Северные истории. Книга 2. Потерянная жена

Часть 1

— Лучше вам выйти, милорд, — произнес лекарь, и у лорда Эстергара не возникло сомнений, что это будет правильно. Некоторых вещей действительно лучше не видеть… Он вышел даже слишком поспешно, как только врач взялся за свои блестящие инструменты жуткого вида. Только захлопнув за собой дверь и оказавшись в холодном продуваемом коридоре, лорд Рейвин почувствовал, как жарко и душно было в комнате, где он оставил жену. Он бесцельно сделал несколько шагов по коридору, не зная, куда теперь идти. Хотелось просто выбраться, наружу, на воздух, подальше от жарко натопленных душных комнат. Вдруг захотелось… к матери. Он почти готов был бросить все и ехать немедленно, но тут позади из-за двери раздался шум и резкий окрик — служанка выронила медный кувшин, разлив воду — это привело в чувство, напомнило, что ничего еще не закончилось. Было бы предательством уехать в такой момент. Хотя, чем Лейлис помогло его присутствие? И все-таки лучше ему быть рядом, когда она очнется. В том, что жена очнется, лорд Эстергар не позволял себе сомневаться — все знали, что женщины умирают от жара огневицы, а холодная рука прибирает только нерожденных детей. 
 
«Она ведь не умрет, — убеждал сам себя Эстергар. — Вскоре мы сможем попробовать снова. Может быть, если повезет, к этому дню через год уже будет живой и здоровый ребенок». Выкидыши не были редкостью — из трех женщин хотя бы одна всегда сталкивалась с этим, иногда и не раз, но женщины быстро оправлялись и беременели снова. Естественный ход событий почти не нарушался, но все-таки… с потерей первого ребенка, к тому же мальчика, смириться было тяжело. Мысли с мрачной навязчивостью возвращались к леди Альде. Сколько раз ей приходилось терять детей? Фержингард никогда не писал прямо, но одних только весьма недвусмысленных приписок «вашей тетушке вновь нездоровится» было не меньше полудюжины с тех пор, как умер первый ребенок. «Все глупости. У моей жены не будет так, — говорил себе Рейвин. — Фержингард просто стар, в этом все дело. А мы молоды, у нас будет много детей, и когда старшие повзрослеют и подарят нам внуков, мы все еще будем не стары… А пока у меня еще есть брат». 
 
Рейвин вдруг заметил, что вот так добрел, занятый своими мыслями, до комнаты Крианса. Был уже поздний вечер, темнело в это время года рано, и почти все обитатели замка то ли уже спали, то ли разошлись, чтобы не попадаться на глаза своему лорду. Крианс тоже, должно быть спал. Лорд Рейвин вошел к нему, осторожно отворив дверь, стараясь не шуметь. Крианс лежал, не шевелясь, в своей постели, спиной к двери. Рейвин не собирался будить его, он всего лишь хотел убедиться, что с братом все в порядке. Но Крианс не спал, и стоило Рейвину легко коснуться его плеча, мальчик испуганно дернулся, выпутываясь из одеяла. 
 
— Тише, это я… 
 
Рейвин хотел обнять его, но что-то было не так — Крианс отшатнулся от него, вжавшись в резную спинку кровати. 
 
— В чем дело? Чего ты испугался? — Рейвин все-таки прижал брата к себе, пытаясь успокоить. В голове не укладывалось, что Крианс мог испугаться именно его. 
 
— Твоя жена… — сквозь всхлипы, почти задыхаясь, прошептал мальчик. 
 
— Ребенка… не будет, — с таким же трудом проговорил лорд, чувствуя, как разом пересохло горло. Ему всегда было тяжело говорить о трагедиях, но от него всегда требовались какие-то вымученные слова. 
 
— Это из-за меня? Холодная рука должна была забрать меня? 
 
— Не говори глупостей! — Рейвин тряхнул его за плечи, снова обнял. — Здесь нет ничьей вины, а особенно твоей… Откуда эти мысли? 
 
Когда умерла мать, лорду Рейвину было тяжело понять и принять — действительно принять — что поветрие не выбирает. Но у некоторых трагедий просто нет ни причин, ни виновных, и бессмысленно пытаться их искать. 
 
— Я же рассказывал тебе о дне, когда ты родился. Матушка была уже немолода, лекарь с самого начала предупреждал, что что-то может пойти не так, предложил соблюдать покой. Но она… ты знаешь, ей нужно было знать и контролировать все. И когда умер отец, я сперва не хотел ей говорить, но, если подумать, это все равно не удалось бы от нее скрыть. Она захотела увидеть его тело… И вот тогда. 
 
Крианс снова лег, уже не всхлипывал — слушал, а Рейвин продолжал рассказывать, тихо, спокойно и монотонно, и сам успокаивался. 
 
— Холодная рука была здесь ни при чем. Ты просто родился немного раньше срока. Все эти силы… они не выбирают. Так что не думай об этом больше. Несчастья однажды приходят в каждую семью, но это не значит, что после никогда не будет хорошо…
 
Лорд Эстергар уже не помнил, когда последний раз по-настоящему разговаривал со своим братом. «Я уделяю ему слишком мало внимания, — подумал он с горечью. — Может быть, он даже не знает, как я люблю его». 
 
