Шторм

Глава первая. Один день, вся жизнь

— А как вообще отличить акулу от тунца?
— Можно по пути в пищевод попробовать пересчитать зубы.

Терри Пратчетт «Последний континент»

Ночь. Черное полотно небосвода, пробитое светом далеких звезд, падало в море. Поверхность воды бугрилась, с пенным плеском принимая то, что валилось сверху. В воздухе мерцал свет. Застывал на миг ослепительными вспышками и осыпался в море мелкими, тающими осколками.

На волнах мерно качалась лодка, погружая единственное весло то в черноту, то в яркие блики. Ветер выдохся. Легкий порыв толкался в низкий борт, тревожа и потрепанную в шторме шлюпку, и груз – девушку в свадебном платье, лежащую без сознания. Почти оторванный шлейф некогда белоснежного одеяния толстой змеей обвил сиденье.

Кровь запеклась на потрескавшихся губах девушки. Она лежала на дне, неловко подогнув под голову руку с обломанными ногтями. В растрепанных кудрях рыжих волос алмазной россыпью искрила заколка.  В тот момент, когда лодка качнулась, подставив содержимое под яркий свет луны, девушка открыла глаза.

В безмолвном сиянии ночи падали звезды. Десятки, сотни ослепительных дорожек чертили линии, соединяя небо и Океан. Девушка подняла голову и не сдержала стона – плечо резанула боль. Не сразу, в три приема, села, баюкая на груди онемевшую руку. Лучше не стало. Во взгляде, лишенном смысла, постепенно проявлялось отчаяние.

- Что за… - тихо сказала девушка и закашлялась.

Не слушая ее, с неба сыпалось золото. Беззвучно, молчаливо желтый свет принимали волны. Утонувший блеск дрожал на поверхности, потом Океан впитывал и поглощал его, затягивая на глубину.

Девушка подвинулась к борту, нисколько не беспокоясь о том, что резкое движение способно перевернуть лодку. Словно того и ждал, окружающий мир стремительно крутанулся перед глазами. Голова пошла кругом и девушку стошнило в воду.

- Папочка, папочка, спаси меня, - прошептала она как молитву, способную вернуть присутствие духа.

Не помогло. Пространство кружилось. Девушка попыталась подвинуться ближе к носу лодки - запутавшийся шлейф свадебного платья не пустил ее. Она дернула ткань несколько раз, но кружевное полотно с золотой вышивкой не поддалось. Борьба отняла последние силы. Измученная, девушка привалилась к борту и шумно задышала, прислушиваясь к себе. Мыслей было много. Как семена, упруго подпирающие землю проклюнувшими ростками, они готовились дать печальные всходы.

Свадьба… Жених…

Отец…

Боже. Трудно представить, какое горе обрушилось на него после исчезновения единственной дочери. Даже мимолетная, мысль так обожгла, что только силой воли девушка удержалась от крика. Слезы, выступившие на глазах, покатились по щекам.

Океан молчал, глотая свет звезд.

Отец… Жених… Свадьба…

***

Свистели пули. Заунывный, режущий ухо звук перекрывал вой ветра. Влад намертво вцепился в румпель. Так, что оторвать руки можно было только с мясом. Катамаран взобрался на гребень волны и рухнул вниз.

Штормило. Влад имел все основания полагать, что так же несладко приходилось той быстроходной красавице-яхте, что шла, не отрываясь, по пенному следу. Видимо, до преследователей с опозданием начал доходить тот факт, что маневренность при сильном волнении у катамарана на порядок выше, чем у тридцатиметровой махины. Иначе, чем еще можно было объяснить стрельбу?

Ветер рвал парус. Катамаран, подчинившись железной воле капитана, до последнего держался на гребне волны - чуть под углом, что позволяло максимально увеличить скорость. Ту скорость, которая являлась сейчас решающей фишкой в игре. Руки у Влада свело от напряжения, но позволить себе расслабиться он не мог. Одно неверное движение при таком капризном ветре и катамаран, оторвавшись от поверхности воды, самое малое - потеряет скорость. О худшем думать не хотелось. Однако, невзирая на желание, неприятные мысли дождевыми червями после ливня тянулись к свету. Что сделает с ним Хасар, если морское счастье окажется на его стороне?

То, что обещал.

- Я предложил. Ты отказался. Теперь слово за мной, - всего часа три назад тихо сказал Хасар, облокотившись на стол. На татуированном паутиной черепе, ближе к виску вздулась жила. – И, поверь, мне есть, чем тебе ответить. В любом случае, я получу то, что хочу. И если мне для этого понадобится пустить твои яйца на ливерную колбасу, я так и сделаю. Можешь не сомневаться.

Влад промолчал, разглядывая собеседника – тридцатипятилетнего мужчину, напоминающего монголо-татарского завоевателя, в чьем роду – не позже второго колена имелись славяне.

Какой смысл затевать бучу в казино? Где, как в детской загадке «без окон, без дверей, полна горница»… Только не людей, а головорезов Хасара. Мордовороты – один живописней другого, почтительно держались на расстоянии нескольких шагов от стола, за которым велась беседа. Прежде чем начать работать кулаками, следовало подумать головой и предусмотреть варианты отхода. А вот их-то как раз и не было. Доступ в служебные помещения владелец казино перекрыл бронированной дверью. Единственный выход там же, где вход, прикрывало такое количество охранников, что жалкая попытка прорваться грозила обернуться выбитыми зубами и сломанными ребрами. Это с его стороны. В любом случае, пара тройка вырубленных головорезов в противовес, свечей не стоила. И закрыли тему.

Глава вторая. Любовь и голуби

- Любовь? Пусть будет любовь. И тогда Момидзи-они, или Демон Кленовых Листьев принял человеческий облик, потому что понял, что влюбился. Земная женщина по имени Изанами, что в переводе значит Влекущая к себе, нашла путь к его сердцу.

