Прежде чем неизведанные тропы увлекут тебя вглубь этой давно забытой истории, позволь взять твою руку и провести сквозь густой туман минувших веков – в те времена, когда земля дышала древней силой, а в шепоте листвы слышались голоса богов.
Не спеши скептически прищуриваться – в моих словах ни капли выдумки. То, что мы сейчас называем “славянской мифологией”, много веков назад было самой основой существования наших предков. Не чем-то, во что они верили, а миром, в котором они жили. Миром, где каждое дерево, река и ветер имели душу. Этот мир был многосложным, многоцветным, многозначным, да чего уж там – он даже не был единственным, а состоял из целой триады миров.
Правь – чистый и светлый мир. Обитель славных, благородных богов, оплот мудрости и закона.
Навь – царство теней. Мир мертвых, темных богов и злых духов. Место, где душа могла отдохнуть и переродиться, либо же навеки примкнуть к силам зла.
А вот Явь – это наш мир, но не такой, каким ты его теперь знаешь. Здесь в темных водах таятся русалки, а в дремучих лесах леший сбивает с пути – шутки ради (но это не точно). В этом мире то, к чему мы привыкли идет рука об руку с тем, что мы называем сейчас волшебством.
Согласно преданиям, Правь была обителью Белобога – владыки порядка, воплощения самого добра и света. А вот в Нави властвовал Чернобог – бог разрушения, смерти, холода и мрака. Братья и вечные противники: один ткёт полотно бытия, другой рвёт его в клочья – но только в этом противоборстве мир обретает хрупкое равновесие. Их битва – не война, а само мироздание, ибо без света нет теней, а без созидания – разрушения. И, кстати – эта битва и по сей день не закончилась. Пламя ее разгорается с новой силой – в душах тех, кто выбирает сторону. В том числе и твоей.
Но не торопись с этим выбором, прошу. Остановись на мгновение. Почувствуй запах лесных трав и тепло нагретой солнцем земли. Позволь себе услышать, как шепчутся листья, предупреждая об опасности. Попробуй увидеть в сумерках очертания Нави. Позволь этому миру стать твоим домом… Хотя бы на время. А потом – шагни. Но ступай осторожно. Потому что здесь каждый шаг – это тоже выбор, и, оступившись, можно разорвать хрупкое равновесие... И тогда тьма – или свет – потребуют свою цену.
Где-то в глубине бескрайних полей, окруженных густыми лесами, расположился небольшой лагерь. День близился к закату и обитатели лагеря спешили завершить свои дела до наступления темноты. Светловолосая девочка четырех лет отроду сидела на траве под огромным зеленым дубом и, казалось, совсем не замечала царившую вокруг суету. Она была поглощена своим любимым занятием – выращивания цветов. Маленькие ручки девочки нежно прикасались к траве, а крохотный носик морщился от напряжения: она шепотом уговаривала цветы расти быстрее. Ей было недостаточно того, что несколько хрупких стеблей неспешно тянулись к ней, выбрасывая сразу по нескольку бутонов – ей хотелось, чтобы вся поляна расцвела немедленно.
Мужчина, сидящий поодаль, мягко улыбнулся. Его нетерпеливая принцесса. Внешне – почти его копия. Но вот характер… Характер у нее от матери. И он отчаянно надеялся, что только он. В противном случае, его малышка в большой опасности.
Понаблюдав за дочкой еще несколько мгновений, он тряхнул головой, отгоняя назойливые видения прошлого, и решительным голосом подозвал Айну.
- Собери детей. Они уже достаточно отдохнули, пришло время занятий. До первых холодов мы покинем это место. Нужно торопиться.
- Как скажешь, Сур, - кивнула женщина.
От ее пытливого взгляда не укрылась печаль, промелькнувшая в глазах молодого мужчины.
“Торопиться…” - повторила про себя Айна, укоризненно качая головой. - “Как молод еще Сур. Кто торопится – непременно оступается”
Она неспешно обошла их временное поселение, собирая детвору в шумную стайку, и отвела детей на самую окраину, подальше от взрослых. Общими усилиями они соорудили небольшой очаг и развели огонь. Чтобы унять расшумевшуюся босоногую компанию, она призвала к себе стаю птиц, которые закружили над ними, звонко чирикая и почти касаясь детей крыльями. Малыши уставились на птиц и притихли, наблюдая настоящее волшебство с широко распахнутыми глазами.
