Шелковый локон для Орков

Глава 1. Букет для Королевы

Туфли невыносимо жали.

Я стояла на крыльце входа в загс и пыталась дышать.

«Дворец Бракосочетаний №3», звучало как насмешка.

Белое платье, которое еще час назад казалось облаком, теперь обвисло свинцовым саваном. Фата колола лицо, каждая сеточка – крошечное жало.

– Он просто опаздывает, – шептала я себе, глядя на часы с крошечными бриллиантиками на запястье. Подарок его мамы. «Для счастливых часов вашей совместной жизни». Стрелки ползли, как опьяневшие мухи. Полчаса. Сорок минут. Вокруг, в прохладной тени деревьев, тревожились его, мои – наши – гости. Тети с влажными от сантиментов глазами, дяди, незаметно прикладывающие к шампанскому, подружки в одинаковых розовых платьицах – мои «фрейлины», как я их в шутку называла. Шутка. Какая ирония.

А он опаздывал. Как всегда.

– Кайгородова и Кислицын? – вышла на крыльцо служащая загса.

Я рванула вперед.

– Я Кайгородова, Кислицын опаздывает.

– Ну мы уже второй раз переносим вашу регистрацию. – В глазах служащей одновременно и печаль, и снисхождение.

Все гости напряглись, я чувствовала их растерянные взгляды. Шёпот, сначала робкий, потом настойчивее, как рой ос. Где Марк? Что случилось? Она стоит одна…

Мой отец, краснорожий и уже слегка на взводе от шампанского, вышел минут десять назад из-за угла загса, пробормотал что-то про «проклятые пробки» и «этого безответственного мальчишку», и вновь скрылся за углом, наверное, курить. Мама металась между мной и дверью загса, лицо ее было похоже на мокрую тряпку, которую слишком долго выкручивали. «Он приедет, солнышко, обязательно приедет. Наверное, что-то с машиной...» Голос ее дрожал, выдавая ложь с потрохами.

А потом появилась она.

Не из машины, не из такси. Она выплыла из липкой июньской дымки, как кошмар, материализующийся наяву. Агата Петровна. Моя соседка по лестничной клетке, этажом ниже. Женщина, чей возраст был тайной за семью печатями, пахнущая всегда камфорой, кошачьей мочой и каким-то дешевым, удушающим цветочным одеколоном. Она редко выходила из своей квартиры-берлоги, а когда выходила, то казалось, что тени в подъезде сгущались и шептались у нее за спиной. Сегодня на ней было выцветшее синее платье и стоптанные тапочки. Волосы, взъерошенные ветром, торчали, как гнездо испуганных птиц.

Она торопливо шла ко мне, рот поджат в тонкую, знающую ниточку.

– Людочка, – просипела она. – Людочка, милая. Стоишь тут... как куколка фарфоровая.

Я не ответила. Во рту пересохло.

– Ждешь своего Маркушу? – Агата Петровна подошла вплотную. Ее дыхание пахло старым сыром и чем-то лекарственным. – Зря, милая. Зря ждешь.

Мир накренился. Звук – гул голосов из загса, шум машин на улице, пение каких-то птиц на деревьях – всё слилось в один пронзительный, невыносимый визг. Я почувствовала, как белизна платья начинала меня душить.

– Что... что вы говорите? – выдавила я.

Агата Петровна грустно улыбнулась. У нее не хватало одного клыка. Черная дырочка зияла, как вход в крошечную могилу.

– Говорю – не придет он. Видела его сегодня утром. Бежал. Сумку в руке. Лицо... белое, как твоя фата. Бежал не от счастья. – Она ткнула костлявым пальцем мне в грудь. Пальцем, который казался неестественно холодным даже сквозь ткань корсета. – Убежал, милая. Как крыса с тонущего корабля. А корабль-то – ты.

Я отшатнулась. Мир потерял краски, стал черно-белым. Голоса гостей превратились в отдаленный, бессмысленный гул. Лица мамы, выбежавшей из дверей, и отца, вернувшегося с сигаретой, расплылись в мареве.