— Слушай, как будет. У меня и моей жены родятся дети, твои племянники и племянницы. Они будут расти здесь, в Эстергхалле. Ты получишь меч, потом женишься, у тебя тоже будут дети. Я отдам тебе Айхен-Хорхен… Он может быть очень величественным и гостеприимным, если о нем позаботиться, как следует. Скоро я начну брать тебя на смотры и охоту… 
 
— А лорд Хэнред? — спросил Крианс, уже тихим и сонным голосом, как будто просил рассказать ему сказку. 
 
— И лорд Хэнред с нами… Он же собирается прожить сто лет… 
 
Когда Крианс наконец-то заснул, лорд Рейвин еще оставался в его комнате. Больше не хотелось никуда идти, особенно — возвращаться в свои покои. За полтора года брака он успел забыть, каково это — быть одному… «Они найдут меня здесь, если понадобится что-то мне сообщить», — подумал он. И не ошибся. 
 
— Милорд! 
 
Он понял, что успел задремать в неудобной позе на кресле. В дверях комнаты стоял стражник с фонарем в руке. Рейвин знал по именам всех стражников в гарнизоне своего замка. Этого звали Рольфом, так же, как и его отца. 
 
— Тише, мой брат спит. В чем дело?
 
Что-то было не так. Обычно стражники не обращались к нему напрямую.
 
— Асмунд послал меня к вам, — неуверенно проговорил Рольф, понизив голос. 
 
«Асмунд сегодня начальник караула, — вспомнил Эстергар. — Что-то произошло». 
 
— Ваша жена, милорд… — стражник запнулся, и лорд Рейвин почувствовал, как сердце гулко стукнуло и пропустило удар, провалилось куда-то в холодную пустоту. — Она захотела выйти из замка, и я открыл для нее западную дверь. 
 
— Что?! — лорд не понял его и не поверил его словам. Он ведь поручил жену заботам лекаря, она была без чувств от зелья, которое ей дали, — ему казалось, что он спал всего несколько минут, и все это было совсем недавно. 
 
— Вы не приказывали не выпускать миледи из замка, — напомнил Рольф, явно не настроенный быть тем человеком, которого сочтут виноватым. — Миледи была… очень нездорова, но она приказала открыть дверь, сказала, что ей нужно выйти из замка, и я повиновался.

Часть 2

Осознание того, что самое непоправимое, возможно, уже случилось, и острое, ненавистное чувство собственной беспомощности не позволили впасть в бездеятельное отчаяние. Да, это все его вина — если бы он не ушел, не оставил ее, этого всего не случилось бы, но сейчас не время казнить себя, сейчас ему нужно спасти свою жену. Первым порывом было немедленно поднять тревогу, отправить на поиски побольше людей, но что-то остановило его — скорее предчувствие, нежели рассудочное суждение. 
 
— Твой брат… он знал, что делает, когда отправлялся за ней? — в натянутом голосе Эстергара прозвучала надежда. Брат Асмунда… Рейвин знал, что с якобы немым юношей что-то не так, но никогда не расспрашивал, оставил им с Асмундом право на тайну. От паренька веяло чем-то темным и нехорошим — именно от него, а не от Асмунда — и то, как он прятал лицо, почему-то напоминало Рейвину сира Денгвара, коменданта Приразломной башни… 
 
— Я не знаю, милорд, — отозвался Асмунд. — Он сказал, что только посмотрит, куда ведут следы, и сразу вернется, не станет заходить в лес... 
 
По нервной дрожи его голоса было ясно, что Асмунд уже жалеет, что позволил брату идти одному. Как начальник караула, он не мог покинуть замок без приказа, и каждая минута, что он дожидался лорда в одиночестве, была мучением. 
 
— Я должен отправиться за ней... то есть за ними обоими, — это почти не звучало, как оговорка. Асмунд бросил на Эстергара отчаянный взгляд. — Я пойду, даже если вы запретите…
 
— Почему я должен запретить? — Рейвин был безоружен и ничего не мог запретить Асмунду, даже если бы захотел. Днем лорд, как и положено, не расставался со своим оружием, но вечером, после ужина, он сменил дублет на более удобный и оставил меч в ножнах на подставке возле кровати, так как не думал, что вечером еще могут быть какие-то дела… Потом прибежали испуганные женщины и рассказали, что с Лейлис несчастье, и было уже не до меча. 
 
Эстергар обернулся к стражнику, все еще держащему в руках фонарь и прикидывающему, не отправят ли его сейчас в лес. 
 
— Слушай меня, Рольф, если через час… — лорд Рейвин вспомнил, что поблизости нет ни свечи с отметками, ни песочных часов, чтобы стражник мог определить, когда указанное время истечет. В холодные месяцы, когда темнело рано, а солдат в замке оставалось всего два десятка, смена часовых осуществлялась даже не по часам, а как придется. Рейвин указал на факел в железной скобе, уже начавший потрескивать — гореть ему оставалось даже меньше часа. — Если не вернемся к тому времени, как он догорит — поднимай тревогу, но не раньше, понял меня? 
 
