Шепот дьявола

Глава 1

Безмолвный крик рвётся из груди. Отчаянный. Болезненный. Безумный. Будто кричит сама душа, подобно листу плотной бумаги разрываясь в клочья.

— Нет, не верь! — эхом бьётся в висках.

Бесконтрольный страх затмевает разум, я вращаю глазами, как сумасшедшая, и цепляюсь за простыни, чтобы удержать себя на краю реальности, не упасть в бездну.

Я дома. В своей постели.

С силой зажмуриваюсь и, прижав прохладные ладони к лицу, пытаюсь отдышаться.

Хватает секунд десять. Будто ничего и не было.

С привычной застарелой болью думаю о маме. Должно быть, мне снилась она.

Время, которое мы не можем оценить по достоинству здесь и сейчас, — это то время, когда мы не ведаем, что наша жизнь вот-вот пойдёт под откос.

Ни о чём не подозревая, я глупо злилась на упрямую каштановую прядь, выбившуюся из причёски прямо перед выходом из дома. И на дурацкую бретельку, перекрутившуюся под блузой. Мне жутко не хотелось вновь связываться с бесконечными маленькими пуговками, чтобы поправить бюстгальтер. К тому же, я опаздывала.

Я вновь повела плечом в бессмысленной попытке избавиться от раздражителя у левой лопатки, подхватила из подставки в виде перевёрнутой на панцирь черепахи ключи и вышла за порог. В поле зрения мелькнуло что-то красное, сердце замерло. Снова? Неужели две недели прошло?

Присев, я подхватила аккуратную квадратную коробочку и сняла с неё картонную крышку, украшенную бантиком из тонкой золотистой ленты.

Бутон розы без стебля. Как всегда, ярко-алый и душистый. Горьковато-сладкий аромат за секунды проник в лёгкие, осел на одежде и волосах, липко коснулся открытой кожи. Душил. Последнее больше мои надуманные ощущения, чем правда. Я с хлопком вернула крышку обратно и только теперь заметила чёрный конверт. Сливаясь с тёмным ковриком перед дверью, он, должно быть, лежал под коробкой.

Я сглотнула липкий ком.

Такого ещё не было.

Неторопливо потянулась к письму и вдруг, как никогда прежде, ощутила, будто за мной кто-то наблюдает. Тут же с тревогой осмотрелась, но площадка, как и в дни до этого, была совершенно пуста, двери соседей заперты, а с лестничного прохода не доносилось ни звука. Лишь камера в углу на потолке. Но я знала, что охранники внизу просматривают отснятый материал только при необходимости.

Как в тот раз, когда я получила третью или четвёртую коробочку подряд.

И нет, кто мой «поклонник» я так и не узнала: глубокий капюшон закрывал лицо до самого подбородка.

Я открыла мрачный конверт и извлекла из него лист плотной белоснежной бумаги с золотистой каймой.

Буквы тоже были выбиты золотом. Витиеватые, словно написанные от руки, они не приносили эстетического удовольствия или восторга. Слова, написанные ими, пугали, словно подбирающийся к пальцам мерзкий мохнатый паук.

«Я вижу: день ото дня ты становишься всё краше, моя прелесть.»

Руки задрожали, от страха на секунду заложило левое ухо, я снова воровато оглянулась и снова никого не увидела. А надпись уже осела в груди тяжёлым грузом, сдавила сердце и лёгкие. Впечаталась в память, подобно дурацким золотым буквам в бумагу.

Я ненадолго прикрыла глаза. Хорошенько продышалась и, выбросив «презенты» в урну у тумбы, закрыла дверь на замок. Именно в мусоре им и место.

Погода на улице стояла солнечная, на небе ни тучки, я вынужденно замерла у светофора и сдула с лица упрямую прядь. Вряд ли кто-нибудь из жителей Калининграда, привыкших к прохладным вёснам, станет жаловаться на тепло, но май, кажется, побил все мыслимые и нет рекорды по высокой отметке в шкале Цельсия. Своего рода, аномалия для этих мест. Что будет творится летом даже представить страшно.

Я снова повела плечом и поняла, что копилка раздражителей пополнилась — тонкая ткань блузы липла к спине.

Наконец загорелся «зелёный» для пешеходов, и я поспешила перейти на другую сторону дороги, чтобы скорее укрыться в кондиционируемой прохладе ресторана «Открытая зона», видного из окна моей квартиры.

Еженедельное место встречи с отцом.

Моё опоздание папа отметил привычным равнодушием. Отложил телефон на столик и подхватил твёрдую папку с меню. От перемены температур заложило ухо, но быстро прошло. Как и вспыхнувшая злость на вечное безразличие отца.

Мы сделали заказ; я обошлась капучино и кусочком лимонного чизкейка.

— Как твоя учёба?

— Хорошо.

На самом деле у меня было полно хвостов, но я знала, что папу мои неудачи или успехи в учёбе не интересуют. Поэтому я без ответного интереса спросила про его дела. Он ответил ровно так же, как я. Так уж у нас заведено: переброситься парой фраз для галочки.

Мы продолжили молчать.

Я давно выпила кофе и съела чизкейк.

Но по какой-то причине продолжала сидеть на месте.

На открытой кухне что-то зашипело, следом вспыхнул столб огня. Шеф-повар, ругаясь, отогнал незадачливого су-шефа от плиты.

— Ангелина, на следующей неделе я представлю тебя сыну бизнес-партнёра, — сказал папа, вынудив меня перевести на него недоумённый взгляд. — Этот ресторан вполне подходит. Единственная просьба: обойдись без опозданий.

