Северное сияние. Тайны чистого льда - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Анна Кейв (Neklit) (самиздат)

Пролог

– Северина Олеринская? – раздается за спиной незнакомый мужской голос.

Вокруг царит суета. Обычное дело перед чемпионатом. Нет, даже не суета – хаос. На нервах все: фигуристы, тренеры, журналисты. По неясной причине я волнуюсь больше обычно. Так бывает, когда плохое предчувствие сосет под ложечкой.

– Да, это я, – киваю, чуть повернув голову на звук голоса. Незнакомец стоит позади меня, чудом прорвавшись через журналистов, которые нас оккупировали.

– Ваша семья разбилась на машине, вас срочно просят приехать на опознание.

Я чуть было не отрезаю: «Все вопросы решаем после чемпионата, попробуйте подойти ко мне позже». Но постепенно до меня доходит смысл сказанного. Пол начинает уходить из-под ног, перед глазами все плывет. Хаос замедляется, теряет свои очертания, меркнет и отдаляется. Будто из меня вырвали душу, и сейчас она покидает мое напряженное тело.

Никогда не забуду чувство небывалой беспомощности и безнадеги, будто в один миг мне перекрыли воздух и выкинули без скафандра в открытый Космос – безграничный, темный, холодный и одинокий.

Я не помню, как пробилась через журналистов, отмахнулась от тренера и вызвала такси. Провал в памяти так и не удается восстановить. Наверное, это защитная реакция мозга на стресс. Я прихожу в себя только стоя посреди больницы – в коньках и олимпийке, накинутой поверх платья.

– Какое опознание? – в который раз переспрашивает медсестра, то и дело отвлекаясь на документы.

– Мне сказали, что моя семья погибла в ДТП.

– Почему вы приехали именно к нам? – без капли сострадания вымученно уточняет она.

– Я… не знаю. Вы можете узнать, куда мне ехать? – растерянно спрашиваю ее. В самом деле, почему именно эта больница? Мне ведь не сказали адреса. Или сказали, но я уже не слышала слов незнакомца.

Женщина смеряет меня усталым тяжелым взглядом.

– Вы вообще откуда к нам в таком виде?

– С чемпионата, – я пожимаю плечами. Какая же глупость – спрашивать такое у человека, потерявшего всю семью.

– И что, серьезный чемпионат? – медсестра косится на герб и флаг на олимпийке.

– Чемпионат России по фигурному катанию. Скоро на Олимпиаду поеду.

Черт возьми, о чем вообще мы говорим? Да пропади эта Олимпиада, не нужна она мне! Если бы не чемпионат, все были бы живы. Они ведь ко мне ехали! Хотя и не собирались… И это странно. Мои родители не любители сюрпризов, тем более мама недавно родила. Они бы не поехали всей семьей через полстраны с маленькими детьми на руках.

Я приглашала их приехать на чемпионат, когда анонсировали, что он будет проходить в Омске. До него моей семье рукой подать – несколько часов на поезде и уже в соседнем городе. Но за пару недель до соревнований у омской арены обнаружили трещину в фасаде, здание признали опасным и было решено его снести, чтобы возвести новую современную арену. А пока чемпионат решили провести в Москве.

– Кто вам сказал, что ваша семья погибла? – допытывается женщина, параллельно давая указания студентам-практикантам.

– Не знаю… Я не помню.

– Что вы вообще знаете?! – раздраженно бурчит медсестра. – Позвоните родственникам, спросите их.

Хорошая идея. Только не осуществимая. Телефон остался в раздевалке. И как я только такси умудрилась вызвать? Я не помню ни одного номера, кроме домашнего.

– Я могу позвонить по межгороду?

Женщина упирает в меня убийственный взгляд. Наверное, я выгляжу слишком жалко, потому что она все же пододвигает ко мне телефон.

Я судорожно набираю номер, который помню с детства. Мама заставила выучить его вместе с адресом на случай, если я потеряюсь. Гудки, кажется, длятся вечность. Не знаю, на что я рассчитываю, ведь в квартире никого нет. Только если родители не оставили самого младшего дома с кем-то из родственников – тетей или двоюродной бабушкой. После короткого щелчка я слышу отдаленный, но родной голос.

– Алло?

– Мама? – слабым голосом, полным надежды, выдыхаю я.

– Кто это? Северина? Что-то случилось? По телевизору говорят, что ты самовольно покинула чемпионат. Где ты?

