Шелест страниц и звук её голоса

Вместо пролога

Ненависть - большой стимул. Она придает уверенности, наполняет решимостью. Заставляет принять решения, о которых можно  сожалеть. Ок. Только сожалеть. 

И если спросить меня сегодня, хотел бы я поменять некоторые жизненные решения? То отвечу, не задумываясь – да. И мать его, да, да, да. Но это сейчас.

Белые стены и духота. Не люблю  больницы. От них веет покоем, и одновременно обреченностью. Ожиданием. Ни то, ни другое, ни третье меня не привлекает.

Палата номер триста двадцать четыре. Мешкаю перед дверью, не решаясь зайти и что-то меня заставляет повернуть голову. Вижу ее: каштановые кудряшки с золотым отливом  до плеч, большие глаза смотрят в пол. А мне бы так хотелось чтоб она посмотрела на меня…  Мое сердце сжимается. Вина? Да. Но что-то еще не дает мне просто отвести взгляд. Что-то, что тронуло меня где-то глубоко внутри. Тогда, в тот день, когда увидел ее впервые, когда пошел за ней, когда незаметно прокрался по другую сторону большего дуба и, услышав ее голос, был  уже обречен…

ГЛАВА 1

Они решили пожениться. После  пяти лет совместной жизни взяли и решили. Когда обоим за сорок. Но я считаю, это сугубо их дело.  

Мама думает, я уволился, она не знает, что  я заключил повторный контракт на три года. Заключу, по приезду.  Сейчас у меня просто отпуск.  Но скажи, как есть и мне пришлось бы выслушивать ее истерики. Сообщу новость после свадьбы. Как раз она будет счастлива  и ей будет не до огорчений. Во всяком случае, я надеюсь, что она поймет.  То, что делаю, это спасает меня из болота собственного угрызения. То, что я делаю, это важно. Это теперь моя жизнь.

Стягиваю рюкзак с одного плеча и стучу в дверь.  Слышу ее торопливые шаги.  А затем вижу самые родные и красивые широко распахнутые синие глаза.

- Сыночек! – она обнимает меня, привставая на носочки, и начинает расцеловывать, куда попадают губы – А Рашид только уехал!

Вот беда.

- Ничего, я пока тут поживу, думаю, мы пересечемся как-нибудь… В крайнем случае, увижу его на свадьбе.

- Остряк, - мама толкает меня в плечо, смаргивая слезы на глазах, - чего ж мы в дверях стоим… Погоди. Дай я на тебя посмотрю, - мама уже в коридоре разворачивается и обхватывает ладонями мое лицо, -  Боже, какой ты красивый… так возмужал…

Знала бы она.

- Перестань,  можно просто Андрей, - улыбаюсь ей.

- Застранец ты, - она шлепает меня по плечу, - почему ты так мало звонил и редко брал трубку?

Не говорить  же маме, что я был на войне. Не хочу ее волновать еще больше. Она думает, что я служил в запасе, в России. Тем более я был на войне, которой по официальным данным нет, и не имею права разглашать данную информацию. И я хочу… просто забыть об этом.

-  Девчонки. Ма, ты же знаешь, как на них влияет форма, - отзываюсь, скривив губы.  Мама хмыкает и трепет меня по короткому светлому ежику, как в детстве.

- Давай переодевайся, ловелас. Надеюсь, ты не забыл, где твоя комната и ванна?

-  Постараюсь найти, - отзываюсь, мечтая снять армейские сапоги, форму и принять душ.

Так странно очутиться здесь. Еще неделю назад я  мог об этом только мечтать. Бегал с автоматом наперевес, дышал жутким запахом обгорелых тел. Ничто так не воняет как горелая плоть.

Стягиваю майку и провожу пальцем по ребрам, уже небольшой шрам…а кровище было.  Один раз меня чуть не стало. Казалось, что на этом мой путь закончен, закончено мое существование. И именно в тот момент в мою голову ворвались мысли о ней. Той девчонке, которой я причинил горе. Ее тихое рыдание, которое так часто преследовало меня по ночам, я словно вживую его услышал перед тем, как потерять сознание. И подумал, что непременно ее найду и попрошу прощения. Если выживу. И я выжил.