Я проглотила удивление и иронично заметила:

— Не думала, что ты когда-нибудь решишь подрабатывать свахой, папа.

Он не ответил, даже не посмотрел в мою сторону, просто допивал свой зелёный чай. Я глухо усмехнулась и с намерением уйти потянулась за сумочкой, лежавшей на свободном стуле рядом с моим.

— И ещё. — Теперь папа смотрел мне в глаза своими холодно-голубыми. Когда-то давно я жалела, что унаследовала цвет глаз мамы, а не его. — Александра Никифоровна, твоя бабушка. Она умерла, Ангелина. Похороны в эту среду.

Что?..

Новость оглушила. Буквально. Глухота в левом ухе давила на барабанную перепонку едва ли не до боли. Я смотрела на отца и не верила, что для него было важнее начать со сватовства.

Бесчувственный чурбан!

Глава 2

— Всё хорошо, ангелочек, иди.

Улыбка мамы вымученная, уставшая, словно она прожила на свете больше сотни лет.

Я пытаюсь воспротивиться:

— Но…

— Я не одна, — отрезает она.

— Мам. — Мне не нравится, что она вот уже в который раз повторяет эту фразу.

Взгляд мамы смягчается, она протягивает руку и нежно гладит меня по щеке:

— Ты же так мечтала попасть на эту вечеринку.

— Ну и что? Будут другие.

Я вру. Больше всего на свете я хочу пойти именно на эту вечеринку.

— Со мной всё будет хорошо. Уходи.

— Нет, я должна остаться. — Я должна была сказать именно это.

Мама вдруг хватает меня за плечи, трясёт, её усталое, но прекрасное лицо искажает немой крик. А затем он, будто взрыв, разрывается в моей голове сотнями острых игл. Громкий, нестерпимый. Отчаянный.

— Уходи, Ангелина! Ты не нужна мне! Беги от него!!!

Когда происходит плохое, одно за другим, больше всего на свете мы боимся не выдержать и сойти с ума. И большинство из нас не хочет видеть в этом сумасшествии своё спасение.

Может быть, зря?

Впрочем, я тоже не спешила пополнять ряды блаженных сумасшедших, сопротивляясь изо всех сил.

Стерва. Стерва. Стервочка.

После вчерашней встречи с гадким брюнетом мой зациклившийся на незаслуженном оскорблении мозг играл со мной злые шутки. Я будто всерьёз, снова и снова, в самое ухо, слышала это несчастное слово-шипение. Оно ещё и склонялось само по себе, что вовсе выводило из себя.

И только подумать!

Я слышала его в то самое ухо, которое всё никак не хотело пропускать другие звуки.

Вздохнув, я предприняла очередную попытку прочесть скучный абзац книги.

Как я догадывалась, психосомантику мы будем изучать на курсе постарше, если вообще будем, поэтому учебной литературы на эту тему в моём книжном шкафу не нашлось. Но на полке с нон-фикшеном кое-что отыскалось.

«Психосомантика: где правда, а где миф?» — гласил корешок книги, обрадовав меня до потолка. Потому что слова Надежды Викторовны о психотерапевте, как и слово «стерва», не выходили у меня из головы. Я надеялась разобраться с этим сама. Было бы странно поступать иначе, почти два года подряд учась на психолога, верно?

Так я и оказалась на диване с жутко скучной книгой в руках.

Кто бы рассказал мне, почему я купила именно её? Обложка не привлекательная, аннотация совершенно не примечательная, текст сухой и уж слишком «профессиональный» — читателю не в теме не понять все эти профильные термины и путанные пояснения к ним.

Впрочем, спонтанные покупки вещей, которые мне потом не пригодятся, — моя слабость. Или же наказание. Потому что однажды вещи приходиться разбирать, чтобы избавиться от ненужного.

Скорее бы избавиться именно от этой книги.

Какая чушь! Выбрось!

Я по инерции обернулась, но, разумеется, никого не застала в пустой квартире.

Внутренний голос? Очередная шутка уставшего разума? Но почему именно левое оглохшее ухо? Неужели я правда схожу с ума?

Простонав, я откинула голову на спинку дивана и, не глядя захлопнув книгу, закрыла глаза.

Тоже хорошо.

Да что ж такое?!

Я поднялась, положив книгу на журнальный столик, и отправилась готовить чай. Заодно выпила выписанное успокоительное. Знание, что за окном ещё светло, а квартиру освещает электрический свет, нервировало. Я могла бы порисовать, ловя закатные лучи солнца — моё самое любимое освещение для холста с набросками будущей картины, но все шторы в квартире плотно задёрнуты и днём, и ночью после злосчастного письма.

«Я вижу: день ото дня ты становишься всё краше, моя прелесть.»

Меня передёрнуло от омерзения.

Я опасалась, что именно так он меня и видит: через огромные окна в пол в спальне и в зоне гостиной и через небольшое окно в кухонной. Вернувшись, после встречи с папой, я была не в состоянии вспомнить о мерзкой записке, но позже вспомнила, и с тех пор…

А ведь я выбрала эту квартиру именно из-за этих окон!

Ну… по большей части.

Я обошла стойку, встала у окна и, бросив на мольберт с высоким табуретом сожалеющий взгляд, осторожно выглянула из-за шторы.

По дороге в разные стороны катили машины, по тротуарам с обеих сторон от проезжей части неспешно прогуливались пешеходы. Девушка, придерживая подол лёгкого платья бежала на встречу парню с букетом цветов в руках. Романтика. А «Открытая зона» была до отказа забита людьми — стены ресторана в основном из стекла, и жёлтый тёплый свет как рентгеном высвечивал радость встреч, интерес разговоров, веселье и смех.

