Шипы на льду

Дорога тянулась бесконечной лентой, уходящей в горизонт между полями и редкими перелесками. Солнце клонилось к закату, окрашивая асфальт в медные оттенки. В салоне стояла тягостная тишина, нарушаемая лишь шумом двигателя. Трейлер, прицепленный к авто, смотрелся довольно нелепо. Лет пять назад он казался мне и Люде очень удачным приобретением. Она обожала посещать разные удаленные места. Особенно те, которые сильно преобразились после Катастрофы. Да, изменилось с тех пор многое… Сегодня трейлер, например, годился только в качестве грузового средства для барахла. Вещей, которые нужно было вернуть Люде.

Я украдкой взглянул на Марину. Её профиль чётко вырисовывался на фоне мелькающих за окном деревьев.

– Люда будет рада тебя видеть, – говорю я, стараясь звучать мягко, но внутри меня уже клокочет раздражение. – Год не показывалась. Понимаю, учеба, большой город. Закрутилась.

– Я просто вне себя от радости! Мамочка, папочка, дом, милый дом! – бросает она, и в её голосе выделенное особенно «папочка», подчеркивает, что я для неё пустое место.

– Если не случится пробок, будем на месте через три часа, – улыбаюсь я, хотя улыбка даётся через силу.

– Боже мой! Три часа !!! – она резко откидывает назад светлые волосы, и её голубые глаза сверкают, как затянутые тонкой хрупкой пленкой льдинки. – И скажи мне, почему мы просто не могли полететь самолетом?

Я сжимаю руль.

– Твоя мама подумала, что было бы неплохо, если бы мы отправились в путешествие вместе. Помнишь, как в старые времена? Только ты и я.

– Я не была маленькой девочкой! Когда вы сошлись, мне было четырнадцать! Я все прекрасно помню! И мама всегда была с нами – никогда не было «только ты и я»! – её голос звенит язвительностью. И я различаю еще одну, прежде ускользавшую от меня эмоциональную ноту. Обида? Скрытая претензия? Неудовлетворение? Возмущение тем, чего не было, но могло бы быть? Неужели так проявляет себя ее скрытое, невысказанное желание?

Мне вдруг остро захотелось, чтобы это желание осуществилось. Чтобы мы остались одни. Но не так, как сейчас. Опаляющие друг друга огнем взаимного раздражения. Нет. Просто погрузиться в море спокойствия. Без вездесущих глаз, без обязательных приличий. Хотя бы на час.

Я вздыхаю.

– Ну, Людмила сейчас в санатори, дорогая, иначе бы она и сейчас присоединилась.

– Ты имеешь в виду – в психушке? – Марина хихикает, почти по-детски, но зло и пронзительно. Словно высмеивает школьную подружку. Этот звук режет мне слух.

– Тебе правда смешно, что твоя мама больна? – спрашиваю спокойно, хотя внутри всё кипит.

Она отворачивается.

– Нет, Петр, не смешно. Но ты должен признать – это её вина. Она сама не смогла отказаться от этих сраных таблеток.

Я качаю головой. Как она может быть такой… черствой?

Юность. Юность всегда категорична до максимализма. Я пытаюсь оправдать ее поведение, ее слова, недостатком жизненного опыта. Но получается плохо. Ничего. Надо держаться. Ещё несколько часов – и этот кошмар закончится.

– Давай просто сменим тему, ладно?

– Да, давай, – фыркает она, скрещивая руки на груди.

Я бросаю на неё взгляд – розовая обтягивающая кофточка, короткие шорты… Ультра короткие. Кроме всего прочего, это в городе тепло. На равнинах всегда прохладно. Климат существенно изменился. Боже, неужели она не понимает, как это выглядит? Но она никогда не видела во мне отца. Да и не хотела.

Она ловит мой взгляд и фыркает снова:

– Перестань так на меня смотреть!

– И как я на тебя смотрю? – спрашиваю, хотя знаю, к чему она клонит.

– Ты смотришь на меня… с похотью! Это фу!

Я расхохотался.

– Ты серьёзно?

– Да, именно так!

– Тебе девятнадцать, дорогая. Мне за сорок. Ты для меня – ребёнок, даже если ведёшь себя как…

Её глаза вспыхивают.

– Я молодая женщина, старый козел!

Я хмыкаю.

– Ну, тогда веди себя как взрослая!

Она замолкает, но я знаю, что как и у ее мамы, – это затишье перед бурей. Ещё три часа…

Впереди – знак зоны отдыха.

– Можем остановиться? Мне нужно в туалет, – говорю я.

– Петр Сергеевич, не я за рулём, – бросает она, даже не глядя.

Я сворачиваю к автозаправке. Парковка полупуста, ночь на дворе.

Выхожу, смотрю на неё.

– Хочешь размять ноги?

Она фыркает, хлопает дверью. Я пожимаю плечами, запираю машину и иду в туалет.

Расстёгивая ширинку, слышу за спиной разговор водителей:

– Через час пойдёт снег.

– Да, аномально холодный циклон с севера. Снежная буря. И ужасный холод. Климат меняется на глазах.

Чёрт. Ещё и погода подводит.

Я закрываю глаза. Господи, дай мне терпения…

– Возможно, парни, вам стоит напялить еще одни, байковые, труселя, – откликается из-за перегородки кабинки еще один из дальнобойщиков.

– Отвали, Серый!

Судя по характеру ответа все они тут старые знакомые. Иначе глагол «напялить» не остался бы без внимания и послужил основой для перченого ответа. Один из водителей бросает взгляд в мою сторону. – Тоже не захватил ватные подштанники!?

Я равнодушно пожимаю плечами.

– Он носит стринги, – ржёт первый, хлопая приятеля по плечу.

Я улыбаюсь их шутке, но мысли уже далеко – о той самой зимней буре, которая, судя по всему, идет с северо-востока, стремительно набирая скорость от предгорий Уральского хребта. Погода, действительно, поменялась после… После известных событий. В новостях об этом ни слова…

«Ну просто замечательно. Теперь Марина найдёт ещё один повод поныть».