Сердечные риски, или пять валентинок

Пролог

Конец ноября 20** г.

Трамвай встал, не доехав до Селезневской улицы. Минуту или две встрепенувшиеся пассажиры беспокойно выглядывали в покрытые крапинками изморози окна, пытаясь понять причину остановки. Кто-то позади меня громко поинтересовался, что же случилось. За вопросом последовал ропот тех, кто счел нужным также что-то сказать, и, будто в ответ на пока пассивное негодование людей, двери в обеих сторонах вагона распахнулись, приглашая торопящихся продолжить путь уже самостоятельно.

Кондуктор, грузная, пожилая женщина, с угрюмо-усталым видом устроилась поудобнее на своем месте, извлекла из кармана затертой куртки, повешенной на спинку сиденья, изрядно помятый и испачканный номер газеты, сложенной как раз на странице со сканвордами, спустила очки со лба на переносицу, вооружилась ручкой.

Из вагона я вышла последней, толчея – это не то, в чем я спешила оказаться.

И ведь мне осталось проехать не так уж много. Очень жаль, что закон подлости сработал именно в этот день…

Запас времени у меня был, он всегда у меня есть. И именно на случай вот таких форс-мажоров в виде трамваев, решивших не ехать дальше, а вмерзать в заносимые снежной ватой рельсы, огибающие Антроповский сквер. К нему я и направилась, ступая точно в следы тех, кто раньше меня прошел тем же девственным путем, утаптывая пушистый покров, восхищающий кристальной белизной.

В этом году конец ноября особенно удачно сыграл на контрасте: тепло, ясное затишье, а затем вдруг – обильные снегопады, гололедица, пробки, аварии и всяческие сложности с транспортом. Зима, рано прогнав вольготно расположившуюся осень, властвовала сурово, одаривала щедро. Не стал исключением и сегодняшний день.

Сквер умиротворенно спал, словно плывя в своем белом сне, снежно-сказочном великолепии: бархатные сорочки елей, просвечивающие кое-где темной зеленью, пухлая тесьма снега, покрывшая вытягивающиеся, переплетающиеся ветви деревьев. Снежный прах выбелил и стволы некоторых из них, заполнив прожилки коры, а снегопад надел причудливые колпачки на срубленные суки, колышки оград. Все, угнетенное тяжестью тускло светящегося под туманно-серыми небесами снежного покрывала, будто впало в сладостную летаргию, а ажурные крупные снежинки по-прежнему густо сыпались с неба, намереваясь, видимо, совершенно скрыть следы присутствия на земле любого предмета небелого цвета.

Глубоко вдыхая наполненный легким влажным морозцев воздух, я исподтишка портила их работу, пробегаясь рукой, затянутой в кожаную перчатку, по низким ветвям, перекладинам ограды, даже сиденью скамьи, нет-нет да и заступала за протоптанную канаву тропинки.

Недалеко от сквера, как я и предполагала, оказалась автобусная остановка. Но, как выяснилось, уехать в сторону Шереметьевской отсюда не так-то просто – маршрутка явно не баловала своим частым появлением.

У меня всегда вызывали тревогу две вещи: опоздание, а также нехватка времени. Прийти вовремя – правило хорошего тона, но прийти задолго до срока – разумный подход. Что касается собеседования, то я обязана максимально собраться для него, чему не поспособствует маячащая на горизонте возможность опоздания. Катастрофа…

Еще две минуты, притопывание на месте - нервы и факт того, что я довольно легко оделась - чуть меньше дневного света, разбавленного жемчужным шлейфом непогоды, замерзшие ноги в красивых, но не таких уж теплых сапогах, щеки и нос, покалывающие от морозца и сыплющихся в лицо снежинок, а затем я сделала то, что, пожалуй, с самого начала должна была сделать: отойдя в сторонку от остановки, вытянула руку, голосуя.

Довольно быстро, что стало неожиданностью для меня, чуть поодаль остановилась черная иномарка, также пострадавшая от непогоды, напоминающая нервную поджарую гончую, готовую при малейшем жесте хозяина сорваться в стремительный бег. Должно быть, отличный, быстрый автомобиль.

