Сицилийский ублюдок: судьба под прицелом

КОДЕКС ЧЕСТИ

Он не любил Сицилию. Он ею дышал.
Город встречал утро равнодушно — будто устал быть местом, в котором слишком много шепчут и слишком мало молятся. Каменные дома были, как старики на лавочке: молчаливые, всё знающие и давно разочарованные. И лишь море — единственный, кто не врал. Оно шумело всегда одинаково, и только Риккардо знал, сколько тел оно приняло, не задавая вопросов. Он шёл медленно. Руки — в карманах, взгляд — прямой, спокойный. У него не было охраны. Только тень, да пистолет под пиджаком. И имя. Имя, от которого в этом районе закрывали ставни пораньше.
Риккардо Макиавелли. Сын Эрнардо Макиавелли — того самого, кого даже полиция звала Страшным зверем, но исключительно за глаза. Риккардо родился в доме, где не говорили "люблю". Там говорили: "Если умрешь, передай привет другим". Он не помнил, чтобы кто-то обнимал его. Но точно знал, как пахнет кровь, ещё до того, как научился писать своё имя. Его лицо женщины называли приговором в красивой упаковке. Чёрные глаза — как два пистолета, заряженных сомнениями. Он знал, что на него смотрят. Всегда. Но никогда не отвечал.
Потому что если ты не враг — ему всё равно. А если враг — всё равно умрёшь.
"Ходячая смерть", — так его называли те, кто ещё не был достаточно близко, чтобы узнать: смерть — это комплимент. Риккардо не убивал ради удовольствия. Он убивал, потому что такие, как он, не умеют прощать. И не обязаны.
Он прошёл мимо старушки, торгующей цветами. Она перекрестилась. Они боялись его. Но он не трогал женщин. Он не видел в этом чести. Он знал, что любовь — это слабость. А он был сыном Страшного зверя. Слабость в его крови была бы предательством. И если бы кто-то, хоть на секунду, усомнился в его чести — он бы не объяснял. Он бы просто исчез. А человек, что посмел сомневаться, исчез бы раньше.
Риккардо повернул за угол. Его ждали. И он знал: кто-то сейчас потеряет всё. И даже если это "всё" — всего лишь жизнь, это всё равно слишком дорого, чтобы ставить на кон честь Макиавелли.
Он вошёл в бар на углу Via Nuova. Старое заведение, где кофемашина шумела громче музыки, а сплетни витали в воздухе, как сигаретный дым. Внутри сидел один сплетник. Имя — Франко Ди Анджело. Из тех, кто вырос в чужой тени и решил, что может задирать голову. Парень молодой, горячий, с языком, который бегает быстрее, чем мозг.
Вчера он сказал:
— Макиавелли? Да пусть он сам придёт и докажет, что он не сказка для бабушек.
Вот и пришёл. Франко поднял глаза, когда Риккардо вошёл. Ещё не осознал. Ещё думал, что в жизни всегда будет завтра.
Глупость.
Риккардо не сел. Просто подошёл к столику, положил два пальца на край чашки Франко и медленно сдвинул её в сторону. Жест — простой. Жест — как приговор. Как будто: "ты тоже отойдешь медленно в сторону".
— Ты что-то говорил обо мне, Франко?
Тот сглотнул. Секунда тишины. Только кофемашина шипела на заднем фоне, как будто тоже нервничала.
— Я… Да это просто шутка была, сеньор Макиавелли… Так, на спор, знаешь… люди говорят…
— Люди. — Риккардо кивнул. — Люди много чего говорят. А потом долго не могут говорить.
Он положил руку на плечо Франко. Легко. Почти дружески.
— Ты жив. Это уже подарок.
— Спасибо, спасибо… я больше не…
— Тсс. — Он наклонился ближе, посмотрел ему прямо в глаза немигая. — Ты перепутал, – пауза, – страх с правом голоса. А честь — с удобством. И за это ты заплатишь.
Он взял нож с барной стойки — обычный кухонный нож, острый, как воспоминания — и без лишней поэзии провёл по костяшкам руки Франко. Не глубоко. Но достаточно, чтобы парень вскрикнул и запомнил.