«Убежал». Сумка. Белое лицо. Бежал не от счастья.

Не помню, как вырвалась. Как оттолкнула мамины руки, пытавшиеся меня обнять. Как пробежала сквозь толпу гостей.

Я бежала. Туфли невыносимо жали, но боль была ничем по сравнению с тем, что рвало сердце. Белое облако платья превратилось в парус, ловящий ветер моего бегства. Фата слетела, запутавшись в ветках куста у выхода.

Куда? Прочь. Прочь от этого «Дворца», от жалостливых взглядов.

Ноги сами понесли меня вниз, к набережной. К широкой, серой, вечно текущей реке. Она всегда меня завораживала своей мощью, своим безразличием. Сейчас она казалась единственным существом, которое не станет меня жалеть, не станет задавать глупых вопросов.

Я вбежала на пешеходную дорожку моста, прислонилась к холодным, липким от городской грязи перилам. Далеко внизу темнела вода, несущая обрывки какого-то тряпья, пустые бутылки, пакеты. Река-кормилица, река-свалка, река-уныние. Совсем как жизнь.

Я сжала в руках то, что еще связывало меня с этим утром, с этой пародией на счастье. Свадебный букет. Белые розы, лилии, гипсофила. Теперь он был лишь горстью пахнущей флористикой дряни. Облик обмана.

Яркий гнев пронзило отчаяние. Я занесла руку с букетом, но не для того, чтобы бросить его подружкам невесты, как в глупых романтических комедиях, я хотела его уничтожить. Стереть с лица земли этот последний символ моего идиотизма. Пусть река примет его. Пусть разорвет на клочья, утянет в темную тину, к ржавым банкам и битым бутылкам.

Я швырнула букет изо всех сил. Вложила в бросок всю свою боль, весь стыд, всю ненависть к Марку, к Агате Петровне, к себе самой, к этому проклятому дню.

Глава 2. Орки

Я тихо застонала. Мышцы и сухожилия болели как после удара током.

Я вытянула ноги, руки.

Боже, что случилось?

Это не мое тело. Слишком длинные ноги, изящно выгнутые над шелковым покрывалом. Тонкие руки, с безупречным вишневым маникюром, лежавшие на роскошном атласном белье. Под тончайшей тканью ночной рубашки, высокая, упругая грудь.

Я лежала не в своей койке в обшарпанной однушке с видом на кирпичную стену, а на огромной кровати под балдахином из струящегося плюща. Комната была огромной, обставленной антикварной мебелью в стиле, который я когда-то видела только в журналах. Зеркала в золоченых рамах отражали слабый утренний свет, просачивающийся сквозь тяжелые бархатные шторы.

Святые угодники! Где я?

В груди появилась знакомая, холодная паника.

Попыталась сесть. Мышцы живота послушно, с непривычной силой среагировали. Я не просто села – я всплыла, как перышко. Напротив кровати увидела большое, овальное зеркало.

Чутка прифигела.

В отражении на меня смотрела ослепительная, совершенная красота. Лицо – овал, высокие скулы, прямой нос, полные губы естественного розового оттенка. Глаза – огромные, цвета морской волны, с густыми ресницами. Волосы – водопад шелковых локонов, ниспадающих на плечи. Кожа – фарфоровая, безупречная. Красота, о которой я могла только мечтать в своих самых смелых, самых постыдных фантазиях. Красота, которая казалась мне недостижимой, как луна.

Но это была не я Люда, а это была Алиса. Имя всплыло в сознании, как пузырь из темной глубины, вместе с обрывками чужих воспоминаний, чувств, страхов. Алиса Воронцова. Наследница состояния. Кукла в золотой клетке. И невеста двоих орков.