Задвинув на задний план мысли о неправильности и опасности для молодых девушек путешествий с незнакомцами на подбирающих пассажиров машинах, я шагнула с тротуара. В любом случае, я хватила неприятностей: не еду сейчас – превращаюсь в сосульку и прибываю с сильным опозданием, еду сейчас – иду на риск.

Тонированное стекло со стороны переднего пассажирского сидения опустилось, я наклонилась, и из салона на меня повеяло теплом, тонким ароматом кожи и приподнятым настроением, поскольку из динамиков доносилась игриво-праздничная «Let It Snow».

- Подбросите до Шереметьевской 19, корпус 1? – сумела не растеряться я, задала свой вопрос, сосредоточив взгляд на руке, лежащей на рычаге переключения передач. Руке, принадлежащей молодому мужчине. В глаза бросилась не очень массивная золотая печатка на указательном пальце.

Дорогая машина. Едва ли такие иномарки будут водить мужчины с покрасневшими и загрубевшими руками. Владелец, скорее всего, концентрат самоуверенности и нахрапистости, присущего деньгам, любит показать себя и свою успешность.

- С удовольствием даже! Садитесь, девушка, - раздалось в ответ.

Жизнерадостный, бодрый голос, несколько портящий уже вырисовывающуюся в воображении картинку.

Все еще в сомнениях, сделала шаг к задней двери, но была остановлена мягким, но твердым:

- Садитесь вперед.

Нет, неправильно. Но раз приглашают…

Помедлив, я открыла переднюю дверь, стряхнула комочки чуть тронутых корочкой снежинок, запутавшихся в длинных темных шерстинках опушки капюшона, расправила подол пальто и села, почистив от снега сапоги. Но не торопилась глядеть в лицо мужчины, вызвавшегося «спасти» меня, «спасти», кстати, с шиком и комфортом. Захлопнула дверь, сняла берет, слегка тряхнула головой, позволяя убранным под него волосам свободно рассыпаться, и только потом, повернув голову, встретилась с веселым взглядом, в следующий миг по-мужски заинтересованно пробежавшимся по моим волосам, вниз. Взгляд остановился на коленях, где я расположила сумку и сверху нее – расправленный берет.

Глава 1

Конец декабря 20** г. – начало января 20** г.

5.48. Казанский вокзал только-только выбирался из объятий ночного затишья: суетились прибывшие и немногочисленные встречающие, анфилада эха голосов, топот шагов, перестук колесиков чемоданов и сумок. На табло уже пять минут горело сообщение о прибытии поезда из Махачкалы и три – из Круглого Поля. Взгляд на сонных, озабоченных людей, проходящих мимо, - и я убрала телефон в сумку.

Итак, где она?

Я пристально всматривалась в двигающихся в моем направлении недавних пассажиров в попытке выхватить в этом мини-муравейнике одно-единственное лицо, когда, наконец:

- Ари-и-ишка-а-а!

Ярко-красный пуховик со сбитым набок капюшоном, длинные, болтающиеся почти у колен концы вязаного белого шарфа, взлохмаченная копна коротко стриженных темных волос с рыжеватыми «перышками» на концах – широко улыбающаяся, растрепанная, ко мне бежала моя сестра.

Как всегда, мило неряшлива и перевозбуждена. Мысленно я покачала головой.

- Аришечка! Хорошая ты моя! – она так крепко стиснула меня в объятиях, что на секунду вышибла воздух из легких. Улыбнувшись, я обняла ее в ответ, осторожно, за плечи.

- Привет, Люсь.

Отстранившись, я заглянула в светящееся радостью лицо сестры: чуть размазанный макияж, тени под карими немного сонными глазами, но улыбка во все кругловатое маленькое лицо.