«Последний лорд Эстергар погибнет так же, как Эстерг, — вспомнилось одно из множества мрачных предсказаний, услышанное когда-то давно то ли в Вантере, то ли где-то еще. — Если последним суждено быть мне, не все ли равно, когда?»
 
Ночь была ветреная и холодная, с подернутого сизыми облаками неба падал мелкий колючий снег, покрывая землю тонким хрупким слоем. Обыкновенно ночами в конце осени бывало намного холоднее, но Рейвин, сам без куртки и плаща, зябко поежился от одной мысли, что его жена — такая маленькая и хрупкая южанка, которая так тяжело болела прошлой зимой — оказалась снаружи в такую ночь и почти раздетой. Хотя, пожалуй, холод — меньшая из опасностей, которые грозят человеку в лесу. Видимо, легкий снегопад за последний час то прекращался, то начинался вновь — следы брата Асмунда, ушедшего совсем недавно, были хорошо различимы в свете фонаря, следы Лейлис — едва угадывались. «Она даже без обуви», — понял Эстергар. 
 
Крепостная стена окружала Эстергхалл с трех сторон, слегка закругляясь ближе к озеру и оканчиваясь двумя башнями, одна из которых — та, что ближе к лесу — была давно заброшена. К стене с внешней стороны примыкала мощеная окантовка шириной в несколько ярдов, а дальше уже начинался лес. Рейвин и Асмунд обогнули заброшенную башню, и сразу увидели невдалеке, у самой кромки леса, оставленный на земле, но не погашенный фонарь — тот, что взял с собой брат Асмунда. Следов возле фонаря было больше — было видно, что юноша колебался, сделал несколько шагов назад к башне, но потом передумал и вошел в лес. Асмунд коротко выругался, скрежетнув зубами. 
 
— Хотя бы оставил огонь, это хорошее решение, — проговорил Эстергар. Лес не любит огонь — это даже дети знали. 
 
— Вы без меча, милорд, — напомнил Асмунд. 
 
— Вантерских клинков в мире не так много, чтобы ими разбрасываться, — ответил Эстергар. — Нож все-таки при мне, а меч в лесу еще никого не спас. Но мы не пойдем в лес, Асмунд. 
 
У лорда Хэнреда были три любимые присказки, которые Рейвин — да и все остальные — слышал не меньше сотни раз: «Если открыл засовы — закрой их, если развел костер — немедленно потуши и если оказался в лесу — возвращайся на тракт». «И если схватки начались — то рожай», — в насмешку прибавляла жена лорда Хэнреда к большому веселью всех окружающих и ярости ее мужа. Советов более очевидных и бесполезных трудно было бы придумать даже нарочно, но Рейвин Эстергар стал, возможно, первым и единственным человеком, кому присказка лорда Хэнреда спасла жизнь. Он взял с земли фонарь, вручил его Асмунду вместе с вопросом: 
 
— Куда стремится человек, оказавшийся в лесу? 
 
— Выбраться из него, конечно, — машинально ответил тот. 
 
— А как выбраться? 
 
— Выйти на тракт. 
 
— Если твой брат нашел мою жену, куда бы он попытался вывести ее? 
 
— На тракт, — медленно повторил Асмунд, обдумывая такую возможность. Теперь он вспомнил — или ему показалось, что вспомнил — как кто-то говорил, что в лесу нельзя поворачивать назад и идти в обратном направлении… 
 
— Идем. И если не найдем их обоих, я заставлю солдат прочесать хоть весь лес, — пообещал Эстергар, прекрасно понимая, что не сделает этого. Не так много у него людей, да и нет над ними такой власти, чтобы посылать ночью в лес. Такая власть — только у одного лорда на Севере, и не у Эстергара.  
 
«Нужно вернуть часовых на стены, как было при моем деде. И снова начать вырубать деревья. Старики рассказывали, что полвека назад лес еще можно было заставить отступить на сотню ярдов или около того, если с тех пор ничего не изменилось, должно получиться снова, — думал Эстергар, быстрым шагом двигаясь вдоль глухой крепостной стены и надеясь, что лес все-таки не умеет читать мысли. — Отец был не прав, когда счел эти предосторожности бесполезными. Предосторожности никогда не бывают лишними». 
 
В хижине смотрителя тракта, выступающей из леса черным бесформенным утесом, горел огонек и дверь с крепкими стальными засовами была отворена. Сам смотритель — худая темная фигура в плаще с капюшоном — пытался успокоить и отвести обратно к привязи двух снежных лошадей, слизывающих кровь со льда тракта. Юноша, которого Асмунд называл своим братом, стоял в дверях хижины. Асмунд бросился к нему, едва завидев, крепко обнял, неловко отведя руку с мечом, который не торопился убирать в ножны. Рейвин проскочил мимо них в жилище смотрителя. Там, на криво сколоченной узкой лавке лежала Лейлис. Она была без сознания, одна рука безжизненно свешивалась на пол, босые ноги заботливо укрыты чужим плащом, но первое, что бросалось в глаза — это огромное черное пятно крови на тонкой белой сорочке. Асмунд с братом тоже зашли внутрь, закрыв за собой дверь на один засов. 
 
— Мой брат говорит, что с вашей женой все в порядке, милорд, — сообщил Асмунд. — Кроме той болезни, что приключилась с ней ранее. 
 