Память ударила, как молоток по наковальне. Королева говорила, что к утру все изменится. Я не верила, улыбалась. Почти тридцать лет в моей жизни ничего не менялось, а тут: Бах! За одну ночь. У меня даже сны были серыми и непроглядными…

В голову хлынула память Алисы, её слезы. Уговоры отца. Холодный, расчетливый взгляд матери. Договор. Брак по необходимости. Семейный альянс. С суровыми, чуждыми Орками, обитателями северных рудников и крепостей, чья репутация была сплетена из слухов о жестокости, нечеловеческой силе и... особых потребностях. Говорили, они берут жен по двое. Для... продолжения рода, для силы. Алиса была дорогим, красивым товаром, которым расплачивались за безопасность, за доступ к ресурсам, за место под этим гнилым, роскошным солнцем.

Я подняла свои новые, безупречные руки к лицу. Трогать эту кожу было странно. Непривычно гладко. Без единого прыщика, которые оставили шрамы на моем настоящем лице. Я сжала пальцы. Сила в них была иная. Не привычная, выработанная уборкой, готовкой, тасканием сумок. Какая-то... потенциальная. Спящая. Как в дорогом спортивном автомобиле, который еще не тронулся с места.

– Дар за дар. – прозвучал в моем сознании Шепот Королевы Брошенок. – Ты отдала символ конца. Я даю тебе символ начала. Начни заново, Людмила. В теле, о котором мечтала. Но помни: за все надо платить. Особенно за красоту. Особенно за спасение.

Спасение? Это было спасение? Или просто более изощренная ловушка?

Я встала с кровати. Новое тело двигалось с грацией и легкостью, которая была мне чужда. Я подошла вплотную к зеркалу, вглядываясь в чужие, прекрасные глаза. Где-то там, глубоко внутри, за фарфоровой маской, жила Людмила. Неудачница. Брошенка. Та самая, которую жених оставил у загса. Чья боль была так велика, что привлекла внимание Королевы.

Смогу ли я? – пронеслось в голове. Смогу ли жить этой жизнью? Притворяться? Бояться? Быть женой... двоих? Отвращение и страх скрутили желудок. Я вспомнила Марка. Его смех. Его обещания жениться. Не удержала даже одного, а тут двое.

Внезапно дверь в спальню тихо открылась. Вошла горничная – пожилая женщина с лицом без единой эмоции. Она несла на подносе завтрак, а следующая несла свадебное платье.

– Добрая весть, барышня Алиса, – мило произнесла горничная. – Ваши женихи прибыли раньше срока. Они ожидают в Зеленой гостиной. После завтрака вам следует одеться. Церемония пройдет по мере вашей готовности.

Первая горничная поставила поднос, вторая повесила платье – ослепительно белое, усыпанное жемчугом и кружевами, тяжелое, как доспехи – на резную вешалку и вышла так же бесшумно, как вошла.

Я осталась одна. С тошнотворным страхом в горле и видением этого платья. Будут ждать? Меня? Несколько часов? Это что-то из области фантастики. Обычно я топталась часами в ожидании кого-то, особенно Марка.

По сути, я могу собраться за пару минут, край полчаса. И даже не пожрамши! Блин! О чем я? Опомнись дура. Это не твой инфантильный Марк, это другая жизнь, это орки, о которых ты впервые услышала только вчера.

И они уже здесь. Ждут. Двое. Образы из чужих, смутных воспоминаний Алисы смешались с моими собственными, навеянными городскими страшилками и полузабытыми легендами. Громадные фигуры. Клыки. Шрамы. Глаза, горящие в темноте, как угли. Руки, способные сломать дубовую балку. И этот слух о том, что орки берут жен не для нежности. Что их брак – это что-то... первобытное. Жестокое. Не для слабых.

Я коснулась холодного шелка, обернулась к зеркалу. Чужая красавица смотрела на меня с немым ужасом в прекрасных глазах.

Глава 3. Свадьба на Опушке Вечности

А я-то думала, самое страшное – это когда тебя бросают у алтаря. Ан нет. Страшнее – это когда стоишь посреди зала замка, прозванной орками «Вершиной Вечности», в платье, сшитом из нежнейшего шелка, и ждешь обряда венчания с двумя Орками. Грогнаром из клана «Черной Скалы» и Боргом из клана «Железного Корня».

