Шёпот глухой горы

2018 год. Ксения

Дождь пошел в аккурат когда я свернула на кольцевом перекрестке с трассы по направлению к городкам в горах. Неудивительно, даже место, куда мы едем, можно перевести с немецкого как переиначенный «дождливый угол». Говорят, из-за полугодовых ливней здесь периодически выходит из берегов местная речушка, впрочем, обходится без жертв, словно природа сама заготовила это место под вечную серость и воду.

Карина закинула ноги на парприз. Я скосила глаза. Еще немного, и она отстегнет ремень безопасности, чтобы развалиться в кресле на полную.

— Убери ноги, пожалуйста, — спокойно прошу я.

— Слушай, мы едем уже пять часов, у меня все онемело. Нужно хоть немного вытянуться, — почти рявкает она. — Я потом протру влажной тряпкой твою прекрасную машину, — докидывает слегка покорно.

— Дело не в грязи. По правилам дорожного движения запрещено класть туда ноги.

— О Боже мой, — хлопает Карина себя по лицу. — Как же ты задрала со своей генетически заложенной правильностью.

— Это из уроков в автошколе, по-моему ты тоже там училась.

— Я училась там водить, а не быть занудой. И вообще, ты же помнишь, что я буду брать твою машину, чтобы спускаться в город?

— Да, — эта идея не нравилась мне с самого начала, но по-другому Карина не соглашалась поехать, так что мне пришлось смириться и проверить, точно ли моя страховка покрывает все риски.

— Но я не думаю, что тебе понадобится часто спускаться, это же не Париж, никаких развлечений там особо не будет.

— Не волнуйся, я найду чем заняться.

— Мы едем, чтобы проводить время с папой, — еще не договорив, я поняла, что эта фраза вызовет очередной язвительный комментарий.

— Ты прямо как моя мама, когда она меня отправляла к нему в детстве. «Ты едешь туда, чтобы общаться с твоим отцом, а не играть в приставку», — ее голос, и до этого будучи не самым приятным, стал почти каким-то противным.

Я решила, что пока не время развивать эту тему. Дождь усиливался, и я с трудом разглядела табличку, сообщавшую, что мы въехали в Регенэк. Внизу мелким шрифтом было написано название городка на эльзасском диалекте, но его я прочесть не успела. Машина стремительно ворвалась на узкую дорогу. Мы проехали реку, начальную школу, вокзал. Возле него дети из одного школьного автобуса, привезшего их из средней школы в другом поселке, пересаживались в следующий автобус, на лобовом стекле которого висела бумага с крупным словом «ВИЛЬДЕРУПТ».

Карина тоже обратила на это внимание.

— Это туда мы едем?

— Да, — согласно навигатору, выехав из городка, я должна буду свернуть на ответвляющуюся дорогу.

— Как думаешь, она среди этих детей?

— Ты про Киру?

— Наверное, мне как-то все равно, как ее зовут.

— Не знаю, возможно.

Проигнорировав указатель, сообщавший, что по главной дороге до следующего городка 7 километров, я свернула на разветвлении. Машина поднималась по крутой горе, серпантины были такими резкими, что ехать нужно было медленно, ведь можно в любой момент слететь на мокром асфальте.

Говорят, что водителей не укачивает, но когда я преодолевала последний поворот, голова закружилась. Карина молчала, сжав губы.

— Меня сейчас вырвет, — сказала она, когда мы наконец выехали на прямую дорогу.

— Уже все, дыши глубже.

— Мы что, на вершине горы?

— Да.

— Черт, — Карина прижалась к окну, рассматривая дорогу, которую мы только что преодолели, с высоты. — Отсюда реально пешком не спустишься, только машиной.

— Или велосипед, как вариант.

— Ага, и сорвать себе все колени, пока будешь подниматься.

— Или во время спускаться разогнаться так, что не сможешь затормозить, и слететь с горы.

— И упасть лицом прямо в кучу навоза, — Карина указала на овец, которые паслись на участках вдоль подъема на гору.