 Включаю холодную воду и умываюсь три раза. Сразу становится легче.  Отлично. Быстро избавляюсь от остальной одежды и получаю истинный кайф под струями теплой воды.

Мама, кажется, приготовила все блюда из кулинарной книги. И я собираюсь съесть все. Умру, но съем, потому что все чертовски вкусно.

-  Ты счастлива? – спрашиваю. Перестаю жевать и вглядываюсь в родное лицо. Мама улыбается мне, но я вижу грусть в синих глазах, так похожих на мои. Иногда она просто бледнеет, но никогда не исчезает.

- Ты здесь и теперь мое счастье полное.

- И что? Теперь ты будешь ходить в черной простыне обмотанной вокруг тела?

-  Ты прекрасно знаешь, что Рашид не соблюдает традиций.

- Я прикалываю тебя, как и положено сыну, который не знает о чем разговаривать с мамой за месяц  до ее свадьбы.

Мама мне грустно улыбается и накрывает мою ладонь своей.

- А у тебя все хорошо, сын?

Нет, мам. Не все хорошо.

- Все зашибись, - привычно лгу, - как у такого симпатяги может быть иначе?

- Мой любимый симпатяга, - мама вновь треплет меня по голове и целует в щеки.  

В этот момент слышится открывание двери ключом.

- Ох, Рашид пришел, - мама встает, встречая своего жениха, а я откладываю  вилку. В комнату входит высокий смуглый мужчина,  с усталыми карими глазами.  Ему сорок восемь, хотя выглядит значительно старше. Именно он однажды  собрал нашу семью по кусочкам.  Когда-то именно его совет спас меня из собственной трясины.

- Воин, - улыбается отчим и протягивает мне руку. Улыбаюсь в ответ и пожимаю ее. Он притягивает меня и по-отечески обнимает. Отстраняется и оглядывает. Гордо расправив плечи произносит, - мужчина.

- А ты кого ожидал увидеть? Женщину? Думаешь, в армии этим занимаются? – хмыкаю.

- Смейся, смейся, -  добродушно качает головой  Рашид и переводит взгляд на маму, -   женщина, вытри слезы и доставай бутылку дорого, сын приехал, праздник все-таки…

Не успеваем поднять дорого, как у меня звонит мобильник. Тоха. Надо же. Поднимаюсь из-за стола и иду к себе в комнату. Почему он звонит?  Неужели в курсе, что я в городе?

- Привет, - говорю.

- Оу, оу, оу… кто вернулся в наши края! Защитник Родины и всея Руси нашей Матушки… Чувак, сколько лет сколько зим!  Мы все тут про тебя недавно вспоминали.

- Хорошее вспоминали?

- Отличное! Например, смазливое твое личико.

- Урод, бля,- хмыкаю и падаю на стул у компа, - откуда ты узнал, что я в городе?

- Птички донесли, - неопределенно отвечает мой друг детства. Тот парень, с кем мы набивали синяки и не только.

Все четыре года службы, в свой отпуск, я ни разу не возвращался домой. Поэтому решил отгулять лето и вновь подписать контракт. Есть причины, по которым этот город меня не радует.  Есть, воспоминая, которые заставляют мою душу сжиматься в болезненный комок и поступки, за которые я должен гореть в аду, в самом адском пламени.

ГЛАВА 2

Два дня проходят в суматохе, мама наприглашала всех родственников. Мол, мое возвращение праздновать. Я говорил, что моя мама просто обожает праздники? И всем непременно надо было меня похлопать по плечу, потрепать по голове, словно мне снова двенадцать. По сути, эти люди являлись для меня чужими. Никогда не питал к ним родственных чувств.  Кроме как к маминой сестре, ее я обожал. Но ее не было.  Иногда ловил на себе сочувственный взгляд Рашида и его полуулыбку.

