Прежде чем читать эту книгу, трижды подумайте.
Это не лёгкая развлекательная история.
Это не романтика в чистом виде.
Это даже не фэнтези.
Наверное.
Мир опасен не потому, что кто-то совершает зло,
а потому, что некоторые видят это
и ничего не делают.
Альберт Эйнштейн
— Ваше имя, возраст, род занятий и место жительства! — чеканный голос капитана эхом отразился от голых стен унылого кабинета.
— Леу́на Ай-Руж, двадцать семь лет, целитель, снимаю квартиру у мьéссы Флери́ в Червонном переулке, восьмой дом.
— Айру́ж? — переспросил капитан.
— Ай-Руж, — я чётко выделила паузу между слогами.
— Что за странное имя?
— Я наполовину си́а по матери.
Внешне я ничем не напоминала полукровку — тёмно-русая, сероглазая и светлокожая. Если бы не фамилия, никто не заподозрил бы во мне примесь нечеловеческой крови.
— Но при этом вы целитель? — в голосе капитана прозвучало недоверие.
— Государственный университет Сежью́, практикую девять лет.
— В таком случае, где ваш номерной знак?
— Лежит в кармане пальто.
— А где ваше пальто? — скептически прищурился капитан.
— Висит на вешалке в прихожей моей квартиры.
Спроси он сейчас, где находится моя квартира, я не выдержала бы и расхохоталась.
— Вам известно, что целитель обязан всегда держать данный знак при себе? — капитан лишил меня возможности повеселиться.
— Известно. Вчера я забыла его переложить.
Он сделал пометку в протоколе допроса.
— Очень опрометчивый поступок, мьесса Ай-Руж. По закону вы не имеете права выполнять свои профессиональные обязанности, не предъявив знак.
Ненавижу таких красавцев: идеально выбритых, отутюженных, строгих и правильных до тошноты, для которых инструкции важнее живых людей. Будь моя воля, наградила бы капитана поносом, чтобы сутки не вылезал из уборной. Но я привычно растянула губы в фальшивой улыбке и промолчала.
— И что вы, мьесса Ай-Руж, делали вчера после двадцати двух ноль-ноль в квартале сиа?
— Оказывала помощь больным.
— Больным? — тёмные, точно подрисованные карандашом, брови капитана сошлись на переносице крыльями хищной птицы. — Откуда в квартале сиа больные люди?
Капитан был слишком молод для своего звания — мой ровесник или чуть старше. Яркие лазурные глаза сердито сверкали из-под густых ресниц, роскошные тёмно-русые волосы красивой волной обрамляли лоб, черты лица казались бы выточенными из мрамора, если бы не ровный золотистый загар и нежный, прямо-таки девичий румянец. Конечно, мьесс капитан не тратил силы на исцеление, не отбивался от патруля, не провёл ночь в сыром и душном изоляторе на жёстком топчане…
— Я задал вам вопрос, мьесса Ай-Руж.
— Простите, — вернулась я в реальность. — Мне показалось, ваш вопрос риторический и не требует ответа.
Лазурь глаз потемнела.
— Вы находитесь в жандармерии, мьесса, а не на философском диспуте. Здесь нет риторических вопросов.
Надо же! Образованный… Раздражение я запрятала поглубже внутрь. Ужасно чесалась кожа, зудела спина, ныл правый висок и безумно, отчаянно хотелось пить. Человеческая половина меня нашёптывала: «Попроси стакан воды, невеликое унижение». Другая часть крови заставила гордо выпрямиться.
— Вам должно быть известно, мьесс, что сиа болеют так же, как и люди. Даже чаще людей. Несколько детей сильно простудились.
Если бы он бросил: «Ну и что?», я не удивилась.
— Это причина нарушать комендантский час?
— Клятва целителя утверждает, что здоровье пациента важнее, чем соблюдение формальностей.
Капитан смерил меня долгим взглядом. Невыспавшаяся, помятая, встрёпанная, в старом плаще и растянутом свитере, я мало напоминала устоявшийся образ целителя с обложки журнала «Роскошь и стиль».