Она рассмеялась, я представила себе эту картину, и мне тоже стало смешно. Мы хохотали, впервые с тех пор, как в Париже встретились у метро и, сев в машину, отправились в путь.

В детстве нас с Кариной смешило то, что мы сестры только по отцу. Приезжая на каникулы, мы постоянно украдкой рассматривали папу и говорили друг другу, какое у кого сходство.

В последний раз мы виделись больше десяти лет назад, за три месяца до того, как у отца перевернулся мир. Тогда мне уже было четырнадцать, а Карине еще не исполнилось десяти. Ей все еще было смешно, а меня вдруг все стало раздражать. Я больше не хотела играть в семью, я хотела нормальных родителей, и нормальный братьев с сестрами.

Возможно, это было начало конца наших сестринских отношений. Встретившись с Кариной неделю назад, я сразу поняла, что той милой девочки больше нет. Она превратилась в красивую, но грубую девушку. Я уговаривала себя, что в нашем напряженном нынешнем общении виноват ее сложный характер, но и я вела себя не самым лучшим образом. Я знала, что еще два года назад она переехала в Париж, но ни разу с ней не встретилась, хотя мы жили почти в соседних районах.

Мы ехали по прямой к Вильдерупту, поселку, где нам впервые за много лет предстояло встретиться с папой, и не только. Карина, видимо, все еще боролась с укачиванием. Поселок был окружен густым лесом, перетекавшим из горы на гору, и начался он уже здесь, вдоль дороги.

Кира

Когда я вылезла из школьного автобуса, который никогда не развозил детей по домам, как в американских фильмах, а останавливался на окраине поселка, отправляя всех, от мала до велика, самих топать до дома, ливень сменился на моросящий дождик. Мне это нравилось. Я люблю дождь. Большинство туристов, приезжающих сюда на выходные, впадают в прострацию от того, что вместо легкой прогулки со скандинавскими палками по лесу, им приходиться путаться в дождевиках и увязать в грязи, так что их первый приезд сюда становится последним. Но я тут родилась и выросла, так что дождь стал частью меня, словно я мутировала, когда в детстве открывала рот и глотала дождевые капли, так что теперь совсем не страдаю от отсутствия солнца и вечной влаги.

Я немного постояла на остановке. Мелких разобрали родители с зонтиками, даже тех, кто жил в соседних с остановкой домах. Кроме меня в поселке еще трое подростков, но мы не общаемся. Точнее, я ни с кем не общаюсь.

Когда все разошлись, я посмотрела назад, на лес. Было еще не время, я знала, но мне так хотелось его увидеть. Но делать нечего. Я натянула капюшон дождевика, затянула завязки, и пошла домой.

По пути я заметила, что некоторые соседи посматривают на меня в окно. В основном старики, которые целый день сидят дома, и которым нечего делать, типа Сюзанн и Эрве. Конечно, они смотрят на меня с детства, как и на моего отца, но в этот раз как-то слишком уж пристально. Я поняла, что эти две уже приехали, но надежду не теряла до самого дома, пока не увидела чужую машину на парковке. Эти овцы даже не в курсе, что тут лучше не парковаться, учитывая, какой шум был тогда из-за куска земли между моим отцом и Фабрисом. Впрочем, что они могут знать, духа их не было тут десять лет, а теперь решили что-то изобразить.

Войдя в дом, я сразу услышала их голоса, и отец звал меня Кирен, хотя я терпеть не могла, когда он меня так называл. Будто его бесит, что мое имя не французское, и он изо всех сил пытается сделать хоть чуть-чуть традиционным.

Я швырнула мокрый дождевик в сенях, и прошла в кухню. Отец много мне о них рассказывал, поэтому я сразу поняла, что крашенная блондинка с подведенными черным глазами — это младшая, а коротко стриженная, с мелированием в волосах, — старшая. На самом деле ничего он мне про них не рассказывал, кроме имен и родословной, точнее, похождений отца по разным женщинам, которые привели к появлению детей. Я просто нашла их страницы в соцсетях, чтобы знать врагов в лицо.