Поэтому на третий день, проснувшись утром, понимаю, что с меня хватит праздника.  А мама придумает и сегодня что-нибудь. Ей только дай повод. А мне нужно решить проблему. Я много думал, о том, что нужно перестать  валять дурака. Мне пора найти девушку, и посмотрев ей в глаза попросить прощение. Не только у  нее. Я знаю, сколько ненависти вызовет мое признание. Как иначе растолковать тот знак, что даже не ища  с ней встречи, судьба меня с ней сталкивает? И это нужно. Иначе этот груз так и будет лежать на моих плечах. Я уже не мальчишка. Пора отвечать за свои действия.

  Стою напротив входа в больницу, где мы были с ребятами три дня назад. Закуриваю вторую сигарету. Знаю, что девчонка на месте. Работает.  Проверил  два часа назад. Остается дождаться конца ее смены, даже если она здесь снова до десяти вечера. Мне плевать. Забавно. Впервые я ее  тоже встретил в больнице.

Нахожу небольшой скверик через дорогу, откуда отлично просматривается вход, и устраиваюсь там.

Звонит телефон. Тоха.

- Привет, братуха.  Приехал, встретился и стих, словно и не было.

- Здоров. Да, родственники атаковали. Как Степаша?

- Гипс снимут  черт знает через сколько,  но у него ж голень, ты ж видел колено сгибать сможет. А его папаня раздобудет дорогущую лабуду, по типу сапога, только из гипса и пластика. В общем,  не знаю, но в четверг Федька вроде собирается на треню. Если, конечно, Гитлер его допустит.

Слушай, мы ж так толком и не потусовали. Я че звоню. Ты надолго приехал? Или остаешься насовсем?

- В конце августа отчаливаю. Тох, почему ты это делаешь? Мы ведь расстались не друзьями.

Пять секунд он молчит.

- Не знаю. Наверно каждый может оступиться. Главное в этом не завязнуть. И мы братья. Да и ты, похоже, выкарабкался.

- Похоже.

- Отлично, - Тоха прочищает горло и переводит тему, -  ща тяжело выбираться: сессии и трени, но я звякну, как расхлебаю все.  

- Идет…

Дверь больницы  в очередной раз  открывается, и выходит она. Мое сердце скручивается в тугой узел, при этом героически пытаясь стучать. Ее кучерявые волосы, на этот раз, распущены и уже отросли ниже лопаток, виднеется несколько синих прядей. На глазах большие зеленые зеркальные очки, ее ноги обтягивают светлые джинсы, подчеркивающие маленькую попку,  а сверху белая футболка с принтом в виде жабы и какой-то надписью, на ногах легкие кеды.

- Давай, Тох, перезвоню, - отключаю мобильник и перебегаю дорогу. Мне до нее остается несколько шагов, как проезжает спортивная  порше желтого цвета. И я  не обратил бы на нее внимания, если бы она не притормозил у девушки. Сбавляю шаг и прислушиваюсь. Из машины показывается локоть и профиль парня.

- Эй, Аббас, давай с нами, будет весело!

Замечаю, как напряженно распрямляется спина девушки, но она продолжает идти и не обращать внимания.

-  Зажигалочка зажги на мне! … чет она не реагирует, брат, - он машет ей рукой, - может надо по-привычному? Шлюшкаааа!

Она молча протягивает руку в их сторону и показывает фак, чем безудержно веселит говоруна.  Которому, по-честному, стоить укоротить язык. Под ноль.

- Реально отозвалась! – восклицает он в полном восторге. Вытаскивается из машины почти по пояс, засовывает палец за щеку и резко отпускает с характерным звуком, - я следующий на тебя, синевласка!