— Как вообще вы вошли, а главное, вышли из квартала — без документов и знака, ещё и после двадцати двух часов?
Рассказывать ему про замаскированный лаз я не собиралась, равнодушно пожала плечами:
— Охрана отвернулась.
— Почему вы не носите с собой паспорт, мьесса Ай-Руж? Раз уж нарушаете закон и разгуливаете по улицам в неположенное время.
Самое обидное заключалось в том, что и паспорт, и знак я носила — постоянно, как предписывал последний указ жандармерии. Но Ай-Мью прибежала за мной, рискуя получить десять ударов кнута за самовольный выход из квартала сиа. В спешке я схватила с вешалки первую попавшуюся вещь и, разумеется, не подумала про документы.
Высокую бетонную стену вокруг квартала сиа возвели год назад. Тогда мне ещё казалось, что всё происходящее — нелепое недоразумение, которое вот-вот прояснится. Прежний правитель Хитáра придерживался нейтрально-осторожной позиции по отношению к иномирянам. Существуют — и ладно, лишь бы не было конфликтов с людьми. Страх после первого контакта к тому времени сменился обычным человеческим любопытством. Сиа держались замкнуто, но не враждебно. За три десятилетия они немного притерпелись к неблагоприятным условиям чужого мира, построили некое подобие посёлка и потихоньку приспосабливались жить с нами бок о бок.
Всё изменилось после прихода к власти мьесса Ольена. В первом же публичном выступлении новый правитель назвал сиа «человекоподобными животными». Дальше — больше: резкому осуждению подверглось отсутствие у иномирян понятия брака. Напрасно горстка учёных пыталась объяснить, что связи между сиа основаны на совершенно иных принципах и в чём-то даже крепче наших священных союзов. Миф о том, что чужакам всё равно, с кем спариваться, невероятно быстро укоренился среди людей. И, конечно же, пресловутый «гон». Сиа начали сравнивать с кабанами, оленями, собаками…
Тридцать два года назад в Амьере из ниоткуда появились двести семьдесят четыре существа. Исследователи? Переселенцы? Изгнанники? Жертвы катаклизма? Они сами не знали. Насколько я поняла из сбивчивых рассказов, перемещение произошло случайно. Никто из сиа не предполагал, что окажется в ужасном холодном мире под лучами бледного жёлтого солнца. Они не были отважными добровольцами, их не отбирали за таланты и особые заслуги. Рядовые обыватели, выдернутые из привычной жизни, заброшенные невесть куда и смертельно перепуганные.
Первым чувством был обоюдный страх. Люди испугались тёмной меди кожи, ярко-оранжевых, как у филинов, глаз, густых огненно-алых львиных грив, нечеловеческой, змеиной гибкости, странного языка жестов и птичьих трелей, молчаливости и отсутствия внешних эмоций. Сиа пришли в ужас от белых гигантов, шумных, крикливых и корчащих рожи. И всё же и мы, и они были разумными расами и, несомненно, нашли бы общий язык — рано или поздно.
Если бы не мьесс Ольен.
Поговаривали — ещё до того, как это стало небезопасным, — что его ненависть к сиа объяснялась банальным отказом. Сиа не знали любви по расчёту, их физиология не позволяла лечь в постель без влечения. Девушка с оранжевыми глазами, что приглянулась молодому честолюбивому биологу, решительно сказала «нет». Через тридцать лет ожесточившийся и мстительный Ольен принял закон, по которому «самки сиа» приравнивались к вещам. Теперь согласия вещи не спрашивали, её покупали и пользовали в своё удовольствие. Цена, конечно, была запредельной. Мне приходилось экономить на всём, чтобы полностью рассчитаться за Ай-Мью с сыном: до нужной суммы не хватало семи тысяч гильéнов. Когда я расплачу́сь, то заберу своих сиа из квартала, но к кому попадут остальные?