— Эта кровь… — Эстергар дотронулся до перепачканной сорочки. Кровь была липкая, отдающая мертвечиной. Юноша зашептал что-то на ухо Асмунду и тот повторил: 
 
— Смотритель вышел покормить лошадей подгнившими свиными потрохами. Он испугался, когда увидел женщину, вышедшую из леса, и уронил кормушку. Миледи упала и испачкалась, только и всего. 
 
Рейвин опустился на колени, бережно коснулся лба Лейлис, горячего и влажного. Позвал по имени, но она не очнулась, не пошевелилась. 
 
— Что произошло в лесу? — спросил он. 
 
Брат Асмунда показал — как мог, жестами — прижал руки к груди, изображая, что держит ребенка, затем сделал движение, будто сгребает что-то обеими руками. «Она закопала ребенка в лесу, — с осознанием этого на Рейвина нахлынул холодный оцепеняющий ужас. — Неизвестный, будь милостив ко всем нам!». 
 
— Почему ты не остановил ее? — глухо спросил он, не поворачиваясь к юноше. 
 
— Брат говорит, если бы он остановил, они бы не вышли из леса. 
 
«Может было бы лучше, будь так», — Эстергар не произнес это вслух, но эта мысль пришла одновременно ко всем троим.

Часть 3

«Никто не должен знать, что моя жена закопала ребенка в лесу», — сказал Рейвин. Нужно было быстро придумать что-то, пока никто в замке не успел опомниться и не заметил отсутствие хозяйки и лорда. — Моя жена слишком расстроилась из-за произошедшего, ведь это был наш долгожданный ребенок. Она хотела избавиться от останков как можно скорее и чтобы никто не видел их. Вот что произошло».
 
«Многие женщины поступают так, — тут же согласился Асмунд. — Вот только…»
 
Вот только три человека, кроме самого Рейвина, уже знают; и неизвестно, сколько могли видеть, как Лейлис выходила из замка. И следы — что, если не исчезнут к утру? 
 
Рейвин послал Асмунда обратно в замок, чтобы тот нашел и принес бутыль смоляной жидкости для розжига камина и женскую сорочку и притом постарался не привлечь ничьего внимания. Рейвину казалось, тот отсутствует целую вечность, хотя прошло, должно быть, около получаса. Лейлис все так же лежала на лавке без сознания, но теперь ее начал бить озноб. 
 
«Почему ты так долго?» — не выдержал Эстергар, едва Асмунд показался на пороге хижины. 
 
«Вовсе не долго, — успокаивающе возразил тот. — Я еще раздобыл для Рольфа ячменного спирта и отправил в поварню пить». 
 
«Хорошо, правильно… пусть пьет. Может статься, что назавтра и не вспомнит ничего из того, что видел». 
 
«А если вспомнит, завтра можете повесить его за пьянство на посту». 
 
Рейвин нервно дернул плечом — левым, изуродованным, всегда отдающим тупой ноющей болью в такие моменты — но ничего не сказал. 
 
Лейлис переодели в чистую сорочку, а обрывки той, что была вся вымазана в крови, брат Асмунда забрал, чтобы сжечь и закопать. Когда леди Эстергар несли в замок, снегопад усиливался, грозя перейти в редкую осеннюю метель, и ветер бил в лицо, заметал следы. Асмунд сказал, что это хорошо — значит, успели вовремя и теперь все обойдется благополучно. Рейвин услышал его, но отвечать не стал. 
 
Все было плохо, лорд Эстергар это понимал. 
 
***

 
— Все замечательно, — мрачно сказал лекарь. — Могло быть много хуже. Это было очень опасно. Зачем миледи понадобилось сжигать его самой? Это могли сделать слуги поутру… 
 
— Женщин порою сложно понять, — процедил лорд. — С моей женой все будет в порядке? 
 
— Должно быть, если миледи не успела простудиться. У меня где-то была жаркая мазь… И ближайшие несколько дней вашей жене не стоит снова вставать. 
 
— Вот и проследи за этим сам, — приказал Эстергар. — Та женщина, которую ты здесь оставил, заснула. 
 
«Или старательно делала вид, что спит, когда мы зашли», — добавил он про себя. 
 
— Я ведь не сиделка, милорд… — начал было лекарь, но Рейвин уже устал это слушать, к тому же был очень зол, хоть и сдерживался. 
 
— Останешься в этой комнате столько времени, сколько потребуется, пока моя жена не почувствует себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в наши с ней покои. Отлучишься хоть на минуту — я расценю это как измену. 
 
Лекарь нахмурился — это была не его обязанность — но возражать не посмел. 
 
«После, когда все успокоится, нужно будет найти ученика в помощь лекарю, — решил Рейвин. — Проклятье, этим тоже следовало озаботиться раньше, тогда ничего этого не произошло бы…» 
 
Три дня Лейлис почти не приходила в себя. За ней ухаживали хорошо. Волосы, мокрые и растрепавшиеся на ветру, высушили и не расчесывая убрали под чепец, лицо и шею обложили холодными компрессами, чтобы сбить жар, а окоченевшие ступни и кисти рук растерли жаркой мазью. Простуды, особенно опасной в столь тяжелом общем состоянии, удалось избежать. Утром и вечером врач давал Лейлис по несколько капель лекарства из маленького стеклянного пузырька, от этого она погружалась в глубокий сон и не страдала от боли, а другого лечения ей не требовалось. Несколько раз, хотя и с большими усилиями, ее удалось обильно напоить водой с медом и разбавленным соком тьянки. 
 
