Сейчас. P.S. Во веки веков

Пролог

В аэропорт мы приехали заранее. Я вцепилась в Доброго, и моя выдержка меня покинула. И как бы я не уговаривала себя, что надо держаться, держаться больше не могла. Я плакала, вытирала салфетками свои нос и мокрые щёки. Я гладила ёжик его волос, трогала пальцами его скулы, совала ладошки ему под куртку, пытаясь запомнить каждую мышцу на ощупь. Утыкалась носом в его ключицы и вдыхала его запах. Мне было больно. Меня накрыла паника, судорожно хваталась за него, бормоча сквозь слёзы:

- Я не хочу без тебя. Я не хочу так. Мне ничего не надо без тебя. Мне не нужны эти дни без тебя. Я не смогу. Я ничего без тебя не смогу.

Он прижимал меня к груди и привычно бормотал мне на ушко «зайчик-мой-маленькая-моя-дурында-малюсенькая». Он был расстроен, а глядя на мои эмоции, вообще побледнел, в глазах я видела беспокойство. Он обнимал меня по- медвежьи, целовал в нос, но я не могла успокоиться.

– Я вернусь с первым снегом, малюсенькая, – шептал он мне, но это не помогало.

В итоге, когда мы с трудом расцепили руки, Шерхан притянул меня к себе, а Дима пошёл на посадку. Андрей обнимал меня за плечи и молчал.

«Добрый, Добренький, не уезжай», – скулила я чуть слышно. Дима обернулся, улыбнулся мне «по Доброму» широкой кривоватой улыбкой, прикоснулся сжатым кулаком к груди и направил в мою сторону раскрытую ладонь.

Так он дал понять, что его сердце осталось со мной.

В аэропорт мы приехали заранее. Я вцепилась в Доброго, и моя выдержка меня покинула. И как бы я не уговаривала себя, что надо держаться, держаться больше не могла. Я плакала, вытирала салфетками свои нос и мокрые щёки. Я гладила ёжик его волос, трогала пальцами его скулы, совала ладошки ему под куртку, пытаясь запомнить каждую мышцу на ощупь. Утыкалась носом в его ключицы и вдыхала его запах. Мне было больно. Меня накрыла паника, судорожно хваталась за него, бормоча сквозь слёзы:

- Я не хочу без тебя. Я не хочу так. Мне ничего не надо без тебя. Мне не нужны эти дни без тебя. Я не смогу. Я ничего без тебя не смогу.

Он прижимал меня к груди и привычно бормотал мне на ушко «зайчик-мой-маленькая-моя-дурында-малюсенькая». Он был расстроен, а глядя на мои эмоции, вообще побледнел, в глазах я видела беспокойство. Он обнимал меня по- медвежьи, целовал в нос, но я не могла успокоиться.

– Я вернусь с первым снегом, малюсенькая, – шептал он мне, но это не помогало.

В итоге, когда мы с трудом расцепили руки, Шерхан притянул меня к себе, а Дима пошёл на посадку. Андрей обнимал меня за плечи и молчал.

«Добрый, Добренький, не уезжай», – скулила я чуть слышно. Дима обернулся, улыбнулся мне «по Доброму» широкой кривоватой улыбкой, прикоснулся сжатым кулаком к груди и направил в мою сторону раскрытую ладонь.

Так он дал понять, что его сердце осталось со мной.

Глава 1

Десять лет назад

– Ну, давай! Чего ждёшь? – он стоял, облокотившись на новенький велосипед. Непослушная челка, падая на лоб, лезла в глаза.

– Эй, да не бойся, он не кусается! Я помогу, – и мальчишка протянул руку. Девчонка смотрела на него своими огромными глазами, не решаясь подойти ближе. Из-под её легкого платьица выглядывали худые коленки, густо замазанные зелёнкой. Велосипед был с неё ростом, и её короткие ноги едва доставали до педалей. Девочке он казался огромным и страшным монстром, с которым ей не под силу справиться.

– Не-а, я уже покаталась вчера, ничего не получилось. Я хочу, но он слишком большой для меня.

Мальчишка был старше её. Высокий, синеглазый, с добродушной улыбкой. Он сгреб перепуганную девочку в охапку, и та в два счета оказалась в седле пугающего велосипеда.

