Шепот теней. Книга 1: сделка со Смертью

Пролог

Щеку царапает сухая земля. Я заставляю глаза сфокусироваться и делаю вдох. Пыль попадает в рот, оседает в сухом горле, я не могу остановить кашель. Боль в боку становится невыносимой. Мне хочется выть, но я только ещё сильнее стискиваю челюсть. Пусть лучше зубы раскрошатся, чем он увидит мою слабость. Адреналин гонит кровь по венам, и она брызжет из раны. По ощущениям задета печень или что-то не менее важное. Он стоит передо мной. В руке один из тех мечей, которыми пользуются Боги, чтобы убивать нас. И сейчас моя кровь капает с лезвия. Мелкие камешки хрустят под его сапогами, когда Бог подходит ближе. Я вытягиваю руку в сторону своего кинжала, но он лежит слишком далеко. Это мой конец.

Как бы ни старалась, я не могу сдержать стон боли, когда медленно приподнимаюсь, затем сажусь на колени. Я встречу свою смерть, если не стоя, то хотя бы с высоко поднятой головой. Дыхание сбивается даже от малейшего движения, а в глазах начинает темнеть. Я не даю себе отключиться. Палящее солнце спряталось за облака, и больше не светит в глаза. Теперь я могу разглядеть красивое лицо Бога. Он ждёт, пока я выпрямлюсь. Мгновение мы просто смотрим друг на друга — победитель и побеждённый. Я всё же улыбаюсь краешком губ, когда отмечаю на Боге все травмы, нанесённые мной: сломанный нос, глубокие порезы на руках, рана в плече и бедре, но я была недостаточно быстрой, и сегодня это стоит мне жизни. В голове вдруг возникает желание откусить ему нос и выцарапать глаза цвета шоколада.

— Ты боишься смерти? — спрашивает он.

Я не спешу отвечать. Внезапный горячий ветер раскачивает редкие сухие кустики вокруг нас. Солнечные лучи обжигают плечи, но, несмотря на жару в проклятой пустыне, я не могу унять дрожь. Далеко за спиной Бога белеют верхушки гор. Я прикрываю глаза, представляя блаженную прохладу горных долин и быстрых ручейков. Я была так близка к тому, чтобы уничтожить этот мир. Что меня ждёт, когда Бог наконец-то меня убьёт? Создали ли для нас место, что люди называют раем?

Кровь засохла на губах, я медленно открываю рот, но вместо ответа плюю красной слюной в ноги Богу. Как я и ожидала, в ответ он ударяет меня наотмашь. Колоссальными усилиями я заставляю тело держаться прямо, а не упасть набок, но от удара голову занесло в сторону. Во рту вновь набирается солёная слюна. Я не тороплюсь поворачиваться, сплёвываю кровь, а когда всё же возвращаю взгляд на ублюдка, на его лице нет ничего, кроме жестокого удовольствия. Бог наслаждается моей болью, но ведь у него есть причина, верно? Я хмыкаю и, игнорируя его предыдущий вопрос, задаю свой:

— Как её звали? — в сиплом звуке, что вырывается из глотки, я с трудом узнаю свой голос.

Теперь уже я наслаждаюсь болью на прекрасном лице.

— Заткнись, — сквозь зубы цедит Бог.

— Скажи, какого это — облажаться, а затем наблюдать, как наказывают других за твои неудачи?

К моему сожалению, Бог не даёт дальше наслаждаться его кривой физиономией. Он ударяет меня кулаком в лицо. В глазах забегали звёздочки, и в этот раз мне не удаётся удержать равновесие. Я падаю на землю. Не знаю, что было больнее — удар или падение. Я рычу, пытаюсь встать, но голова кружится ещё быстрее, лишая возможности сориентироваться.

— Надо отдать твоей девке должное, она не кричала, когда я её убивал.

Удар ботинком в живот на секунду заставил поверить, что пришёл мой конец, но невыносимая боль вернула меня в не менее невыносимую реальность.

— Закрой свою поганую пасть, — в бешенстве кричит Бог, но я только начала.

— Она молчала не потому, что была смелой, — я не успеваю договорить, второй удар ногой по тому же месту выбил из меня воздух. Кашель раздирает сухое горло. — А потому, что не хотела делать тебе больнее, — наконец заканчиваю я.

Крик Бога больше похож на звериный вой. Он хватает меня за плечи, заставляет подняться и притягивает к себе. Сквозь боль я ощущаю прохладу лезвия у себя на горле.