Высоченная шестиметровая стена виднелась издали, у железных ворот дежурили четверо солдат в военной чёрной форме. Я предъявила паспорт и разрешение на Ай-Мью. Пухлогубый парень, старший в карауле, внимательно изучил и то и другое и махнул рукой — мол, проходите. За воротами я облегчённо вздохнула: придирчивый охранник мог бы проверить списки, по которым Ай-Мью вчера не покидала квартала. В этом случае пришлось бы врать и изворачиваться. За четыре года в Амьере ложь стала неотъемлемой частью моей жизни, неизбежной, словно отвратительное на вкус лекарство.
Домá сиа напоминали хлипкие хижины — ещё один довод в пользу сторонников теории «человекоподобных животных». Сиа не умели строить из камня и с трудом обрабатывали дерево. «Мы забыли, как это, — разводила руками Ай-Ну́а, такой простой человеческий жест растерянности и беспомощности. — Наши… у вас нет такого слова… ушли далеко вперёд. Один материал. Ао́л. Надо — прочный камень, надо — прозрачное стекло, легко дать любую форму, любой цвет. Сейчас мы словно древние предки, словно грудные младенцы. Совсем, совсем ничего не можем».
В квартале царила странная тишина. Хижины казались необитаемы, окна были закрыты ставнями. Лишь у водоразборной колонки две женщины-сиа вёдрами наполняли бочку на колёсах. Одну из них я узнала издали: у Ай-Ней алое пламя волос перемешивалось с чёрными прядями. Сиа темнели в то время, когда люди седели. Завидев меня, она приложила ладонь к груди в традиционном жесте приветствия, я пожелала ей доброго солнца. Вторая сиа, зябко кутающаяся в кусок плотной ткани, подождала, пока мы поравняемся, и коснулась моей руки:
— Сестра.
Из-под обтрёпанного края полотнища глядели оранжевые с зелёными крапинками глаза на бледно-медном лице. В следующий миг Ле-У́ла обняла меня. Строго говоря, между нами не было родства, за исключением насилия над нашими матерями. Но этого хватало, чтобы Ле-Ула, как и другие сиа, звали меня сестрой.
— Сестра, этой ночью никуда не ходи, — ласково произнесла Ай-Ней. — И ничего не бойся.
Ай-Мью при этих словах недоуменно посмотрела на неё. Ай-Ней заговорила щелчками, которые я до сих пор не разбирала, Ле-Ула ей подсвистывала.
— Что-то случилось? — забеспокоилась я.
Три сиа переглянулись.
— Священная ночь, — за всех ответила Ай-Ней. — Ночь Сиáле.
При упоминании их бога она благоговейно сложила руки на груди, Ай-Мью и Ле-Ула последовали её примеру. Для меня вера сиа до сих пор оставалась загадочной и непостижимой. Сиале одновременно означало и имя бога, и название их народа, их бог существовал в каждом из них, и они все вместе составляли бога… Каждый раз, когда мне рассказывали о Сиале, казалось, что из-за плохого перевода я упускаю что-то очень важное. К сожалению, во мне было слишком мало от сиа и слишком много от человека.
Мерзкий скрип ржавой двери изолятора вырвал меня из дремоты.
— Мьесса Ай-Руж, на выход!
Я потянулась и зевнула. Крошечное окошко под самым потолком едва светилось, в углах сгустился сумрак. Мощная фигура надзирателя на фоне ярко освещённого коридора выглядела гротескной куклой из театра теней.
— Быстрее, мьесса! Вас ждёт капитан.
— Подождёт, — отрезала я, растирая затёкшие ноги. — Или вы хотите нести меня до допросной на руках?
Надзиратель промолчал, но подгонять перестал. Встряхнув и надев пальто, я направилась к двери. Прямо, налево, вниз по лестнице, опять налево — за последний год я выучила маршрут наизусть. Капитан стоял у приоткрытого окна. В кабинете вкусно пахло жареным луком и мясом, пустой желудок свело, рот наполнился слюной. Когда я в последний раз нормально ела?
