В мире, где тьма шепчет древние проклятья, а леса хранят секреты богов, ведунья Мирослава и суровый охотник на ведьм Радомир вынуждены объединиться, чтобы остановить древнее зло.
Путь к вратам Тьмы долог и сложен, а они – лютые враги. Или… просто сильный мужчина и хрупкая женщина, у которых нет ничего, кроме настоящего?
В мире, где тьма шепчет древние проклятья, а леса хранят секреты богов, ведьма и охотник, связанные судьбой, должны остановить древнее зло.
Или стать его частью.

Глава 1
День стоял знойный, воздух дрожал от жары, пропитанный запахами сухой травы, раскалённого железа и конского пота. Отряд охотников на ведьм, остановившийся на короткий привал у кромки леса, собирал пожитки, готовясь продолжить путь. Поход затянулся, припасы иссякли ещё несколько дней назад, а деревенские жители, чьи избы мелькали за холмами, не спешили делиться последним. Хоть и снимали шапки, завидев всадников ордена, их лица хранили настороженность. Радомир понимал: прошлый неурожайный год высосал из них все силы, а этот, с его затянувшимися холодами, не сулил ничего хорошего. Крестьянская краюха хлеба, добытая с трудом, была поделена по-братски, но что она для семерых голодных мужиков?
Радомир стоял чуть в стороне, его тёмные глаза внимательно следили за товарищами. Чёрные волосы, выбившиеся из-под кожаного капюшона, липли ко лбу. Поверх рубахи — потёртая кожаная броня, на поясе — кинжал с рукоятью, вырезанной из кости. Руны на клинке слабо мерцали, улавливая невидимые нити магии, что витали в воздухе. На плече его сидела белая птица — сокол. Его глаза блестели, будто хранили тайну. Радомир не признавал оберегов, что так любили крестьяне, но эту птицу не прогонял. Она появилась в тот день, когда он впервые взял в руки кинжал, и с тех пор следовала за ним, словно тень.
— А ты что коня не седлаешь? — голос Дариана, верного друга и старшего после самого Радомира из братьев ордена, вырвал охотника из раздумий. — Сам же сказал: быстрее отправимся, быстрее доберёмся до Великого Града.
На Радомира устремились взгляды. Шесть пар глаз — усталых, но цепких — ждали ответа. Он чувствовал их нетерпение, их жажду отдыха, тепла очага и горячей еды.
— Ежели сейчас не выедем, к завтрашнему вечеру не поспеем, — дерзко бросил Бореслав, самый молодой в отряде. Его лицо, ещё не тронутое шрамами, горело юношеским задором. — Дрёма свалит, а там пиши — пропало. Никакие девки так не приманят.
Раздались хриплые усмешки. Радомир тоже криво улыбнулся, хоть и не разделял их веселья. Парень был прав: усталость брала своё, и каждый в отряде мечтал о конце пути больше, чем о женских ласках.
— Эх, баньку бы, — мечтательно протянул Захар, здоровяк с бородой, похожей на медвежью шкуру, похлопав своего коня по крупу.
Радомир молчал, его рука невольно легла на сумку, где, завёрнутый в грубую ткань, лежал перстень. Артефакт, что они отняли у колдуна, павшего под их клинками две недели назад. Его сила — дар и проклятье — могла изгнать тьму или возвысить её до небес. Радомир знал: этот груз доверен ему, и только ему. Чем ближе они подходили к Великому Граду, тем больше опасностей поджидало на пути — и не только на узких тропах, но и в сердцах тех, кто шёл рядом.
— Ты остаёшься за старшего, Дариан, — сказал он, и его голос, низкий и твёрдый, разрезал тишину.
Смешки стихли. Братья ордена переглянулись, их лица потемнели. Дариан нахмурился, но кивнул, привыкший к решениям Радомира. Бореслав открыл было рот, но Захар положил тяжёлую руку ему на плечо, заставив замолчать.
— Есть у меня тут ещё дело, — продолжил Радомир, обводя товарищей тяжёлым взглядом. — Пока в деревне были, слышал от местных: нелюдь тут обитает. Прячется в лесу, но люди видели её. Скот мрёт, дети болеют. Надо разобраться.
— Так вместе пойдём, — предложил Дариан, шагнув ближе. — Семеро лучше одного.