Замечаю, как девушка непроизвольно вздрагивает, но надо отдать должное ее выдержке. Затем парень плюхается обратно, воет как волк и порше дергается с места, набирая скорость. И что это была за хрень? Не знаю почему, но передумываю подходить. И просто иду за девушкой на расстоянии десяти шагов.  И уже через пятнадцать минут понимаю, куда мы свернули

Еще лет двенадцать назад,  землю у реки, где рос дуб, купили и собираясь затеять стройку. Ее начали огораживать бетонными белыми плитами, дошли до дерева, но не стали его рубить.То ли потому, что половина дуба росла на государственной земле, то ли  хозяин был из любителей природы - этого никто не знал.  Дерево росло практически у самого обрыва. Да и стройка отменилась. Или хозяина не стало.  Или передумал он. Но теперь на обрыве стоит дуб, и от него забор на десять метров к дороге. Это она мне рассказала. До ее появления в моей жизни я не знал о существовании этого места.  Останавливаюсь у забора, меж тем как девушка подходит к дереву. Сбрасывает рюкзак на землю.  И, коснувшись рукой ствола, смотрит вдаль. А затем ее голова опускается, и плечи начинает легко трясти. Она плачет.  Сжимаю бетонную стену руками. Бля. Только не ее слезы.  Я не подойду. Сначала нужно разобраться, что заставляет ее плакать и почему эти парни раскрывают рот в ее сторону.    И придумать, как это сделать. И клянусь, что каждый будет наказан. За каждую ее слезинку. 

Перехожу на другую сторону стены и, облокотившись, прикрываю глаза.

5 лет назад…

Облокачиваюсь о ствол дуба и прикрываю глаза. Почему я здесь? Потому что она сидит с другой стороны читает книгу в полголоса. Ее голос, он успокаивает… Стоило мне ее увидеть три дня назад в больнице, даже не знаю. Просто не смог отвести глаз. Хотя мне на самом деле было совершенно не до девчонок. И то, что я здесь нахожусь, это, по меньшей мере, сумасшествие. Но я уже ничего не мог поделать. Я нуждался, как в наркотике, в ее успокаивающем голосе, читающем строчку за строчкой. Ноющая черная дыра внутри меня росла и превращалась в бездну, съедая всего меня изнутри. Я виноват. Не знаю, почему она читает вслух, но видит Бог, я благодарен ей за это. Не знаю, что за книга. Она ее читает очень маленькими частями.  И так понимаю, речь идет о кучке каких-то военных за столом со священником, которого то и дело прикалывает их капитан на ломаном английском, так как он испанец. И в конечном итоге они собираются в бордель.  Во всяком случае, вчера она закончила на этом.

ГЛАВА 3

5 лет назад…

Она продолжает приходить каждый день.. Мы больше не разговариваем. Я даже не уверен, знает ли она что я еще здесь. Что слушаю ее. Каждый день после того, как неизвестно что потянуло сюда… за ней.

Каждый раз облокачиваюсь о дерево и, закрыв глаза, пытаюсь услышать каждое прочитанное ею слово. Я больше не пытаюсь уловить смысл, мне просто нравится,  как ее голос отзывается глубоко внутри меня, посылая мне волну спокойствия. Заставляя меня забыть: кто я,  где я, что я сделал.

  Мое бессилие. Оно душит меня. Моя потеря она ранит. Мне только семнадцать, а я по уши в дерьме, от которого не отмыться. Подошел к пропасти и смотрю вниз. А там- пустота. Сияющая черная дыра.

Они звонили мне.  Лыковой говорил, что от них не уходят. Что мы  связаны одной кровью. Что мой долг служит на благо. И чтоб я не думал дурить.  Что все решаемо. Что позже мы во всем разберемся. Так нужно. И молча слушая его уговоры, понимал, что я встрял. Я ведь никогда не был таким. Прошло меньше года, и из обычного спортсмена, подающего большие надежды и флиртующего с дочерью тренера, превратился… в чудовище. В чудовище отнимающее жизнь.

Резко открываю глаза и делаю глубокий вдох. Мне нужно придумать, что делать дальше. Я больше не могу скрываться в ветвях этого большого дерева и молчать.

- Почему ты читаешь вслух? – спрашиваю. Девчонка резко прерывает чтение. Я знаю ответ, но мне хочется поговорить, мне хочется заполнить пустоту, что растет с каждым днем внутри.

- Почему ты пугаешь до чертиков? – сердито спрашивает.