— Мьесса Ай-Руж, — отчеканил капитан и скомандовал провожатому: — Свободны!
Дверь лязгнула. Не дожидаясь приглашения, я села на практически родной табурет посреди комнаты и обхватила себя руками.
— О чём вы только думаете, мьесса! — гневно начал капитан.
— О горячем душе, тарелке супа и нормальной кровати, — предельно честно откликнулась я. — Не обязательно в такой последовательности, душ и суп можно поменять местами.
От моей наглости он не нашёлся, что ответить, а когда заговорил, его голос звучал иначе. Негодование сменилось недоумением.
— Я телеграфировал в Сежью, навёл о вас справки. Вы дочь уважаемого человека, потомственный целитель, и целитель прекрасный. Диплом с отличием, место в лучшей клинике столицы, брак с блестящим перспективным учёным. И после этого — развод, увольнение, нелепое заявление, что вы полукровка! Дальше ещё чище: иное имя, переезд в Амьер, частная практика, выступления против власти, тринадцать задержаний за последний месяц. Вы понимаете, что губите свою жизнь, мьесса Ай-Руж?
— Служители божьи возразили бы вам, что, отказавшись от благ мирских, я сберегла свою бессмертную душу. Ах, простите, у нас же теперь не принято верить в бога! — фальшиво повинилась я. — Торжество науки, прогресс и всё такое. Даже целительство нынче называют не даром творца, а удачной мутацией.
Капитан нахмурился:
— А вы с этим не согласны?
— Да мне, собственно, безразлично, за счёт чего я спасаю жизни. Моим пациентам, не сомневаюсь, тоже. Они с равным усердием поставят свечку богу и вознесут хвалу учёным. Мутация, благословение — главное, что прикосновения моих рук исцеляют.
Он прошёлся по кабинету, вернулся к окну и пошире приоткрыл раму. Свежий вечерний воздух остудил мои горящие щёки.
— Мьесса, ваше сострадание к сиа делает вам честь. Но вы образованный человек и должны понимать, что удержать агрессивных животных в повиновении можно только силой. Да, на первых порах будут перегибы, однако вскоре всё нормализу...
Мой неестественный смех оборвал его на полуслове. Капитан сердито смотрел на меня, а я не могла остановиться — заходилась в истерическом хохоте. Как целитель я диагностировала бы у себя нервный срыв.
— Выпейте воды, — под нос мне сунули стакан.
Зубы клацали о край, я облилась и утёрлась ладонью. Несколько раз глубоко вздохнула и огромным усилием воли подавила истерику.
— Меня приговорят к штрафу или общественным работам?
— Неужели вы не видите опасности? — неожиданно горячо заговорил капитан. — После ваших слов я затребовал информацию. И, кроме подтвердившихся изнасилований самок сиа, прочёл много интересного. Прошло тридцать два года с момента контакта, но сиа до сих пор ведут полузвериное существование. Они не приобщаются к цивилизации, не осваивают механизмов, не занимаются ничем, кроме примитивного земледелия. Научные исследования пришлось прекратить, поскольку сиа не понравилось, что их изучают! Это дикое, неуправляемое стадо, у которого даже вожака нет! При этом они размножаются — и как! Их численность выросла на треть!
Я не сводила взгляда с изящно очерченных губ. Обидно, что такой красивый рот мог повторять столь явный бред. Устало прикрыла глаза. Штраф в пять тысяч гильенов мне платить нечем, значит, сейчас капитан выпустит пар, вызовет надзирателя и вместо изолятора отправит меня в тюрьму, где будут нормальные камеры, койки с матрасами и даже ужин.
— Вы меня слушаете, мьесса?! — возвысил голос капитан.
— Нет, — ответила я, не поднимая век.
Наступила блаженная тишина. Через пару минут её нарушило звяканье пуговиц: капитан застёгивал форменный китель.
— Идёмте.
Поднимаясь, я пыталась подсчитать в уме, сколько раз за день мне велели, просили, предлагали куда-то идти, но всё время сбивалась со счёта.