Пожав им руки, в надежде сломать их на фиг, я стала изображать заботу об отце. На самом деле в последнее время я терпеть не могу с ним разговаривать, но выбирая между папой, который заботился обо мне, несмотря на свои жуткие недостатки, и двумя будущими опекуншами, которые пока еще ни черта не сделали, я лучше буду игнорировать их, а не его.

Оказавшись у себя, я разложила на столе бумагу и карандаши. В голове уже вырисовывалась новая картина. Но мой покой был недолгим. Еще когда я услышала, что эта шобла поднимается по лестнице, то поняла, что скоро они придут общаться ко мне. Куда же без общения в приличном обществе.

Через десять минут в дверь постучали. Они, походу, даже вещи не разложили. Я знала, что даже если не скажу «Войдите», они все равно завалятся. Жаль, что у меня нет защелки. Отец убрал ее после смерти мамы, видно, боялся, что я уйду вслед за ней, что, конечно, было странным умозаключением, учитывая, где выбрала покинуть этот мир мама. А может, он просто хотел меня контролировать, чтобы я ничего не заподозрила, к примеру. Хотя, всех доставать контролем — это его фишка и без каких-то вторичных намерений.

В комнату заглянула Ксения.

— Я могу войти?

— Да, — я быстро попыталась прикрыть рисунки учебниками по немецкому.

Ксения закрыла за собой дверь, и осмотрела комнату. Даже при дневном свете здесь было как ночью из-за черных обоев, и плакатов, в основном с мотивами смерти и дремучих лесов.

— У тебя тут… красиво, — сказала она.

Я только хмыкнула. У нее на лице написано, что она из тех, кто видит стакан наполовину полным и украшает квартиру цветами.

— Слушай. Кира, я знаю, что это непросто для тебя.

— Что?

— Ну, вы с папой перенесли страшное горе, жили обособлено, а теперь он болеет, и в доме появились незнакомые люди. Да, хоть мы и сестры, но я понимаю, что для тебя мы лишь незнакомки.

— Что ты вообще знаешь о моем горе?

Ксения замерла. Кажется, я сбила ее с толку, но она не растерялась.

— Ничего, конечно, прости, я не это хотела сказать.

— Слушай, давай проясним. Ты мне не сестра. У нам просто общий отец, но это ничего не значит. Вон, вторая, видимо, так и считает.

— С чего ты взяла?

— Ну а чего с душещипательными беседами только ты пришла?

— А, — Ксения попыталась улыбнуться. — Карина просто устала. И я пришла, потому что правда хочу узнать тебя поближе.

— Жаль, меня не спросили, чего я хочу.

— Ты художница? — Ксения, видимо, решила перевести разговор на другую тему.

— Да.

— И что рисуешь? Может, покажешь?

— Нет. Ты еще не готова.

— Не готова к чему? — она ухмыльнулась. Наверно, думает, что я рисую котиков и солнышко, как другие дети.

Ксения

На следующий день я проснулась рано. Карина мирно сопела на нижнем ярусе кровати, а я подложила руки под голову и думала.

Перед моими глазами все еще стоял взгляд Киры, когда мы беседовали о горе. Глубокий, недетский. Я вспоминала себя в четырнадцать лет. Что меня тогда волновало, как я говорила. Точно не так, как Кира. Найти с ней общий язык будет труднее, чем я думала. И чтобы ей помочь, нужно понять, что же тогда случилось с ее матерью. Только так мне будет проще избегать острых моментов в разговоре, знать, на что нужно надавить.

У отца лучше не спрашивать, его состояние здоровья явно не позволит ему ударяться в болезненные воспоминания без ухудшения самочувствия. А сама Кира? Может, она как раз хочет об этом поговорить, выговориться? С другой стороны, за эти годы ей наверняка уже неоднократно задавали бестактные вопросы. Мой интерес она тоже скорее всего воспримет в штыки.

На помощь от Карины рассчитывать не стоит. Хорошо, если она просто сумеет общаться со всеми, не скандаля, и не мешая решать проблемы. Впрочем, я ведь знала, что так будет с самого начала. Вчера после душа она вернулась в комнату какая-то очень нервная, расшвыряла свою одежду, и, ничего не сказав, легка спать. И вот как это понимать, эти ее странные смены настроения?

