, когда Афалия отвесила ей подзатыльник. — Шербера, опять грязные руки. Господа будут недовольны. Быстро, сполосни в бочке и бегом в большой двор!

В большой двор? Господа? Шерб замерла на месте, услышав именование фрейле, но тут же спохватилась и понеслась прочь, пока не навлекла на себя новую порцию гнева.

Фрейле должны были приехать в город не раньше будущих Холодов, но они прибыли сейчас, и их, девчонок, которым едва исполнилось четырнадцать Цветений, звали во двор, чтобы показать хозяевам.

Она быстро помыла руки в стоящей у купальни бочке и вытерла об подол платья. Афалию было слышно издалека — она отвешивала подзатыльники направо и налево, не скупясь на окрики.

Шерб догнала девочек и поплелась следом за ними по длинной улице, стараясь не обращать внимания на угрюмые лица провожающих их тяжелыми взглядами старых мужчин. В городе не было мужчин младше сорока пяти Жизней… и ни один из них не принадлежал народу Шерб. Желтолицые темволд — они когда-то тоже были велики, но с тех пор, как лишились своих магических сосудов, стали мельчать, хиреть и наверняка тоже должны были скоро исчезнуть. И тогда на здешнем участке Побережья океана останется только народ Шерб и фрейле… если выживут, когда прилив времени накатит в очередной раз, чтобы смыть новой волной их и еще несколько племен.

Глава 1

— Давайте живее! Несите господина сюда, быстро!

Сильная рука оттащила Шерберу от края стены, с которого она наблюдала за разворачивающейся внизу битвой, а потом почти отшвырнула в гущу стрелков, натягивающих упругие луки для следующего залпа.

— Проклятье Инифри! Отойди от края, женщина!

Ну конечно, это был Прэйир. Она не узнала его сразу: лицо покрыто черной краской, которая от жары растеклась и выглядела как потеки грязи, голос такой хриплый, словно даже горло потрескалось, а глаза под нависшими бровями, обычно цвета ореха, теперь кажутся почти черными.

Шербере казалось иногда, что она могла бы смотреть в эти глаза вечно. Вот только Прэйир обычно не смотрел в глаза женщинам. Даже тем, которых брал.

— Посторонись! – рявкнул кто-то, когда на стену втащили очередного раненого. — Где целитель? Быстро забирайте его, он истекает кровью!

Тоненький как свеча мужчина со светлыми волосами отделился от толпы ожидающих и по его команде двое рослых помощников подхватили раненого и потащили прочь, в палатку.

Людское море внизу всколыхнулось в диком реве, и Шербера снова сделала шаг вперед, остановившись на краю, только теперь держась подальше от Прэйира и его крепкой руки.

Ветер трепал одежду, почти скидывая с головы капюшон, бросал в ноздри запахи крови, смерти и много чего еще, но Шерберу всегда завораживал бой; ей всегда виделось что-то магическое в сражении людей и нелюдей, и иногда даже казалось, что она и сама могла бы стать одной из тех, кто сражался там, за краем магического щита, за свой дом и свои семьи. Она тоже чувствовала в себе карос — дух сражения, боевой дух, как называли его маги, которые сейчас собирались с силами, чтобы накрыть поле боя новой волной и дать воинам внизу силы продержаться еще немного.

— Вперед! — завопил один из ведущих, и воины подхватили его клич и ринулись в атаку, когда вражеское войско вдруг заколебалось, отступило от стены… и бросилось бежать.

Шерб увидела высокого воина-темволд в шлеме из железных чешуек — его она заметила еще в начале сражения, вот только тогда из нашлемника торчали три золотистых длинных пера, символ его власти. Теперь, когда близкие воина были убиты, у него не оставалось другого выхода кроме как покинуть поле боя.

— Беги, беги, трус! – кричали со стены. — Беги, предатель!

Он и бежал, а за ним — его войско, люди и нелюди, уже знающие, что бегство — их единственный способ сохранить жизнь. Воины восходного войска не жалели убегающих. Эти люди пришли сюда с оружием, они пролили кровь — и должны быть наказаны.

— Я сказал тебе уйти отсюда, женщина! — Прэйир снова отшвырнул ее, и Шербера едва не сбила с ног светловолосого целителя, которого заметила раньше.