Это всегда срабатывает. Пока что.
Женщина удовлетворенно хмыкнула и, наконец, заговорила:
- Так было всегда, мои сладкие ягодки. Что-то хорошее против чего-то плохого. Злое против доброго. Белое… - она тряхнула седеющим локоном, - против чёрного. В каждой истории, мои милые дети, всегда есть две стороны. Всегда. И ты либо на одной, либо на другой. Третьего не дано! - Айна грозно потрясла поднятым к небу пальцем, распугав всех птиц. - С начала времён бьются друг с другом древнейшие силы – Белобог и Чернобог. Один несет свет, порядок и жизнь, а другой сеит лишь хаос да погибель. Очень важно, чтобы вы помнили свое место и то, на чьей стороне сражаетесь вы. Каждый из вас, - она обвела сидящих вокруг небольшого костра детей блестящими глазами, заставляя их затаить дыхание.
Дети смотрели на нее, разинув рты и она кивнула, довольная произведенным эффектом. Лицо Айны преобразилось – из торжественно-хмурого стало вновь добродушным.
- Неспроста мы с вами кочуем с места на место. Неспроста наш дом повсюду, где бы мы не остановились. Мы так похожи на людей, но мы – не они. Вы ведь и сами знаете, какие вы необычные, не так ли? - малыши захихикали, а она хитро подмигнула и продолжила:
- Я уже не раз говорила вам и скажу это снова. Вы – особенные. Милые дети, все мы, - она обвела рукой лагерь, - отмечены особым даром. Мы – дети Белобога, дети самого Света. И его Хранители. Однажды, когда вы станете повыше и поумнее, постигните все премудрости нашего нелегкого ремесла, познаете свои силы и научитесь всецело ими управлять – вы встанете на защиту самой жизни и нашего Бога, наравне со взрослыми. С теми, кто разделяет с вами этот дар и эту ношу.
- От кого же надо защищать жизнь, Айна? - робко спросила маленькая девочка, вертя в пухлых ручках так и не успевший распуститься бутон.
Айна нахмурилась.
- От тех, кто несет смерть, Сияна. Тех, кто служит Чернобогу. Темные – редкостные твари… Для них чужая жизнь – будь то жизнь зверя или человека, не бесценный дар, а лишь источник, что питает скверну, бегущую по жилам. А наша жизнь для них – наиболее желанный трофей. В угасающей жизни они черпают свои силы. Отмеченные этим проклятием, они уничтожают все живое, без разбора. И ничего другого не умеют. Они – падальщики. Вы же будете черпать свою силу из недр Матери-Земли, от ее даров, от всего живого, не покушаясь на саму ее суть. Будете создавать, лечить, взращивать. Приносить пользу и оборачивать во благо то, что вам даровано. И обрушивать всю мощь своего праведного гнева на тех, кто не достоин по этой земле ступать! Потому что иначе – нельзя. Потому что иначе – тьма поглотит всё! - резко закончила она, уставившись, подобно самым обычным старикам, куда-то вдаль, за границу темного леса.
Понятнее ни капельки не стало и малышка перевела задумчивый взгляд на костер. Огонь разгорался сильнее, словно поддразнивая ее. Не долго думая, она бросила увядший бутон в самое его сердце. Сотни искр, которыми пламя щедро ее отблагодарило, осветили ночное небо и девочка, охваченная неописуемым восторгом, долго смотрела, как они танцуют, отражаясь в ее небесно-голубых глазах.
Мне было пять, когда беззаботная жизнь под открытым небом закончилась и, чтобы выжить, нам пришлось разделиться на несколько семей и кочевать по городам и селам, притворяясь вольным народом и зарабатывая на хлеб то целительством, то увеселительными представлениями. Мы с моим другом, впервые столкнувшись с обычными людьми, частенько расспрашивали моего отца о том, кто мы такие и почему мы отличаемся от них. Может, они такие же – просто не знают об этом? Почему же не все могут обладать таким прекрасным даром? Почему нас так мало? Это же несправедливо! И отец терпеливо, но крайне туманно объяснял, что мир этот совсем не так прост, и чтобы поддерживать его равновесие, многим приходится жертвовать, и далеко не только справедливостью.