Ростислав Александрович, отец невесты, стоял во главе свадебного стола с бокалом шампанского. Высокий, поджарый мужчина чуть за пятьдесят. Благородная осанка, горбоносое лицо и темная шевелюра, слегка тронутая сединой. Его голосу – низкому, с глубокими обертонами с интересом внимали приглашенные.

- Когда у Изанами родилась от преступной страсти дочь, ночью явился Демон Кленовых Листьев и, склонившись над кроваткой, дал клятву: «За каждую твою слезу я спрошу стократ», - продолжал Ростислав Александрович.

Ему не нужно было повышать голоса – слова, сказанные тем таинственным тоном, с которым так хорошо внимать страшным легендам, звучали под сводами старинного дворца. И оттеняя его речь, с амфитеатра на втором этаже так же неспешно струилась «Сакура, сакура», исполненная, как и положено, на тринадцати струнном кото.

 – Дочь назвали Каедэ, что в переводе значит Лист Клена. Настала пора ей выйти замуж. Долгое время семейная пара жила душа в душу. Но однажды муж ударил Каедэ. От обиды молодая женщина вышла во двор и села под кленом выплакать свою беду. Конечно, ее слезы увидел отец. В доме Каедэ еще горел очаг, когда ветром разворошило угли. Муж вскочил, объятый страхом, когда Момидзи-они предстал перед ним в своем страшном обличье.

По реке демонической злости,

Плывут горы кленовых листьев,

Отражения в ней в свой цвет окропляя.

Муж Каедэ хотел позвать на помощь, и не смог.  Его сердце, вырванное из груди, уже трепетало в когтистой руке Демона Кленовых Листьев.

Ростислав Александрович качнул головой и оркестр, внимая указанию, заиграл один из вальсов Штрауса. Звуки скрипок, виолончели, фортепиано, сгладили слова, многим гостям показавшимися не совсем подходящими к случаю. Что касалось недовольства гостей, то чаша весов прочно застыла на нулевой отметке – отца невесты, за редким исключением, не волновало невысказанное мнение. Это с одной стороны. А с другой  - кто осмелится сделать замечание фармакологическому королю побережья, господину Ростиславу Александровичу Вагнеру?

Гремели вальс за вальсом, в перерывах звучали поздравления. В специально отведенном в углу алтаре высился завал из подарков. Ослепительную Николь  - невесту, для которой и вертелся водоворот из золота, бриллиантов, белозубых улыбок и иссиня-черных фраков, волновал лишь жених, сидящий рядом. Лишь его глаза, слова, улыбка, ласковые прикосновения имели значения для девятнадцатилетней девушки.

- Если есть на свете ангел, то я вижу его сейчас перед собой, - шептал Сережка, наклоняясь к самому уху. Его горячее дыхание обжигало.

- Говорил уже, - улыбнулась Николь. От жениха пахло шампанским и дорогим парфюмом. В его карих глазах горело желание.

- Правда? А то, что я сейчас вижу перед собой ангела, я уже говорил?

Николь рассмеялась.

- Подожди немного, хулиганка, - он коснулся губами ее шеи. – Скоро ночь. Я покажу тебе, кто тут главный.

Свадебное застолье накрыла очередная волна поздравлений, плеснула в алтарь новыми подарками и разбилась в брызги шампанского, дрожащими пеной в поднятых бокалах.

- Танец молодых! – пробился сквозь шум уже нетрезвой публики голос тамады и тут же встал Сережка, словно считал секунды, отделяющие его от свадебной ночи.

- Любимая, девочка моя, я приглашаю тебя на вальс, - с пафосом сказал он. Николь показалось, что высокопарным стилем он пытался остудить страсть, которая рвалась наружу.

Высокий, темноволосый, с мягким прищуром карих глаз, Сережка умел вести себя в обществе. Умный, сообразительный, с великолепным чувством юмора, страстный, необузданный в постели -  о чем еще могла мечтать девушка, у которой было в жизни трое мужчин? Первый – одноклассник в школе. Что, куда, как – все в тумане, все покрыто девственной пеленой догадок. Почти любовь, почти секс. Кстати, куда он потом делся, так и осталось тайной за семью печатями. Потом был мужчина старше на десять лет, двадцати восьмилетний старик. Спокойный, предсказуемый, обидчивый по пустякам. Но нежный и ласковый – слова плохого не сказать. Третий… Третий так, кратковременная страсть – вспыхнула, погасла, даже не обожгла.

А потом пришла любовь. Она вела сейчас Николь в центр зала, под потолком, расписанным золотом сюжетом из греческой мифологии. Волосы девушки горели рыжим огнем, скрывая в кудрявых прядях бриллиантовую россыпь.

- Николь, я счастлив, - глубоко вдыхая запах волос, сказал Сережка. Николь млела от радости, улыбаясь ему в ответ.

Старинный дворец, снятый по случаю свадебного торжества, с трудом вместил гостей. Сияли окна, выпуская теплый свет в южную ночь. Во дворе, перед широкими ступенями стояли празднично накрытые столы, скамьи, огромные вазы с цветами. Ветер играл плакатом меж двух мраморных столбов, увитых золотым плющом. «Сергей и Николь» - витиеватая надпись переплеталась с сердечками. Парк, обычно открытый по вечерам для посетителей, а теперь арендованный королем фармакологии для свадьбы единственной дочери, дышал таинственностью и магией ночи.

Гости, расцвеченные бриллиантами и улыбками, высыпали в парк, полюбоваться на продолжение праздничного вечера. Прожекторы осветили небо, когда ввысь взмыли сотни белых, породистых голубей – вечный смысл счастливой семейной жизни и благополучия.