На четвертый день состояние леди Эстергар несколько улучшилось, она даже смогла приподняться на подушках. Вязкое и бездумное наркотическое оцепенение медленно отпускало, приходилось выпутываться из него, как из кокона налипшей паутины. Первым осмысленным ощущением была пустота. 
 
— Где мой ребенок? — были ее первые слова, обращенные к мужу. Голос тоже изменился, звучал хрипло и будто непривычно, как всегда у тех, кто долго хранил молчание. 
 
Рейвин надеялся, что жена, находившаяся в полубессознательном состоянии всю ту ночь, не помнит ни леса, ни тракта. 
 
— Ребенок родился мертвым, его сожгли, — сказал он, не успев даже удивиться тому, как легко ложь слетела с его губ. 
 
— Не правда, — Лейлис вскинула на него взгляд. В ее больших карих глазах, кажущихся теперь еще больше на осунувшемся лице, все еще плясали лихорадочные огоньки. — Я все помню. Я отнесла его в лес и закопала в земле и снегу. 
 
Они были одни в комнате в тот момент, но Рейвин вздрогнул от ее слов. 
 
— Прошу, не надо об этом… 
 
— Но я не помню, что было дальше, — продолжала Лейлис, не слушая его. — Кто вывел меня? 
 
— Ты потеряла сознание, я принес тебя в замок, — Рейвин решил, что об Асмунде и его брате лучше не упоминать. Лейлис будет легче, если она будет думать, что эта тайна только ее и мужа. 
 
— Ты был один? — спросила она, словно мучительно вспоминая что-то. Это усилие для молодой женщины, едва начавшей поправляться после болезни, оказалось чрезмерным; она бессильно откинулась на подушки. Голова кружилась и снова очень хотелось спать. 
 
— Дорогая, все уже позади, — Рейвин помог ей устроиться удобнее, утешающе погладил ее руку, такую маленькую и почти прозрачную. — Ты дома. И пожалуйста, постарайся забыть обо всем. Никто не должен знать… 
 
Тяжелый вышел разговор и нелепый, но необходимый. Эстергар надеялся, что жена теперь поспит немного, уже без лекарств, а назавтра будет отдыхать уже в своих покоях — с книгой или рукоделием, как обычно — и больше не придется заговаривать о мертвом ребенке. И тогда все снова станет как прежде, как и должно быть… 
 
Впереди зима и к ней все готово, урожай собран и запасы заготовлены, а значит — больше никаких работ, смотров и сборов. Можно спокойно сидеть, обнявшись, у камина, слушать южные песни и северные баллады, пить теплое вино или дратху с медом, гулять и охотиться, когда позволяет погода — словом, заниматься всеми теми приятными делами, для которых осень не оставляла места. И никаких путешествий в этом году, во всяком случае, через лес, не стоит искушать судьбу. Разве что можно пригласить кого-нибудь к себе, когда обычные дороги станут проходимы, — старика Хэнреда, само собой, и Риенара, если он согласится оставить свою жену хотя бы ненадолго. Других близких друзей у лорда Эстергара не было, но он знал, что Лейлис любит, когда кто-то приезжает издалека с подарками и интересными рассказами, поэтому был готов отправить приглашения Эльхтару и Бенетору, с которыми его связывали взаимно приязненные отношения. 
 
Лорд только собирался рассказать это все жене, но она совсем не слушала его, устремив отстраненный блуждающий взгляд в низкий побеленный потолок комнатушки. 
 
— Нет… — вдруг прошептала Лейлис, и лорд Рейвин, ловивший каждое ее слово, тут же переспросил, думая, что ей что-нибудь нужно.
 
— Нет? 
 
— Там был кто-то еще. Там, в лесу… Женщина. 
 
Тогда Эстергар не обратил внимания на слова жены. Подумал — если это не горячечный бред, то, должно быть, она смутно запомнила брата Асмунда и говорит о нем. Что Асмунд под видом немого брата скрывает девушку, и притом вряд ли сестру, лорд Рейвин и раньше предполагал, но согласился принять обоих под свой кров, не допытываясь до личных тайн. 
 
— Спи, тебе нужно отдыхать, — Рейвин склонился над женой, поцеловал в лоб под белым чепцом, резко пахнущим потом и болезнью. — Я приду позже. 
 
На следующий день Лейлис проснулась рано утром, первым делом попросила зеркало и теплой воды, чтобы умыться, чуть позже пожаловалась, что очень голодна. Ей принесли утиный бульон с луком, белый хлеб и вино. Немного подкрепившись, она почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы заняться волосами — под чепцом они выглядели хуже, чем после недельного путешествия, и не было никакой возможности их расчесать. С разрешения врача Лейлис промыли волосы отваром крапивы, смазали репейным маслом под чистую повязку, промыли снова, и спустя пару часов и несколько процедур чистые и тщательно расчесанные пряди выглядели вполне пристойно, хоть и не блестели, как раньше. 
 