Ноги подкашивались. Сердце колотилось.

«Ёлки-палки, – думала я, – ну как я сюда попала?» А попала я сюда, потому что сказала «да». Сказала тихо, глядя себе под ноги, а они услышали и заревели так, что с небес посыпались звезды.

Грогнар и Борг сейчас напоминали двух огромных, неуклюжих медвежат, которые нашли диковинную бабочку и боялись вздохнуть, чтобы не сдуть. Они стояли напротив, в своих лучших доспехах – лучших для свадьбы. У Грогнара на начищенной кирасе висел медальон из клыка какого-то зверя, а на голове – венок из цветущего репейника.

– Для мужества, свет очей моих! – пояснил он гордо, когда я неуверенно ткнула пальцем в колючки.

У Борга на могучих плечах красовалась накидка из шкуры волка. Она была вышита яркими нитками, и в узоре угадывалось что-то похожее на цветы.

– Красота для красоты, жемчужина! – просипел он смущенно, пряча за спину огромный, нелепый букет из болотных орхидей и… хвощей.

Их внимание меня беспокоило. Я-то знала, что я не принцесса Алиса, а обычная Люда, бухгалтер маленькой фирмы. Лицо – так себе, фигура – ничего особенного, волосы – мышиный цвет, вечно в беспорядке. А они смотрели на меня так, будто я – та самая затерянная принцесса из их легенд, только что сошедшая с небесной колесницы, запряженной огнедышащими саламандрами. Их маленькие, глубоко посаженные глазки горели таким обожанием, таким немым восторгом, что мне становилось жарко, неловко и… чертовски приятно.

– Ты… ты не замерзла, радость сердца моего? – озабоченно проскрипел Борг, пытаясь деликатно поправить мне на плече воздушную накидку, которая то и дело сползала. Его огромная, покрытая шрамами рука двигалась с невероятной, трогательной осторожностью. От него пахло дымом, смолой, цветами.

– Нет-нет, тепло, – пробормотала я, чувствуя, как краска заливает щеки.

– Может, присесть? – предложил Грогнар, оглядываясь в поисках кресла или стула, заметил бархатную скамейку. – Я притащу! – И он рванул к ней, забыв про осторожность. Скамейка хрустнула под его напором, но устояла. Грогнар водрузил ее передо мной с таким торжественным видом, будто поднес трон из чистого золота. – Отдохни, свет очей! Обряд скоро начнется. Шаман Зубиназуб уже дочитывает ритуальную призыв к высшим силам, для благословения.

«Благословения…» – мелькнуло у меня в голове, и стало еще страшнее. Что за обряд? Они говорили что-то про «Слияние Трех Сокровищ» и «Пир Вечности». Звучало величественно и очень непонятно.

Шаман Зубиназуб, древнее, морщинистое существо, как высохший гриб-сморчок, и украшенное перьями совы и змеиными позвонками, приблизился. Его мутные глаза, и в то же время невероятно проницательные, уставились на меня.

– Мммм… – протянул он, облизывая губы. – Третий Светильник… Жемчужина в Железной Оправе… Готово ли Сердце к Прыжку в Бездну Счастья?

Я только кивнула, боясь открыть рот. Борг нежно взял мою руку в свою лапищу. Его пальцы, толстые, как старые корни деревьев, были удивительно теплыми и аккуратными. Грогнар встал с другой стороны, положив свою руку мне на плечо. В воздухе повисло ожидание.

Обряд начался. Зубиназуб затянул монотонную, горловую песню, больше похожую на завывание ветра в пещере. Он прыгал вокруг нас, тряся какими-то погремушками из высушенных жуков, посыпал наши головы пыльцой странных цветов и читал стихи на древнеоркском. Судя по отдельным понятным словам, там было много про «камни», «корни», «несокрушимость», «радость добычи» и «вечную верность клану». Борг и Грогнар стояли как вкопанные, их лица были сосредоточены и невероятно серьезны. Время от времени они тихо подвывали в такт шаману.