– Смотри, я держу тебя сзади, и если ты будешь падать, то я тебя поймаю. Не оборачивайся, смотри, куда ты едешь. Вот так. Молодец! – велосипед тронулся, и Дима действительно держал Рину.

Перепуганная девчонка, зажмурившись, вцепилась в руль и бешено крутила педали. Медленно приоткрыв один глаз, а затем и второй, она увидела, что действительно едет. Радостно она позвала мальчишку по имени и обернулась. Его не было. Он стоял где-то вдалеке и махал ей рукой.

И тогда она упала. Её нога попала между спицами колеса, и последнее, что она увидела, – велосипед, который падал на неё. Зажмурившись, она ощутила во рту вкус крови.

– Вставай боец, бойцы не плачут! – две сильные руки вытащили её из-под велосипеда, и когда она открыла глаза, увидела, что сидит у парня на коленях, а он своей футболкой вытирает кровь с её лица. Руки и ноги у неё опять были в ссадинах, коленки снова разбиты. И тут она закусила губу и разревелась. Плакала она долго и отчаянно. Боль все не проходила, и он ласково гладил её по голове, вытирал её горькие слезы. Когда она немного успокоилась, он поставил её перед собой и, присев на корточки, глядя ей прямо в глаза, серьезно, по-взрослому, сказал:

– Запомни, что я сейчас скажу. Мы никогда не плачем. Даже когда очень больно. В жизни бывают вещи страшнее разбитой губы. Но мы должны быть сильными. Ты же сильная?

Она кивнула ему в ответ и, обняв его за шею, прижалась. Если бы её спросили, кого она любит больше всех на свете, она, не задумываясь, ответила бы, его, братишку.

Тогда ей было шесть лет, и Рина еще не знала, что этот маленький эпизод своего детства она запомнит на всю жизнь. Она еще не знала, как часто вечерами она будет вспоминать его, и сколько раз будет прокручивать в голове его совсем недетские слова.

Но с тех пор она поняла, что как бы сильно она не падала, как бы больно ей не было, она будет подниматься и упорно идти дальше.

В тот вечер маленькая девочка залезла на велосипед и без чьей-либо помощи поехала. Сама. Чтобы больше никогда не падать и ничего не бояться.

Рина

Когда я была девочкой, больше всего на свете любила дождь, клубнику и лето. При этом лето для меня было волшебным временем, и планы на него я начинала строить сразу после новогодних праздников. Я выросла на побережье Японского моря, и каждое лето, спасаясь от тайфунов, приезжала вглубь континента в маленький провинциальный Звёздный к своим родственникам. Это был небольшой город с ровными квадратными кварталами, с зелёным парком, кинотеатром и торговым центром. Старые кварталы были застроены хрущевками, три новых района панельных девятиэтажек окружили древний центр с малоэтажной застройкой и частными домами. Вся жизнь города крутилась вокруг одного военного завода, на котором работала большая часть жителей, а сам он был окружен военными частями, где трудились или служили те, кто не работал на производстве. Вторым кольцом для Звёздного служила дальневосточная тайга.

В том городишке, избавившись от опеки родителей, я чувствовала себя свободно и непринужденно, а так как, будучи воспитанным и ответственным ребенком, я вела себя вполне прилично, никто мою мнимую свободу ограничивать и не собирался. Во дворе дома, где жили мои родственники, постоянно собиралась ватага ребятишек разных возрастов, и каждый день мы с утра до вечера проводили время в играх и развлечениях.

Просыпалась я, когда мне заблагорассудится, и если дом ещё спал, то меня поглощала новая книга, и тихое шуршание страниц продолжалось, пока взрослые спали. Завтракать мне разрешали, когда я хотела, а ещё могла заиграться и вообще не прийти на обед. Для меня это было что-то за гранью фантастики, потому как всё моё детство мама гонялась за мной с ложкой, уговаривая и заставляя проглотить хоть что-нибудь. Здесь же никто меня жёстко не контролировал, не заставлял ложиться спать ровно в десять, и я вполне могла одним глазом подсматривать ужастик по кабельному ТВ ближе к полуночи. Для ребенка, воспитываемого в строгом соответствии с режимом, отсутствие этого самого режима воспринималось как сказка. Любимым развлечением тем летом было залезть во дворе на нижнюю ветку дерева, к которой была привязана самодельная качеля, сидеть там среди листвы, поглощать мелкую приморскую вишню из газетного кулька и плеваться косточками, присваивая себе баллы за расстояния поражения вишневыми снарядами.