Я начинаю истерично рыдать, обессиленно садясь на холодный мраморный пол в грязных каплях талого снега, оставшихся которые оставили после себя пациенты, проигнорировавшие просьбу надеть бахилы. Да я и сама без бахил. Зато в коньяках. От этой мысли к рыданиям примешивается нервный смех. Меня накрывает слабость, и тело, переставая слушаться, становится ватным.

Глава 1

Когда колесико чемодана в очередной раз застревает, я, психанув, пинаю свой багаж, усеянный наклейками. Накренившись, через секунду он уже лежит на парковке, плохо очищенной от снега. Узнаю родной город. Ямки да колдобинки.

Мне хочется оставить чемодан так и лежать на парковке аэропорта, но здравый смысл берет верх. Вздохнув, я поднимаю и тащу свою ношу, в поисках такси. Еще минута и мне придется платить за ожидание, но я, наконец, нахожу машину с нужным номером. Водитель помогает загрузить чемодан в багажник, уточняет адрес, и мы едем.

За окном мелькают смутно знакомые серые здания, грязный снег нагоняет тоску, а яркие рекламные щиты с моими фото и надписью «Поддержим нашу чемпионку!» заставляют меня усердно сглатывать комок, застрявший в горле. Не так я представляла себе возвращение в родной город, где не была последние три года. Я не приезжала даже на каникулах, как делали остальные спортсмены. Тренеру приходилось буквально выгонять меня со льда, но тогда я бежала заниматься в зал.

Фигурное катание для меня – смысл жизнь. А вся жизнь – фигурное катание. После моего переезда в Москву, чтобы заниматься под наставлениями прославленного тренера Майи Артемиевны Бирнис, я ни дня не прожила, как обычный подросток.

Еще несколько дней назад я была многообещающей фигуристкой, чемпионкой, которой пророчили олимпийское золото. А кто я сейчас?

– Какой подъезд? – уточняет таксист.

– Эм… Первый, – замешкавшись, я все равно ошибаюсь. В Москве я жила в первом подъезде. В квартире, которую недавно арендовала после нескольких лет жизни в общежитии при спортивной школе. Она не являлась интернатом, но для иногородних специально выделили здание под общагу, наполнив воспитателями, комендантами и другими сотрудниками, которые держали армейскую дисциплину. Спорт – не то занятие по жизни, где есть место глупым выходкам даже на досуге.

Мне неудобно идти ко второму подъезду, будто я дурочка какая-то, поэтому жду, пока мужчина уедет на следующий вызов.

– Кто? – спрашивает механический голос домофона, в котором я все равно узнаю маму.

– Это я.

– Кто? – настойчиво и немного раздраженно переспрашивает родительница. Я не говорила, что приеду. Для меня самой это стало спонтанным решением.

– Мам, это я – Северина.

– Северина? – Я слышу в мамином голосе растерянность. Когда-то она меня запускала в подъезд после короткого «это я», а сейчас мне нужно пояснять, кто именно «я».

Домофон искажается помехами, словно мама тяжело выдохнула в трубку, и дверь издает щелчок.

Я поднимаюсь на лифте, к счастью, тот еще работает. Помню, в детстве я боялась его из-за того, что створки внезапно и резко захлопывались. Старый лифт в старом доме – неудивительно, что он с причудами. После московской просторной кабины с зеркалом во всю стену и лампочками на потолке так непривычно видеть плохо освещенные ободранные стенки с остатками объявлений и ямками – дети проковыряли ключами. Я тоже как-то хотела выцарапать свою собственную ямку, оставив след по типу «Здесь была Северина», но, когда мама узнала об этом, пригрозила отобрать коньки и перестать оплачивать мои занятия.

Ее угрозы были на меня своеобразным рычагом давления. Мне было все равно, что на меня наорут, поставят в угол, отберут телефон, запретят играть в компьютер или смотреть телевизор. Но фигурное катание – это святое. Ради него я делала все. Даже подтянула английский в третьем классе, чтобы в четверти вышла пятерка.

В спортшколе мое образование пошло на самотек, потому что там у всех другая цель – добиться успехов в спорте. Оценки по литературе или химии не играли никакой роли. Мама пыталась контролировать мою успеваемость, но на расстоянии у нее не получалось оказывать на меня влияние, и она быстро сдалась. Тем более тогда у них с папой были другие заботы – моя младшая сестра с кризисом трех лет в самом разгаре и еще один ребенок на подходе. Им оказался долгожданный мальчик, которого родители назвали древнеславянским именем Ждан – «желанный». Они долго метались между этим именем и еще одним – Бажен, – но в конце концов мама сказала, что у Ждана есть какие-то утонченные нотки французского. Наверное, из-за созвучного с ним имени Жан.