- Думал, ты знаешь, что я здесь. Мы же выяснили, что там  твоя половина, здесь - моя.

Молчание.

- Ты каждый день здесь? – тихо спрашивает.

- Да. Я же говорил. Люблю слушать, как ты читаешь.

Молчание.

- Ты… эээ… ты просто приходишь меня послушать типа? Это… странно.

- Странно читать вслух под деревом, - отвечаю.

- Но тебе же нравится!

- Не спорю.

Она смеется, заставляя меня улыбнуться. Пожалуй, эта первая настоящая улыбка после всего случившегося.

- Ты странный, - проговаривает.

Некоторое время мы просто молчим, но я знаю, что она никуда не ушла.

- Как тебя зовут? - спрашивает

- Антон.

Не задумываясь,  называю имя своего лучшего друга. Бывшего. Будто назови настоящее, она всё поймет. Раскусит, какой я лжец и поддонок. Я обязательно сам расскажу. Глядя в ее огромные глаза. Потому что теперь нельзя иначе. Я не собирался возвращаться, пусть эти подонки что хотят, делают. Хуже уже не может быть. Не бывает. Я разрушил все, что только можно.

-  А какое твое имя?

- Каусария… да-да знаю, оно необычно на слух, мне тоже не нравится. И, думаю, маме не нравилось, поэтому мы с ней придумали сокращенное - Кая.

К-А-У-С-А-Р-И-Я… По-моему красивее имени я не встречал.

- … Мой папа араб и меня назвали в честь бабушки. Это не обсуждалось,- продолжает она.

Кая будто извиняется за свое имя. Но оно прекрасно. Она, правда, не слышит его звучание? Или оно такое с ее уст? Все что она не скажет, будет иметь такой оттенок прекрасного? Черт, я просто схожу с ума! Потому что это совершенно ненормально переться от девчонки, которую не знаешь, которую еще две недели назад задел бы плечом и скривил лицо, пугая… или еще что похуже.

- Что оно означает?

- Райский источник…

Ей действительно подходит.

- У тебя красивое имя, - проговариваю.

- Ну да, - фыркает.

- Правда,  Каусария.

Молчание.

- Я читаю здесь, а потом иду в больницу к брату и читаю ему этот кусочек. Он в коме уже вторую неделю. Говорят голос родного и любимого человека часто возвращает с того света, - неожиданно она отвечает на мой первый вопрос, заставляя болезненно сжаться мое сердце. – Не то, чтобы я верила, что он уже там.  Его там нет. То есть если он ближе сюда, значит,  быстрее очнется. Главное верить, ведь так?

- Да, - сдавленно проговариваю, - главное - верить.

- Это же Никитосик! – восклицает Таня, когда  с Серегой подходит  к столику, где уже расположились я, Федя и Тоха. Таня Чернышенко -  моя одноклассница и союзник. Эта была моя девочка для списывания. Ну, знаете, каждый парень  выбирает себе сообразительную голову и на контрольных садиться за ней, чтоб все списать.  Широко улыбаюсь ей, когда девушка отстраняется от  Сереги и обнимает меня, - привет двоечник!

- Твоими стараниями не такой уж, - отзываюсь.  Разглядывая, как  она изменилась.

В школе это была серьезная девчонка со строгой косой и серыми глазами за стеками очков. Сейчас: у нее довольно таки короткая прическа «Боб» (когда-то моя мама хотела Боба. Пришлось вбить в интернет и узнать, что это не только имя мужика), волосы стали значительно светлее, да и на глазах исчезли очки.

- Во-во, помни об этом! – она выставляет указательный палец, словно, давая указания.

- Дрон хватит лабзаться с Танюхой, она без пяти минут невеста! – напоминает Любимов.

- Кстати, да, - ее талию обвивает рука Сергея, и он целует девушку в шею, от чего у той расползается довольная улыбка.

- Меня сейчас стошнит! - корчит рожу Тоха.

- Оёёёё, - протягивает Федя, укоризненно  качая головой, - срамота-то какая. Блядство. Одно бляд… эй! Бросаться тестом – грех!