Он подхватил ее с неожиданной для человека такого телосложения силой и удержал на ногах.

— Что ты делаешь здесь, акрай? Ты решила умереть?

Его речь была правильной, как будто он был из благородных. Но разве благородные стали бы возиться с грязными ранами и рвотой?

И, конечно, он узнал ее — кто бы еще мог оказаться так близко к краю боя, если не женщина, чье предназначение — быть источником магии? Все с той же неожиданной у него силой целитель оттолкнул ее дальше, прочь от стены, к остальным акраяр, стоящим у палатки.

— Вернись к своим.

— Шерб! – тут же услышала она голос Илбиры. — Шерб, идем же! Битва почти кончилась, нам нужны руки!

Столько желающих указать ей ее место!

Новый дикий рев раздался из-за стены, и она все-таки нашла взглядом Прэйира, указывающего куда-то вдаль группе магов, которые подошли ближе для последнего удара, прежде чем отвернулась и кивнула.

— Да иду я, — пробормотала себе под нос, проталкиваясь мимо воинов к палатке.

Ей нужно заняться делом, пока ее спутники не вернутся и не потребуют от акрай то, что она должна им дать.

Силы. Магию.

Тело.

Каждому из пятерых, связанных с ней магической связью, разорвать которую, как говорила уже давным-давно умершая Афалия, могла только одна сила в мире: смерть. Шербера знала, что Афалия не упоминала другую силу, силу Бессмертного, намеренно. Она тоже знала, что надеяться на наместника богини на земле бесполезно. Какое ему дело до акрай, которая хочет освободиться от магических уз? У него куда больше забот: чтобы взошло солнце, чтобы не было голода, чтобы мор не убил слишком много скота, чтобы черви из грязного океана не вышли и не пожрали все на свете…

Она отбросила прочь глупые мысли о свободе и ускорила шаг. В палатку целителей вот-вот хлынет поток раненых, ее помощь там понадобится. Она должна будет довести себя до изнеможения, чтобы быть почти полумертвой от усталости, когда напившиеся вина и наевшиеся мяса воины решат восполнить запас магии. И тогда она сможет просто лежать, глядя в небо или уткнувшись лицом в землю, и не думать о том, что происходит.

Один раз.

Два.

Три.

Пять.

Шербера знала, что спутники Илбиры нежны и не позволяют себе пускать акрай кровь. Она знала, что даже тот великан, что выбрал себе Волету после последнего боя, не тронет ее и пальцем, если она не захочет, но это были они, и это была их удача.

Глава 2

Шербера знала, что Инифри не любит женщин, и все же иногда богиня была к ним даже жестокой. Из всех ее спутников выжил только Сайам, и это он приближался сейчас к ней, прихрамывая, опираясь на одного из молодых воинов, глядя на нее свирепым взглядом из-под кустистых бровей.

— Акрай. Я ранен. Идем. Мне нужна твоя магия.

— Я не могу, господин, — сказала она, поклонившись, когда другие девушки отступили прочь и скрылись в ночной тени так бесшумно, как могли только акраяр. — Сегодня погибли четверо из вас. Я нечиста. Моя магия...

Он крепко уперся ногами в землю в двух шагах от Шерберы, сжал свободной рукой плечо своего помощника и ударил ее по лицу, разбив губу. Шербера не удержала вскрика, но склонила голову ниже, чтобы скрыть блеснувшую в глазах ярость.

— Идем за мной, акрай, — повторил он. — Сейчас же.

— Но, господин, — сказала она, не поднимая глаз и стирая с губы кровь ладонью. — Я хотела бы побыть одна. Оплакать...

— Мы все знаем, что это будут слезы радости, акрай. Ты, должно быть, вознесла Инифри благодарственную молитву за смерть четверых из нас, — сказал он все так же ровно. — Идем, пока я не потащил тебя за волосы, как должен бы.

— Господин, я прошу тебя, — сказала она.

— Подними лицо, акрай.

Он снова ударил ее, а потом ухватил за шею и подтащил к себе, заставляя глядеть в глаза и слушать каждое выплюнутое ей в лицо вместе с горькой слюной слово:

— Ты пойдешь со мной, акрай, или завтра пожалеешь о том, что родилась на свет. Поняла меня? Ты меня поняла?