— Вытяните руки вперёд.
Холодные браслеты наручников на моих запястьях болтались. Казалось, сожми пальцы покрепче — и они соскользнут. Обманчивое впечатление. Капитан взял меня за локоть и повёл: направо, вниз по лестнице, направо, прямо по коридору, затем снова ступеньки лестницы… Опомнилась я во дворе.
— Садитесь, — капитан распахнул заднюю дверцу новенького спортивного автомобиля.
В чёрных лакированных боках машины отражались освещённые окна жандармерии. Отлично, успею подремать в тепле. Тюрьма в Амьере находилась далеко за пределами города, ехать полчаса, не меньше. Я откинулась на мягкую спинку и удовлетворённо вздохнула. Часы на приборной панели показывали… Ого! Половину десятого. На ужин нечего и рассчитывать. Ладно, по крайней мере горячий завтрак мне обеспечен.
Моих губ коснулось что-то прохладное.
— Пей, Уна, пей.
Я глотнула и закашлялась. Со стоном открыла глаза. Обеспокоенное лицо Ай-Мью в первую секунду показалось продолжением кошмара. Глаза сиа светились невероятным алым светом.
— Не бойся, Уна. Тебе ничто не угрожает.
Смысл её слов дошёл не сразу, зато потом догадка заставила мгновенно собраться. Я огляделась. На ковре лежал туго связанный капитан, рот ему заткнули его же галстуком. Кроме Ай-Мью, в спальне находилось трое мужчин-сиа. Одного из них, с рвано обрезанной гривой, я узнала: именно его били кнутом. Он поймал мой настороженный взгляд, приложил ладонь к груди и произнёс на хитарском практически без акцента:
— Добрых звёзд, сестра.
Очевидно, сомнение в доброте происходящего отразилось на моём лице, поскольку сиа добавил:
— Жертв не так много, как могло бы быть.
Алое свечение в его глазах потихоньку угасало. Я посмотрела на часы: половина восьмого утра. «Немного» — понятие относительное. Если планировалось уничтожить сотни тысяч, а погибли десятки — да, могло быть хуже. Ночь Сиале… Все боги и черти на свете, неужели я столько лет так жестоко обманывалась?!
— Я приду позже, — Ай-Мью погладила меня, и я чуть не отшатнулась. — Эл-Лан всё тебе объяснит.
Двое сиа подняли связанного капитана и направились к двери.
— Стойте! — опомнилась я. — Куда вы его понесли?
— Казнь, — хмуро откликнулся юный сиа. — Устрашение. Необходимость.
— Да вы очумели?! — выругалась я и повернулась к Эл-Лану: — Велите его оставить!
— Это твой избранный? — участливо спросил он.
— Нет! Но он только что прибыл в город и ни в чём не виноват!
— Тогда его казнят вместе с остальными солдатами, — покачал головой Эл-Лан. — Люди уважают лишь силу, мы должны показать им, что изменились.
На принятие решения мне потребовалась доля секунды.
— Да, он мой избранный, я его люблю. Позволь ему жить.
Эл-Лан внимательно оглядел капитана. Тот ответил гневным взглядом.
— Хорошо, сестра. Его жизнь теперь принадлежит тебе. Прочих военных, прости, ждёт казнь. Мы сделаем запись и перешлём правителю Хитара. Он должен видеть, что мы не шутим.
Капитан отчаянно рванулся, однако верёвки держали крепко. Через галстук вырывалось сдавленное мычание.
— Ты за него отвечаешь, — продолжил Эл-Лан. — Пусть твой избранный чётко это уяснит.
Он властно засвистел, сиа положили капитана обратно на ковёр и вышли. В прихожей хлопнула дверь.
— Ты осуждаешь нас, сестра, — Эл-Лан сел рядом со мной. — Я вижу это в твоих глазах.
— Если жертва палача сама становится палачом, её не оправдывают перенесённые страдания, — тихо сказала я. — Что вы сделали с Амьером?