Потом наступил черед «Слияния Трех Сокровищ». Шаман подал Грогнару огромный, грубо вылепленный из глины кубок. Тот протянул его мне.

– От сердца клана «Черной Скалы», свет очей! – проскрипел он. В кубке плескалась густая жидкость бордового цвета, от которой шел резкий запах кислых ягод и… чего-то земляного. Я осторожно пригубила. Кисло-горько. Но в глазах Грогнара светилась такая надежда, что я сделала еще глоток. Он заулыбался во весь свой клыкастый рот.

Борг подал мне другой кубок, поменьше, вырезанный из темного дерева. В нем что-то дымилось.

– От корней клана «Железного Корня», жемчужина! – прошелестел он. – Настой коры Древа Жизни… Для крепости духа.

Я отпила. На вкус – как будто жуешь кору. С легкой сладостью. Я кивнула Боргу. Его глаза засветились, как два уголька в печке.

Потом шаман соединил наши руки над каким-то дымящимся черепом (я старалась не смотреть) и громко провозгласил что-то вроде: «Свершилось! Три Камня – одна Гора! Три Корня – одно Древо!» Грогнар и Борг издали победный рев, от которого задрожали листья на деревьях. Я вздрогнула, но… рука Борга мягко сжала мою, а Грогнар осторожно погладил меня по спине, будто боялся сломать.

И начался «Пир Вечности». Столы ломились от угощений. Было все: огромные куски мяса, запеченные на костре, какие-то коренья, похрустывающие на зубах, странные лепешки из перемолотых желудей и грибов.

Глава 4. Плата за Счастье и Шепот Туманной Королевы

Пир бушевал. Орки ревели, били кулаками о столы, пели хриплые песни про горы, кровь и нерушимую дружбу. Дым костров висел сладковато-едкой пеленой, смешиваясь с запахом жареного мяса, болотных орхидей из моего букета и чего-то еще, дикого и древнего, что исходило от самого леса вокруг Опушки Вечности.

Грогнар и Борг не отходили от меня ни на шаг. Их огромные тени накрывали меня, как стражи, но не давили – оберегали. Борг подливал в мой деревянный кубок слабый, терпкий морс из лесных ягод, а Грогнар методично сдувал воображаемые крошки с накидки на моем плече.

Святые угодники, неужели так бывает? Как же я истосковалась по такой ласке.

– Жемчужина, попробуй молоко райских птиц! – настойчиво прошептал Борг, пододвигая ко мне бокал с перламутровой жидкостью, пахнущей мятой и карамелью. Его толстые пальцы, едва касались моей руки, когда он передавал бокал. Касание было мимолетным, как прикосновение мотылька, но от него по коже пробежали мурашки.

– Свет очей, а вот лепешки! С медом! – Грогнар сунул мне в другую руку что-то липкое и золотистое. Его клык блеснул в огне костра, когда он заулыбался. – Для сладости! Чтобы жизнь наша была… ммм… сладкой!

Я улыбалась, кивала, пробовала. Их забота, такая неуклюжая и искренняя, растапливала последние льдинки страха внутри. Оно, это странное, щемящее чувство, росло с каждой минутой. Не просто благодарность или смущение. Что-то теплое, тяжелое, как спелый плод, катилось по низу живота.

Их восхищенные взгляды, полные немого обожания, их попытки угодить, их осторожные прикосновения… Это заводило. Сильнее, чем я могла предположить. Я ловила себя на мысли, как бы ощутили эти шершавые, огромные ладони мою кожу? Как прозвучал бы их хриплый шепот совсем близко к уху?

Мы ушли от шума пира. Борг осторожно взял меня за руку.

– Устала, жемчужина?