— Ну давай, — морщусь я. — Сделай то, что у тебя лучше всего получается. Продолжай убивать нас.

Проходит несколько долгих мгновений, я уверена, что Бог сейчас нанесёт последний удар, но его хватка слабеет. Он выпускает меня, и я снова шлёпаюсь на землю.

— Мы убиваем вас, а вы нас. В этом мы похожи, — цедит Бог. — Разница лишь в том, что я решил перестать быть рабом.

Я смотрю на него снизу вверх, глотая пыль. Сил не осталось даже на то, чтобы хмыкнуть в ответ или закатить глаза, а хотелось бы, ведь его слова — бред перелюбленного ребёнка. Боги никогда не были рабами, они — любимые младшие братья, решившие, что судьба должна им больше. В голове не укладывается, что они верят в то, будто мы с ними имеем одинаковый статус в этой вселенной.

— На сколько ты планируешь растянуть наше свидание? У меня и другие дела есть, — сжимая челюсть, говорю я и заставляю себя вновь сесть на колени.

— Ты вообще испытываешь страх? Какие-нибудь эмоции кроме кровожадного желания убивать?

— Сейчас только кровожадное желание убить тебя, — морщась от лучей солнца, я смотрю на Бога снизу вверх.

— Выглядишь не очень, — он кивает на раны.

— Ну твои кулаки и ботинки не особо делу помогают, — неряшливым жестом я указываю на кровоподтёки на своём лице.

Бог хмыкает, затем вдруг опускается ко мне, останавливая лицо так близко перед моим, что его длинные каштановые волосы щекочут руку, которую я прижимаю к ране, и заглядывает мне в глаза. Не будь я так слаба, я бы вцепилась в его глотку зубами.

— Я могу и без них, — Бог не шевельнулся, однако волна новой боли проходит через всё моё тело, словно по велению одной только мысли меня ударил его невидимый кулак прямо в бок.

Мне понадобилась секунда, чтобы понять, что пронзительный звук, раздирающий барабанные перепонки — мой крик. Я хочу упасть вперёд, но невидимая сила держит тело, не позволяя скрючиться на земле.

Через несколько секунд крики боли сменились рычанием:

— Пошёл ты! — плюю я. — Клянусь, если мы встретимся в следующей жизни… — боль не даёт договорить.

Глава 1

Я ковыряю ложкой котлету в тарелке. Уверена, что двое широкоплечих медбратьев неотрывно следят за каждым проглоченным куском, но от волнения не могу заставить себя есть. По напряжённым плечам мужчин у дверей сразу понятно, что они готовы отреагировать на любое наше движение, если оно покажется им опасным или подозрительным. Один из медбратьев встречается со мной глазами, и я поспешно опускаю взгляд в тарелку. Я вовсе не боюсь их, просто не хочу выделяться и дать повода подойти.

Молодой интерн в белом халате заходит в столовую и громко произносит моё имя, ища меня среди пациентов:

— Рада! — он снимает очки с носа.

Раздаётся звук отодвигающегося стула, когда я встаю из-за стола и поднимаю руку.

— Рада. Рада. Рада. — пожилая женщина справа от меня вдруг шепотом начинает повторять моё имя снова и снова.

Я толкаю её в плечо в надежде, что она перестанет, но это возымело обратный эффект. Женщина повышает голос, а остальные пациенты вокруг нас начинают шевелиться, будто волны в болоте после кинутого в него камня.

— Прекрати, — шепчу я ей, но безрезультатно.

— Рада! Рада! Рада! — женщина перешла на крик.

Медбратья у двери начинают двигаться к нам.

— Они идут сюда, — продолжаю шептать я. — Заткнись!

— Заткнись! Заткнись!

Женщина встаёт из-за стола, поднимает тарелку и швыряет её в сторону медбратьев. Тарелка пролетает через весь стол, пюре попадает в волосы молодого парня напротив меня. Тот начинает истошно кричать и вытаскивать еду. От спокойной обстановки не осталось и следа. Многие спешат отойти от нас в страхе, что и их посчитают замешанными в этом инциденте. Я тоже делаю шаг в сторону, чтобы уступить место медбратьям. Не церемонясь, они хватают зачинщицу беспорядка за руки и оттаскивают от стола. Она кричит и лягается, даже пытается укусить одного из них, но мужчины держат крепко. Я молча наблюдаю, как её тащат к выходу. Парень напротив продолжает что-то лихорадочно бормотать, роясь у себя в волосах.