Родители вообще всем своим детям, начиная с меня, решили дать чудаковатые имена. Меня назвали Севериной, потому что мама впервые почувствовала шевеления в животе, любуясь северным сиянием.

– Ты не предупредила, – с укором приветствует мама, когда я выхожу из лифта. Она стоит на пороге в тамбур.

– Помешала? – я в нерешительности останавливаюсь посреди лестничной клетки. Мне хочется нагрубить, развернуться и уйти. Не такого приема я ожидала. Будто мы больше не родные люди.

Мама устало потирает переносицу:

– У Дорофея проблемы со сном, я его только укачала, и тут ты в домофон…

Дорофей – еще один младший брат. Ему всего несколько месяцев, и его появление стало неожиданностью для всех, в том числе и для мамы. Она думала, что у нее начался климакс, а это оказался еще один сын. Они с папой решили, что это настоящий божий дар, поэтому дали мелкому соответствующее имя.

Глава 2

Стискиваю кулаки, пытаясь сохранить самообладание. Она моя сестра. И всего лишь ребенок. Алла-Дельфина ничего не понимает в профессиональном спорте, она даже не представляет, какие игры там ведутся. Заговоры, интриги, расследования – похлеще, чем в любом сериале. Журналисты так легко апеллируют моими же словами, вырванными из контекста, подкрепляя их высказываниями тренера, педагогов и моих коллег-фигуристов, что даже я на мгновение начинаю верить во все, что обо мне говорят.

– Все свои медали я завоевала честным трудом. Я занималась день и ночь, в выходные и праздники, на каникулах и даже когда была травмирована, – сквозь зубы цежу я, надеясь, что из меня не вырвется жалкий всхлип. – Я приложила огромные усилия, чтобы получить каждую из своих медалей. Портить все допингом, который легко обнаружить, я бы не стала.

Алла-Дельфина прожигает меня взглядом, будто проверяет на детекторе-лжи. Но в конце концов мой ответ удовлетворяет ее. Сестра отхлебывает чай и бурчит:

– Так много тренировалась, что забыла о своей семье.

Я тоже отхлебываю чай и беру чуть засохший зефир из вазочки с конфетами. Сейчас, когда Олимпиада мне не светит, можно не считать каждую калорию до больного фанатизма. Более того, в нынешней ситуации я вообще могу больше никогда не выйти на лед, если только это не каток в каком-нибудь торговом центре.

– Алла-Дельфина, что ты такое говоришь? – раздается за спиной мамин укоризненный голос. Я даже не слышала, как она подошла. Наверное, она так кралась, чтобы не нарушить чуткий сон Дорофея.

– Ты сама так говорила, – невинно пожимает плечами сестра и встает из-за стола со своей кружкой, прихватив пару конфет. – Я пойду делать уроки, хочу успеть до прихода Томы.

Мы остаемся на кухне одни. Родительница наливает себе чай и садится напротив. Она долго смотрит в кружку, словно собирается с мыслями. Я ей не мешаю. Просто не знаю, о чем говорить.

– Извини Аллу-Дельфину, она нахваталась этого от меня. И меня прости, я действительно такое говорила. Мне сейчас тяжело – трое детей, Дорофей очень беспокойный, папа работает сутками, чтобы обеспечивать нас.

– Четверо, – глухо поправляю я маму.

– А? – она вскидывает на меня рассеянный взгляд, оторвавшись от чая.

– У тебя четверо детей, мам.

Она виновато поджимает губы.

– Да, конечно, четверо. Я имела в виду, что ты уже самостоятельная, а на моих руках трое детей.

– Звучит, как слабая попытка оправдаться, – с сухой обидой замечаю я.

– Северина, не надо строить из себя обиженную, – устало морщится она. – Ты никогда не была, как бы это сказать… домашним ребенком. Твоя семья – это треклятое фигурное катание. И посмотри, куда оно тебя привело.

Мама качает головой и берет из вазочку конфетку, но, повертев в руках, возвращает обратно.

– Ты серьезно собираешься меня отчитывать? – Вздергиваю брови. – Или ты тоже веришь тому, что обо мне пишут и говорят по телевизору?

Стушевавшись, мама опускает плечи.