Несмотря на сложные времена, мы по-прежнему обожали посидеть со старой Айной у костра и послушать удивительные истории о былых сражениях и былых героях. Она любила повторять, что с Темными мы боремся столько, сколько существует само Мировое Древо, объединяющее наши миры. И всегда будем. Они, порожденные темными богами Нави, покушаются на людей, пытаясь погрузить во мрак и несчастья саму Явь. А мы – светлые посланники Прави, спасаем этот мир от разрушения. Так, день за днем, нам незаметно втолковывали о своем месте и предназначении в этом мире.
Пожалуй, единственное, что любили мы больше рассказов о великих подвигах – это играть в великие подвиги. Куда бы нас не заносила дорога – мы всегда находили время и место для нашей игры. Моему единственному другу – Рэту, суждено было стать доблестным воином и он непременно выбирал именно эту роль, ведь стать защитником Яви – мира людей, было очень почетно. А мне, как младшей, почти всегда доставалась роль врага – темной богини Морены, черноволосой и прекрасной ликом, но обладающей злым, черным сердцем. Приходилось тщательно замазывать свои светлые волосы пастой из толченого угля, но притворяться кем-то другим было очень весело.
Как не раз говорила Айна – Морена была женой самого Чернобога, а потому покровительствовала падальщикам. Падальщикам, которые убивают все живое и питаются жизненной силой убиенных. Так взрослые называли Темных между собой, чтобы лишний раз подчеркнуть их омерзительную сущность.
Разумеется, каждый раз Прекрасный Светлый Воин побеждал Морену и я была вынуждена снова и снова падать в траву, “испуская последние вздохи” и извергая страшные проклятия: всегда новые, тщательно подслушанные накануне в городе или деревне, смотря куда нас занесла дорога.
- Знаешь, Рэт, - запыхавшись говорила я, притворяясь обиженной, - Когда-нибудь я тебя одолею! Когда-нибудь я буду хорошей, а ты – плохим!
- И не мечтай, сестренка, - усмехался он, падая на траву рядом со мной.
Мы любили так лежать: смотреть в чистое небо и мечтать, что когда-нибудь, когда мы станем такими же большими и сильными, как старшие, мы перестанем развлекать простой люд песнями и фокусами – отправимся в героические походы, будем сражаться со злом и побеждать настоящих врагов. Вместе, бок о бок.
Помню, как я впервые увидела Темных. Тогда мне стукнуло десять, или около того. Три всадника напали на нашу группу на рассвете, застигнув врасплох – в дороге, посреди недокошенного пшеничного поля. Но удача была на нашей стороне: незадолго до этого, отец, словно предвидя нападение, усилил нашу группу опытными воинами из другой группы, и они дали действительно хороший бой. Я с тревогой и любопытством наблюдала за чужаками, спрятавшись в сыром стогу сена. Мужчины, одетые во все черное, на красивых вороных конях, ураганом кружили вокруг нас, словно выискивая что-то, но подобраться близко им не дали. Нам так и не сказали – ни тогда, ни после, с какой целью они вдруг напали, хотя раньше отец всегда разбирал с нами каждую стычку. Но главное, что ушли они ни с чем. Правда, вскоре после того столкновения все пошло наперекосяк – отец стал одержим идеей нового нападения, постоянно твердя, что Темные вернутся. Он вводил все более суровые меры безопасности, граничащие с откровенным безумием, как мы считали... Пока его, моего единственного родителя, не нашли убитым в собственном шатре. Тогда бразды правления нашей группой перешли к его брату, и мои беззаботные дни окончательно закончились. Дядя забрал меня, отделившись от и без того маленькой группы, и после долгих изнурительных переездов с места на место, мы, наконец осели в захолустном городишке, время в котором как будто бы застыло – вместе со мной. Вольные игры сменились работой взаперти дома, а волшебные истории, рассказанные у костра, остались лишь в моих воспоминаниях. Как и та единственная в моей жизни встреча с Темными.
Они не показались мне тогда теми чудовищами, какими Айна с неизменной неприязнью описывала их в своих историях. Я была удивлена – но была в них своеобразная гордость, что-то такое, от чего захватывало дух. Они сражались с неподдельной яростью и с достойной уважения отвагой. «Так же, как и мы» – промелькнуло в моей детской голове. Пожалуй, я втайне восхищалась ими после того сражения. И мне было ужасно стыдно за это.
Сейчас мне четырнадцать, с тех пор прошло уже четыре зимы, и это продолжительное затишье угнетает и пугает одновременно. Мы с дядей по прежнему живем особняком в старой полусгнившей хижине у реки, неподалеку от небольшого торгового города. Рэта, должно быть, уже давно призвали в другую группу, вместе с еще несколькими членами нашей некогда большой кочевой семьи. Потихоньку все разъехались кто куда – нести службу, охранять кого-то, сражаться... А я осталась тут, совсем одна.