Он тряс ее, пока Шербера не стала задыхаться от накатившей тошноты, а потом отшвырнул прочь, в пыль, с такой брезгливостью, словно она была покрыта навозом.

— Поднимайся.

Шербера слышала за своей спиной прерывистое дыхание Илбиры, полное боли и сожаления, но Илбира ничего не могла сделать для той, которая не принадлежала себе, даже если бы захотела. Так что она поднялась, выплюнула кровь и покорно последовала за Сайамом к их палатке.

Это случилось не в первый раз. Она не первая акрай, которую накажут за смерть спутников. Она не первая...

— Вон! — Две постельных девки вылетели из палатки, когда Сайам зашел внутрь. Их лица были заплаканы, и слезы, в отличие от ее слез, были настоящие. Они любили тех, кто умер. Она ненавидела... и будет за это жестоко наказана. — Акрай, жди меня. А пока встань на колени и проси у Инифри прощения за свою дерзость.

— Господин, — попробовала она снова, опускаясь на колени. — Я хочу остаться одна...

— Ты хочешь? — Он вышел из палатки, и Шербера обмерла, когда увидела в руках Сайама веревку. — Ты останешься одна, когда я разрешу тебе, но не когда захочешь сама. Идем.

— Господин! – Ее голос сорвался, когда он сделал шаг к стене. Просить помощи были глупо, бежать было глупо, сопротивляться было глупо, но она не могла просто позволить ему сделать с ней то, что он задумал. — Господин, завтра я сделаю все, что ты захочешь, только, прошу тебя...

— Замолчи и иди следом.

Шербера чувствовала, как подгибаются ее колени. Как дрожат руки. Как по лицу текут слезы — слезы отчаяния и страха, накрывшего все ее существо. Они шли к стене, и в руке у ее спутника была веревка, что могло значить только одно.

Он заставит ее страдать.

Сидящие у костра постовые — она знала этих воинов, они пришли с ними с самого края степных земель — проводили их заинтересованными взглядами, но не двинулись с места, чтобы проследить за забавой. Кто-то сказал похабную шутку, кто-то засмеялся, но ни у одного из них не возникло желания вступиться за акрай, которой вот-вот придется встретиться со смертью лицом к лицу.

— Встань у края. На колени.

Она задрожала, но подчинилась. Веревка обвилась вокруг шеи, сжимая ее, и Шербера вскрикнула, когда Сайам дернул ее назад, затягивая петлю.

— Сколько спутников ты потеряла сегодня, акрай?

— Четверых, — заплакала она.

— Сколько раз я должен наказать тебя? Садись на край.

— Не надо. Пожалуйста, не надо.

— Ты отказываешься мне подчиняться?

— Нет. — Шербера уселась в пыль. — Нет, я подчиняюсь тебе, господин.

Она спустила ноги с края стены и закрыла глаза, вцепившись руками в петлю на шее.

— Убери руки с веревки, или я свяжу их у тебя за спиной.

— Не надо, по...

Пинком в спину он столкнул ее со стены. Шербера не успела вскрикнуть, не успела разжать пальцы, и веревка, на которой она повисла, впилась в них, сжимая с такой силой, что из горла вырвался крик. Боль пронзила все ее существо до кончиков пальцев ног, которыми она безнадежно сучила, пытаясь дотянуться до такой далекой земли. Веревка все сильнее сжимала шею, перед глазами плясали красные круги, Шербера задыхалась, одновременно прося Инифри убить ее и сохранить ей жизнь, билась о камни, царапая спину и голову, а вокруг царила безмятежная тишина, и только кто-то наверху снова засмеялся в ответ на пьяную шутку товарища.

Сайам втащил ее наверх и отпустил, и она перевернулась на спину и лежала так, хватая ртом воздух, не в силах даже разжать пальцы, сведенные кровавой судорогой, не в силах издать и звука, не в силах сделать и движения, пока небо над головой вращалось в бешеной пляске смерти.

Глава 3

— Какое тебе дело до того, умерла она или нет? Уходи, воин. Костер уже горит. Тебе стоит быть там, когда туда спустятся остальные.