Было слышно, что Кира встала, что-то готовила, собиралась в школу. Я решила, что с завтрашнего дня буду вставать раньше нее, и готовить завтрак. Начать нужно с мелочей. Как давно этому ребенку кто-то готовил с утра перед школой что-то вкусненькое?

Когда Кира ушла, я слезла с кровати. Открыла окно, распахнула ставни. Наша комната выходила на лес, но сегодня его почти не было видно из-за тумана. Так здесь всегда в октябре-ноябре. Если не дождь, то молочно-белая завесь.

Я отправилась на кухню, нарочно громко скрипнув дверью, чтобы разбудить Карину. Судя по грязным ругательствам, которые она шептала, пока я в коридоре заглядывала в спальню отца, мой план сработал.

— Ты не спишь? — прошептала я папе.

— Нет, уже давно, — он стал пытаться вылезти из-под одеяла.

— Не вставай, я принесу завтрак и твои лекарства.

Папа все же встал, аргументируя это тем, что нам все равно нужно поговорить, а общаться на серьезные темы с дочерьми, лежа в кровати в одних трусах, явно не настраивает на серьезный лад.

За завтраком в гостиной глаза папы блуждали по комнате, Карина не отрывалась от своего телефона, а я, забросив свои попытки общаться как настоящая семья, смотрела в окно. Тут оно выходило на улицу, точнее, на парковку, за ней виднелась дорога, по которой мы приехали, ведущая через весь поселок в лес. По ней периодически проезжали велосипедисты, в основном возраста папы и старше.

— Пап, а у тебя есть велосипед? — спросила я.

— Да, есть мой старый, есть Кирин, но она на нем часто ездит. Я своим уже давно не пользуюсь, но если подкачать шины, смазать там что-то, то будет в самый раз для тебя.

— Отлично. Тогда я займусь этим после обеда. Он в подвале?

— Да.

— Зачем тебе это? — Карина наконец показала лицо из-за мобильного.

— Это удобно, и полезно для здоровья, и для природы. Здешние жители много об этом думают.

— Да только с такой генетикой, — она кивнула на папу, — С такой генетикой тебя велик не спасет, нас ничего не спасет, только лотерея.

— Карина, что ты несешь!? — я разозлилась. — Папа не виноват, что болен, и кроме генетики, есть еще и стрессы, и здоровый образ жизни.

— В ситуации, в которой мы сейчас находимся, без стрессов не обойтись, — язвительно бросила сестра.

— Перестань, ты говоришь так, будто папа в чем-то виноват, а это не так.

— Да ладно, хватит уже выпендриваться, и перед ним, и перед всем миром. Велик, бедный папочка… — она очень похоже изобразила мой голос.

— Заткнись уже, так я тебе не выпендриваюсь, — рявкнула я.

— Девочки, хватит, пожалуйста, — папа взялся за сердце. — Не нужно этого делать, вы же уже взрослые. Вспоминаю старые времена, как же вы хорошо ладили.

— Пап, прости, не волнуйся, пожалуйста, — я встала и обняла его.

— Да он же… — Карина не договорила, и, махнув рукой, схватила свою тарелку и понесла в мойку.

Мы успокаивались по разному. Я убрала половину дому, а Карина в очередной раз заперлась в ванной и навела там марафет. Потом папа снова позвал нас за стол.

— Я думаю, не стоит тянуть, пора уже обсудить наследство.

У меня закрутил живот.

— Пап, но мы же только вчера приехали. Еще успеем, зачем сейчас, когда мы еще и не поговорили о житейском нормально.

— Нет уж, — Карина уселась рядом с отцом. — Давай сейчас, чего тянуть. Раньше начнем, раньше закончим.

Она, похоже, считала, что обсудив бумажные вопросы, ей наконец позволят отсюда свалить. Но я не собиралась так быстро сдаваться.