Дядя Ривал очень строг ко мне. Я бы сказала, что он меня просто не выносит, только вот понятия не имею, за что. Своих детей у него нет, а я никогда не была плохим ребенком и старалась не доставлять никаких хлопот. И все же неприязнь в его глазах всегда была слишком очевидной. Он запрещает все, что только можно запретить, но самое обидное – он запретил использовать мои способности. Как только отца не стало, не стало и моих тренировок с другими детьми, не стало разговоров о моем будущем, а вместе с этим не стало и никаких планов на это будущее. Он был против даже того, чтобы я просто общалась с людьми! Но после долгих уговоров все же смягчился и разрешил мне взять работу посыльной в нескольких богатых домах, полагаю, чтобы я попросту отвязалась от него. Теперь я хожу по утрам на рынок и вымениваю товары по списку для нескольких почтенных горожан. И это моя любимая часть дня, потому что только так мне удается хоть ненадолго улизнуть к реке или в лес, и вспомнить, кто я такая и что не все еще забыто от принудительного и совершенно бесполезного сидения взаперти за шитьем.
Без преувеличения, я шла, словно на собственную казнь. Голодная и замерзшая, бесконечно прокручивая в голове, как же объяснить дяде, куда я пропала на целый день и почему. Но хуже всего было то, что мне теперь придется рассказать о встрече с этим парнем, Темным, а за это… мне страшно было думать о том, что меня ждет. Я не должна была бегать за ним по всему городу, не должна была говорить с ним… Не должна была со всех ног нестись, как дурочка, туда, куда он указал… Кажется, он был прав насчет меня. Я натворила столько глупостей… Может, лучше и не возвращаться домой вовсе?
Переступив порог дядиного дома, я в полной мере ощутила на себе давящую, гнетущую тишину, которой было буквально пропитано это жилище. Тихо подойдя к хозяйской комнате, из-под порога которой мягко лился свет от зажженной лучины, я нерешительно постучала, затаив дыхание.
- Зайди.
Я невольно поморщилась от его тона. Так надеялась, что… Что его нет, или, не знаю, что он уехал… Или просто исчез, как в доброй сказке. Да вот только моя сказка совсем не добрая. Собрав в кулак последние крупицы смелости, я толкнула скрипучую дверь и вошла в комнату. Дядя сидел за столом, спиной к окну. Его крупная фигура под светом дрожащего огонька отбрасывала огромные зловещие тени, делая обстановку еще более пугающей. Не глядя на меня он резким жестом указал на пустую скамью напротив.
Я молча опустилась на краешек, сцепив от волнения пальцы. Ривал угрюмо продолжил что-то писать на листе пергамента, мерно скрипя гусиным пером, словно меня здесь и не было вовсе. Прошла целая вечность, прежде чем он поднял на меня тяжелый взгляд, отодвинув в сторону свое письмо.
- Давай, удиви меня внятным рассказом, - сквозь зубы процедил он, опуская на стол прямо перед моим носом уже превосходно вымоченные розги.
Я тут же непроизвольно съежилась – тело вспомнило, как это больно. Кожу начало пощипывать. Я подняла глаза и меня буквально окатило волной злости, которая исходила от седовласого мужчины. Настолько сильной, что мне стало совсем дурно. Желание вскочить и бежать отсюда со всех ног стало буквально невыносимым. Я сильнее сжала пальцы и попыталась вспомнить, что я придумывала по дороге сюда. Но из-за этих розг перед глазами, в моей голове не осталось ни единой полезной мысли.
- Я… Я потеряла счет времени.
Он криво усмехнулся а затем даже эта лживая усмешка напрочь сошла с его лица.
- Где ты была? - жестко чеканя каждое слово произнес он, сжав кулак.
Мой взгляд метнулся к этому кулаку и теперь даже розги не выглядели такими страшными. Раньше он никогда не бил меня голыми руками, но сегодня… Что-то изменилось, и это витало в воздухе. Необратимость – как будто прямо сейчас случится что-то страшное, чего нельзя ни предотвратить, ни исправить. Он меня не пощадит, вдруг осознала я. Что бы я ни сказала, и что бы я ни сделала. Возможно, тогда и не стоит даже пытаться хоть как-то сгладить свой проступок.