Вечер пятницы. Дома в такие вечера сидят лишь такие же затворники, как я.

Ну, что там?

Вздрогнув, я отпрянула от шторы и, зажмурившись, потёрла пальцем дурацкое ухо. Как же мне излечиться? Как не слышать в него непонятно откуда взявшиеся реплики? Неужели смерть бабушки, где-то глубоко на подсознательном уровне, потрясла меня настолько сильно, что теперь я слышу голоса-шипения?

Я не хотела в это верить.

А вот что внезапно и остро захотела, так это — оказаться среди людей.

Со мной иногда такое случалось, и поэтому через час я входила в двери ресторана.

Привычный мне столик, разумеется, был занят, как и все остальные. Администратор, улыбчивая девушка примерно моего возраста, проводила меня к бару и, оставив на стойке меню, пожелала хорошего вечера.

— Спасибо, — с улыбкой ответила я.

За баром сидели ещё люди: парочка подруг, распивающих коктейли и горячо обсуждающих кого-то из персонала кухни, и трое мужчин за ними, почти на другом конце продолговатой мраморной стойки. Звуки кухни: шипение, звон посуды, переговоры су-шефов, звучали здесь особенно громко. Но мне не мешало — при желании я могла повернуться к кухне левой стороной и оказаться почти в идеальной тишине.

Глава 3

— Ни-чего на све-те луч-ше не-е-ту — ну же, подпевайте! — чем бродить друзьям по белу све-е-ту!

— Тем, кто дру-жен, — присоединяется к маме папа, — не страшны трево-о-ги…

И следующую строчку дурацкой детской песни они голосят вместе:

— Нам любые дороги доро-о-ги, нам любы-е до-ро-ги доро-о-о-ги!

— Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла-а!

— Е! Е-е, е-е!

Папа в роли осла всегда меня веселил, вот и сейчас я не сдерживаю скупую улыбку. Которую, впрочем, тут же прячу, когда с переднего сидения ко мне поворачивается мама. Она смотрит на меня с весельем, лаской и бесконечной любовью:

— Ну же, ангелочек, не дуйся. Мы же так давно никуда не ездили всей семьёй!

Глупая, я отворачиваюсь к окну и ворчу:

— Да, и вам приспичило исправить ситуацию, как раз, когда в прокат вышел долгожданный фильм. Ожидание длиною в полтора года, мам!

Папа беззлобно усмехается и тоже — не нужно, пап, смотри вперёд, умоляю тебя! —поворачивается ко мне:

— Ангел мой, ты ждала полтора года, а это значит, что два лишних дня погоды не сделают. Смотри на вещи с позитивной точки зрения: зато, потом — никакой толкучки!

Родители смеются, но я-то знаю, что потом — не это.

Потом — громкий гудок, визг шин, душераздирающий крик мамы, скрежет металла о металл.

И бесконечная боль.

Должно быть, мы живём в сильно прагматичном мире, — а некоторые из нас к тому же имеют заложенную, наверное, где-то на генетическом уровне, такую программу, как поиск корня проблем в себе, — чтобы взять и поверить голосу в голове.

Это не мир сошёл с ума, хотя и он наверняка тоже, это ты, не выдержав, свихнулась.

Думать иначе, означало бы невероятное. Или вероятное, но здесь нужно быть совершенно повёрнутым на религии. Я таковой не была. Поэтому признать, что реальность намного больше, замысловатее, необычнее, многослойнее и мистичнее, чем я привыкла думать, было очень сложно.

Все выходные я провела, изучая сумасшествие, как таковое.

Признаки, возможные причины, стадии, последствия. От отдельных примеров кружилась голова. От других в страхе заходилось сердце. От третьих хотелось рыдать навзрыд. В четвёртые просто не верилось.

И всё это было о шизофрении, главным признаком которой являлись голоса в голове.

Да, случаи из практики этой болезни поражали, но также я задумалась и над самим названием.

Оно происходило от греческих слов «schizo» — расщепляю, раскалываю, и «phren» — душа, разум. Расщеплённый разум, расколотая душа. Или же душа раскалывает разум, а разум расщепляет душу.

Как вечные враги — здравый смысл и вера. Будто они ни в коем случае не могут существовать вместе. Либо одно, либо другое, и третьего не дано. Как и я, либо сумасшедшая, либо нет.

Ведь быть не сумасшедшей с голосом в голове невозможно, верно?

Поэтому я его изо всех сил игнорировала. Что, нужно признать, было весьма непросто.

— Не-ет, — лениво прошипело в ухе в понедельник вечером. — Тот милый сарафан в цветочек подходил больше. Ты же на свидание собираешься, Лучик, а не на собеседование.

Лучик. Бестелесный шёпот в голове дал мне прозвище — совсем прекрасно.

Я поджала губы и дёргано стянула с себя брюки. Отбросила их на кровать и повернулась к гардеробной. Я не знала, как хотела выглядеть сегодня, когда папа представит меня сыну бизнес-партнёра. Не знала, хочу ли ему понравиться или нет. Потому что смотрины, как таковые, меня не радовали, как и изводила сама мысль, что отец решил использовать меня, как гарантию удачного сотрудничества с партнёрской фирмой. Но было какое-то «но», которое я всё никак не могла нащупать, перебирая наряды один за другим.