– Там тише, – кивнул Грогнар в сторону опушки, где начинался настоящий, древний лес. – Воздух… свежее.

Они повели меня меж вековых деревьев. Их фигуры в нарядных доспехах и шкурах казались еще массивнее в лунном свете, сливаясь с тенями стволов. Но их движения были поразительно тихими для таких гигантов. Мы вышли на маленькую поляну, залитую серебром луны. Здесь пахло хвоей, влажным мхом и… чем-то неуловимо волнующим. После шума пира тишина обволакивала.

Грогнар снял свою накидку из толстой шкуры и расстелил ее на мягком мху у подножия могучего дуба.

– Садись, свет очей, – проскрипел он. – Отдохни.

Я села. Мох был прохладным и упругим. Борг опустился рядом на корточки, его плечо тепло касалось моего. Грогнар сел с другой стороны. Так близко. Их тепло, их запах – дым, железо, дикая смола и что-то сугубо мужское, звериное – обволакивали меня. Мое сердце колотилось, как пойманная птица. Никто не говорил. Только слышалось наше дыхание: мое – частое и сбивчивое, их – глубокое, размеренное, но с какой-то новой нотой напряжения.

Первым заговорил Борг. Негромко, словно боясь спугнуть тишину:

– Ты… ты не пожалела, жемчужина? Что согласилась? На нас? На… такое?

Он не мог подобрать слово. Его глаза в лунном свете казались бездонными темными озерами, полными трепетного вопроса. Грогнар замер, ожидая моего ответа, его могучая грудь не двигалась.

Я посмотрела на Борга, потом на Грогнара. На их лица, которые для мира были страшны, а для меня в эту минуту стали бесконечно дорогими и красивыми. Красивыми своей силой, своей преданностью, своей неловкой нежностью.

– Нет, – прошептала я, и голос мой дрогнул. – Не пожалела.

Это было как сигнал. Грогнар издал тихий рык – звук безмерного облегчения и счастья. Борг медленно, с невероятной осторожностью, как будто я была соткана из лунного света, поднял руку и коснулся кончиками пальцев моей щеки. Его прикосновение было шершавым, но нежным. От него по всему моему телу пробежал электрический разряд сладостного ожидания.

– Ты так прекрасна, жемчужина, – прошелестел Борг, и его голос звучал хрипло от сдерживаемых эмоций. – Как лунный камень… в темной воде.

– Свет очей… – проскрипел Грогнар, и его большая, тяжелая рука легла мне на колено поверх легкой ткани платья. Не давя. Просто утверждая связь. Его ладонь была невероятно горячей даже через ткань. – Сердце мое… как кузнечный мех… раздувается.

Я закрыла глаза. Их слова, такие простые и такие искренние, их прикосновения, робкие и властные одновременно, растапливали последние остатки сомнений. Я положила свою руку поверх огромной ладони Грогнара на своем колене. Его кожа под моими пальцами была бугристой, шрамы – как рельеф карты неизведанных земель. Он вздрогнул всем телом и сжал мои пальцы с такой осторожной силой, что стало больно и безумно приятно.

Борг наклонился ближе. Его теплое и пряное дыхание коснулось моей шеи. Его губы, удивительно мягкие для такого могучего существа, прикоснулись к моей коже чуть ниже уха. Легко, как перышко. Я вскрикнула от неожиданности и сладкого шока. Внутри все сжалось и тут же распалось на миллион сверкающих искр.

– Жемчужина… – его шепот был густым, как мед. – Позволь…

Я не могла говорить. Только кивнула, уткнувшись лбом в его мощное плечо. Его сильные руки, обвили меня, прижали к его широкой груди, покрытой тонкой рубахой под накидкой. Я чувствовала биение его сердца – мощное, как удары кузнечного молота, и бешено быстрое. Грогнар вплотную придвинулся с другой стороны, его рука скользнула с моего колена на талию, притягивая меня к себе. Его лицо, было так близко. В его глазах горел огонь восхищения, желания и какой-то почтительной жадности.