— Ксения, твоя сестра права, в моем состоянии, да и в целом, в нашей жизни может и не наступить это «потом».

— Но разве Кира не должна тоже присутствовать? Может, дождемся ее?

— С чего это? Она все равно несовершеннолетняя, от нее ничего пока не зависит, не ей все бегать оформлять, — хмыкнула Карина.

Кира

Я подозревала, что после школы мне не захочется ехать домой, так что с утра предусмотрительно взяла велик, чтобы быть полностью независимой от всех автобусов. Спускаться и подниматься с горы на велике, конечно, непростая затея, но я натренированная, да и есть повод свалить из дома до пробуждения милых сестричек, чтобы не встречаться с ними лишний раз.

Я позвонила отцу, и сообщила, что еще немного погуляю. Он сказал вернуться домой до темноты, а поскольку уже перевели время, я могу шататься по Регенэку до шести вечера. Потом домой, ужин, душ и делать вид, что спать. Чудесно. Вот бы так было до самого отъезда эти двух.

У меня нет друзей, ну кроме него, но это не совсем друг. Зато врагов немерено, аж целый поселок, так что гуляю я так, чтобы меня как можно меньше замечали соседи из Вильдерупта. Иначе снова начнется шепот, какая же я подозрительная и странная, вся в отца, а вот мама что-то подозревала, уж не поэтому ли она умерла. Каждое мое передвижение было как под лупой еще с тех пор, как мама в порыве отчаяния ляпнула кому-то из соседей, что я развиваюсь не так, как остальные трехлетки. Ну а после ее смерти на меня буквально ополчились, что неудивительно, учитывая какая у меня генетика от папаши. Может они и правы, я тоже монстр.

Регенэк побольше Вильдерупта, и в плане жителей, и в плане пространства, но все равно все дороги ведут в одни и те же места. Так что когда церковный колокол пробил шесть, я уже порядком заскучала, и просто пряталась под мостом, возвышающимся над железнодорожной насыпью. Выкатив велик на асфальт, я оседлала его, и тут мимо меня промчалась папина машина. Это было странно. В последнее время он так плохо управлял ногами, что боялся ездить, за покупками либо я спускалась на велосипеде, либо нам все привозил социальный работник. А тут почти стемнело, да еще и на такой скорости. Неужели на него так положительно повлиял приезд его дочерей? Неудивительно, это же его нормальные, благовоспитанные доченьки.

Я прикинула, что мне хватит времени провернуть это, и вернуться домой вовремя. Ну а если не хватит, то пофиг. Отец меня все равно никогда не ругает. Он вообще ничего не делает в плане моего воспитания.

Я развернулась и поехала вслед за машиной, переключив велик на последнюю скорость. К моему счастью, отец остановился на светофоре, так что я не сильно отстала. Потом он поехал куда-то вглубь Регенэка, по узким улочкам, тут ему пришлось сбросить скорость, и я смогла следить незамеченной.

Наконец машина припарковалась возле какого-то бара. Я уже видела, как найду новый повод еще больше его ненавидеть, но когда дверца открылась, оттуда появилась Карина.

— Черт, — я пнула колесо велика.

Меня она не заметила, и радостно зашла в бар. Я обошла его с другой стороны, где было окно, и немного посмотрела. Карина пила пиво, и общалась с толпой каких-то парней, словно они были знакомы сто лет, а те раздевали ее взглядом, ведь она была одета как та проститутка, которая однажды прицепилась к моему отцу на привале на трассе, когда мы ездили к морю на Бретань, один-единственный раз за все десять лет.

Я села на велик и поехала домой, желая, что бы от нее не отказались, как мой отец отказался от путаны у дороги. Чтобы ее взяли силой, даже если она не хочет. Мне приносили удовольствие эти мысли.