— Нет, — жёстко пресёк Радомир. — Я один пойду. А вы двигайтесь вперёд. Расчистите путь, если потребуется, а заодно и на себя внимание заберёте. Встретимся в Великом Граде.
Он повернулся, не давая им шанса возразить. Птица на его плече расправила крылья, будто соглашаясь. Кинжал на поясе дрогнул, руны на нём вспыхнули ярче.
Лес звал, и Радомир знал: там его ждёт не только нелюдь, но и ответы. Или новая угроза.
Он свистнул, и от табуна отделился высокий чёрный конь. Радомир шагнул в тень деревьев, оставив отряд позади. Солнце жгло спину, но в глубине леса уже собиралась тьма.
Чем глубже тропа уходила в лес, тем уже она становилась. Кроны вековых деревьев сплетались над головой, образуя плотный полог, через который едва пробивались тонкие лучи солнца. Тени лежали густо, и Радомир, привыкший к их языку, прислушивался к каждому шороху. Лес пел свою песню — скрип ветвей, шелест листвы, далёкий крик птицы, — но он искал иное: шаги, дыхание, шёпот магии. Единственным верным проводником оставался кинжал на поясе. Рукоять из кости, вырезанной из неведомого зверя, чуть дрожала, а выгравированные руны напоминали о том, что лес полон колдовства. Он знал: цель близко.
Конь ступал следом, бесшумный, будто подковы его не касались земли. Радомир был настороже, тёмные глаза зорко вглядывались в чащу. Плащ Радомира, тёмно-зелёный, почти чёрный в тени, колыхался за спиной, скрывая вышитые узоры на кожаной броне.
Радомир медленно открыл глаза. Он лежал на узком, жёстком ложе, но в тепле, укрытый грубым одеялом. Пахло травами и дымом от дров, тлеющих в печи.
– Где он? – прохрипел Радомир, пытаясь приподняться.
Мирослава, стоя у грубо сколоченного стола, покосилась на него, растирая в плошке сухие травы. Заметила, как он поморщился от боли. Её лицо оставалось бледным, глаза горели лихорадочным огнём, а слабость цепко держала в своих когтях. Но она знала: кроме неё, охотнику помочь некому.
– Эко наглец, – проворчало всклокоченное существо, сидящее у печи. – Вместо благодарности вопросы задаёт!
– Это ещё что за тварь? – Радомир, стиснув зубы, рванулся вперёд, схватил мелкую тварь за шкирку и встряхнул.
Существо взвизгнуло, молотя короткими ножками по воздуху. Мирослава подскочила, вырвала его из рук охотника и гневно сверкнула глазами.
– Руки не распускай! – отрезала она, прижимая к себе дрожащего лесовичка. – Это Мирош.
Мирош, ворча, уцепился за её рубаху. Его большие глаза сверкали смесью страха и злости.
– Волочёт хозяйка всякое, – буркнул он. – Поганой метлой бы гнать, а она тянет! Он ей погибель, а она ему – последние силы. Ох, сердце твоё доброе, Мирославушка…
– Хватит, – оборвала она и опустила лесовичка на пол. – Иди за печь, Мирош, и сиди там.
Она повернулась к Радомиру. Не раз ей доводилось врачевать раны – звериные, людские, от капканов и стрел. Но таких, как у него, она не видела. Его тело противилось её магии. Кровь хлестала, пока она билась за его жизнь. Тепло её ладоней угасало, края раны не желали срастаться. Его боль перетекала в неё, выжимая слёзы, но Мирослава не отступила. Она всегда была сильнее смерти.
Радомир прислушался. За стенами избы шумел дождь, словно лес оплакивал их схватку.
– Дождь, что ли? – голос его был хриплым, едва живым.
Он скользнул взглядом по комнате, заметил в ногах ложа свой плащ и пояс с серебряной пряжкой. Сапоги стояли рядом. Прищурившись, он прикинул, как быстро сможет набросить на ведьму путы, но она прочла его мысли, как раскрытую книгу.
– Кинжал твой под подушкой, охотник, – бросила она устало, с ноткой раздражения, подходя с плошкой. – Дождь. Лес смывает с себя скверну, очищается от тьмы.