— Сиале, — Эл-Лан благоговейно сложил ладони. — Наш бог… твой бог, сестра, — это мы сами. Людям неизвестно подобное. В случае крайней нужды мы сливаем разум, и то великое общее, во что мы превращаемся на время, ищет новый путь. Этой ночью все сиа стали Сиале и Сиале нашёл решение. Люди не хотели нас слышать — мы заставим их слушать. Сиале вернул нам силу, воздействие на человеческий разум дало нам преимущество во времени. Амьер под нашим контролем, мы освободили своих детей, братьев и сестёр, взяли в плен солдат и заняли здание жандармерии. Урок страха запомнит каждый житель города, публичная казнь пленных покажет, что мы не остановимся ни перед чем ради защиты своего народа.
Капитан забился, словно вытащенная из воды рыба. Я смотрела в нечеловеческие оранжевые глаза Эл-Лана.
— Неужели нельзя обойтись без убийства?!
— Мы пытались три десятка лет. Терпели до последнего. Сестра, обещаю: эта казнь будет первой и последней. Сейчас я — голос Сиале, у меня есть право обещать.
— Не надо!.. — мой голос сорвался, пришлось глубоко вздохнуть. — Брат, я прошу, я умоляю! Люди поступали жестоко, но они убивали вас по неведению…
— Сестра! — от голоса Эл-Лана задребезжали стёкла. — Ты не всё знаешь. Спроси у своего избранного об указе семьдесят девять. У нас нет выбора, сестра. Нет.
Он прикрыл ладонью глаза.
— Почему вы не призвали Сиале раньше? — горько выдохнула я. — Когда отношения с людьми не были настолько извращены?
— Шесть раз по шесть десятков, — Эл-Лан тоже тяжело вздохнул. — Необходимый минимум совершеннолетних сиа для того, чтобы объединиться в Сиале. Прости, сестра, даже в критической ситуации мы не животные, чтобы поставить размножение на первое место. Ушло тридцать лет.
Сиа повёл плечом и болезненно поморщился, напомнив о том, что его спина располосована кнутом. Я спохватилась:
— Надо залечить раны, иначе останутся шрамы. Позволь…
— Пусть останутся, — гордо выпрямился он. — Когда мои правнуки поставят мне в вину сегодняшнюю ночь, я поведаю им, как разумное существо истязало другое разумное существо. И покажу эти шрамы, иначе они мне не поверят. В нашем мире, сестра, нельзя издеваться даже над скотиной. И раз мы не можем вернуться домой, придётся создавать подобие дома здесь, на Лернéе.
Первый пост я встретила на Разночинном бульваре. Мужчина-сиа заметил меня издали и поднял руку в знак приветствия. Я подошла и приложила ладонь к сердцу.
— Доброго солнца, сестра, — удивительно, этот сиа тоже отлично говорил на хитарском.
— Могу я пройти?
— Можешь, — ответил он после некоторого колебания. — Но ты ничего не изменишь.
— Наверное. Только я никогда не прощу себя, если не попытаюсь.
Сиа сделал странный жест — словно гладил что-то вокруг моей головы.
— Понимаю, сестра. Намерения важнее результата. Иди.
Идти по пустому городу было жутковато. Напуганные люди послушно сидели по домам. Лишь раз я увидела, как сиа усмиряют недовольных, не прибегая к оружию или угрозам. На Ключевой улице из подъезда вывалился мьесс в подштанниках и сильном подпитии, который потрясал пистолетом и истошно орал, что он — бригадир в отставке и не потерпит приказов от каких-то ряженых обезьян. Ближайший пост сиа был в конце улицы, в пятистах метрах, если не больше. Но глаза сквернословящего буяна вдруг остекленели и уставились в одну точку, тело обмякло. Рука с пистолетом безвольно опустилась, отставной бригадир превратился в подобие ватной куклы, медленно развернулся и побрёл домой. В этот момент я до конца осознала, что люди больше не хозяева положения, в Амьере так точно. Чем бы ни закончился переворот, с грозной силой сиа теперь придётся считаться.