— Я не уйду, пока не узнаю, что с ней. Она жива? Отвечай же, полукровка.

— Она жива. Но не благодаря тебе и тем, кто стоял на краю стены, когда ее спутник забивал ее до смерти. Почему ты не вмешался, воин? Почему позволил этому случиться, если так печешься о ее судьбе?

Голоса доносились до Шерберы словно издалека. Знакомые и одновременно такие чужие, словно принадлежащие нелюдям, и на мгновение она испугалась, что каким-то образом попала в плен к тем, кто никогда не берет пленных. Она открыла глаза и увидела, что уже день, и яркое солнце светит ей в лицо сквозь дыру в крыше палатки.

Не палатки Сайама. Палатки целителя, и она почти знала, кто подойдет к ней, когда с губ сорвался стон боли.

Господин Олдин.

— Акрай. Открой глаза. Тебе нужно открыть глаза.

Шербера не сразу сообразила, в чем дело, а сообразив, застонала.

День. Время хоронить мертвых. Время предавать тела огню и подсчитывать потери. Время назначать новых спутников тем акрай, кто потерял их в битвах. Ей нужно подняться уже сейчас, потому как для одной акрай точно не сделают исключения, и если она останется без спутников, то уже завтра овладеть ей сможет любой желающий воин восходного войска.

Ей нужно подняться.

Шея горела огнем, и Шербере показалось, она больше никогда не сможет сжать в кулак правую руку, но она знала, что тело ее излечивается и что встать и пройти те сто шагов до места, где уже с утра сложен костер, она точно сможет.

— Лежи на месте и не разговаривай, — сказал он. — Дай мне руку.

Почему он так добр с ней, когда другие даже не подошли, пока она обливалась слезами и кровью? Шербера протянула руку и почувствовала прохладное прикосновение пальцев. Господин Олдин размазал по ее ладони мазь, а потом сжал ее руку обеими руками и осторожно растер мазь так, чтобы она впиталась в кожу. От этого прикосновения, почти ласкового и так не похожего на то, что она вытерпела вчера, у Шерберы задрожали губы.

— Ты так добр, господин, — прошептала она, с трудом выговаривая слова. — Я не видела тебя в лагере раньше. Откуда ты?

— Я пришел в эту битву, — ответил он. — Меня не было здесь, поэтому ты не видела меня, акрай.

— Зачем ты пришел? – спросила она.

— Служить Инифри, — ответил он так просто, словно это был самый очевидный ответ.

Они все служили Инифри: целители, излечивающие раны, маги, применяющие силы воздуха и воды в бою и в мире, акрай, несущие в себе подаренную богиней магию, воины, сражающиеся во имя Инифри и за свои дома и семьи каменными мечами-афатрами. Это был правильный и правдивый ответ, но все же он не ответил. Но кто она была такая, чтобы допрашивать благородного?

— Раны на руке заживут до завтра, — сказал господин Олдин, зачерпывая из глиняного кувшина еще мази. — Покажи мне свою шею, акрай. Ты некоторое время не сможешь громко говорить, но это пройдет.

Он наклонился к ней, когда она откинула волосы назад, и на короткое мгновение Шербера испытала страх. Господин Олдин был мужчиной. Целителем, благородным, но мужчиной, а в палатке кроме них и тех раненых, кто не мог сдвинуться с места, не осталось никого. Все ушли к костру.

— Тебе не нужно страшиться меня, акрай, — сказал он, ощупывая и попутно намазывая мазью ее шею. — Я не такой, как твои спутники.

— Откуда ты знаешь их?

— Я наслышан о славных воинах, ведущих за собой самую молодую акрай в войске, — сказал он, отстранившись совсем немного и глядя ей в лицо. — Мы все слышали, как они наказывали ее, заставляя кричать на весь лагерь и вымаливать прощение.

Шербера смутилась от него глаз и от его слов, неожиданно полных огня, и, казалось, даже глаза его полыхнули сиреневым пламенем, когда он сказал о прощении.

— Мои спутники... – начала она.

— Они умерли, акрай, и теперь ты свободна, — сказал он.

— Но господин Сайам...

Испачканные мазью пальцы коснулись ее скулы, щеки, прошлись по носу там, где она ударилась о камень.