Рейвин предложил отправить кого-нибудь в деревню к травнице, которая делала бальзамы и мази, и спросить у нее какое-нибудь средство, возвращающее красоту волосам. Лорд был бы рад ухватиться и за меньший каприз своей жены, ему казалось — если она начала беспокоиться о внешности, значит, идет на поправку. 
 
Ближе к вечеру леди Эстергар заявила, что хочет вернуться в покои своего супруга, врач не стал этому препятствовать, и не без чужой помощи Лейлис все же поднялась в главную башню. Ее тут же снова уложили в постель, и ужин принесли на подносе прямо в спальню. 
 
Когда поздним вечером, наконец-то разделавшись с делами, Рейвин вошел в опочивальню, Лейлис лежала на своей половине кровати, спиной к двери, как всегда, когда ей не хотелось разговаривать. 
 
— Будет ли вам комфортно, миледи, если я лягу с вами? — спросил он осторожно. 
 
Лейлис кивнула все так же, не оборачиваясь. Рейвину хотелось ее обнять, прижать к себе крепко-крепко и не отпускать, пока в проклятом лесу не растает снег. Но отчего-то он не решался прикоснуться к жене. 
 
— Лекарь сказал, еще месяц я не смогу исполнять свои обязанности, — приглушенно произнесла леди Эстергар. 
 
— Ничего… мы подождем, сколько будет нужно, — заверил ее Рейвин. Обязанности были последним, о чем он думал в тот момент. 
 
— Надо было оставить меня в лесу. 
 
Будто ледяной волной окатило, едва начал отогреваться. Рейвин в ужасе вскинулся на постели, схватил жену за плечи, сжал до боли, почти до синяков. 
 
— Что ты… И думать не смей! 
 
— Нет, надо было оставить! — вскрикнула она, пытаясь вырваться и оттолкнуть его. — Тогда ты бы нашел новую жену, она родила бы тебе живых детей… 
 
— Тише, ради Неизвестного, не кричи! Ты родишь мне детей. Я никогда, ни одной минуты не жалел, что выбрал тебя. Я никогда не хотел другой жены и никогда не захочу. И у нас будут дети, слышишь? 
 
Такие вспышки всегда оканчивались быстро. Под его горячие признания и уверения, Лейлис вскоре перестала вырываться из объятий, сама обхватила руками его шею, уткнулась лицом в его здоровое плечо, как привыкла делать всегда, когда было плохо. 
 
— Прости меня… — обессилено прошептала она и наконец-то заплакала. 
 
О том, что произошло, больше не разговаривали. Казалось, все налаживается.

Часть 4

Начавшиеся с ноября метели обещали суровую зиму. Лорду Рейвину оставалось только гадать, не связано ли это с трагедией, случившейся в его семье — в конце концов, погода так внезапно переменилась именно с той ночи. Любой книжник, сверившись с погодными записями, заверил бы его, что в осенних холодах нет ничего странного, но все же последние восемь-десять лет, что Рейвин помнил, конец осени выдавался дождливым, промозглым и ветреным, но не таким холодным.

Рейвин написал послание лорду Хэнреду — короткое и не содержащее никаких подробностей: «Мой добрый друг, я нуждаюсь в вас». Но о том, чтобы отправить его в такую погоду, и речи не было, пришлось ждать больше недели, пока пурга не унялась.

Лейлис чувствовала себя уже лучше, но из спальни почти не выходила и большую часть дня по-прежнему проводила в постели. У нее были книги и давно начатое кружево из вергских золотых нитей, но Рейвин ни разу не видел, чтобы она к ним притрагивалась, и рисунок на кружеве не расширялся.

— Вам, может быть, скучно, миледи? Или что-то требуется? — спрашивал лорд в надежде занять ее хоть чем-нибудь, но получал отрицательный ответ. Сверх того супруги почти не разговаривали.

Сам лорд, чтобы немного отвлечься от мрачных раздумий, решил заняться делами, и так как зимой их было немного, принялся проверять и править торговые накладные и учетные записи за осень. Разобравшись с этим, начал расписывать дела, которыми следовало заняться по весне, а то и ближе к лету. Вот только на все планы не хватало денег. Золота было мало; последний раз сундуки в сокровищнице наполнялись до краев, когда леди Альда выходила замуж за лорда Вильморта Фержингарда, но почти вся сумма выкупа за невесту ушла в первый год правления лорда Рейвина на подарки соседям и дополнительный гарнизон в крепостях на восточной границе.

Золота в недрах северных земель всегда было мало; во владениях Эстергаров — не было вовсе. Выкуп за невесту или военный поход были единственными способами получить его, отчасти именно этим обстоятельством был продиктован брак лорда Рейвина с южанкой.