К моему счастью, Ксения была чем-то расстроена, так что особо не доставала меня разговорами о жизни, и легла спать даже раньше, чем мы с отцом. Я рисовала в своей комнате до часу ночи, пользуясь тем, что завтра не надо вставать в школу, когда услышала шум едущей на большой скорости машины в поселке. Выключив свет в комнате, выглянула в окно, и конечно же, увидела Карину, с расстегнутыми верхними пуговицами на рубашке. Да уж, едва ли соседи будут о заявившихся дочерях лучшего мнения, чем о нас с отцом. Здесь все ложатся спать как в казарме, ну или в тюрьме, в 10 вечера, так что она точно разбудила тех, чьи дома выходят на главную дорогу. Встают они тоже по графику, в шесть утра, даже по воскресеньям, когда кроме церкви, ничего не работает. Исключение составляем мы с отцом, как всегда.

Я легла спать, стараясь не думать, что с завтрашнего дня и до понедельника мне некуда будет сбежать от своей семейки.

С утра Ксения, которая изо всех сил решила влиться в местный ритм жизни, начала грохотать и что-то готовить, потом мыть, и так по кругу. Мне пришлось вылезти из кровати, так как спать под это было невозможно. На кухне я столкнулась с Кариной, судя по ее мрачному лицу, она тоже недоспала.

До обеда меня никто не трогал, но я знала, что однажды это снова случится. Еще когда мыла тарелки после еды, услышала разговор этих двух.

— Нам нужно наладить с ней отношения, — шептала Ксения.

— Да зачем? Если тебе нужно, ты этим и занимайся, а мне все равно, — не пыталась снизить тон Карина.

— Это важно для отца. Послушай, я тоже не в восторге от всего происходящего, но папа искренен с нами. Давай хотя бы сделаем вид, что мы пытаемся.

— Ладно, но не больше. Не жди, что я полюблю ее как родную.

Ах, вот как, значит, нашей добренькой вселюбящей Ксении я тоже нафиг не сдалась. Ну что же, теперь и мне проще, зная, что она всего лишь делает вид. С другой стороны, интересно, чем я ей не угодила. По Карине по крайней мере видно, что она тут всех не любит, включая Ксению.

Я снова едва успела закрыть свои рисунки, когда они уже вдвоем приперлись ко мне.

— Кира, может, сходим погуляем? Все вместе, — уточнила Ксения.

Ксения

Я была в ярости. Конечно, после разговора о наследстве мое отношение к Кире не было идеально-добродушным, но я все равно хотела поступить правильно. Вот только Карина все испортила, как всегда. Какого черта она начала орать на нее? И сразу же завела разговор о доме. Я не могла пресечь это, просто физически не могла, ведь была согласна с каждым ее словом. Но теперь найти подход к девочке будет в сто раз сложнее, если не невозможно. Правда, она почему-то не выдала нас папе, может, это признак того, что у нее еще есть надежда с нами помириться.

С другой стороны, так ли мне нужно общаться с ней? Ради чего? Ради отца? Карине на все наплевать, а наследство все равно поделят поровну, даже если папа нас возненавидит за отношения к его младшей дочери. Но все же пока я здесь, нужно вести себя по-человечески. Как минимум, чтобы стрессы не ускорили кончину папы, и я не чувствовала себя виноватой еще и за это.

Я хотела поговорить с Кариной, точнее, наорать на нее за то, что разворошила этот муравейник, но она, воспользовавшись тем, что отец долго говорил со мной о трудностях подросткового возраста Киры, слиняла на машине в Регенэк. Я ходила туда-сюда по комнате, прикидывая, как лучше извиниться перед Кирой. И слишком поздно поняла, что она тоже уехала на велосипеде.

Спустившись на первых этаж, я только увидела в окно, как Кира заворачивает за угол по главной дороге. Может, это и к лучшему. Нам нужно немного отдохнуть друг от друга. Жить в одном доме оказалось тяжелее, чем я предполагала.

Уходя, Кира оставила двери в сени приоткрытыми. Я собиралась захлопнуть их, но мне бросилась в глаза сумка Киры, с которой она ходила в школу. Она лежала, свесившись с лавки, учебники и тетради рисковали вывалиться наружу. Я подняла ее, утрамбовала, и аккуратно поставила обратно. И тут увидела, что лист бумаги уже успел выпасть на пол. Это был ее рисунок. Сначала я не поняла, что на нем. Поднеся к свету, до меня дошло, что это лес, а на одном из деревьев болтается повешенная женщина. Рисунок явно не был закончен, но все было так натуралистично изображено, что я ахнула и сунула бумагу в сумку. Закрыла двери, прижалась к стене.