Наконец я достала из недр гардеробной одно из любимейших платьев. Я обожала в нём струящуюся ткань верхней юбки, которая невесомым шлейфом укутывала ноги. К нему не требовался бюстгальтер, и для примерки нужно было его снять, вот только меня снедало смущение.

Казалось бы, я схожу с ума наедине с собой, — это проблема исключительно моего разума, — и я это понимала, что немаловажно, но тем не менее иррационально стеснялась своей наготы перед настойчивым шипением.

Дьяволом, как оно себя называло.

Будто что-то — кто-то? — реальное беспардонно могло рассматривать меня со всех сторон.

— Я закрыл глаза, Лучик, — будто прочитал он мои мысли — хотя почему будто? — он и есть плод моего воображения. — Переодевайся. Считаю до десяти. Раз, два…

Стряхнув наваждение, я потянулась за спину и сняла с себя дурацкий лифчик. Влезла в платье и встала у зеркала в пол.

— Вот оно… — восхищённо зашептало в ухе. — Идеально, чтобы показать: да, я прекрасна и недосягаема, и тебе, плебей, никогда-никогда до меня не дотронуться. Я, как та далёкая луна, что будто светится изнутри, а ты — всего лишь грязный червь, копошащийся в земле!

Эм… Что?

— Но я так не думаю о том, кого даже не видела ни разу!

— Какая честь — она со мной заговорила! Я прямо-таки умираю от восторга, срочно несите мне стакан чего покрепче!

— Что это за луна и черви? — прошипела я. — Откуда?

— А по мне, прозвучало весьма поэтично. И я говорил не о предстоящем знакомстве, а о состоявшемся. Ну… с тем гадким поварёнком. Помнишь же его?

— Какого…

Вот оно — то самое пресловутое, ускользающее от меня, чёртово «но»!

Я отшатнулась от зеркала, затем сделала ещё шаг назад, и ещё, пока не упёрлась в изножье кровати. Не глядя, нашла матрас рукой и при помощи него опустилась на пол. Обняла колени и удивилась вслух:

— Я, что, всё это время старалась для этого придурка?

— Хм… Я считал, что у нас изначально такой план. Разве нет?

Я схватилась за голову и простонала:

— Не-е-ет. Я забыла его, как страшный сон, как только вышла из ресторана!

Глава 4

— Что-то свыше её хранит.

— Свыше? — фыркают в ответ. — Не говори глупости.

— Сама посуди: мать в реанимации, отец тоже сильно пострадал, а девочка…

Я знаю, что медсёстры шепчутся обо мне, не догадываясь, что я не сплю, что их шепотки с поста в тишине ночи летят прямо в мою палату, подобно мячу в пустые ворота.

— Так это не свыше, пустая ты голова. Это человек. Такой же, как мы с тобой.

— Но ведь что-то привело его туда! Не просто так он там оказался!

— Совпадение, Оля. Чудесное, но совпадение.

— Вот именно! Я слышала, что столб, придавивший машину, чудом держался на ветке дерева, и как только её вытащили — хрясть! — ветка сломалась. Девочку могло задавить. Насмерть, Нин. Но что-то удерживало ветку, пока он её не вытащил.

Он.

Я не помню его лица, но помню, что хочу его расцарапать, за то, что разлучает меня с родителями. За то, что появляется так поздно. За то, что помогает мне, а не им. Не ей.

— Дура, что ты можешь?! — оглушающий крик. — Ты никому не в силах помочь! Ты не спасёшь даже себя, идиотка!

Плевать на себя, я должна спасти её. Но, разумеется, не спасаю. Даже во снах.

Психология утверждает, что невозможно помочь тем, кто сам этого не хочет. В лепёшку разбейся, а всё без толку, — не раз говорила мне и бабушка Шура. Спасение утопающего — дело рук самого утопающего — логика в пословице определённо есть. Вот только…

Что, если неравнодушный прохожий бросит бедолаге спасательный круг? Ему станет легче себя спасать? Определённо. Так может, нам всем и нужно быть этим неравнодушным прохожим? Чтобы помогать. Чтобы не оставлять в беде. Чтобы страждущий не был одинок. Сквозь сопротивление и отказ. Любым возможным способом — просто не отворачиваться, даже если сильно хочется.

Однажды я отвернулась, и теперь делала всё возможное, чтобы не поступать так вновь.

Но как же сложно было поверить в дьявола! Особенно в такого, который просит помочь спасти мир.

— Это совпадение, — в который раз повторила я, свернувшись калачиком в кресле.

Орала музыка, которую я включила, как только ворвалась домой в надежде заглушить грохот собственных мыслей и голос в голове. Заглушить страх, сковавший меня цепями. Ни о чём не думать…

Не выходило.

— Я угадала, — шепнула я. — На подсознательном уровне знала, что официантка выберет именно это блюдо. А су-шеф… Ей хотелось нас примирить. Показать мне, что он не сброд, как я выразилась, а занимает должность заслуженно. Может быть, я даже слышала от кого-то из гостей, что филе миньон — его коронное блюдо. Да, не знала о ком конкретно речь, но подсознание зафиксировало информацию, чтобы потом, сегодня, сопоставить все данные и сыграть со мной такую ужасающую шутку.

— Преисподняя… Какая же ты чертовски упёртая, Лучик! — Зажмурившись, я закрыла уши руками. Но всё равно его слышала. — Хорошо, тогда откуда я знаю, что к тебе направляется соседка снизу? И не для того, чтобы пожаловаться на громкую музыку.