- В городе, - я подняла на него глаза, с трудом расцепив руки и положив ладони на стол. - Я была весь день в городе.
Он приподнялся, грозно нависнув над столом, я последовала его примеру – тоже встала.
- И что ты делала весь день в городе, Сияна, дочь моего непутевого брата?
Я вскинула подбородок: кровь прильнула к щекам и обида за отца окончательно затуманила разум.
- Делала то, чему меня учил отец – защищала людей! И буду это делать всегда! Не смей называть его непутевым, слышишь? Мой отец был воином, героем! Тебе никогда таким не стать!
- Героем? - переспросил он и вдруг разразился жутким лающим смехом. А потом в считанные мгновения его лицо покрылось бордовыми пятнами и огромный кулак с треском опустился на стол передо мной, выбивая щепки из дерева. Я вздрогнула всем существом и отпрянула назад, но уперлась в скамью, на которой сидела. Ривал перегнулся через стол, схватил меня за воротник и принялся трясти, как тряпичную куклу:
- Глупая, глупая ты девчонка! Ты, да защищать людей? Да что ты знаешь об этом, нечистое ты отродье? Это я, - он ударил себя свободной рукой в грудь. - Я все это время защищаю людей! Сначала от твоего “героя”, теперь – от тебя! Что уставилась? Думаешь, я не знаю, с кем ты была сегодня в городе? За дурака меня держишь, девчонка? Давай, маленькая дрянь, давай, покажи мне свое нутро! - проорал он прямо мне в лицо, схватив уже обеими руками.
- Какое еще нутро? - слезы покатились из глаз, потому что я окончательно перестала понимать, что так его взбесило и зачем он вообще говорит такие обидные вещи. Я еще никогда не слышала столько гадких слов разом.
- Не прикидывайся невинной овечкой, Сияна, - его голос приобрел металлический оттенок, он поднял меня за шиворот еще выше, так, что я перестала доставать ногами до пола, беспомощно болтаясь в его руках.
- Дядя! - в панике хрипло закричала я, понемногу задыхаясь. - Да что с тобой такое? Отпусти!
- Отпустить? - с издевкой переспросил он.
- Отпустить, - раздался из-за его спины ровный мужской голос.
Дядя моментально разжал кулаки, разворачиваясь к окну, а я шлепнулась вниз на скамейку, держась за горло одной рукой и рукавом другой вытирая слезы с лица.
Тот самый парень, который повстречался мне в городе, сейчас бесшумно спрыгнул из окна на пол. Он бросил быстрый взгляд на меня и сразу перевел его на дядю.
Шла уже вторая зима с тех пор, как я осталась совсем одна. Все это время я была занята тем, что пыталась не умереть – от голода, от холода, от рук случайных и неслучайных незнакомцев. Училась лучше прятаться, обходиться лишь самым необходимым, выбирать надежных людей. Не всегда получалось, если честно, но мне все равно непростительно часто везло выбраться целой и невредимой из самых неприятных передряг.
Я объездила многие земли, в поисках подходящего места для жилья, но все равно вернулась туда, откуда начала свой путь – к Сайну. Отцовская хижина держала меня, как последняя ниточка, соединяющая с ним. Однако, в моих скитаниях были и положительные стороны – я изучила окрестные леса и теперь знала их как собственные пять пальцев: безопасные тропы, вязкие болота, и даже озера, в которых русалки ждут заблудших путников.
Это утро в самом конце Студеного месяца выдалось особенно морозным. Карачун разошелся не на шутку! Стволы вековых елей потрескивали под гнетом снега. А сильные, холодные порывы ветра недвусмысленно извещали об их приближении. И чем ближе они подходили, тем сильнее бушевала природа.
Я расположилась на высоком холме у опушки леса, замотавшись в медвежью шкуру, и наблюдала за подходом к городу. С моего места открывался отличный обзор: дорога петляла внизу между невысоких холмов, то поднимаясь, то исчезая в бескрайних снежных полях. Крупные города все чаще стали подвергаться их нападкам. Мне до сих пор неведомы мотивы и принципы, по которым они выбирают своих жертв, но они всегда приходят за кем-то определенным, если их мало, и могут уничтожить целую деревню, если нападают сворой.