Едва ли часто можно встретить так разительно отличающихся друг от друга сестер, как мы с Люсей. Между нами фактически три года разницы, но схожих черт очень мало, как по внешности, так и по характеру. Людмила - с самого рождения она отзывалась только на Люся и никак иначе - невысокая, пухленькая, с оленьими карими глазами и темно-каштановыми прямыми волосами, веселая болтушка, затейница, любимица всех без исключения, пошла в маму и ее родню. А я больше всего взяла у отца: высокая и худая - если Люсю в детстве мама держала на диетах, то меня, наоборот, старалась откормить всевозможными способами - большие, даже, пожалуй, слишком большие для такого типа лица, темно-зеленые глаза, рыжевато-каштановые волосы с собственным норовом, молчаливая и спокойная, всегда предпочитала компанию книг и пребывание дома посиделкам и походам с друзьями.

Возможно, это сказывалась ответственность старшей сестры, но я считала необходимым повсюду следовать за Люсей, зачастую поступаясь собственными желаниями и убеждениями. Хранила ее от неприятностей, глупостей, не позволяла брать верх легкомысленному нраву. И вплоть до того, как сестре исполнилось одиннадцать и у нее появилась своя компания из трех хороших, надежных подруг, мы с ней были не разлей вода.

Я очень любила ее, но не всегда одобряла ее решения, правда, мое неодобрение в любом случае не бралось в расчет. Считала, что не стоит быть такой открытой, откровенной и доверчивой, не следовало бы так рано выходить замуж - большая любовь у Люси приключилась еще в девятом классе, ее первым и единственным стал мой одноклассник, поженились они сразу же, как сестра окончила школу - и лучше бы сначала получить высшее образование. Но, уехав в Москву учиться, Люся не продержалась и семестра – вернулась, сказала, что ни столица, ни учеба явно не вершина пирамиды ее мечтаний. По этому поводу в семье было много споров и размолвок... Однако в Менделеевске она закончила курсы парикмахеров и до сих пор с удовольствием работает там по этой специальности, показывая похвальную стабильность в обычно часто меняющихся интересах.

При всей нашей сестринской связи и близости у нас все-таки были разные дороги и жизненные представления. Но о разобщении, даже мимолетном, никогда не могло идти и речи. Благодаря нашей матери, вырастившей нас обеих в твердых принципах, всегда говорившей, что родная кровь – вещь неразменная, неизменная и приоритетная. Доказавшая это и своей жизнью: в течение двенадцати лет она заботилась о своем брате-инвалиде. Эта забота стоила ей брака.

Твердые принципы и моя отличительная черта. И мне она тоже дорого обходится.

- Теперь ко мне отоспаться? – спросила я сестру, когда, смачно поцеловав меня в обе щеки, та отпустила мою шею и потянулась к ручке своего чемодана.

- Вот еще, - громко фыркнула она. – Кофе и чего-нибудь в желудок закинуть. Уделишь мне часик перед работой, я дико соскучилась.

Я улыбнулась одним уголком рта:

- Скорее, тебе не терпится вытянуть из меня подробности истории.

- И это тоже, - резво кивнула Люся, подхватила меня под руку, другой рукой подцепила свой видавший виды коричневый чемодан на колесиках и направилась ко входу в метро.

***

В синеватый бархат полутьмы за окном кофейни мягко вклинивался желтый свет двух фонарей. В его ярких конусах было видно, как с неба сыплются блестки снежной пудры, искорками выжигающие свой путь вниз. Безветренно, безмятежно. Волшебно. Кажется, даже погода сегодня говорила, что стоит с философским спокойствием взирать на жизненные неприятности. И ждать чуда праздника – до наступления нового года осталось чуть больше недели.

- Эй, не грусти, похрусти, - Люся поставила на стол поднос с нашим заказом, заняла сиденье напротив, суетливо стянула шарф, спустила с плеч пуховик. – Давай-ка рассказывай, что у тебя произошло с твоим Димой. Честно, в аське из тебя собеседник никакой.

На ее укоризненный взгляд я лишь пожала плечами:

- Месяц выдался трудным. Все, что дома хотелось делать, это принять душ и до утра не подниматься с постели.

- О, то есть ты делала мне одолжение, включая ноут? - обе тонких безупречных брови сестры поползли вверх.

- Нет. Просто усталость брала верх.

Усталость и элементарное нежелание распространятся. Испытывать негатив… И прокручивать в голове то, что необходимо выбросить из нее.