Я выпрямилась, схватила со столика пульт и выключила звук на музыкальной установке. Через пару секунд раздался звонок в дверь, заставивший меня вздрогнуть. Я медленно поднялась и на дрожащих ногах направилась к двери.

За порогом меня ожидала статного вида женщина с идеальной причёской и в идеально отутюженном брючном костюме.

— Ох, я не вовремя? — поинтересовалась она. — Вы куда-то уходите?

Точно. Я не то, что не переоделась, я даже сумочку с плеча не сняла, как и босоножки с ног.

— Нет, — исправляя оплошность тем, что сняла с плеча ремешок сумочки и повесила его на крючок, неловко улыбнулась я. — Только вернулась.

— Да? А музыка как будто громыхает уже пару часов подряд.

— Вы пришли из-за неё? Я как раз выключила установку.

— Нет-нет, — тут же заверила она меня. — Я ваша соседка снизу, переехала сюда пару месяцев назад. И сегодня увидела вас. Из окна. Вы помогали бабушке с тяжёлым пакетом. Очень заботливо с вашей стороны. И я вас узнала, Ангелина. Вы дочь Лисина Максима, владельца крупной сети автосалонов, верно?

Я озадачилась, потому что в отличии от неё, не знала, кто она такая, и тем не менее ответила:

— Да, верно.

— Я знакома с вашим отцом, заочно, — широко улыбнулась женщина. — А ещё занимаюсь благотворительностью. Точнее организовываю разного рода благотворительные вечера. Пожалуйста, не сочтите за наглость, но, раз мы с вами соседки, мне подумалось, что будет хорошо пригласить вас и вашего отца на одно из таких ближайших мероприятий. Не отвечайте сразу, возьмите буклет и мою визитку, чтобы изучить информацию и уже после принять решение. Но знайте, мне будет очень приятно видеть на вечере такого неравнодушного человека, как вы и ваш папа.

Я опустила взгляд на холёную руку женщины, в которой она сжимала предложенное и через мгновение протянула свою, чтобы принять. Подобные вечера зачастую были обманкой, и я подозревала, что моя соседка из тех, кто ведёт охоту на платёжеспособных благодетелей. Но также я могла и ошибаться. Поэтому пообещала себе изучить информацию, но позже.

— Спасибо, — заставила я себя улыбнуться. — Я обязательно просмотрю буклет.

— В таком случае, я больше вас не отвлекаю. Доброй ночи, Ангелина.

— И вам, — я прочитала имя на визитке, — Елена.

Закрыв дверь, я положила буклет на тумбу у перевёрнутой черепахи с ключами и сняла обувь, оставив её тут же. Вернулась в кресло и обратила взгляд к потолку. Меня всё ещё сотрясала дрожь, но уже не такая сильная. Через минуту я попросила:

— Ладно. Расскажи мне всё. А главное, что угрожает нашему миру.

Дьявол говорил много. Как и много шутил. И в общем-то создавал впечатление не сильно обязательного «человека». Но в его словах нет-нет да проскальзывало чувство вины и неравнодушие.

Спустя полчаса я поняла следующее.

Глава 5

— Господи, что же теперь с её душой станет? Не примут ведь…

— На небеса? — сухо интересуется папа.

Они не знают, что я их слышу. Прямо, как те две медсестры в больнице.

— Никуда не примут, — всхлипывает бабушка Шура. — Разве что…

Я смотрю себе под ноги. Ад. Она имеет в виду ад. Смертельный грех, и всё такое.

— Внученька. — Бабушка гладит мои руки, сжимает пальцы, глаза, наполненные слезами, молят. — Ты-то уж береги свою душу. Никому её не отдавай. Береги изо всех сил. Пообещай мне.

Я думаю: да кому она нужна? Кому нужна я сама?

Никому.

Больше нет.

— Обещай мне! — кричит бабушка.

И я вынужденно быстро киваю.

Гостеприимство — черта добродушных людей. Когда-то давно, когда мир не был столь безумен и опасен, когда зло не наведывалось в чужие дома, как к себе домой, когда люди сами не закрывались за семью замками и ещё верили в добро других людей, гостеприимных было много больше, чем сейчас.

Калитки и двери не запирались. Нежданных гостей встречали улыбкой, а не хмурым взглядом. А в кухонной тумбе, или ещё где, на такие случаи хранилась ягодная наливка.

Так говорила моя бабушка.

Впрочем, и в нашем времени гостеприимные люди до сих пор существуют. Созывают друзей, накрывают столы, заморачиваются с развлечениями…

Я такой не была, но кое-что нас объединяло: мы не приглашали к себе домой абсолютно незнакомых людей.

До этих пор.

— И живёшь одна? — с воодушевлением поинтересовалась Золотарёва.

Ладно, абсолютно незнакомых было двое, однокурсницу, пусть и не близко, я знала. Может быть, это и было одной из причин моего внезапно возникшего гостеприимства. А ещё нас всех объединял дьявол, ставший более реальным, чем прежде.

Я кивнула:

— Да, одна.

— Отлично! Нам подходит. Все согласны?

Богдан пожал плечами и кивнул, а Демьян, пронзив меня колючим взглядом, бросил:

— Выбора всё равно нет.

И тут же, развернувшись, направился вон. Но через пару метров остановился и нехотя обернулся. Я только сейчас обратила внимание, что под мышкой у парня, как и вчера, покоился шлем.

— Я на мотоцикле, и не могу его здесь бросить, — сказал он. — Подвезти кого-нибудь? Кого-нибудь, кроме царевны, разумеется.