– Я ужасная мать. Ты права, я должна тебя как-то… не знаю, поддержать, наверное. Но ты всегда – с самого детства – со всем справлялась сама. Я просто разучилась быть твоей матерью. – Она произносит это с таким простодушием, словно перед ней сидит не родной ребенок, а подкидыш.

– Ну спасибо. – Мне хочется уйти и никогда не возвращаться, но ее несчастный вид меня останавливает. Кажется, ей правда тяжело. Через силу выдавливаю: – Как у вас дела?

Мама раздумывает, будто не решается со мной откровенничать. Наконец, она говорит:

– С появлением Дорофея все пошло наперекосяк. Папа стал больше работать и меньше времени проводить дома, а когда он приходит, то настолько уставший, что у него просто нет сил помочь с детьми или домашними делами. Алла-Дельфина – золотая девочка – помогает мне как может, но она всего лишь ребенок, а я делаю из нее Золушку. Ждан, слава тебе господи, ходит в детский сад, но, когда он дома на выходных, у меня нет ни времени, ни сил с ним играть или чем-то заниматься. Я боюсь, что ему не хватает родительского внимания и любви, но я просто не справляюсь. Ты не подумай, мы счастливы, что у нас появился Дорофей, просто сейчас тяжело.

– Я же перевожу вам деньги каждый месяц, неужели у вас такая большая потребность в средствах, что папе приходится сутками работать?

Я, конечно, звезд с неба не хватаю, да и жить в Москве довольно дорого, особенно когда занимаешься профессиональным спортом, но тем не менее я всегда старалась помогать родителям, как только начала зарабатывать. Все-таки благодаря им я встала на коньки, они вложили много времени и денег, чтобы я занималась фигурным катанием. Мама и в токсикоз, и в «глубокую беременность» сестрой возила меня в другие города на соревнования. Сколько бы усилий я ни приложила, начало моего пути было проложено только благодаря родителям. Хотя, папа никогда особо не верил в меня, скорее считал, что спорт полезен для здоровья, будущего он в нем не видел.

– О, мы не жалуемся, – отмахивается родительница. – Нам на все хватает, но ведь нужно еще думать о будущем – нашем с папой и детей. Надо откладывать им на учебу и прочее. За тебя-то мы спокойны… – мама прерывается на полуслове.

– Что, уже не так спокойны? – усмехаюсь я.

Глава 3

Сижу в гостиной, обняв колени и уперев пустой взгляд в телевизор. Пытаюсь отвлечься кулинарным шоу, но после нескольких сосредоточенных минут и спора из-за маринованных огурцов в оливье ухожу увожу взгляд в сторону.

Когда я была маленькой, эта комната была заполнена комнатными растениями. Моими любимыми были небольшая пальма в кадке и денежное дерево с мясистыми темно-зелеными листьями. Они меня так привлекали, что я тайком откусывала от них маленькие кусочки. Тогда меня не заботило, можно ли вообще есть денежное дерево, но мне нравилось. Мама все никак не могла понять, что за паразит поедает растение, а им оказалась я.

Сейчас здесь из цветов только папоротник, которому на вид очень плохо. В остальном комната напоминает детский мир. Или детский сад. В углу высится разноцветный вигвам, тут и там лежат игрушки, на полке, где раньше хранились диски с мультиками и фильмами – коробки с пазлами и настольными играми. На полу разбросаны кубики и крупные детальки от конструктора. Мама – фанат порядка и чистоты – как-то говорила мне, что стоит ей только убраться, как через час хаос снова захватывает квартиру. Я тогда не придала особого значения ее словам, только посмеялась, думая, что это шутка, но сейчас понимаю, что она имела в виду.

– Северина, – тихим голосом, граничащим с шепотом, окликает мама, заглядывая к гостиную. – Мне нужно забрать Ждана из садика. Дорофей так хорошо уснул, не хочется его будить. Можешь присмотреть за ним, пока я хожу?

– Да, без проблем. Что нужно делать?

– Ничего, он лежит в кроватке, вот тебе радио-няня. – Она протягивает устройство, похожее на игрушечную рацию. – Если он проснется, просто поукачивай. Алла-Дельфина, если что, тебе поможет. Она очень сообразительная и хозяйственная для своего возраста, но все равно ребенок, я никогда не оставляю с ней Дорофея, но на тебя могу положиться.

