Глава 1. Повседневность и тишина перед бурей

Мир людей. Утро.

Солнце, пробивавшееся сквозь жалюзи в крохотной квартирке, будило Алису не ласковым лучом, а назойливым тараном, бившим прямо в глаза. Она с силой зажмурилась, пытаясь продлить объятия сна, но тщетно. В ушах стоял оглушительный звон — отголосок вчерашнего концерта в подпольном рок-клубе, где гитары выли так, будто их пытали, а барабаны отбивали дробь по костям.

— Лила, выключи, будь человеком! — прохрипела она в подушку, прежде чем осознала, что грохот доносился не из колонок, а из соседней комнаты.

Ее девятилетняя сестренка, Лила, уже вовсю несла на себе миссию по разрушению жилплощади. Она с визгом носилась по коридору, гоняя за солнечным зайчиком воображаемого дракона, попутно опрокидывая стопки нотных тетрадей и гитарные пикки.

— Он убегает! Алиска, помоги! — пронеслось мимо двери сопровождаемый звуком падающего стула.

Алиса с стоном поднялась. Ритуал начинался. Первым делом — сигарета на балконе. Она зажигала «Беломор», делала первую, обжигающую, долгую затяжку. Дым смешивался с прохладным утренним воздухом и остатками алкоголя в крови. С балкона открывался вид на серый, спящий еще город. Здесь, на высоте пятого этажа, она чувствовала себя немного выше всей этой суеты. Здесь рождались лучшие рифмы — под аккомпанемент утреннего кашля и щебета воробьев.

Пока кофеварка с надрывом пыталась приготовить эспрессо, она включала на колонке запись своего нового трека. Грязный, перегруженный звук заполнил комнату, вышибая остатки сна. Алиса, притопывая ботинком на босу ногу, напевала, проверяя звучание при свете дня. Лила в это время уже переключилась на мультики, устроившись среди разбросанных игрушек и успев пролить на себя сок.

Это был их хрупкий, шумный, идеально неидеальный мир. Мир, где самым страшным монстром был дедлайн по сдаче песен и родительское собрание у Лилы.

Нефритовый Лес. То же утро.

Тишина в Нефритовом Лесу была не пустой, а наполненной. Она состояла из шепота листьев, переклички птиц, гудения стрекоз и далекого плеска ручья. Именно эту симфонию природы слышал первым каждое утро Элриан.

Его пробуждение было ритуалом, отточенным за столетия. Он открывал глаза, и первым делом его взгляд находил солнечный луч, пробивавшийся сквозь листву и играющий на стене его домика, сплетенного из живых деревьев. Никакой суеты. Он медленно поднимался, его движения были плавными и полными присущей грации. Утренняя медитация под открытым небом, когда он ощущал каждую травинку, каждое дыхание леса. Затем — практика. Лук и отточенные, как серебро, клинки в его руках становились продолжением тела. Серия молниеносных выпадов, прицельных выстрелов — танец смерти, доведенный до совершенства, который он исполнял с невозмутимым лицом философа.

После — чай из собранных трав и чтение. Сегодня это был древний фолиант с нотами эльфийских баллад. Он усаживался на резной стул, и тишину нарушали лишь шелест страниц и его тихий, чистый голос, напевавший мелодию. Его утро было гимном порядку, красоте и умиротворению, которые он выстрадал за свои пять веков.

Неподалеку, на опушке, уже вовсю трудился Гар. Его утро начиналось с обхода владений.

— Мои хорошие, мои красивые, — бубнил он, переваливаясь с ноги на ногу между грядок своего огромного сада. Он нежно гладил огромные листья тыкв, ворковал над розами и строго выговаривал помидорам, что те должны краснеть от гордости, а не от лени.

— Ты почему сегодня грустный? — спрашивал он поникший подсолнух и поливал его особой водичкой, пахнущей озерной тиной и чем-то еще металлическим. Растения у Гара росли не по дням, а по часам, и были невероятно яркими и... странными на вкус. Свой завтрак орк обычно съедал прямо с грядки: хрустящий синий перец, сладковатая морковь с фиолетовой мякотью и ломоть хлеба, который он выменивал у эльфа на самые сочные арбузы.

В самой глубине леса, у подножия холма, где стояла просторная пещера-лечебница, царило свое настроение. Утро начиналось с сердитого окрика:

— Иви, прекрати летать у меня над головой! Ты мне весь бинт сдула!

Кентавр Бронто, тяжело переступая копытами, раскладывал целебные коренья и сушил травы. Его скверный характер был таким же утренним ритуалом, как и солнце. Он ворчал, бормотал проклятия под нос ограм, которые когда-то оставили ему на память шрам, проходящий от брови до уха через пустую глазницу, и вечно норовил копытом отшвырнуть слишком надоедливый инструмент.

— Но, Бронто, я же помогаю! — звенел голосок маленькой феи Иви. Она порхала вокруг него, как разноцветная мушка, ее крылья осыпали все вокруг серебристой пыльцой. Одним взмахом она могла затянуть небольшую царапину на коре дерева, а другим — создать сверкающий пузырь-щит, чтобы накрыть им котелок с зельем.

— Помощь... — фыркал кентавр, но все же бросал ей сушеную ягоду, которую она ловила с радостным писком. — Лучше бы полетела проверила, не шатается ли тот пьяный гоблин у реки. Опять, наверное, с моста свалился.

Иви со смехом взмывала вверх, оставляя за собой радужный след, а Бронто, оставшись один, позволял себе редкую улыбку, которая делала его изуродованное лицо нестрашным, а просто... уставшим.

Их миры были разделены бездной. Один — наполненный бетоном, музыкой с искажением и заботой о будущем. Другой — древний, магический, живущий по своим вечным циклам. Никто из них не подозревал, что к вечеру этого дня их повседневность будет взорвана, а тропинки их жизней жестоко и навсегда сплетутся в одну. Тишина Нефритового Леса была обманчива. Она лишь затаилась перед рыком надвигающейся бури.

Загрузка...