Мне снова достался презрительный взгляд, и Даша, заметив его, хмыкнула:

— Ха. А я её про себя принцессой называю. Так вы знакомы?

— Номинально, — процедила я.

— А ты откуда её знаешь?

— Учимся вместе, — улыбнулась Золотарёва так, будто это её личное достижение. И неважно, что они говорят обо мне, словно я не стою с ними рядом. А после Даша посмотрела на нас с Богданом: — Так вы не против, если на мотоцикле прокачусь я? Они моя слабость, если идут в комплекте с симпатичным водителем.

Да пожалуйста! Можете даже перевернуться где-нибудь по дороге!

Устыдившись крамольной мысли, я отступила в сторону и повела рукой:

— Езжай. Он знает, где я живу.

Даша повела бровями, двинувшись вперёд:

— Номинально, говоришь? Ладно, встретимся на месте.

Они ушли, оставив нас с Богданом наедине. Даже дьявол куда-то исчез, что было странно. Богдан поднял на меня несмело-хмурый взгляд и снова опустил его себе в ноги. Спросил:

— Вызовем такси?

Я расправила плечи и предложила:

— Если хочешь езжай, я скажу адрес. Сама же предпочитаю ходить пешком. Говорить?

Он качнул головой:

— Нет. Пройдусь с тобой.

И мы пошли.

Обратный путь, благодаря повисшему между мной и Богданом неловкому молчанию, выдался долгим и тяжёлым. Я украдкой его разглядывала, пытаясь понять, что он за человек и помнит ли меня на кладбище. Даже пару раз порывалась спросить. Но память о том, что он видел меня не в лучшем состоянии, останавливала. Сам Богдан, со вложенными в карманы штанов руками и опущенными плечами, словно на них висел тяжёлый груз, шёл вперёд и хмуро смотрел в сторону от меня. Возможно, он всё же помнил случай на кладбище, и ему было так же неловко, как и мне.

В итоге, когда нам оставалось обойти мой дом, чтобы выйти к воротам на территорию, я не выдержала:

— Так ты работаешь на кладбище, верно?

— Да.

— В прошлую среду ты… Нет, я понимаю, что похороны не редкое явление, но… Ты помнишь меня?..

Богдан посмотрел на солнце и, прищурившись, произнёс:

— Да.

— У меня умерла бабушка, — зачем-то решила я оправдаться. — И я…

— На кладбище все плачут. Я привык.

Я отвернулась:

— Ну да, всё верно.

Вот и весь наш разговор.

Мы завернули за угол и у шлагбаума, ближе к будке с постом охраны, увидели Золотарёву, которая нам энергично помахала. Демьян, скрестив руки, опирался задницей на сидение допотопных времён мотоцикла и со скучающим видом рассматривал окна дома слева от него.

Как же сильно меня злил один только его вид.

Я кивнула охраннику на посту, что, мол, да, весь этот народ со мной, и он открыл шлагбаум для мотоцикла Демьяна, заодно пропуская остальных на территорию дома. Я не знала наверняка, но представила, как охранника, должно быть, удивило подобное.

Что в подъезд, что в лифт, мы заходили в полнейшем молчании.

Но в самом лифте Даша поинтересовалась:

— Кстати, у всех ухо заложило, перед тем как в него стал шептать дьявол?

— У меня да, — ответила я, а остальные просто кивнули. — Думала, что это ушная пробка.

— Не знал, что умеешь, — с усмешкой выдохнул в районе моего затылка Демьян.

Я обернулась, но на него так и не посмотрела:

— Что, прости?

Он заговорил громче, да так, словно я в моменте превратилась в пожилую и слабую слухом женщину:

— Говорю, не знал, что ты умеешь ду-мать!

Я стиснула зубы и процедила:

— У меня вообще сложилось впечатление, что ты мало что знаешь. Одни сплошные домысли и предрассудки.

Глава 6

[Даша]

У Даши раскалывалась голова.

Буквально надвое. Словно кто-то держал острозаточенный топор с длинной ручкой и усердно бил по её голове-колоколу. Прямо по темечку. Бум-бум-бум. И так до бесконечности.

Впрочем, боль для Даши стала уже привычной. Как родная сестра, реальное воплощение которой заглянуло в тесную кухню следом за ней.

— Ты же посидишь сегодня с малышнёй? — Всполошённая, с одним подведённым стрелкой глазом, в лифчике, но и в короткой джинсовой юбке, Маша, очевидно, собиралась на очередное свидание. — Мама задерживается.

Даша отвернулась от младшей сестры, дёрнула на себя дверцу шкафа и достала целый блистер с обезболивающим. Прикрыв глаза, выдохнула:

— Посижу.

— У вас же сегодня снова собрание, — заметил дьявол, материализуясь рядом. — Успеешь? Не опоздаешь?

— Пропущу.

— Что? — крикнула Маша уже из коридора. — Не слышу!

— Ничего! — крикнула Даша в ответ. — Сама с собой разговариваю!

— Иди лучше с племянниками поговори, а то они не дают мне собраться!

Даша потёрла виски, в которых звенело от абстрактных ударов в темечко, выдавила на ладонь таблетку и, налив в кружку холодной воды из-под крана, запила обезболивающее.

— Нужно что-то делать с твоей головной болью, — посочувствовал дьявол. — Сидеть на таблетках неправильно.

Даша усмехнулась:

— Оплати мне отдельное жильё, чтобы я высыпалась, и таблетки будут не нужны.

— Живи у Ангелины! — предложил он. — Куда ей одной столько места?

— Действительно — жирновато будет.