Она остановилась рядом. На теле Радомира, помимо свежей раны, виднелись старые шрамы – следы былых битв, выцветшие, но красноречивые. Мирослава смотрела на него без смущения, с дерзким вызовом. Не красна девица, чтобы отводить глаза от обнажённого по пояс мужчины. Напротив, она вскинула подбородок, отвечая на его колючий взгляд.
Но Радомир, казалось, забыл о ней. Морщась от боли, он рывком поднялся и принялся рыться в своём барахле. Вытащив сумку, раскрыл её и замер.
– Где оно?! – взревел он, резко обернувшись. – Где кольцо?!
– Какое ещё кольцо? – Мирослава нахмурилась.
Радомир шагнул к ней, схватил за плечо с такой силой, что плошка выпала из её рук и стукнулась о пол. Она вскрикнула, отступила, выставив руку, но магия лишь слабо замерцала на кончиках пальцев. А Радомир, словно и не был ранен, впечатал её в стену у печи, сжав горло.
– Где кольцо?!
– Пусти! – прохрипела она. В этот миг что-то ударило его по ноге.
– Тварь проклятая! – рявкнул Радомир, пытаясь схватить Мироша, но лесовичок, отбросив раскалённую кочергу, юркнул в сторону.
– Какое ещё кольцо?! – выкрикнула Мирослава, хватая воздух.
– Перстень! В сумке был перстень!
Её глаза расширились. Перед мысленным взором всплыл всадник, сотканный из тьмы, сжимающий свёрток. Радомир, заметив её побелевшие губы, напрягся.
– Что за перстень? – прошептала она. – Я знаю только об одном… Перстень Воронов. Но он у Зорка, уже много лет.
– Уже нет, – отрезал Радомир, с яростью швырнув сумку на пол.
Мирослава похолодела. Он прижал руку к груди, где алел свежий шрам.
– Зорк отправился в царство теней, где ему и место, – процедил Радомир.
Она сглотнула, чувствуя, как страх сковывает сердце. Теперь всё вставало на свои места. Тьма не просто так явилась. Присев, она подняла треснувшую плошку, но пальцы дрожали, не слушаясь.
– Да что ты делаешь, ведьма?! – рявкнул Радомир, схватив её за локоть и рывком подняв.
– Не ведьма я тебе! – огрызнулась она, вырываясь. – Я твою никчёмную жизнь спасла! Зря, видать!
– Ясное дело, зря, – проворчал Мирош из-за печи. – Ох, дурная ты…
Мирослава пропустила его слова мимо ушей. Решительно шагнув к Радомиру, она сказала:
– Дай рану твою залечу до конца.
– Отойди, – он оттолкнул её руку с остатками снадобья.
Радомир попытался встать, но силы покинули его. Он нахмурился, словно только теперь осознал, как близко был к смерти. Обведя взглядом тесную избу – потрескивающую печь, полку с травами и склянками, грубо сколоченный стол, – он остановился на Мирославе. Она стояла, держа плошку, и смотрела на него с дерзким вызовом.
Дождь ослаб, но всё ещё моросил, тонкими струями стекая с листвы. Рассвет вставал нехотя, серые пятна на горизонте больше походили на густой туман, чем на новый день. Мирослава, закутанная в тонкий плащ, защищавший лишь от влаги, шагала рядом с конём Радомира, едва поспевая за его мерным ходом. Жаловаться было не в её натуре, но верёвка, стягивающая шею, жгла сильнее, чем холод. Магия её всё ещё спала, истощённая, и противиться охотнику она не могла. Тропа, петляя меж деревьев, вывела их на поляну, где иссохшие ветки тянулись, словно мёртвые пальцы. Трава пожухла, земля, напитанная дождём, превратилась в грязь. Мирослава замерла.
– Долго здесь жизни не будет, – тихо сказала она, и в голосе её сквозила печаль.
Радомир придержал коня. Это была та самая поляна, где накануне он нагнал ведьму. Вчера здесь буйствовала зелень, и птицы заливались наперебой, а ныне всё умерло, будто тьма выпила саму душу леса.
– Пойдём, – он потянул верёвку, заставляя её двинуться.
Из сумки высунулась лохматая мордочка Мироша.
– И ради этого ты его лечила? – громко, чтобы слышал Радомир, спросил лесовичок.