— Славный воин Сайам был убит за то, что сделал с тобой.

Значит, все пять. И она была без чувств, наверняка именно поэтому и не ощутила пятого удара, возвещающего смерть последнего из своих спутников.

— Кто же убил его?

— Многие, — коротко отозвался господин Олдин, заканчивая намазывать мазью последнюю царапину под ее нижней губой.

Отстранившись, он удовлетворенно оглядел результаты своего труда.

— Теперь ты готова идти, акрай. Поднимайся.

Шербера заставила себя встать... и это далось ей легче, чем она ожидала. Шея и лицо как будто немного онемели, по разрезанным веревкой пальцам тек легкий холодок, но раны на голове она почти не чувствовала.

Господин Олдин указал ей на платье, принесенное другими акрай — наверняка это Илбира, рискуя навлечь на себя гнев одного из своих спутников, принесла ей одежду, и Шербера вознесла молитву за ее здоровье. Она быстро переоделась за перегородкой, устроенной для стола, на котором зашивали раны и вправляли сломанные кости, и вышла из палатки на солнечный свет, чувствуя себя словно вернувшейся из бездны Инифри.

Глава 4

Фрейле убрал руку с головы акрай, и она поднялась с колен. Отвела с лица темно-рыжие, как умирающая луна Шеле, волосы, и уставилась на них своими странными глазами, так не похожими на глаза детей пустыни.

Это было первое, что Фир заметил, увидев ее впервые, два перехода назад, когда восходное войско встретилось на границе степных земель с отрядом, идущим от реки Оргосард. Глаза цвета Побережья, когда туда приходила пора Цветения. Зеленые, темные, словно стоячая вода болот, заросшая ряской, огромные и испуганные и одновременно полные дикого огня, который она так безуспешно пыталась погасить.

Фир сидел у костра с остальными воинами, обсуждая последний бой и потери, которые в тот раз были поистине огромными из-за засады, устроенной зеленокожими тварями у самой кромки гор, когда увидел, как она проходит мимо. Девушка в грязной от пыли одежде с грязным лицом... и глаза ее горели, оглядывая лагерь, куда ее вели спутники, пятеро рослых мужчин с суровыми лицами.

— Пошевеливайся, акрай, — сказал один из них, подтолкнув ее в спину.

Фир не ошибся. Это не могла быть подруга или жена. Слишком близко к себе держали ее те пятеро коренастых воинов, слишком властно разговаривали с ней, не утруждая себя обращением по имени.

— Поставим палатку и придешь ко мне, — сказал тот, кто потом, вечером, когда выйдет на первый караул и заменит Фира, назовет себя Сайамом. — И не смей задерживаться, акрай. Ты знаешь, что будет.

— Знаю, господин, — еле слышно сказала она, покорно опустив голову.

Новоприбывшие воины привели с собой десяток акраяр — каждая со спутниками, каждая уставшая и грязная от долгого перехода и погони, от которой им пришлось спасаться. Но другие спутники вели себя с акраяр иначе, и Фир их почти не запомнил. Та, что покорно опустила голову не от страха, а чтобы скрыть огонь в глазах, осталась в его памяти.

Уже после вечерней трапезы, возвращаясь из палатки кашевара, он снова ее увидел. Акрай смыла с себя грязь и переоделась, и теперь Фиру стало видно, что она совсем молода, не старше восемнадцати-девятнадцати Жизней. Она сменила платье на то, что открывало ее руки и шею — в нем было не так жарко под палящим пустынным солнцем, и подошла к краю скалы, на которой расположился их лагерь, встав лицом прямо к закату. Лучи солнца касались ее волос и словно растекались по ним жидким огнем, и издалека могло показаться, что акрай объята пламенем.

Фир увидел, как она протянула к солнцу руки с тонкими пальцами, как-то странно искривленными... и вспышка ярости, когда он понял, что эти пальцы уже были несколько раз сломаны, удивила его, настолько сильной она была.

Кто это сделал? Зачем кому-то делать такое? Зеленокожие не пытали пленных, они сразу убивали, жестоко, но убивали, ибо не в их природе было наслаждаться мучениями. Что же касается темволд — они морили пленных голодом, не давали воды, доводили до изнеможения — но не наносили увечий.