Даша сунула блистер в карман лёгкой куртки, и сразу после из спальни донёсся гром аппокалипстических масштабов. За ним детский вой и вой матери детей.

— Ну кто тебя просил туда лезть?! Даша! Даша, иди скорее отвлеки их, иначе я никогда не соберусь!

И Даша, хмыкнув дьяволу, пошла в спальню.

Первичный осмотр места происшествия дал понять, что никто, слава Богу, не пострадал. Разве что, средний ящик комода, у которого окончательно отвалилась лицевая часть. Маша с карандашом-подводкой и зеркальцем в руках умудрялась как-то держать ещё и плачущего Свята, успокаивая. А Славка ревел во всё горло, стоя у комода. Очевидно, он и был тем, кто выдвинул ящик. Даша подозревала, что для того, чтобы уронить его на голову брата.

— Чёрт, когда-нибудь у одного из них получится-таки убить другого.

— Ну вот почему так? — едва не рыдала и сама мать. — Они же близнецы! Должны быть не разлей вода! Должны любить друг друга!

— Должны да не обязаны, — усмехнулась Даша. А после подошла к Славке и взяла его на руки. — Ну всё, Лёлик, не реви. Сам, поди, не слабо испугался, да?

Племянник не обращал внимания на её слова, он продолжал реветь во всё горло и, вырываясь из рук Даши, тянулся к матери. Даша со злорадным умыслом ждала тот день, когда парни подрастут настолько, чтобы осознавать речь взрослых и выслушать всё то, что она о них думает.

Вот им стыдно-то станет!

Маша опустила на пол более или менее успокоившегося Свята и перехватила у сестры Славку. Успокаивая теперь его, простонала:

— Я так точно не успею на встречу со Стасом!

— Ты решила всех Слав собрать? — улыбнулась Даша. — Сыновья: Вячеслав и Святослав, и будущий муж: Станислав!

— Ха-ха, — показала та ей язык. — Как смешно.

Хлопнула входная дверь, и обе сестры с облегчением выдохнули:

— Мама.

Лёлик и Болик мгновенно затихли — у бабушки не забалуешь.

— Даш, дома? — крикнула она. — Помоги с пакетами!

Зарплату получила, — резюмировала Даша и отправилась помогать. Боль в голове не отпускала. Мама встретила дочь уставшим и вспотевшим от жары видом. Стянув влагу со лба на короткие, завитые химией волосы, мама смерила Дашу недовольным взглядом и спросила:

— Я тебе час назад звонила, раз десять подряд. Чего трубку не взяла?

— Чёрт, прости. Я пересдавала кое-что, а перезвонить из головы вылетело.

Даша подхватила пакеты и отнесла их на кухню. Следом приступила к разбору продуктов. Мама, освежившись в ванной, присоединилась к ней.

— Даш, кто ещё, кроме тебя, будет матери помогать, а? — привычно возмущалась она. — Машка вон сама мать, ей никак, пока дети малы. А ты трубку не берёшь. Хоть представляешь, как мне тяжело пакеты на себе переть было?

— Я давно предлагаю тебе установить приложение доставки…

— Ну, Даш! Ну, какая доставка, сама-то подумай! Они сунут, не глядя, пропавшее, а ты потом мучайся! Или не довезут чего, необходимое! Ой, сколько я от девчонок на работе таких историй наслушалась! Нет уж. Буду по старинке сама в магазин ходить. Главное, ты звонки от матери не игнорируй и помогай.

— Ну конечно, мам. Просто в этот раз так вышло. Мне стыдно, честно.

— Стыдно ей. Сметану с овощами не убирай! Салат сделай.

— Ладно.

Мама тяжело присела на табурет и крикнула в сторону коридора:

— Маш! Нормально там всё у вас?

— Да, мамуль, спасибо! Ты для них лучше любого успокоительного!

— Ну и славно. — Мама помолчала, наблюдая за действиями Даши, а затем спросила: — Чего пересдавала, хоть? Не тянешь? Учёбу-то свою?

— Тяну, — хмыкнула Даша, принявшись за нарезку огурцов. — Изо всех сил. Просто не по всем предметам можно выехать на одной только интуиции. Иногда материал нужно учить.

— Ну и чего не учишь? Сама ж хотела поступить в институт.

Даша на секунду поджала губы, а заем кивнула:

— Хотела. Поступила. С остальным… пока туго.

— А я тебе сразу говорила, что работу и учёбу совмещать будет трудно. Не представляю, как ты только не вылетела после первого года.

— Да, говорила, — кивнула Даша.

— Ладно уж, чего теперь… Дай и мне нож. И тарелку ближе ко мне подвинь.

Когда салат был готов, мама, сполоснув руки и закрыв кран, повернулась к Даше. Её взгляд потяжелел, наверное, на сотню килограммов.

— Люська звонила. Папаше вашему опять плохо стало — «скорую» вызывали.

Глава 7

— Это твоя вина, — говорит мама, наполняя вином бокал едва ли не до края.

Папа, наградив отставленную почти пустую бутылку тяжёлым взглядом, трёт переносицу, а затем вздыхает:

— Разумеется. Всё плохое, что случилось за последние четыре месяца, целиком и полностью моя вина.

Мама отпивает из бокала.

— Хочешь поспорить?

— Наша дочь не здорова, Вера, — сухо говорит папа. — Ей не наши споры нужны, а лечение. Как, очевидно, и тебе.

Мама горько усмехается:

— Забыл? Меня уже не излечить. Это навсегда, мой дорогой.