— Это не наказание. Это — напоминание. Следующий, кто попробует вытереть ноги о мою фамилию, не будет пить кофе. Он будет удобрять землю.
Риккардо вытер нож о салфетку, бросил её на стол и вышел, не оборачиваясь. А за спиной всё стихло. Даже кофе перестал капать. Бар замолчал. Потому что теперь все знали: Риккардо вернулся.

ГЛАВА 1. ЧЁРНАЯ СВАТА

"Inferno" стоял в самом сердце Сицилии, как чёрная печать на теле города. Фасад старинный, облупленный, будто здание пережило войну — и выжило, как и большинство, кому принадлежал этот клуб. Снаружи — ничего особенного. Внутри — мраморный пол с мягкими креслами, золотыми акцентами и светом, который делал лица красивее, а грех — соблазнительнее.
Риккардо вошёл в клуб без шума, но его заметили. Всегда замечали. Никто не подходил. Никто не заговорил. Здесь каждое движение охраны — как кадр из фильма: заранее поставленный, выверенный.
Он прошёл мимо танцпола, где музыка билась, как пульс наркомана, — в ритме, от которого не скроешься. Женщины смотрели. Кто-то опустил глаза. Кто-то, наоборот, чуть приоткрыл губы, будто пытаясь говорить. Но он не смотрел на них. Он искал тишину. И нашёл её за барной стойкой.
Она стояла спиной, склонившись к бутылкам, внося что-то в блокнот. Спина прямая. Движения чёткие, спокойные, уверенные. Ни одного лишнего жеста. Она только что пришла сюда работать, но двигалась так, будто этот бар был её с рождения.
Риккардо сел. Не шумно. Просто сел. В этот момент она обернулась. И он её увидел.
Глаза — глубокие, карие, с оттенком вызова. Как бокал выдержанного рома, в котором легко утонуть и сложно забыть вкус. Волосы — тёмные, вьющиеся, слегка растрёпанные. Не беспорядок — стиль. Женственность с характером. Она посмотрела прямо на него. Ни страха. Ни кокетства. Просто взгляд. Простой. Честный. Прямой. Он молча изучал её, как снайпер смотрит в прицел. Сначала — лицо. Потом — руки. Они были крепкие, с тонкими пальцами. Не принцесса. Работает. Живёт. Выживает.
Она ждала. Не поздоровалась. Не спросила, чего он хочет. Не дернулась. Так смотрят на равных. Или на тех, кому всё равно.
Он поднял палец, указывая на бутылку виски за её спиной. Она подала бокал, не говоря ни слова.
— Новенькая? — спросил он, наконец.
Она кивнула.
— Имя.
— Лаура.
Голос. Она будто голосом играет над чувствами мужчин. Но говорит уверенно. Без попытки понравиться.
— Кто тебя нанял?
— Джино. Сказал, мне стоит попробовать.
— Он был прав.
Пауза. Он делает глоток. Горло прожигает, но приятно. Она стоит напротив, опершись о бар. Наблюдает. У неё взгляд женщины, которая уже видела в жизни грязь, но научилась в ней не тонуть.
— Ты знаешь, чей этот клуб?
— Догадываюсь.
— И всё равно устроилась?
— Мне нужно было место. А этот бар — единственный, где не пытались приставать во время собеседования.
Риккардо хмыкнул. Не усмешка. Не смех. Просто короткий звук, как щелчок затвора. Значит, у неё есть стандарты. И нервы.
— Если кто-то тут будет к тебе приставать, зови меня.
— А если это ты?
Тишина. Глубокая. Давящая. Она сказала это не дерзко. Просто по факту. Она не кокетничает. Она не боится. Он поднял взгляд. Впервые — по-настоящему. И вот тогда между ними что-то щёлкнуло. Как пуля в патроннике. Как искра в порохе.
— Тогда тебе придётся быть осторожной, Лаура, — сказал он, — потому что я никогда не делаю ничего наполовину.