Я вижу, как на последней фразе она замешкалась, будто до конца не уверена, кому она все же может доверить младшего ребенка – мне или Алле-Дельфине. Учитывая, что у сестры больше опыта в этих вопросах, то я ей в подметки не гожусь. Максимум, что я могу сделать, это потрясти погремушкой. Даже не представляю, с какой стороны подойти к такому маленькому ребенку. Надеюсь, мама быстро вернется, иначе я начну паниковать, если Дорофей проснется и будет плакать также сильно, как тогда на кухне.

Когда мама, спешно одевшись, уходит, я аккуратно заглядываю в родительскую спальню, чтобы убедиться, что с Дорофеем все хорошо. Эта комната тоже изменилась с последнего раза, когда я была здесь. Вместо прикроватных тумбочек с одной стороны расположилась кроватка Дорофея, с другой – детский диванчик Дани. Мама говорила, что он боится спать один, поэтому до сих пор ночует у них в спальне.

Я притворяю дверь и неловко топчусь у комнаты сестры. Хочу постучать, но боюсь разбудить брата.

– Можно? – Я все же приоткрываю дверь.

– Ну заходи, – разрешает сестра, недоверчиво косясь на меня, как на чужачку.

Комната, которая раньше была моей, осталась почти такой же, только розовые обои с принцессами потускнели. Та же кровать и тот же письменный стол. Мама говорила, что летом они собираются делать глобальный ремонт – сперва в комнате Аллы-Дельфины, а потом превратят спальню в комнату для мальчишек. Сами же родители переедут в гостиную и будут спать на диване. Там ремонт будут делать в последнюю очередь.

Я неловко предлагаю:

– Помочь с уроками?

Алла-Дельфина смотрит на меня исподлобья:

– Ты же спортсменка, вы все безмозглые.

– Ты пересмотрела комедий, – усмехаюсь я, хотя в ее словах есть доля правды. После переезда в Москву я вообще не парилась с учебой, налегала только на спорт. – С программой начальной школы я как-нибудь справлюсь.

– Мне не нужна помощь, я с первого класса делаю уроки сама, родителям даже не приходится проверять. А еще я отличница.

– Здорово, я вот отличницей никогда не была.

– Знаю. – Алла-Дельфина закатывает глаза. М-да, нормальный разговор у нас не клеится.

Раздается трель дверного звонка, и я вздрагиваю.

– Дорофей, – невольно вырывается у меня. Сейчас он проснется, а мне надо его как-то успокоить.

Алла-Дельфина подрывается со стула и деловито бросает мне:

– Открой, я укачаю Дорофея.

Глава 4

– А когда папа вернется? – уточняю я, помогая маме с ужином.

Родительница отточенными движениями формирует котлеты из индейки и отправляет их на сковороду. Я сторонюсь брызг масла.

– Завтра утром, он сегодня на сутках.

Ждан забегает на кухню уже четвертый раз за последние десять минут. У него чуть смуглая кожа как у папы, а карие глаза и темные волосы – от мамы. Брат перенял лучшие черты лица от обоих родителей и в свои шесть лет уже понимает, что растет обольстительным красавчиком. Даже когда он был совсем малышом – ему не исполнилось и трех лет, – Ждан уже умел заигрывать и стрелять глазками.

– Скоро кушать?

Мама отмахивается от него кухонным полотенцем:

– Скоро, подожди еще немного. От того, что ты бегаешь спрашивать каждые две минуты, котлеты быстрее не пожарятся. Тебя что, в садике не кормили?

– Кормили, я еще хочу.

Родительница смеется:

– В кого у тебя такой аппетит?

– Я поем за себя, за папу, за Дорофея, за Тому, за Севе… – брат осекается и переводит взгляд на меня.

– Северина сама за себя поест, – вставляет мама. – Ты же будешь с нами ужинать? Или у тебя какая-то диета?

Я вздыхаю. Из-за предстоящей Олимпиады (а я была уверенна, что поеду на нее), я «сушилась» на гречке и куриной грудке. Но сейчас погрешности в питании не имеют значения. Я могу обжираться хоть с утра до ночи. Для чего держать форму, если от меня отвернулся не только мой тренер, но и другие, к кому я обращалась и в чей клуб хотела перейти.

– Северина, забудь о фигурном катании, – отчеканил один из лучших тренеров страны. – Тебя никто не возьмет. Ты ушла с чемпионата, уличена в допинге, несешь всякую чушь о том, что тебе кто-то что-то намеренно вколол. Неизвестно, что еще от тебя ожидать. Никому не нужна проблемная спортсменка.