Во дворе дома, где жили мои родственники, постоянно собиралась ватага ребятишек разных возрастов, и каждый день мы с утра до вечера проводили время в играх и развлечениях.

Мне тогда шел седьмой год. Из милой пухленькой малышки я уже превратилась в тощую сероглазую девчонку с тонкими косичками и веснушками на носу. К слову, характер у меня был очень странный – я была застенчива со взрослыми, но с детьми становилась жуткой воображалой, к тому же задирой. На улице водилась, в основном, с мальчишками, а дома, когда никто не видел, увлеченно играла в куклы, и при всем при этом была плаксой, в том числе и для того, чтобы меня пожалели. Могла раздуть из ничего целую трагедию. В общем, совсем обычная девчонка, которой не хватало внимания.

Глава 2

Впрочем, если говорить о детстве и о любви, то была одна вещь, моя страсть к которой затмевала собой и шум дождя, и вкус клубники, и прелесть горячих летних дней. Это была безусловная любовь к придуманному миру, описанному на страницах книг. Как только я научилась сносно читать, с головой погрузилась в мир фантазий и моего буйного воображения. Я боготворила книги. С особым душевным волнением вдыхала запах новой бумаги страниц, радовалась тактильным ощущениям, когда прикасалась пальцами к корешку, гладила обложку. И тот восторг предвкушения новой захватывающей истории поймет лишь человек, так же страстно влюбленный в хорошую книгу, как и я.

Читать я научилась рано, и как только начала понимать и осмысливать прочитанный текст, с книгой уже не расставалась. Мои бумажные друзья были неизменными спутниками моего детства. С книгами я грустила, познавала боль предательства, отправлялась на поиски, находила выход из самых сложных и запутанных ситуаций, сто раз влюблялась. Такой страстью к чтению в моей семье отличалась только я, и самый сложный вопрос для меня всегда был «что же ещё прочесть?».

У моей тети была замечательная хорошо подобранная библиотека, и поэтому, приезжая к ней на лето, я всегда возвращалась домой с новыми историями и впечатлениями. И если я не играла во дворе, то меня всегда можно было найти на веранде, где стелила на дощатый пол покрывало, ложилась на живот и читала.

Весь следующий год я готовилась стать первоклассницей. Моё желание пойти в школу было настолько огромным, что не вмещалось во мне – я рассказывала о том, как я буду учиться, каждому, с кем доводилось разговаривать. Вряд ли взрослые догадывались, что главной причиной было стремление быстрее вырасти. Мне хотелось стать такой же как девочка Оля – красивой, тонкой, с длинной изящной шеей. Вечером перед сном, лежа в кровати, я представляла, что у меня чёрные густые волосы, и я хожу в школу, не собирая их в косу. Почти на год раньше мне купили красивый зеленый как трава ранец, и когда меня оставляли дома одну, я доставала его из шкафа, натягивала лямки на плечи и вышагивала по квартире с гордым видом, задрав подбородок.

Чем ближе подходило время к долгожданному событию, тем очевиднее становилось, что в школу мне ходить будет не с кем. Мы жили в отдаленном районе, и в нашем районе детей близких по возрасту не было. Знакомые дети предпочитали играть и дружить с детьми из своего района, поэтому моей временной подружкой стала девочка с собакой. Юля была гораздо старше меня, и у неё была овчарка. Красивый статный пёс. Мы познакомились во время первого снегопада, когда вышли лепить снеговика. Пёс прыгал и толкал головой большие снежные шары, которые она скатывала из снега. А потом мы играли в снежки, и Граф носился, заходясь лаем от восторга. Разговаривали мы не часто, слишком большая разница в возрасте давала о себе знать. Я просто выходила, когда видела её в окно, когда она гуляла с псом и шла рядом с ними. А ещё рядом с подружкой я часто вспоминала Диму, потому что с ним было легко. Странно, но больше с подростками найти общий язык мне не удавалось, видимо, он был какой-то особенный.