Акрай обернулась, скользнув по нему невидящим взглядом, и через мгновение из палатки в нескольких шагах от нее раздался вопль.

— Я послал тебя за водой! Болотное отродье!

Воин, выскочивший из палатки, был едва ли не больше Прэйира, а с Прэйиром в их войске не мог сравниться никто. Огромная борода, огромные кулаки, красное от жары и злости лицо с налитыми кровью глазами — и он подступил к акрай так близко, что слюна, вылетающая из его рта, брызгала ей на лицо.

— Ты не принесла воду?

Он не стал слушать — размахнулся и ударил ее по улицу открытой ладонью. Акрай упала на колени, едва успев выставить вперед руку, и в глазах у Фира потемнело, когда он увидел, как славный воин наклоняется, чтобы схватить ее за шею.

Еще никогда при нем не били акрай просто так, без малейшего повода и провинности.

В их войске были те, кто не считал акрай чем-то стоящим внимания, но каждый знал цену их магии и связи, которую акрай и воин делят с момента, как сказано первое слово клятвы и до момента, как кто-то: акрай или ее спутник — в последний раз закроет глаза. Он сделал шаг вперед, выхватывая из-за пояса афатр, когда неожиданно какая-то маленькая и хрупкая женщина с испуганными темными глазами кинулась ему на грудь, едва не налетев на лезвие меча.

— Карос каросе! — Конечно же, она узнала его. — Карос каросе, я прошу тебя, не навлекай на себя беду! Остановись! Послушай меня!

Фир поймал свое боевое безумие буквально за мгновение до того, как оно им овладело. Эта женщина была лишена разума, раз встала между двумя воинами, один из которых был готов убить другого. Но она, похоже, была готова на все, чтобы его остановить. И он ухватил ее маленькие запястья одной своей рукой и отстранил от себя, чувствуя внутри новую вспышку темноты, когда в паре десятков шагов от них раздался вскрик боли, за которым последовали ругательства и звук нового удара, и позволил акрай сказать то, за чем она пришла.

— Говори же, акрай, пока я не потерял терпение.

— Они изобьют и изнасилуют ее, если ты вступишься, — сказала она, глядя ему в глаза так бесстрашно, хотя лицо ее было белее полотна. — Ты не первый. Из-за нее они уже убивали, не делай хуже, прошу тебя, не делай.

— Вернись в палатку, акрай, и поговорим! – раздался новый рык.

Фир поднял голову, заметив на песке у края скалы съежившуюся от боли фигурку — и волосы по-прежнему текли по ее спине, словно объятые огнем, и ярость вспыхнула в нем и...

Глава 5

— Ты думаешь, он помнит тебя? – спросила Илбира, когда после долгого дня они уселись вечерничать в палатке акраяр.

Желающих поесть оказалось много — вчерашние раны воспалились, воины начали чувствовать боль и усталость, и к палаткам целителей весь день тянулась очередь. Акраяр устали так, что валились с ног. Многие просто падали на пол, сняв с себя окровавленные одежды. День был тяжелым.

Шербера работала без продыху, насколько ей позволяли пальцы правой руки, все так же не желающие гнуться. Говорить было трудно, и к вечеру стало еще труднее, так что она просто попросила лекарку не задавать вопросов и не советоваться с ней, а давать указания, опираясь на свой собственный опыт. Хотя бы раз подчинение не было для нее болезненным. Хотя бы раз она подчинилась по своей воле.

Господин Олдин работал в другой палатке — тяжелораненый воин, с которым еще утром все было хорошо, вдруг сорвал с себя повязку и выдернул нитки, которыми ему зашили рану на ноге, и целителям пришлось собраться и применить все свое мастерство, чтобы заставить его улечься и позволить зашить рану снова. Акраяр предложили помощь, но целители отмахнулись. Работы хватало на всех.

В ответ на вопрос Илбиры Шербера только пожала плечами. Она и сама не вспомнила лица этого фрейле, когда увидела: слишком много прошло времени, и слишком много она видела лиц. Он был такой же как те, другие, пришедшие в город почти три Жизни назад. Не красивее, не уродливее. Темные глаза, темные волосы, смуглая, любящая пустынное солнце кожа. У некоторых фрейле она была оттенка песка.