Разбирая старые бумаги, Эстергар нашел запись о давнем неоплаченном долге — лорд Тистельдер обязывался вернуть три сотни золотых еще отцу лорда Рейвина. С тех пор прошло десять лет. На Севере знали — от южан, конечно же — что такое проценты по долгу, но между собой их не назначали. Однако просрочка в десять лет, к тому же явно недобросовестная забывчивость в вопросе осведомления наследника покойного кредитора о долге стоили как минимум ценного подарка. Но что делать дальше, было неясно; поехать к Тистельдеру лично, как ездил к Хостбину, лорд Рейвин не мог — не располагала погода и вызывающее беспокойство состояние жены, а с письмом некого было отправить. Посылать малолетнего брата было слишком рискованно, а любого другого Тистельдер мог бы просто не принять, справедливо сочтя подобное отношение оскорблением.

Необходимость ждать еще два года до совершеннолетия брата чрезвычайно обременяла Рейвина, сковывая во многих начинаниях. Слишком многие дела на Севере не делались без участия представителей в лице кровных родственников лорда. Конечно, существовал способ сделать брата формально взрослым еще до двенадцати — договорной поединок, как это называлось, то есть бой с тем, кто за плату или по какому-то иному уговору сам позволит ранить себя. И хотя девять из десяти отцов предпочитали доверить испытание сына своего другу или близкому соратнику, большего позора, чем договорной поединок, если удавалось доказать сговор, сложно было вообразить. Рейвин положил расписку в шкатулку к недавним письмам, решив, что поедет к Тистельдеру позже, когда Лейлис станет лучше. Предчувствие подсказывало, что будет это нескоро.

Сначала Рейвин думал — так она выражает скорбь. Поутру, после того, как все случилось, к нему приходили женщины, спрашивали, должны ли они носить траур по ребенку. Лорд ответил им, что ребенок не прожил ни минуты, и все согласились с тем, что траур в этом случае не положен. «Зачем было спрашивать, если все знают, что траур не носят по детям, не дожившим до года». Но если леди Эстергар захочет, если ей это требуется… Рейвин бы принял и ее молчание, и нежелание покидать покои — столько, сколько это необходимо, чтобы справиться с утратой — если бы только был уверен, что это действительно идет жене на пользу.

Но дни шли, и Лейлис, поправляясь физически, все больше замыкалась в себе. Все, что Рейвин слышал от нее, было выражением недовольства и раздражения. Что-то надломилось, что-то было глубоко не так — Рейвин это чувствовал, но как изменить, не знал и снова ощущал себя беспомощным, как в день смерти отца, матери. Его всегда пугала не столько сама смерть, сколько то, что она делала с живыми. Что-то происходило с его женой, и хуже всего было то, что ему не у кого было спросить совета. Даже когда приехал лорд Хэнред.

Старик прибыл в Эстергхалл поздним вечером, и лорд Рейвин не стал ни будить жену, ни поднимать слуг, сам встретил гостя, провел к огню, предложил вина.

— Пусть демоны пьют вино в такую погоду! Проклятье, мой плащ можно рубить топором… Сейчас бы чего покрепче… И рассказывай, что случилось.

И Рейвин рассказал ему все, кроме правды о том, что произошло той ночью.

— «Холодная рука»… — понимающе протянул старик, выслушав его. — Скверная штука, скажу я тебе. Но что поделать — одна из тех, что всегда будут рядом, покуда люди будут жить на этой скорбной земле… Ведь вы сожгли останки?

Рейвин кивнул, глотнув из чарки крепкого хлебного вина, которое прежде почти не пил, и сам удивляясь тому, как легко дается ему ложь.

— Я не думал, что ей будет так тяжело. Ведь это даже не был ребенок, он не жил, не дышал, ему даже не дали имя.

— Женщины всегда переживают больше о таких малютках. Им кажется, что это их вина. Но даже если так — ведь не намеренная… — старик и сам уже был изрядно пьян и настроен меланхолически. — Я иногда думаю... что, должно быть, в самом начале времен, когда первые мужчина и женщина ступили на эту землю, они, видно, чем-то прогневали богов. Иначе за что век от века родители должны хоронить своих детей?

Часть 5

Как Рейвин вспоминал потом — все началось с праздника. Точнее, с намерения Лейлис его устроить.

Как-то за ужином в узком кругу лорд Хэнред обмолвился, что родился в самый, как считалось, несчастливый день года — в первый день зимы. И леди Эстергар так и загорелась энтузиазмом.

— Это же совсем скоро! — воскликнула она. — Сколько же тебе исполняется?

— О, возраст солидный — пойдет шестой десяток, — усмехнулся Хэнред.

— Шестой, как шестой? Не-е-ет, ты обманываешь, старик! Обманываешь женщину! Восьмой или… уже девятый?!

— Что же, миледи, я, по-вашему, настолько стар?

— Ты очень старый человек. Я никогда не видела, чтобы настолько старый мужчина мог носить меч. Ты необыкновенный! — развеселилась Лейлис. — Скажи, сколько лет тебе исполнится? Ну, говори же!

— Вы были недалеки от истины, миледи. Девятый десяток пойдет мне через год. А пока что всего семьдесят девять.

«А может, зря я беспокоюсь? — думал Рейвин, наблюдая со стороны за их шуточной перепалкой. — Когда она последний раз была так весела и приветлива? Разве что летом».

— …если только мой дорогой супруг не будет против. Не будет ведь?

Он все пропустил, думая о своем и не вслушиваясь в их мирное щебетание.