Потом в моей жизни случился май, мама держит меня за руку и говорит, что сейчас врачи решат, иду я в школу или нет. И помню мой ужас от того, что не могу ответить на вопрос тётеньки в белом халате о том, как одним словом называются стул, шкаф и кровать, я растерялась, а потом и вовсе расплакалась, решив, что в школу точно не берут таких тупых детей.

Этим летом родственники забрали меня к себе в июле, чуть живую от стресса, но Дима и почти все мои летние друзья были в пионерских лагерях. Семья моей тёти переехала из квартиры в просторный дом с приусадебным участком и небольшим садом. Все две недели я занималась тем, что обследовала территорию, обдирала ветки приморской вишни, училась стрелять вишневыми косточками при помощи пальцев и, разумеется, читала. Увидеться с моим старшим товарищем мне удалось только накануне возвращения домой.

В тот день с самого утра собирался дождь. Погода два дня, как испортилась, дождь лил всю ночь и прекратился только под утро. Брат ушёл в гараж к однокласснику за какой-то запасной частью для велосипеда и обещал скоро вернуться. В обед я вышла на веранду, расстелила покрывало и устроилась на нём за чтением. Через какое-то время дождь забарабанил по крыше навеса, я накинула кофту и опять погрузилась в волшебный мир сказок братьев Гримм. Это была потрепанная старая книжка с пожелтевшими страницами, но такая толстая, что я испытывала трепет от предвкушения волшебных историй.

Вырвал меня из захватывающего мира сказок звук шагов по дорожке к дому. Я оторвалась от книги и встретилась взглядом с синими глазами. Мы смотрели друг на друга и улыбались, пока я не сообразила, что он стоит под дождём без зонта. Я быстро вскочила, освободила путь под навес, жестами приглашая его быстрее спрятаться от дождя. Как только он оказался рядом, распахнул руки и крепко обнял меня. Я обнимала его в ответ, оценивая, насколько высоким он стал.

Добрый пришёл к брату и очень обрадовался, что я ещё не уехала. Узнав, что дома я одна, он уселся на покрывало рядом со мной. Я принесла миску со смородиной, и мы стали болтать о поездке в лагерь и книгах. Он рассказывал о том, что мне обязательно необходимо прочитать, тут же пускаясь в описание событий, которое плавно перетекало в детальный пересказ. Дождь усилился, к нему добавился сильный ветер, на улице резко стало темнее и мрачнее. Мы зашли в дом. Пока я наливала чай, Добрый предложил поиграть в шашки, а услышав, что есть только шахматы, спросил, умею ли я в них играть. Играть я не умела, в свои детские годы я считала шахматы наискучнейшей игрой, которую показывают по телевизору.

Глава 3

«Беда многих в том, что они недолюблены...

Это такая свистящая дыра в каждом сердце, для заполнения которой годится всё…»

Михаил Эпшнейн "Клейкие листочки"

Что такое одиночество? Интересно, когда человек впервые начинает испытывать это чувство? Такой холодный тугой узел в районе лопаток, от которого по плечам бегают мурашки. Когда ребенок начинает нуждаться в принятии и понимании? В год, в три года, в пятнадцать лет? У меня нет точного ответа ни на один из этих вопросов. Если вернуться в моё самоощущение в детстве, то главной чертой, отличающей меня от других детей, было одиночество. Я была одинока. Это саднящее душу чувство неразрывно связано со мной с самых ранних лет. Я была странной, не от мира сего. Одновременно я была достаточно бойкой, чтобы играть со сверстниками, и в то же время лучшей компанией для меня были книги и моё воображение. От меня ждали активных игр с другими детьми, проявления лидерских качеств, большого количества друзей. Таких детей все любят, им умиляются, ими хвастаются. Я была другая. Мне не нужны были друзья, я придумывала игры самостоятельно, и иногда совсем не хотела выходить на улицу. Я отличалась от сверстников, мой воображаемый мир был в разы интересней любой придуманной ими игры. Они это чувствовали и не всегда охотно принимали меня в команду. К тому же в играх я старалась стать главной, мне хотелось, чтобы со мной считались и ко мне прислушивались. Из моего детства я вынесла одну истину: если ты не от мира сего, значит, надо создать свой мир, который будет жить по твоим правилам.