– Северина, ау? – Мама возвращает меня в реальность – маленькую кухню в сибирском городе, где Олимпиада – это просто соревнования по телевизору.

– Да, я поужинаю с вами.

Родительница смотрит на часы на плите.

– Что-то Ваня не идет за Томочкой. Она у нас никогда не остается на ужин, неудобно, если все будут сидеть есть, а она – смотреть голодными глазами.

Ваня. Значит, так зовут того парня.

– Ей совсем ничего нельзя? Даже немного пюрешки с котлеткой?

Мама понижает голос, хотя нас и так никто не должен услышать из-за шкварчащих вовсю котлет. К тому же мы одни на кухне. Алла-Дельфина с Томой играют в комнате, Ждан – разносит в пух и прах гостиную, а Дорофей у себя в кроватке и, судя по тишине от радио-няни, он все еще спит.

– Ты же видела, какая Тома… эм… необъятная. Ее вообще нельзя подпускать к еде, она сметает все за один присест. Даже специальная диета не помогает. Я не хочу брать на себя ответственность за ее здоровье, пускай родители за этим следят.

– А этот синдром… – Морщусь в попытках вспомнить название.

– Синдром Прадера-Вилли, – напоминает мама.

– Что это вообще?

– Это врожденное заболевание, генетическая аномалия. Из-за него Тома постоянно хочет есть и не может наесться.

– Я думала, ты преувеличила, когда сказала про хронический голод. То есть, она реально всегда голодна? Даже если съест всю эту кастрюлю с пюре и сковороду котлет, все равно будет хотеть есть?

– Да, а потом она еще опустошит вазочку со сладким. Естественно, это приводит к ожирению, а оно – к развитию других заболеваний. Плюс ко всему у нее задержка развития, но не самая сильная, какая может быть у людей с таким синдромом. Тома даже умеет читать, правда, только по буквам, но все же.

– А писать и считать?

– С этим проблемы. И с речью тоже. Скажем так, она все – или почти все – понимает, но сама плохо умеет выражаться и строить предложения.

– Но она адекватная? Ну, то есть, спокойная, не агрессивная?

– Томочка очень добродушная, особенно она любит возиться с детьми, поэтому у нее несколько пупсов. Она их любит, как младших братьев и сестер. Но у Томы бывают перепады настроения. Она может обидеться буквально на пустом месте, начать ссориться или спорить, может расплакаться вплоть до истерики. Ее поведение иногда, так скажем, не вписывается в рамки нормы, но она этого не понимает. К общению с таким человеком нужно привыкнуть и найти правильный подход. У Аллы-Дельфины это очень хорошо получается. Даже родители Томы говорят, что не каждый специализированный педагог так справляется. А они имели дело со многими, особенно с логопедами и дефектологами.

– Они давно дружат?

– Да, Тома приходит к нам каждый вечер. Для нее важен определенный порядок. Если, допустим, кто-то из детей болеет, и мы говорим, что к нам нельзя, чтобы не заразиться, то Тома это очень тяжело воспринимает.

Я разминаю пюре, пока мама переворачивает котлеты.

– Она всегда будет жить с родителями?

– Думаю да. Я не представляю, чтобы она жила самостоятельно. Вообще, родители планируют отдать ее в колледж – специализированный, разумеется. Я не вдавалась в подробности, но это что-то вроде коррекционного обучения. Конечно, там обучают самым простым несложным профессиям, с которыми могут справиться дети с задержкой развития. И принимают туда не всех, ведь есть необучаемые. Но как полноценный человек она никогда не сможет жить, и все это понимают. Кроме Томы, у нее немного другое восприятие мира.

Глава 5

Каждое свое утро я начинаю с растяжки или йоги, а потом медитирую, погружаясь хоть ненадолго в спокойствие и безмятежность перед очередным сумасшедшим днем. Я никогда себя не жалела на тренировках, поэтому утренние ритуалы воспринимаю своего рода извинением перед телом и разумом за то, что я не даю им отдыхать.

В последние месяцы я даже всерьез увлеклась аффирмациями[2]. По словам исследователей, за день нас посещает несколько тысяч мыслей (кажется, шесть). И по большей части многие из них негативные. Они отрицательно сказываются на нашем настроении, вгоняют в стресс, снижают самооценку и уверенность в себе. Аффирмации помогают задать тон начавшемуся дню, поверить в себя и в то, что ты – человек, который добьется всего, чего хочет, и даже больше. Даже Джим Керри и Опра Уинфри (если верить Интернету) применяли позитивные убеждения и верили в них. Хотя, они настолько талантливы, что достигли бы успеха и без аффирмаций.