— И снова по моей вине, — раздражённо добавляет он.

— Вот именно, Максим. Ты угробил нас обеих.

«Всё не так! — хочется мне крикнуть. — Папа ни в чём не виноват!»

Но вместо этого, я резко поднимаюсь из-за стола и заявляю:

— Я не больная! Сами вы больные!

Хочу уйти из столовой, но мама неожиданно, будто в кошмарном сне, запускает бокалом с вином в стену. Он разбивается, осколки летят на паркет, а по стене растекается кровавое пятно.

— Не больная? — кричит мама, но будто и не мама вовсе. — Тогда чья это вина? Чья кровь на твоих руках?!

Я опускаю взгляд на руки — ладони и правда в крови…

У всех есть страхи. Большие и маленькие. И это нормально. Ещё лучше — преодолевать боязнь, бороться с ней. Плохо, когда не выходит. Ещё хуже, когда из-за фобии, из-за неспособности с ней справиться, ты подводишь других людей.

Это и есть мой случай.

— Муратов Резан Кузакайевич, когда-то в прошлом талантливый хирург, надёжный супруг и заботливый отец единственной дочери. Погибшей по случайности. Дети играли с мячом, один из мальчиков пнул его слишком сильно, тот выкатился на проезжую часть, дочка Муратова бросилась за ним, а там машина… Водитель затормозил недостаточно быстро.

— Какой ужас…

Дашу первой отпустили из полиции, где она провела несколько часов подряд, и сейчас я отпаивала её чаем с круасанами, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Попутно однокурсница делилась подробностями дела «московского детокрада», как его окрестили в прессе. Или делом одержимого, как его называли мы, из тела которого я не смогла изгнать беса.

Теперь он вселился в кого-то другого, и наш город ожидают новые зверства.

Из-за меня.

— Роковая случайность, — кивнула Даша, подхватывая ещё один круасан, на этот раз с ветчиной и сыром. — А несколько лет спустя на стол к хирургу попадает тот самый мальчик, запустивший мяч. Адвокату Муратова удалось доказать в суде, что это была врачебная ошибка, но ему всё равно дали условный срок, лишили практики, и жена с ним развелась. Дед Резан запил, примерно, в то же время в районе, в котором он на тот момент жил, пропали двое ребятишек, ни виновника, ни детей, не нашли, а позже Муратов перебрался в коммуналку. Вроде как, сильно задолжал по квартплате. Но лично мне кажется, что он боялся, что его поймают.

— Или он ушёл от соблазна, оттуда, где всё напоминало о дочери и роковой случайности, повлёкшей её гибель.

— Может быть, — согласилась Даша. — Дверь, ведущая в подвал, была не замурована только в одном подъезде. Местные подростки любили там собираться для гулянок, живущие на первых этажах жаловались на вечный шум и громкую музыку. Дед Резан по началу боролся с ними лишь на словах, а затем приобрёл замок и попросту повесил его на дверь. Так у него появилось место, где он мог прятать детей и издеваться над ними, орудуя скальпелем, прежде чем убить.

— Боже… А как же те самые, живущие на первых этажах? Ничего не слышали?

— Он выбрал место под квартирой самых запойных соседей. Там не только частенько орала музыка и ругань, но и воняло, как на помойке. Да и у детей во рту были кляпы.

— И никто из соседей не замечал его с детьми, спускающимися в подвал?

— Он их усыплял, оставлял где-нибудь в кустах до ночи, а затем переносил в подвал.

— И всё это он рассказал сам? Добровольно?

— Когда только очнулся, молчал, как рыба, но в полиции сразу во всём признался, и даже на беса ничего не спирал.

— А если бы не он? — с тревогой спросила я. — Если бы не бес? Мужчина просто дожил бы свой век, и никто не пострадал, верно? В том числе, он сам.

— Да, мне эта мысль тоже не даёт покоя…

Я закрыла глаза и потёрла виски, которые ломило от пережитого стресса так сильно, что казалось, голова вот-вот взорвётся. Перед глазами вмиг возник ненавистный взгляд Демьяна, едкое, как кислота, осуждение в нём. Если бы я сразу заставила себя сесть в такси…

— Всё очень и очень серьёзно, да? — шепнула я, не открывая глаз.

— Мне никогда не забыть лица родителей, пришедших на опознание, — тоже шепотом поделилась Даша. — Если бы я пришла к отцу на несколько дней раньше…

Я открыла глаза:

— Это не твоя вина, Даша.

Она посмотрела на меня в ответ:

— И не твоя. Ты же это понимаешь?

Щёки опалил жар, я отвела взгляд и кивнула. Даша и Богдан действительно меня не осуждали. Это делал Демьян. За них за всех. И я мысленно готовилась к скорой кончине, которую мне пообещали опасно тёмные глаза.

— А в нас бесы могут вселиться? — спросила я, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

Даша отхлебнула из кружки, запивая последний кусочек круасана и, прожевав, дёрнула плечами:

— Ну, если мы совершали зло, то да.

— А что, в этом случае, считать злом?

— Убийство, Лучик. Насилие. Доведение до самоубийства. И прочее в таком духе.

Дьявол стоял плечом к стене, недалеко от входной двери, и на нём красовались синяя толстовка с тёмными джинсами. Когда он поднял голову, мне на секунду показалось, что я увидела озлобленное лицо Демьяна. Секунда испарилась, а голова с рогами по-прежнему представляла из себя плотную чернильную тень без глаз и рта. А я слишком много думаю о том, о ком не нужно. А может, попросту очень его боюсь…