Я была единственным ребенком в семье, где было не принято проявлять открыто свои чувства. Безусловно, родители меня любили, но не умели выражать свою любовь, кроме как заботой – я была сыта, одета, обута и регулярно получала свою порцию детских развлечений. Но у нас дома не было принято обниматься, желать спокойной ночи и беседовать по душам перед сном. Моя потребность в нежности и ласке была огромной, мне хотелось внимания и объятий, все мои действия и поступки были продиктованы желанием нравиться, чтобы меня одобряли и принимали меня.

Однажды летом, мне тогда было лет шесть, гуляя по пустырю, заросшему полынью, я увидела улитку. Какое странное создание, подумала я, и начала пристально рассматривать её. Молчаливая, задумчивая, она была хоть и не самой быстрой, зато самой целеустремленной, на мой взгляд. Надо иметь силу воли и цель, чтобы передвигаться к ней с такой мизерной скоростью.

Подумала, что мне не помешает компания, которая не будет насаждать мне свои правила, которая просто будет рядом. И пусть улитка будет молчать, зато я могу ей рассказывать всё, что придумывает моя голова.

Тогда я насобирала улиток, посадила их в красную коробку из-под обуви, которую наполнила травой, и поставила на подоконник. Когда я читала, они ползали по оконному стеклу, оставляя за собой скользкий призрачный след.

Иногда я собирала трёх «подружек» вместе и рассказывала им, что в этот раз выдумала. Я разговаривала с ними, показывала нарисованные мной сказки, делилась планами. А они молча сидели на листьях и шевелили рожками. Однажды я пришла домой и не застала их на обычном месте. Мама выпустила их на волю, потому что за окном был сентябрь, и жизненный цикл этих созданий подходил к концу. Я была безутешна.

Когда в моей жизни появился Добрый, мне больше не нужны были улитки. Мне вообще больше никто не был нужен.

Вся моя Вселенная была построена относительно большой горячей звезды, вокруг которой вращалась я и вся моя жизнь. Ни на минуту не представляла себе, что должно произойти, чтобы я могла сойти со своей привычной оси и начать жить где-то вдали от него.

Я взрослела, моя внутренняя потребность в любви и симпатии не уменьшалась, и дыра в моем сердце росла вместе со мной. Но каждый год наша долгожданная встреча с Добрым закрывала её, помогала ей затягиваться. С ним я чувствовала себя целой, нужной и принятой. Благодаря этим встречам я могла прожить ещё один год и не страдать от одиночества, чувствовать себя нужной. За четыре года я познакомилась с большей частью его компании. Все они принимали меня как предложение «два по цене одного», я была неотъемлемой летней частью Димы или моего брата Алексея. Мне было позволено ходить за ними повсюду и быть, если не участником, то свидетелем многих событий, будь то драки или гонки на мопедах. Мне сложно судить, как воспринимали меня тогда старшие товарищи. Кто-то говорил мне, что я прикольная, кого-то веселили мои попытки копировать их взрослую манеру общения. Обычно я больше слушала, обо всём увиденном молчала как партизан, но, надо отдать должное моим старшим товарищам, при мне они почти не сквернословили и не употребляли алкоголь. Я была маленьким рыжим хвостиком. Очень быстро меня стали называть просто «МалАя».

Мой двоюродный брат Алексей, он же Лёха Доктор, с пятого класса грезил о медицине. Он был силен в химии и просто влюблен в анатомию. [1] Любой физиологический процесс человеческого организма в его повествовании приобретал черты приключенческого триллера, при этом в описательной части просто отсутствовала ненормативная лексика и жаргон. Это был его талант, использовать в описании только медицинские термины, но исключительно понятно и доступно.

Сашка Лютый, которого с начальной школы все звали Саня Злой, был хулиганом, он был вспыльчивым парнем, который и часто дрался, но был надёжным, как скала. Не было ни одного случая, чтобы он хоть раз кого-то подвёл, и, если Злой сказал, что он будет в 12:00, он будет на месте ровно в 11:55, даже если это будет драка, в которой ему достанется. Выбить из него какую-либо информацию было невозможно, как невозможно было заставить его сделать что-либо во вред «своим». Он не терпел попыток им манипулировать, предугадывал любую хитрость, у него была какая-то особая интуиция. Это был грубиян, жёсткий и резкий, но с невероятно большим сердцем. А ещё у него дома всегда долечивался какой-нибудь больной «бобик» с помойки до очередного устройства в добрые руки, его мать с этим просто смирилась. Саня Злой терпеть не мог дураков и насилие над слабым.