Да, я верю в магию утра. И даже когда у меня настала черная полоса, а будущее покрылось туманом неизвестности, я все равно вставала и повторяла ежедневные ритуалы.

– Я горжусь тем, кто я. Я уверена, что внесу неизмеримый вклад в мировую историю фигурного катания. Я принимаю трудности, с которыми мне пришлось столкнуться, и верю, что в моих силах пережить это время, выдержать давление и все преодолеть.

Но, черт возьми, они перестали помогать. В Москве я стояла перед зеркалом и дрожащим голосом со слезами в уголках глаз повторяла эти аффирмации, как заведенная. Но они, наоборот, только акцентировали внимание на том, как резко изменилась моя жизнь, и как значимые фигуры в ней ополчились против меня.

И все равно я вставала, занималась растяжкой или йогой, медитировала, а потом заряжала себя аффирмациями. Веря и надеясь, что рано или поздно эти привычные утренние ритуалы стабилизируют меня. Я чувствовала себя маятником, который колеблется из стороны в сторону, а я должна быть титановым стержнем – неподвижным, фундаментальным, несокрушимым.

Но мое возвращение в Новосибирск только поспособствовало тому, чтобы окончательно дестабилизировать и без того мое шаткое состояние.

Я смогла уснуть только после трех ночи. Сказывалась смена часовых поясов, в Новосибирске оно бежало вперед на четыре часа. А еще Дорофей, который начинал плакать каждые полчаса, выдергивая из сна меня и маму. Она уходила укачивать его на кухню, чтобы не мешать Ждану, Алле-Дельфине и мне, но в ночной тишине пронзительный детский плач был способен разбудить не только нас, но и соседей. Мне казалось, что брата слышит весь подъезд. Не помню, чтобы Алла-Дельфина так плакала. Она была спокойной и рассудительной, даже когда только родилась.

Я провела дома меньше суток, но уже поняла, почему мама не смогла поддержать меня. Я бы тоже не могла думать ни о чем другом, будь у меня на руках беспокойный постоянно ревущий ребенок, егоза шести лет, дочь, к которой каждый день приходит подружка с синдромом Прадера-Вилли, а где-то там еще голодный уставший муж должен вернуться с работы. У нее, наверное, нет ни минуты, чтобы уделить время себе и уединиться со своими мыслями.

Впрочем, этот бешеный водоворот затягивает и меня. Об утренних ритуалах больше не может быть и речи. По крайней мере сегодня.

Я разлепляю глаза, когда квартира наполняется шумом. Фитнес-браслет показывает половину седьмого утра. Понимая, что уснуть больше не удастся, приходится вставать. Алла-Дельфина собирается в школу, мама, с похныкивающим Дорофеем на руках, пытается уговорить Ждана почистить зубы перед садиком. На кухне шумит закипевший чайник, который некому снять, на сковороде шкварчит яичница с колбасой. Я сдвигаю чайник на другую конфорку и переворачиваю подгоревшую колбасу, пока та окончательно не почернела.

Растяжка? Йога? Медитация? Аффирмации? Мне бы элементарно уединиться и выспаться. Даже в общаге было не так шумно.

После спешного завтрака Алла-Дельфина убегает самой первой – ей нужно к «нулевому уроку». Даже не представляю, что это такое. Затем мама одевает Ждана, чтобы отвести его в садик.

– Я могу присмотреть за Дорофеем, – предлагаю я, чтобы она не тащилась еще и с коляской.

– Сейчас папа придет, он приглядит.

Мама как в воду глядела – буквально через минуту в замке поворачивается ключ, и входит папа. Он целует маму в щеку, треплет Ждана по голове и разувается.

– Яичница с колбасой в сковороде, поешь, пока не остыла, – кидает мама уже на пороге.

И только когда за ними закрывается дверь, папа замечает меня. Он похудел, его виски поседели, небрежную эспаньолку заменили усы. Мне кажется, будто он не узнает меня или не верит тому, что я действительно стою перед ним.

– Мама не говорила тебе, что я приехала?

Он удивленно качает головой.

– Нет, наверное, хотела сделать сюрприз.

Он неловко разводит руки, предлагая обняться. Я прижимаюсь к нему ровно на секунду. С детства не люблю телячьи нежности от родителей. Я готова была обниматься с тренером, друзьями, даже с соперниками, но только не с родителями. И тем более не с отцом. В последнее время отношения с ним только и делали, что портились.