Напротив жандармерии я замедлила шаг. Улица, на которой располагалось солидное трёхэтажное здание, выглядела мирной и безлюдной. Никто не готовил сопротивление, не собирал отряды. И к лучшему: не будет бессмысленных жертв. Жандармское управление в Амьере старательно держало нейтралитет в конфликтах между людьми и сиа. Когда месяц назад из столицы прибыли военные, они с радостью уступили им власть. Военные же сразу показали, на чьей они стороне. Тот же капитан Верне даже не расследовал случаи жестокого обращения с сиа. «Мне ещё со скотиной разбираться недоставало!» — заявил он в ответ на жалобу о том, что проданные людям сиа заболевают и умирают через неделю-две.
У входа в жандармерию меня перехватила Ле-Ула. Без грубых полос ткани, скрывавших лицо и фигуру, она оказалась удивительной красавицей — рослая, словно человек, но сохранившая пластичность и грацию сиа.
— Ты не должна мешать, сестра. Вспомни, сколько мы вытерпели. Представь, что нас ожидало.
— Да, — ответила я.
— Это взрослые мужчины. Не женщины, не дети.
— Да.
— Подумай, сколько жизней будет спасено в итоге.
— Да, — в третий раз повторила я.
Ула вздохнула — совсем по-человечески:
— Люди безнаказанно творили такое, что порка кнутом по сравнению — ласка. Мы же не собираемся пытать и мучить.
— Просто убьёте, — закончила я. — Скажи, пожалуйста, вчера ты едва подбирала слова, а сегодня свободно говоришь на хитарском. Знание языка тоже дал Сиале?
— Сиале велик и могуществен, — Ле-Ула приложила ладони к вискам и развела руки. — Он может взять умение одного и передать всем, сделать общей память, наградить уникальным даром.
— Как целительство?
— И это тоже, — она внимательно посмотрела на меня. — Но почему ты спрашиваешь? Разве ты не чувствуешь изменений?
— Видимо, во мне слишком мало крови сиа, — грустно улыбнулась я.
— Не может быть! — горячо возразила Ле-Ула и без всякого перехода засвистела на родном языке.
Вероятно, она ожидала, что великий Сиале и мне подарил способность понимать чужую речь. Но, увы, свист и щелчки остались для меня свистом и щелчками.
— Не может быть, — уже не так уверенно произнесла Ле-Ула. — Ты такая же сестра, как и я, и Ле-Лин, и Ле-Ней, и… Почему же мы получили дар, а ты — нет?
— Наверное, я недостойна.
С виду я человек, росла среди людей, до двадцати трёх лет даже не подозревала о своём происхождении. Имя матери я взяла в знак протеста. От сиа мне достались только три сердца. Если бы не эта неоспоримая деталь, я не поверила бы письму отца: изложенная в нём история казалась взятой из дешёвого бульварного романа.
— Нет, тут что-то другое, — покачала головой Ле-Ула.
Она глубоко задумалась, а я воспользовалась её отрешённостью и ускользнула. Пост у входа в жандармерию пропустил меня без вопросов. Не представляю, когда сиа успели, но они перенесли в здание всё своё нехитрое имущество и припасы. Первый и второй этажи приспособили под жильё: полы в кабинетах застелили матрасами, личные вещи аккуратно сложили вдоль стен, малышей собрали в зале для совещаний, а лишние столы оттуда переставили в столовую.
Мне не препятствовали свободно ходить по зданию и заглядывать в комнаты, напротив, знакомые женщины радостно приветствовали меня, дети, особенно те, которых я лечила, подбегали и обнимали. Как никогда остро чувствовалось, что сиа — не люди. Люди праздновали бы победу, сиа деловито планировали дальнейшую жизнь.
— Здесь мы временно, — доверительно поделилась со мной Ай-Лу́а, пожилая сиа с тёмно-красной гривой. В руках она держала стопку чистых простыней. — За границей Амьера мы вырастим свой город.