Глава 4

Июль 1996 года

– Иди сюда, – он притянул меня к себе и коснулся горячими губами моих губ. Целоваться с ним было приятно, эмоции щекотали меня изнутри, и сама мысль, что он целует меня, приносила мне удовлетворение.

Он был высоким, красивым, популярным, и он был моим парнем уже почти два месяца. Очень странно было, что он вдруг предложил мне встречаться. Он был старше и в следующем году должен закончить школу. Мне льстило внимание популярного старшеклассника, и он мне действительно нравился.

Он проводил меня до двери, и я зашла домой. Он был симпатичным. Если детально рассматривать моё отношение к нему, то это было всё. Как человек он не был мне интересен. Вернее, я старалась заинтересоваться им, но ничего не выходило. У нас не было общих тем для разговора кроме ближайших событий и обсуждения новостей у общих знакомых. И если в первый месяц я была поглощена своими эмоциями о том, что он вообще на меня посмотрел, то к середине второго месяца вдруг поняла, что мне его недостаточно. Его слишком мало, чтобы я могла закрыть мои дыры и чувствовать себя особенной. Хотелось совсем других ощущений. Он был эгоистичным и самовлюбленным ровно настолько, насколько он был привлекательным. Я пыталась оправдывать его в своих же глазах, убеждала себя, что у него наверняка есть какой-то интерес или хобби, которые он от всех скрывает.

То лето, когда мне было пятнадцать лет, выдалось очень жарким. Солнечных дней, как никогда, было много, солнце на побережье жарило наши тела до темно-шоколадного оттенка. Хорошая погода, горячий белый песок, теплое море завладели мной без остатка. К этому были добавлены первые романтические отношения, дискотеки по вечерам, что совсем не оставляло мне времени для мечтаний и планирования поездки, предвкушений долгожданной встречи. Я была юная беззаботная и по уши влюбленная в парня из старшего класса. Лишь изредка уже почти ночью, засыпая, я вспоминала синие глаза и улыбку, и сердце замирало при мысли о нём.

Настал август, и зарядили обычные для этого времени тайфуны, когда на побережье штормило, и дождь лил со всех сторон одновременно. И тогда я вдруг засобиралась, меня накрыло предвкушением скорой встречи. Когда дождь прекращался, всё побережье затягивало туманом иногда плотным, как молоко. Тогда я брала книгу и уходила на пляж, стараясь не встретить по дороге друзей. Мне хотелось быть одной, мне хотелось мечтать. Я садилась на берегу, обхватывала колени, смотрела на барашки волн, и сердце начинало его звать. Туман забивался в мои волосы, крошечные капли воды нанизывались на каждую волосинку, и я закутывалась в плед, мысленно перебирая в голове картинки – удивленно приподнятая бровь, его улыбка, его пальцы, его смех. Я начинала ждать.

И он приехал. Так получилось, что медицинская практика Доктора в одной из больниц Владивостока подошла к концу, до начала учёбы оставалось ещё три недели, и Лёха Доктор решил поехать домой. Я не знаю, как часто они с Добрым общались в столице нашего региона, как они встретились, но в итоге, перед тем как ехать домой, они приехали к морю. За мной.

Триста километров, двенадцать населенных пунктов, четыре часа. Но когда ребята прорвались через плотный туман к моему дому, меня там не оказалось, потому что я была на пляже.

Добрый не захотел ждать, отказался от чая, лишь спросил, на какой именно пляж я обычно хожу, и парни сразу поехали меня искать.

К тому времени я уже не читала. Скрестив ноги, закутавшись в плед и не обращая внимания на влажные кудри в бисере водяных капель, смотрела сквозь пелену тумана на шипящие волны и дышала солёным воздухом. Мысли мои были далеко, вихрем кружили вокруг слайдов из картинок – руки, губы, улыбка, глаза.

Тут мой взгляд остановился на идущем сквозь туман вдоль полосы прибоя человеке. Голый мощный торс, шорты в солёных брызгах, мокрые черные волосы, торчащие иголками. У меня перехватило дыхание, и сердце стремительно упало в желудок. Я не видела его полтора года, но сразу узнала и ни на минуту не усомнилась, что это точно он.