Что это такое? Просто подростковая фантазия? Или это она, мечтающая о суициде? Или может, кто-то из нас с Кариной? И я все еще не знаю, как умерла ее мать. Может, это она? Вполне возможно, ведь прическа у покойницы на рисунке не смахивает ни на Кирину, ни на мою, ни на Каринину.

Что же здесь произошло десять лет назад? Я поняла, что мне нужно однозначно это выяснить.

Кира

Снова пошел дождь, а я не взяла дождевик. Ну и плевать. Сколько раз я промокала тут до нитки, и все равно не заболевала, а ведь мне так хотелось подхватить какую-нибудь пневмонию. Я бы молчала до последнего, пока не упала бы в обморок в школе, изнемогая от жара. В больнице отцу сказали бы, что слишком поздно, и я ушла бы за своей матерью.

Я наматывала педали как бешеная, вкладывая всю свою злость. Не только на сестер, на себя тоже. Я ненавидела Карину, но что-то в ней меня притягивало. У нас было какое-то общее безумие, и она не пыталась показаться правильной, как Ксения. Она была, как мы с отцом, хотя и отрицала этот факт. И теперь я ехала в Регенэк, как будто что-бы развеяться, но на деле мне хотелось проследить за ней, узнать, что она делает, как пользуется своей свободой от общественного мнения и предрассудков.

Я доехала до того самого бара, и не ошиблась. Карина была там. Я наблюдала в окно за тем, как она пьет с одним парней. Кажется, я видела его, когда покупала фермерское молоко на ярмарке. Он торговал овечьим сыром.

Спустя час, когда я уже думала ехать домой, Карина с фермером вышли из бара. Я тихонько пошла за ними, к счастью, он открыл большой зонт и ничего не видел сзади.

Бар был на окраине Регенэка, и они пошли в лес. Зашли поглубже, там, где охотничья будка. Забрались в нее, хихикая. Я спряталась за деревом, и видела их в окне будки. Они снимали друг с друга одежду, а потом она подпрыгнула на нем, и они стали одним целым. Дождь все заглушал, но я все равно слышала их стоны у себя в голове.

Я выбежала из леса, зашла в супермаркет, и нашла там туалет. Закрылась в кабинке, сунула руку в трусы, сжала ноги, и представила, как мы делаем это с ним. А потом еще раз. И еще.

Ксения

На следующее утро я проснулась рано, и тихонько собралась, чтобы не разбудить ни Киру, которая вчера вечером вернулась домой насквозь мокрая, и после этого не выходила из своей комнаты, ни Карину, заявившуюся часам к двум ночи, не парящуюся тем, чтобы не нарушить чужой сон.

Оседлав свой велосипед, я поехала в лес. Утро было холодное, туманное, влага оседала на моей куртке и руках без перчаток.

Я сама не знала, что делать. Надеялась, что утренняя прогулка проветрит мне мозг. Нужно было найти какой-то способ всех примирить, и примириться самой. И узнать про маму Киры.

В лесу и в правду были неплохие дороги с указателями. Я поняла, что по одной грунтовке можно доехать в соседний поселок, на соседней горе, а по другой — на ферму. Я выбрала вторую, и уже через двадцать минут была там.

Ферма встретила меня блеянием овец, и легкими коровы, которые кто-то из работников выкинул прямо на дорогу за ненадобностью. Я привязала велосипед к забору, надеясь, что пасшиеся за ним козы не обслюнявят мне руль, и зашла в магазин.

Там уже расплачивалась женщина лет сорока. Пока она утрамбовывала свои покупки в мешки, которые, видимо, крепились к заду велосипеда, я купила банку йогурта.