— Молчи, — резко поворачиваюсь я к нему.

В голубом свете флуоресцентных ламп круги под его глазами кажутся особенно тёмными. Он смотрит на меня всего мгновение, но, кажется, понимает, что лучше сидеть с едой в волосах, нежели быть обколотым дурью.

Блять, неужели я выгляжу так же хреново, как и этот парень.

От этих мыслей меня отвлекает интерн, который всё ещё ждёт у дверей. Он не обращает никакого внимания на кричащую женщину, пока её тащат прочь из столовой.

— Рада, главврач ждёт вас, — громко произносит он.

Я резко выдыхаю, собираюсь с мыслями и направляюсь к выходу. Мне нужно показать себя с наилучшей стороны, убедить врача, что я вполне стабильна, не представляю опасности ни для себя, ни для окружающих, да и вообще пай-девочка. Я натягиваю улыбку, когда подхожу к молодому парню. Тот отвечает приветственным кивком и кроткой улыбкой, а затем подносит пропуск к считывающему устройству, раздаётся короткий высокий писк, и дверь открывается. Я выхожу, и мой вдох застревает в лёгких, когда вижу своего лечащего врача перед собой.

— Рада! — радостно говорит он, раскрывая руки, словно ждёт, что я брошусь к нему в объятия.

Конечно, он знает, что я никогда по своей воле не прикоснулась бы к нему. Тело отказывается двигаться, парализованное страхом. Если с медбратьями и остальным персоналом я всегда вежлива и не лезу на рожон, то Дориан Отай вгоняет меня в оцепенение, я могу лишь смотреть в пол и ждать, пока он уйдёт.

— Ты выглядишь расстроенной, — жалостливо протягивает Дориан, поднимая мою голову за подбородок.

Разглядывая меня, он кривит свои слишком пухлые губы в ухмылке. Мне потребовалось всё моё самообладание, чтобы не отпрянуть, когда врач прикоснулся ко мне. Дориан подходит так близко, что я чувствую его тёплое дыхание на своей щеке.

— Не переживай, он не разлучит нас, — шепчет врач прямо мне в ухо, чтобы интерн не услышал.

По коже пробежали мурашки.

Дориан сразу же делает шаг назад и заглядывает мне в глаза. Я всё так же молчу и стараюсь, чтобы лицо не выдало бурю внутри. Он поднимает руку и берёт мою косу, перекинутую через плечо. Вид моих белых волос в его руке вызывает противное чувство, словно на волосах останутся следы грязи, такой же чёрной, как и его гребаное сердце. Всем пациентам в больнице стригут волосы очень коротко, чтобы избежать нашествия вшей, но в мой первый день Дориан запретил всем медсёстрам прикасаться к моим волосам. За два года они отросли до середины спины, а врач никогда не упускает возможности потрогать их или даже понюхать. Его губы заблестели от слюны.

Больной мудак.

— Главврач ждёт, — напоминает нам интерн, прочистив горло.

— Я сам провожу Раду, — отвечает Дориан, не отрывая от меня глаз.

Мне хочется закричать, потребовать, чтобы интерн не оставлял меня с ним наедине, но я лишь сильнее сжимаю челюсть. Нельзя показывать эмоций, недовольство, страх, ведь моё относительное спокойствие в этой дыре зависит от лечащего врача. Раньше я сопротивлялась, не сдерживалась от точных, грубых замечаний в его сторону, тогда меня наказывали. Для всех остальных это были лишь радикальные меры, чтобы заглушить голоса в голове пациента с шизофренией, но я точно понимала, на что эти «процедуры» нацелены — сломать мою волю, заткнуть строптивую девку, дать возможность подонку быть «подонком». Ситуации не помогало ещё и то, что я действительно слышала голос в голове.

Пока мы идём по коридору, я пытаюсь не замечать руки Дориана на моей пояснице. Интересно, он действительно думает, что я хочу чувствовать его прикосновения, или он кончает от осознания, что доставляет мне неудобства? Как по мне, Дориан — главный кандидат на место в психушке, которой сам и заведует, и единственное, что не даёт мне слишком сожалеть по поводу того, что он не закрыт в этой дыре, это тот факт, что я буду закрыта вместе с ним.

Мы подходим к дверям кабинета, где обычно проходят индивидуальные встречи с психиатрами. Я делаю шаг вперёд и сама открываю дверь, торопясь избавиться от Дориана.