Через несколько секунд я уже висела на нём, обхватив его руками и ногами с воплями восторга. Он смеялся, обнимал меня крепче и целовал в макушку. Я смеялась, обнимала его и визжала от радости, и мне было не стыдно.

– Ого, – сказала я, присвистнув. – Твоя? – я кивнула в сторону черного кроссовера, пока он открывал машину. – Крутая тачка.

– Да, так… взял покататься, – отмахнулся он.

И тогда в большой теплой машине рядом с ним я впервые почувствовала себя на месте, на своем месте, вот так я и хотела – быть здесь, на переднем сидении большой красивой машины с ним, держать его за руку, смеяться, дергать его за волосы, дуться и показывать язык. Быть собой, а не зажатой туго зашнурованной хорошей девочкой без эмоций и чувств, с оценками «отлично». От этих мыслей мне стало не по себе, и почему-то стало больно. Часть вечера я провела, закрывшись в ванной и разговаривая по телефону со своим парнем, который был не в восторге от того, что мы не сможем встретиться сегодня вечером, и, мягко сказать, ошарашен внезапным моим отъездом. Но меня мало интересовали его чувства в тот момент, я даже испытывала какое-то злорадство, уж очень он самодовольно стал себя вести в последнее время.

Рано утром мы выехали в Звёздный. Я обняла своих родителей на прощание, взяла собранный в дорогу завтрак и помчалась к машине. Дима погрузил мою небольшую сумку в багажник, Лёха зевал, облокотившись на дверь машины, и курил. Я поморщила нос, забралась на переднее сидение, пристегнула ремень безопасности и вставила кассету в магнитофон. Всё, готова. Под звуки рок-баллад мы выехали на шоссе. Солнце только-только начинало лениво выползать из своей норы. Краем глаза я наблюдала, как брат удобнее устраивался на заднем сидении, как он закрыл глаза и через несколько минут засопел. Несмотря на ранний подъем, спать мне не хотелось. И я придумала себе занятие. Я свернулась клубком на сидении, укрылась пледом, который предусмотрительно захватила с собой, прикрыв глаза, сделала вид, что я сплю. Из-под опущенных ресниц наблюдала за Димкой, за тем, как он вел машину, разглядывала его глаза, губы, его руки. У него были очень красивые руки – сильные, с золотистой от загара кожей, с узорами выступающих вен. Плавные красивые линии заканчивались длинными пальцами. Которые, кстати, в тот момент отстукивали ритм на рулевом колесе. Из колонок Guns N' Roses впечатывал слова в мой мозг:

Глава 5

Гора Шаман высотой 1500 метров над уровнем моря знаменита разбросанными огромными блоками камней. На её вершине находились дольмены и впечатляющая стена из циклопических каменных блоков длиной около 500 метров. При этом неизвестно о происхождении и назначении необычных узоров на камнях, разбросанных на тропе, ведущей к вершине горы, а также, неизвестно, для чего и как были произведены насечки и распилы на других каменных блоках. Это породило множество легенд, связанных с этим местом.

В полной экипировке с рюкзаками в восемь утра мы начали наше восхождение. Не все желающие к нам присоединиться были здесь – кому-то помешали дела, кто-то испугался сложного подъёма. В итоге у подножья стояли Добрый, Злой, Шерхан, девушка по имени Оля, Лёха Доктор, его подружка Рита, я и еще двое парней[1] . Мы еще раз проверили обувь, перчатки, фонари, крепления лямок рюкзаков.

Дима подошёл ко мне, опустился на одно колено и начал проверять шнуровку на моих берцах. Я шумно выдохнула и закатила глаза. Он поднялся.

– Перчатки? – вопросительно изогнутая бровь.

В ответ я помахала ими у него перед носом.

– Слушай меня: с тропы не сворачиваем, внимательно смотрим под ноги, перед тем положить руку на дерево – смотрим на него. Здесь полно змей. Не забывай пить воду. Не отстаём, если нужно отойти – собираемся девчонками, предупреждаем меня. Понятно? – заглядывал он в мои глаза.

Я показала ему язык и засмеялась. Он схватил меня за куртку, притянул к себе и очень тихо, почти на ухо сказал: «Мы никуда не спешим. Не беги вперед, не торопись. Подъём тяжелый, экономь силы. Если устанешь, просто дай мне знать, Малая». И он подмигнул мне, развернулся и пошёл вперёд.