— Простите меня, я, кажется, отвлекся. О чем речь?

— Мы должны устроить праздник в честь нашего гостя, — охотно пояснила Лейлис.

— Что, в первый день зимы? — скептически осведомился Эстергар.

— Именно. Устроим пир. Хлеб и дратха, южное вино и песни… и что еще нужно для веселья?

— Мясо, конечно же! — тут же подсказал Хэнред.

— Точно, и зажарим оленя.

— Где же мы его возьмем? — сухо поинтересовался лорд Рейвин. — Вы, должно быть, позабыли, что олени уже лет пятьдесят как перестали водиться в моих землях.

— Слава Неизвестному, все еще водятся в моих. Твой покойный отец всегда приезжал ко мне, когда…

— Нет, так далеко за оленем в начале зимы я не отправлюсь.

— Любое другое животное с четырьмя копытами и жирными боками подойдет, — заявила Лейлис. — Хотя бы и кабан. У кабана ведь есть копыта? Достаньте свежее мясо, а уж я разберусь, с чем его лучше зажарить. Не подавать же солонину за праздничным столом?! Даю вам слово, такого позора не будет, покуда я здесь хозяйка!

— Твоя жена знает толк в развлечениях, а? — старик подтолкнул своего лорда в бок.

Рейвину не слишком хотелось отправляться на охоту в такое время, но Лейлис настаивала, и лорд в конце концов сдался. В самом деле, может быть, праздник — именно то, что всем им теперь нужно? Еще с вечера Рейвин сам собрал свою походную сумку, сложив туда все необходимое на несколько дней, в том числе маленькую деревянную баночку с жаркой мазью. А утром, задолго до рассвета и за пару часов до условленного с товарищами времени, он вдруг проснулся оттого, что что-то было не в порядке. В спальне было почти светло, потому что горел камин, не забранный чугунной заслонкой, а Лейлис сидела в кресле у огня, кутаясь в домашний шерстяной плащ поверх сорочки, и тихонько напевала какую-то смутно знакомую мрачную балладу:

Пусть волны ложатся покорно, шумя у далекой земли,
Но ветер последнего шторма уже закипает вдали…

Заметив, что он проснулся, Лейлис обернулась, опершись локтями о резную спинку кресла.

— Все хорошо? — спросил он, прочистив горло.

В комнате пахло как-то странно, не так, как обычно — очень приятно, пряно и свежо, как будто кто-то жег в курильнице благовония, но не южные, цветочно-сладкие, а северные — с запахом хвои, трав и еще чего-то до боли знакомого…

— Все как нельзя лучше, — звонко отчеканила Лейлис. — Думаю, тебе пора вставать, мой дорогой муж. Нехорошо, если твоим спутникам придется ждать тебя.

Рейвин выбрался из прогретой постели — сон как рукой сняло — и начал одеваться в походное. Лейлис, снова отвернувшись, все так же сидела в кресле, обхватив руками колени и бездумно глядя в огонь. И только взявшись за сумку и по привычке проверив содержимое, лорд понял, что за неуловимо-знакомый и в то же время непривычный запах растекается по спальне. Теперь ясно, отчего сразу не узнал — никому ведь не пришло бы в голову жечь жгучий корень…

— Миледи, я уверен, что положил жаркую мазь в сумку. Была небольшая деревянная баночка… — начал было Эстергар.

— С выжженным клеймом в виде птицы? — безразлично уточнила Лейлис.

— Да, верно.

— Думаю, я бросила ее в огонь.

От простоты и спокойного равнодушия ее слов Рейвин не сразу нашелся, что ответить.

— Зачем же вы это сделали? — растерянно спросил он.

Лейлис хмыкнула и дернула плечом, не удостоив его ответом.

— Миледи!

Он тронул ее, только слегка прикоснулся, чтобы попросить повернуться и поговорить, но она отпрянула, скинув его руку, вскочила с кресла, дрожа от прорывающейся наружу злости и обиды. Толкнула дубовую спинку — откуда только силы взялись? оно ведь, верно, тяжелее всей ее хрупкой фигурки — кресло рухнуло с грохотом на каменный пол.

— Ты..! Ты смеешь спрашивать?! — взвилась леди Эстергар. — Ты был с другой женщиной!

Обвинение, как и вся эта вспышка, было столь внезапным, что Рейвин застыл, совершенно ошарашенный. Первой мыслью было, что кто-то нашептал леди Эстергар о Свангильде.

Свангильда была любовницей лорда Эстергара на протяжении четырех лет, но даже не первой любовью, и все закончилось еще за несколько месяцев до помолвки с Лейлис, а к самой свадьбе — стараниями леди Бертрады — бывшей любовницы лорда не было даже в окрестностях. Так к чему ревновать? Почти у любого мужчины найдутся одна-две подобные истории до брака. Чести это, конечно, никому не делает; но ведь и выкуп платит не женщина!

Словом, Рейвин хоть и был смущен, но выслушивать столь резкие упреки за то, что было до брака, не намеревался. Но начать объясняться он, по счастью, не успел, потому что Лейлис закричала, уже не сдерживаясь:

— Откуда у тебя жаркая мазь?! Кто ее делал для тебя?!