Все это время я одержимо собирала информацию о Темных по крупицам. Расспрашивала таких же изгоев, как и я, в поисках хоть каких-нибудь сведений, так никому и не назвав своего имени. Искала, рисковала, торговалась, кропотливо отсеивала ложь и выдумки. Это было нелегко и очень, очень не быстро. Со временем я научилась видеть их. Узнавать среди всех прочих. Я была очень осторожна.
Они передвигались небольшими отрядами от двух до пяти человек – либо вместе, либо разрозненно, но потом где-то объединялись, чтобы исполнить задуманное и после снова растворялись в толпе. В основном это были высокие темноволосые мужчины, реже – женщины. Они отличались сосредоточенным взглядом, неспешными, точно выверенными движениями и умением исчезать так же быстро, как и появились. Все они были превосходными воинами – обладали устрашающей силой и удивительным хладнокровием. И совершенно потрясающим навыком оставаться абсолютно незаметными.
К слову, его я вовсе больше не видела. Многие рассказывали, что среди Темных есть некто, обладающий, помимо всего прочего, особым даром: его появление почти всегда сопровождается сильными ветрами, совсем не характерными для нашей местности. Говорят, что одно его имя заставляет врагов покрываться испариной. Так вот, по слухам – он действительно лучший среди них. Нареченный именем темного бога – бога войны и истребления. Полагаю, что не зря.
Нергал.
Это имя отдавалось непонятным эхом внутри меня. Какое-то чувство настойчиво шептало, срываясь на крик, что он и есть Нергал. Мне бы так хотелось ошибаться… Сильных ветров давно здесь не было. Пожалуй, с тех самых пор. А вот сейчас ветер бушевал. Я поежилась и тряхнула головой, рассеивая тревожные мысли.
Вдали за холмом поднялась снежная метель. Плотным вихрем мчалась она по дороге к городским воротам, и по мере приближения в снежном вихре уже можно было разглядеть трех всадников. Мой белоснежный конь, честно украденный у одного зажиточного мерзавца, встревоженно заржал.
- Тише, мальчик, тише! Молчи! - зашикала я на него. Конь недоверчиво на меня взглянул и сделал пару шагов вглубь леса, на всякий случай.
Всадники стремительно приближались, и я вновь почувствовала, как мои волосы затрепетали на ветру. Удивительно, но ощущения были такие, будто это чьи-то руки, а вовсе не ветер. Один из всадников отстал от группы, перешел с галопа на рысь и стал смотреть по сторонам, вглядываясь в белые снега. Я погрузила руки в снег и прижала ладони к земле. Она трепетала под моими пальцами, вибрировала, готовая наполнить меня небывалой силой. Но мне достаточно немного – застелить мое укрытие пеленой снега, сквозь которую он меня не увидит. Мужчина поднес руку к лицу – и алое пятно мелькнуло в его ладони.
Моя лента!
Я замерла и прищурилась, пытаясь разглядеть его лицо, но тщетно: он все еще был слишком далеко. Всадник неожиданно повернулся прямо в мою сторону. У меня все сжалось внутри. Не может быть… Я уверена, что меня не видно! Его лошадь взбрыкнула и встала на дыбы, а затем помчалась за остальными всадниками как ошпаренная, видимо, хорошо получив шпорами в бока.
Я скинула с себя медвежью шкуру, потому что стало невыносимо жарко, и перевернулась на спину. Невероятно! Ну что-ж, вот мы и встретились. Снежок робко выглянул из-за дерева и фыркнул, молчаливо вопрошая, почему это я валяюсь в сугробе. Он прав. Неподходящее время для отдыха. Наспех забросив шкуру на коня, я запрыгнула следом и помчалась обходным путем к задним городским воротам. На этот раз я не побегу за ним. На этот раз я сделаю все правильно.
У городских ворот меня ждали двое Хранителей. На вид совсем молодые парни, возможно, мы даже когда-то были знакомы, в далеком детстве. Я поплотнее натянула капюшон на лицо и раздраженно фыркнула. Накануне, рискуя уже своей шкурой, а не медвежьей, я обратилась к проверенному человеку, предупреждая о скором нападении. Сложно предупреждать о чем-то столь серьезном и при этом ничем не выдать себя. Однако, я все-таки решилась на это и очень постаралась быть крайне осторожной, чтобы избежать надвигающейся на нас катастрофы. И вот – полюбуйтесь-ка, их всего двое, вместо отряда, о котором я настойчиво им говорила. Да и эти двое смотрели на меня с нескрываемой скукой, словно их оторвали от чего-то куда более важного.