– Ну, всё, погнали, – скомандовал Андрей, и наш отряд двинулся в путь.

Нас встретил настоящий первозданный лес. Горная тропа, усеянная мягкими иголками и шишками, настойчиво тянулась вверх, сквозь тайгу. Вековые сосны были оплетены лианами лимонника. Дорогу нам периодически заграждали огромные валуны и древесные корни, покрытые густым мхом. Тайга уже проснулась и будоражила нас своими звуками, повсюду слышались легкий шелест и писк, в зарослях вдоль тропинки кипела жизнь.

Мы шли, не растягиваясь, изредка переговаривались, через час сделали небольшой привал. Я жадно глотала воду из бутылки и смазывала укусы насекомых бальзамом «Звездочка», потому что тьма кровососущих кинулись завтракать, как только мы вошли в лес. Я завязала бандану плотнее, застегнула молнию на куртке до самого подбородка и натянула капюшон.

Ещё через полчаса мы вышли к кристально прозрачной, ледяной горной реке, которая брала начало прямо из-под горы. Переправа была вполне сносная, мы без труда ее преодолели. Парни помогли Оле и Рите, а с моей паршивой координацией я не стала рисковать и без уговоров вцепилась в Димку мертвой хваткой, стоило ему протянуть мне руку.

После переправы тропа резко поднималась вверх, и дальше нам пришлось почти два часа карабкаться в гору, петляя между сосен и обходя разбросанные мегалиты.

Пот заливал мне глаза, под курткой по телу бежали ручьи, дыхание давно сбилось, и не было ни одного места, где бы можно было остановиться и нормально присесть. Ноги гудели, плечи ныли, хотелось сбросить рюкзак, который, как мне казалось, весил уже тонну. Каждый шаг давался с огромным трудом, и я, проклиная гравитацию, карабкалась вверх. Дима иногда оборачивался и проверял, не убежала ли я пугать медведей, громко ругаясь и вопя, как суслик. А, нет, вот она я – ползу, чертыхаюсь, ругая себя, какого рожна я забыла на этом Шамане, красная, как помидор, послушно поднимаюсь вверх.

Два часа жёсткого подъёма без нормального привала обрушили мою самооценку, и на последнем этапе этого пути мне просто хотелось упасть лицом вниз и не шевелиться.

Пять человек[2] уже вышли на плато, сбросили рюкзаки и устроили привал. Лёха затаскивал на плато Риту, Ольга уже сидела, а вернее лежала на коленях у Олега. Сзади и слева в метрах пяти от меня подъем завершали ещё двое. Силы покинули меня, я упала на колени и не смогла подняться. Второе дыхание так и не открылось. Я села и закрыла глаза. Красные вспышки в глазах, кровь стучит в висках, сердце собирается выпрыгнуть через горло. От беспомощности и безысходности у меня на глазах навернулись слёзы.

На секунду открыв глаза, я увидела, что мой герой спускается ко мне, и через минуту Дима сидел рядом и обнимал меня за плечи.

– Вставай боец, бойцы не плачут! Ты как? – он аккуратно тянул меня к мегалиту справа. – Места маловато, но передохнуть вполне хватит. Не молчи, говори со мной.

– Я больше не могу, – шёпотом почти промычала я, и, наверное, вид у меня был пугающий, потому что он достал из кармана аптечку, открутил крышку у бутылька с нашатырным спиртом и поднес его к моему носу. – Фууу, какая гадость.

Он подал знак группе, чтобы нас не ждали.

– Ну вот, опять рыдания. Тебе, что, опять семь? – он ухмыльнулся, – Прости, не взял платок, чтобы вытирать сопли.

– Я слабак. Мне стыдно. И жалко себя, так старалась, а в итоге все равно – я в заднице, – всхлипнула я, смеясь.

– Окей. Слушай сюда. Я знаю несколько парней постарше тебя, и они не совершили подъём, потому что развернулись и пошли назад, – он отхлебнул воды из бутылки, а через минуту он продолжил: – Запомни, совсем не стыдно упасть, заплакать, а потом встать и закончить путь. Стыдно не закончить его. А ещё стыдно даже не попытаться начать.