Он допил, поставил бокал. Встал.
— Добро пожаловать в "Inferno".
И ушёл. А она смотрела ему вслед. И впервые за долгое время почувствовала, что сердце пропустило удар. Не потому, что испугалась. Она нашла его.
После того, как Риккардо ушёл, клуб вернулся к своему обычному ритму. Мужчины продолжали заказывать напитки, женщины танцевали, а воздух в зале оставался тяжёлым от страсти и запретов. Лаура не обратила внимания на шум вокруг. Её мысли оставались с ним. Она подошла к стойке и, подложив ладонь под подбородок, наблюдала, как официант осторожно расставляет пустые бокалы на полке.
— Кто он? — спросила она без малейшего интереса, но с намерением.
Официант, услышав её вопрос, сразу насторожился. Не потому, что Лаура была новой — она уже зарекомендовала себя как одна из тех, кто никому не строит приятных лиц. Но вопрос о Риккардо Макиавелли всегда был… опасным.
— Это Риккардо Макиавелли, — ответил он тихо, как будто произносил чье-то проклятие. — Макиавелли — это имя, которое здесь заставляет всех молчать. Он ходячая смерть, Лаура. Его отец, Эрнардо Макиавелли, тот, кто правит Сицилией. Но Риккардо — ещё опаснее. Он всегда один, и если ты станешь его врагом, тебе не будет места ни в этом мире, ни в другом. Все его боятся.
Лаура, услышав его слова, не испытала ни страха, ни удивления. Она просто улыбнулась. Легкая, почти невидимая улыбка, которую так редко можно увидеть на лицах тех, кто привык скрывать свои чувства.
— Это интересно, — пробормотала она, продолжая размышлять о Риккардо. — Наверное, у него есть свои правила.
— Он их не объясняет. Просто делает. Смерть на его следах — это не метафора. Это реальность.
Лаура кивнула, но вместо того, чтобы продолжить разговор, просто повернулась и пошла в раздевалку. Она не торопилась. Сегодня она не чувствовала угрозы. Напротив — она, как всегда, шла туда, где была её истинная жизнь.
Закрыв дверь, она не сразу сняла свою форму. Прежде чем отправиться домой, она заглянула в старую записную книжку, которую хранила в кармане. На одной странице был номер телефона — и имя. Арнольд Ричи. Отец. Это был тот, кто управлял всем на севере Сицилии, тот, с кем даже Риккардо Макиавелли мог бы считаться равным в этой игре. Но Оливия, её настоящее имя, давно забыла, что значит быть дочерью короля. В этом мире она была лишь Лаурой, обычной женщиной, которая работала в клубе и жила в тени. Её жизнь была разделена на два мира — тот, в котором она была просто "новенькой" за баром, и тот, в котором она была Оливией Ричи, дочерью одного из самых могущественных мафиози. Лаура знала, как жить в тени своего имени, как не давать себе ни малейшего шанса на ошибку.
Она набрала номер.
— Папа, — её голос был холодным, без признаков волнения. — Сегодня он был здесь. Риккардо Макиавелли. Первый этап пройден. Идем по плану?
Её отец не ответил сразу. Зато в его молчании она услышала то, что всегда звенело в её жизни: опасность.
— Ты знаешь, что делать, — ответил он в конце концов, его голос был тяжёлым, как тень, которая преследует её с детства. — Если он что-то сделает, не бойся. Я с тобой.
Она завершила разговор и посмотрела на свою форму. В ней она была никем, но в ней же она могла быть всем. И Риккардо Макиавелли — он был для неё просто ещё одним игроком на поле. Или так она себе говорила.
В реальности она знала, что их пути скоро пересекутся. И что в этом столкновении есть только один выигравший.
Она глубоко вздохнула и, сняв форму, отправилась к дому, скрывая свою сущность. Но по дороге в её голове уже крутилась мысль, что, возможно, её жизнь в этой тени закончится. Рано или поздно. В этот раз, как всегда, она контролировала ситуацию. Но сколько она ещё сможет скрывать своё настоящее имя? Отец уже ждал её.