Мирослава, не отвечая, надавила на его голову, заталкивая обратно. Грязь чавкала под сапогами, подол юбки намок и отяжелел.
– Каков твой план, охотник? – саркастично бросила она.
Они шли всего несколько минут, но ей казалось, что прошёл день.
– На север, – скупо ответил Радомир.
– Без тебя бы не догадалась! – огрызнулась она. – Как перстень искать будешь?
Он не ответил, лишь дёрнул верёвку, заставляя её ускорить шаг. Лес сомкнулся вокруг, и Мирослава заметила волка, следящего за ними из чащи. Она сделала едва уловимый знак рукой, и зверь растаял в тени. Ей нужно было добраться до старого волхва, о котором ходили слухи. Звали его Яромир, и, говорят, жил он у древнего капища на севере, где лес становился непроходимым, а опасность подстерегала на каждом шагу. Байки это или правда, она не знала, но надежда теплилась.
Радомир поморщился, коснувшись груди.
– Я предупреждала, что рано тебе в седло, – сказала Мирослава.
– Времени нет, – отрезал он. – Я знаю, что делаю.
– Конечно! – фыркнула она. – Перстень тьме отдал, сам чуть не сгинул…
Его взгляд был таким, что она осеклась. Спорить с ним было бесполезно.
Через полтора часа тропа вывела их на утоптанную дорогу. Мирослава устала, верёвка на шее раздражала всё сильнее.
– Сними с меня аркан, – потребовала она.
– Обойдёшься, – бросил он.
– А если твой конь понесёт?
– Отправишься туда, где тебе место, – отрезал он, и в его голосе не было ни тени шутки.
Мирослава сжала зубы. Она не ждала благодарности за спасённую жизнь, но унижение жгло сердце.
Когда впереди показалась деревня, она насторожилась. К людям она выходила редко, только по нужде. Иногда крестьяне сами искали её – чаще женщины, неся больных детей, моля о спасении и обещая всё, вплоть до души. Мирослава посмеивалась над их наивностью – души ей были не нужны. Она брала мукой, тканями, молоком, мёдом. Обереги для скота давала даром – не брала плату с тех, кто кормил других. Но теперь ей предстояло пройти через деревню открыто, с верёвкой на шее, точно пленнице.
– Если хочешь моей помощи, давай обсудим условия, – сказала она.
Радомир усмехнулся, дёрнув верёвку, чтобы не забывалась. Они поравнялись с первыми домами, и крестьяне, высыпав на улицу, принялись тыкать в неё пальцами.
– Ведьма! – закричали дети. – Ведьму поймали! Нежить!
Камень ударил Мирославу в плечо. Она вскрикнула, обернувшись. У обочины корчил рожи мальчишка лет восьми, сжимая в руках ещё несколько камней.
– На суд её! Казнить! – донеслось из толпы.
Ещё три камня угодили ей в спину и плечи.
— Смерть ведьме!
Среди зевак она узнала мальчика, которого год назад спасла от лихорадки. Тогда он метался в бреду, а родители готовились к похоронам. Злость вспыхнула в груди, пальцы потеплели, и на ладони замерцало зелёное свечение. Толпа зашепталась.
– Пореши её, охотник! – заверещала сухая старуха, заталкивая мальца во двор.
Люд подхватил её крик. Радомир остановил коня и поднял руку, требуя тишины. Его взгляд обжёг толпу.
– Ведьма будет наказана, – громко объявил он. – А теперь разойдитесь.
Народ загудел. Глаза Радомира полыхнули.
– Разошлись! – рявкнул он, и голос его прогремел, как гром. – От имени князя Великого Града: суд над нежитью будет строгим. Но кто сам судить вздумает, ответит перед князем. Или налоги давно не платили?
Крестьяне, ворча, попрятались по дворам. Лишь малая девочка осталась, стоя у забора, посасывая палец и провожая их взглядом. Дворовый пёс подбежал, обнюхал их и вильнул хвостом. У последних домов Мирослава заметила молодую женщину, чьего младенца недавно спасла. Та отвела глаза, притворившись, что ничего не видит.
– Неудивительно, что тьма крепнет, – тихо сказала Мирослава. – Люди малодушны стали. Ложь и страх кругом. Сын на отца идёт, дочь мать предаёт. Плохо это.