Остановившись у своего велика, я открыла йогурт, и жадно выпила сразу половину. Женщина прошла мимо, ведя свой велосипед. Кивнув ей, я продолжила мини-завтрак. Она остановилась напротив меня, и спросила:

— Это же вы дочь Клода? Которая в гости приехала?

— Да, это я, — я улыбнулась, надеясь, что на губе не осталось молочных усов.

— Вы без сестер?

— Да, они спят еще.

— И как вам наши края? Вы сами откуда?

Мы пошли назад в Вильдерупт, катя наши велосипеды и общаясь. Ее звали Люсилль, и она жила в центре поселка с мужем и двумя сыновьями. Я рассказала ей про свою мать — немку российского происхождения, переехавшую жить во Францию, и про болезнь отца. Про свою работу секретаря.

— Интересно, а мама другой вашей сестры тоже иностранка?

— Карины? Нет, она француженка. А что?

— Просто мама Киры была иностранкой, и я подумала, что наверное, это фишка

Клода — жениться на иностранках.

— Честно говоря, я ничего не знаю о маме Киры, так что не могу с уверенностью сказать, что движет моим папой в выборе жен.

Люсилль засмеялась, потом сказала:

— Я тоже знала Софию не сильно хорошо. Мы переехали за год до ее смерти, у меня тогда только родился ребенок, и еще хлопоты с новым домом, голова шла кругом. Я думала, мы могли бы стать подругами, раз у нас дети с небольшой разницей в возрасте, но она была довольно замкнутой.

— Ну, это семейное, тут папа точно нашел под стать себе.

— Сомневаюсь, Клод как раз в то время был очень активным.

— В плане?

— Я не вникала, мне не до того было, но по-моему у него были и друзья, и враги, и какие-то ссоры.

— Интересно, — я задумалась. Я не помнила, чтобы в мои приезды на каникулах папа чем-то отличался. В основном, он посвящал время нам. С другой стороны, это всего месяц в году. Да и сильно меня тогда интересовали взрослые разборки.

— В любом случае, то, что случилось, ужасно.

— Простите, а вы не могли бы мне рассказать, что именно случилось с Софией? Мне важно знать, чтобы наладить отношения в семье.

— А вы не знаете? — потрясенно спросила Люсилль.

— Нет. Если вам не трудно…

Она закусила губу, покачала головой. Вздохнула и сказала:

— Честно говоря, мне немного стыдно это вспоминать. В том плане, что я так хотела найти подруг тут, но меня больше волновало, чтобы они поддерживали меня, помогали мне с малышом. Я совсем не думала, что это должно работать в обе стороны. Сколько раз я пыталась заговорить с Софией, но ни разу не спросила, как ее дела на самом деле. А ведь было очевидно, что ей плохо.

— Но что же случилось?

— Я не углублялась, потому что как раз выяснила, что беременна вторым. Муж хотел оградить меня от стресса, так что прям подробностей я сама до сих пор не знаю. Знаю только, что в тот день, рано утром, она пошла гулять с малышкой, с Кирой в лес. Не по этой дороге, по другой. Прошло несколько часов, было время обедать, но она не вернулась. Клод не особо бил тревогу, потому что у них там что-то не клеилось. Но в конце концов он пошел поспрашивал людей. Все сказали, что не видели Софию в поселке, только идущей в лес. Клод пошел искать ее там. И нашел.

— И что? — мне стало не по себе. Туман еще не развеялся, лес был темным и мрачным.

— Она повесилась на дереве. На своем шарфе.

— О Боже! — я прикрыла рот рукой.

— Да, это было недалеко от поляны с детской площадкой. Самое страшное то, что Кира все это время сидела рядом. У нее был шок, она все забыла, так что никто не смог выяснить, видела ли она, как мама повесилась, или же София оставила ее играть на площадке, а сама ушла, и Кира нашла ее уже такой. В любом случае, после это ничего уже не было как прежде. Я хотела как-то поддержать Клода, но муж сказал не лезть, не знаю, почему, он как-то очень испугался этой истории, и я после этого уже не общалась с вашей семьей. Мне очень жаль, Ксения.