*****
Ночь на Сицилии всегда имеет особое значение. Она покрывает землю черным покрывалом, в котором теряются границы — не только между миром живых и мертвых, но и между теми, кто правит городом и теми, кто лишь пытается. А сегодня ночь обещала стать поворотной.
Два мира, два клана — и единственное, что разделяет их теперь, — это вопрос руки и чести. Арнольд Ричи, властелин севера, и Эрнардо Макиавелли, главный из южных, сошлись в одном месте, в одном доме, чтобы решить, будет ли их кровь смешана и как долго она будет течь.
Арнольд Ричи стоял у окна, глядя на море. Его взгляд был пустым, холодным, как лед в стакане виски. Его жизнь прошла в войнах, предательствах, в темных делах, от которых не удастся отмыть руки, как бы ты не старался. Он был стар — и в его возрасте не ждал уже ничего. Но этот момент был важен. Это было то, что он строил всю свою жизнь. А теперь, возможно, для того, чтобы сохранить власть, ему нужно было принять жертву.
Ночной воздух наполнялся запахом солёного моря, но в комнате пахло страхом. Ведь такие вещи нельзя обсуждать без последствий. Рядом стоял один тень. Тень, которая всегда служила ему с верой.
— Он скоро будет здесь, — сказал его правый человек, Карлос, чье лицо выражало лишь тень уважения, но и опасения.
Арнольд не ответил. Он знал. Он чувствовал. Смерть шла за ним, как тень, и вот она подошла ближе, в лице того, кто стоял по ту сторону от двери. Через несколько минут дверь откроется, и в комнату войдёт Эрнардо Макиавелли. Он мог сделать всё, что угодно. Он был готов продать свою душу за силу, и ради этого он шёл на этот шаг. Но сегодня он пришел не один. С ним был его сын, Риккардо.
Арнольд уже чувствовал его присутствие. Смертельный холод. Легкий запах оружия. Тот, кто не боится смерти, обычно не боится и лицемерия. Правильно ли будет давать им Оливию? Хоть она не настоящая его дочь?
Через несколько мгновений дверь отворилась, и в комнату вошёл Эрнардо Макиавелли, его лицо было таким же, как и всегда — жёстким, старым и неприступным, возле глаз которого стоял огромный шрам, наверное от ножа. Но из-за этого он казался еще более жутким. За его спиной стоял Риккардо. Он не отрывал взгляд от Оливии. Она стояла рядом с отцом, как тень, готовая вырваться на свет.
Взгляд Риккардо был холодным, но в нём горела искра. Он знал, что сегодня всё может измениться. Он знал, что она — не просто девчонка, которую можно купить или продать. Она — не просто тот, кто может быть использован. Она играет свою игру, и эта игра была намного сложнее, чем все его сделки.
— Мы пришли, — сказал Эрнардо, опуская взгляд. — Как договаривались. На карту поставлена честь двух семей.
Арнольд молчал. Только когда его голос прорвался, это было как грозовой раскат.
— Ты хочешь моей дочери. Моя дочь не товар, Эрнардо. — Он сделал паузу, а потом взглядом указал на Оливию. — Но если она согласится, то будет решать сама. Ты и твой сын, конечно, думали, что эта встреча будет лёгкой.
Оливия, стоявшая рядом с "отцом", почувствовала, как напряжение в воздухе растёт. Она посмотрела на Риккардо. В его глазах не было страха. Он не боялся ничего. Но если ему нужно будет что-то сделать ради силы, ради семьи, ради его долга, он сделает.
Эрнардо вгляделся в Оливию. Его взгляд был проницательным, как у старого хищника, который видит слабость даже там, где её нет. Но она не была слабой.
— Решение не за мной, — проговорила Оливия, едва ли не вгрызаясь в эти слова. — Но если ваш сын хочет предложить мне свою жизнь… — она сделала паузу, но её голос оставался холодным и уверенным, как у человека, привыкшего получать всё по своему. — Он должен будет объяснить мне, почему. Почему он хочет этого союза?