Глава 6

Небольшая кофейня в стиле лофт на остановке встречает меня насыщенным кофейным ароматом и витриной с яркими десертами.

– Здравствуйте, карамельный моккачино, пожалуйста, – выбираю я, изучая скудное меню. Ни авторских напитков, ни каких-то необычных вкусов. Старая добрая классика.

– Нас сама судьба сводит.

Я перевожу взгляд на бариста, услышав знакомый голос. Ваня?

– Ты же вроде студент журфака? – С подозрением сощуриваю глаза. – Или наврал, чтобы получить от меня интервью и продать в местную газету?

Парень в форменной темно-зеленой клетчатой рубашке и черном фартуке простодушно пожимает плечами, записывая маркером на стаканчике название моего заказа и имя.

– Я подрабатываю и учусь. Предложить десерты или, может, корн-дог? Еще у нас есть вареная кукуруза – горячая, сладкая и с таким сливочным вкусом, ммм… не заметишь, как весь початок сгрызешь и вернешься за добавкой.

Вареная кукуруза в кофейне? Интересный колорит.

– Воздержусь, привыкла завтракать только кофе, – усмехаюсь я. За мной выстраиваться очередь, и мне приходится отойти.

Пока жду заказа, наблюдаю за Ваней исподтишка. Среднего роста, с чуть оттопыренными ушами и самым простым незапоминающимся лицом. Но есть в нем что-то располагающее. Асимметрическая мимика? Задорный блеск в глазах? Добродушие? Ваня довольно… милый. Но привлекает совсем не так, как Егор.

Вспомнив о нем, я открываю мессенджер. В нашем чате – десятки непрочитанных сообщений. Я надеялась, что со временем меня отпустит, но до сих пор не хочу с ним разговаривать. В его словах нет ни извинений, ни поддержки. Егор старается лишь вытянуть из меня обещание, что я не втяну его в свою историю. Поэтому сообщения, мелькающие в уведомлениях, остаются непрочитанными в самом мессенджере.

– Карамельный моккачино для милой леди в белом шарфе. – Голос Вани вырывает меня из своих мыслей. Я благодарна, что он не проорал на всю кофейню мое имя. Ни к чему привлекать внимание.

Я забираю стакан с горкой взбитых сливок и тонкой сеточкой карамели.

– Трубочка. – Парень кивает на органайзер с мелочами: сахар, ложечки, трубочки, салфетки.

– Спасибо. – Я задерживаю на нем взгляд, но он, подмигнув, уже обращается к другому гостю.

С легким разочарованием выхожу из теплой кофейни на мороз. Я думала, Ваня снова заговорит про свое предложение, но, видимо, он решил оставить выбор за мной и не наседать. Глупо, признаю, но я ждала и одновременно не хотела, чтобы сосед начал уговаривать меня дать интервью.

Потягивая согревающий напиток, решаюсь пройтись до ледового дворца. После Москвы мне идти совсем ничего. Стоит признать, что моккачино довольно неплох, хотя и недотягивает до уровня моей любимой кофейни в столице.

На входе во дворце меня встречает суровая вахтерша. Кажется, та же, что работала здесь, когда я ходила сюда на тренировки. Помню, как сильно боялась ее и всегда пыталась прошмыгнуть незаметно, чтобы не здороваться. Прошло несколько лет, и правила изменились. Теперь незаметно пройти не получится – турникеты создают препятствие.

– Здравствуйте, как мне можно найти Эльвину Рашидовну? – я стараюсь быть максимально вежливой и даже выдавливаю улыбку.

Вахтерша смеряет меня презрительным взглядом с головы до ног. Грозным голосом она безапелляционно цедит, закатывая глаза:

– Тренировка закончится через полчаса, раньше забирать ребенка не пущу.

Не зря она мне не нравилась с самого детства. Годы идут, а тетка становится только злее и все больше напоминает трехглавого цербера, только вместо нескольких голов у нее – подбородки.

– Я не за ребенком, я ее бывшая ученица.

– И что тебе надо, бывшая ученица? – едко усмехается тетка-цербер.

– Не «ты», а «вы», – поправляю ее, стараясь оставаться любезной. – Мне нужно с ней увидеться и поговорить.

– Закончится у нее рабочий день, вот тогда и говориТЕ сколько влезет, но за территорией дворца.