Да и разве он мог бы запомнить ее? Она ведь была совсем девчонкой тогда и стояла перед ними, опустив лицо, пока Афалия плакала и простирала руки. Он едва ли вообще заметил ее тогда. Едва ли должен был заметить.

— Шербере повезло, — сказала одна из акраяр, отламывая кусок от круглой лепешки и кладя на него кусок сыра. — Каждая из нас мечтала бы оказаться на ее месте.

— Потерять всех спутников за одну ночь и едва не умереть самой? Ты об этом везении? – спросила Илбира, и говорившая тут же смутилась и отвела взгляд.

Шербера покраснела. Она могла бы защитить себя сама. Но говорить было слишком больно. Или это потому, что та акрай была в чем-то права? Смерть спутников – горе. Но смерть таких спутников, как Сайам? Да, это была удача.

— Он уже определил, кто свяжется с тобой первым? – спросила другая акрай.

— Господин позволил мне провести день одной и отдохнуть, — сказала Шербера, тяжело сглотнув. Все пятеро господ должны были ждать ее вечером в палатке фрейле. Там она узнает, кто будет первым. Она думала, что это будет господин Тэррик... она надеялась и одновременно боялась, что это будет Прэйир.

— Отправив работать в палатку целителя? — Все тот же неприятный голос. Кого это там так заботит ее судьба?

— Шербера вызвалась сама. Кто бы из вас не вызвался? – Илбира обвела всех взглядом, и теперь никто не посмел отвести глаз. — Каждая из нас забыла бы о своей боли, чтобы помочь воинам, которые сражались за наши земли.

Она поднялась, заметив, что Шербера закончила трапезу, и поманила ее за собой.

— Идем, я помогу тебе приготовиться. Тебе нужно уложить волосы и надеть красивое платье. Я дам тебе одно из своих.

Но они успели только сделать шаг, как в палатку вбежал один из близких фрейле. Увидев разлегшихся на ложах и циновках акраяр, часть из которых уже успела скинуть верхние платья и оставалась только в тонких нижних, он на мгновение замер, еле заметно покраснел, потом отыскал взглядом Шерберу и махнул ей рукой.

— Господин зовет тебя, акрай. Поспеши.

В лагере опять пили вино и отдыхали, и откуда-то доносился мелодичный смех ублажающей своего спутника подруги. Так будет продолжаться до тех пор, пока не придет южное войско. Шербера надеялась, что у них есть еще пара дней отдыха. Сегодняшний день был жарким и душным, и стоящее над головами солнце словно все никак не желало уйти с небес. Передвигаться по пустыне в такую жару будет нелегко, а судьбу некоторых воинов Инифри еще не решила. Кто-то из них может не пережить даже первого дня перехода. Чьи-то раны слишком тяжелы, чтобы даже магия смогла их заживить до конца месяца луны Шеле.

Но Шербера знала, что даже если войско с юга придет сюда уже завтра, с места они тронутся не раньше, чем обсудят планы. Если учесть, что мужчины обсуждали планы за чашей вина и обильной едой, а вино и яства не особо располагали к долгим переходам, то у них будет время. Они даже могут успеть отвыкнуть от запаха смерти.

Шербера вошла в палатку фрейле и замерла на месте, услышав доносящийся из-за перегородки смех. Так смеялся мужчина, выпивший сегодня много вина, и она вот уже сотню дней пристально следила за обладателем этого смеха, чтобы его не узнать.

Прэйир. Великий могучий воин, который мог бы переломить шею взрослого мужчины одной рукой. Ее господин теперь – и до самой смерти, если того пожелает Инифри. Мужчина, заставляющий ее сердце трепетать одним своим присутствием — и теперь по воле Инифри она принадлежит ему.

Шербера одернула свое испачканное кровью и лекарствами платье, хотя в этом не было нужды, и без промедления вошла в комнату, где утром приняла клятвы. Аромат вина и жареного мяса коснулся ее ноздрей, и она склонила голову и опустилась на колени, едва увидела всех своих господ в сборе.

— Встань, акрай, омой руки и чаше и присоединись к нам, — сказал господин Тэррик.