Сила, которая...

Цена (до тех пор, пока...)

Господь сказал человеку:

бери в этом мире все, что захочешь,

но помни, что ты будешь за это платить.

(Испанская пословица)

***

Все на свете имеет свою цену.

Цена свободы – вечное одиночество и вечное бремя выбора, которое никому не отдашь.

Цена красоты – боль, труд, прокушенные губы и слезы, которых не видно никому.

Цена власти – зверь, навеки поселившийся в сердце, зверь, которому всегда будет недостаточно крови.

Цена счастья – долгие вереницы бесцветных дней и пара хрустальных туфель, которые никому не покажешь.

Цена любви – три пары стоптанных стальных башмаков и парча, обменянная на грязное платье служанки.

Цена победы – пальцы, сожженные крапивой и плевки толпы, влекущей тебя на костер.

Цена бессмертия – ступни, изрезанные в кровь и тело, ставшее морской пеной.

Сколько страданий – столько и радости.

Все на свете имеет свою цену.

Впрочем… во Вселенной есть и другие сказки.

Сказки, в которых чудеса легки и блестящи, а мир лежит перед тобой на ладони. Сказки, в которых битвы не требуют крови, а победа дается просто. Потому что ты – это ты.

Сказки, в которых и красота, и счастье, и любовь просто… получаются. Сами собой.

Сказки, в которых добро и зло – это просто волшебная игра. Игра в принцесс и фей, в магию и королевства.

А игра никогда не требует платы.

До тех пор, пока…

…Сила щекотно поет в крови, сила искрится крыльями за спиной, обнимает тело кисеей и шелком, вуалью и блестками кукольных, ненастояще-красивых платьев (забавляйтесь, девочки), сила несет высоко, выше облаков, выше солнца, и им весело, и мир лежит внизу яркой картинкой, где все правильно, где добро всегда побеждает зло, где любые приключения заканчиваются хорошо, где все живут долго и счастливо, потому что – ну разве может быть с ними иначе?

Ведь с ними никогда не случится ничего плохого, так?

Ведь они обязательно будут – просто обязаны быть – первыми во всем.

Ведь они – лучшие.

Верно?..

…До тех пор, пока игра остается игрой.

Все в мире имеет свою цену.

Цена за безграничную силу – безграничная пустота вместо души.

Но ведь, в самом деле, стихии нужно место для игр, не так ли?

А человеческая душа – такая хрупкая игрушка.

Такая… недолговечная.

Сила не слушает ни причин, ни оправданий. Она не злится, не боится, не ревнует и не требует.

Ей незачем.

Она будет отдавать себя – щедро, не отмеряя. Она будет веселить блестящими крыльями, цветными игрушками. Пусть, ей не жалко.

Все равно она получит свое.

Капля по капле, глоток за глотком она будет вливаться в тебя, наполнять тебя, играть в тебе, жить в тебе.

Она станет твоей целью, твоей жизнью, твоей радостью, твоей единственной любовью…

…пока однажды…

…не станет…

…тобой.

Шестеро девчонок смеются, прихорашиваются, глядя в витрины, сплетничают о парнях, меняют наряды, сражаются – легко, играючи – поют и танцуют на вечеринках, учат уроки.

Их отражения смеются им в ответ. В центре зрачков – пылинки пустоты. Крохотные. Незаметные.

Они подождут.

Им некуда спешить.

Песня (Муза)

Нет прекраснее песни, чем та, что поется с разорванным в клочья сердцем.

***

Муза любит ночь.

Ночь – начало магии.

Ночь – начало любой настоящей песни.

Звезды свисают с черного неба, и мокрый ветер пахнет землей и яблоками.

Ночь прошита огнями, как иглами, ночь смеется и истекает лиловой черничной кровью, пьяной и терпко-сладкой.

Ночь дышит снами, и на губах ее мерцают капли белого золота.

Ночь улыбается.

Ночь звучит древними ритмами, хищными, как свежая кровь, и высокими, хрустальными нотами тоски об обломанных крыльях, и взмахами крыльев иных – тяжких, кожистых, и гулом огня, и шелестом спадающих тканей, и криком, и вздохом, и смехом, и снова криком…

Ночь – время творения.

Ночь – время для песни.

Муза поет.

Ее губы истекают песней, как кровью, глаза закрыты, и сквозь полупрозрачные веки мерцает древняя память.

Голос ее плетет узорные сети – прочные, невидимые, жгучие сети, из которых не вырвешься – потому что не захочешь.

Крик счастья и боли, радость режет, как бритва, и боль ласкова, как шелк.

Она – безумие и восторг.

Она – песня.

Песня – кровью из рассеченного горла, первым весенним соловьем, ветром, срывающим белые травы, пульсирующим звоном планет.

Муза поет.

Весь мир для нее не более, чем сплетение струн и мембран, натянутых до боли и звенящих в ритме сердца. Она проводит по ним руками – плавно, будто гладя – резкими, рваными взмахами, ударами – и мир отзывается стоголосо.

И она играет на них – мастерски – холодно – нежно – виртуозно – небрежно – и грубо – и вдохновенно…

Она играет Жизнь.

Весь мир для нее не более, чем сплетение голосов.

И чем сильнее боль, тем прекраснее они звучат.

Не самая высокая цена совершенству, не так ли?

Муза поет.

Танец (Лейла)

Все настоящие повести пишутся кровью – и морем, текущим под кожей – и солнцем

над головой, сжигающим и животворящим.

***

Лейла любит море.

Море лижет ей босые ноги, забирается между пальцев, брызгами щекочет колени. Море мерцает зеленым, соленым, золотым и алым, наполняясь закатом, как темным вином. Море шипит и стонет, рычит и рвано дышит, выплевывая красные брызги в красное небо.

Море – дикий зверь, дикий и нежный.

Море – это вечный танец.

И Лейла танцует.

Ступни тонут в вязком, глянцево блестящем песке, и жадные волны слизывают их, заполняя тепловатой прозрачной солью. Следы блестят в вечернем огне багряными лужицами, похожими на раны.

Солнце умирает, солнце целует горизонт, истекает светом. Вязкое, соленое, алое переливается на волнах, вязкое, соленое, алое тягуче пульсирует в венах.

Все живое несет в себе древнее море. Все живое несет кровь в своих жилах.

Все живое начинается с крови. Все живое проливает ее. Нет боли – нет жизни.

Лейла танцует.

Ей давно уже нет дела до смешных человечьих игр в жизнь и смерть.

Она – сердце и душа океана.

Она – гибель и рождение.

Она – танец.

Танец – босые ноги плетут на песке письмена.

Танец – босой душой на раскаленных углях, на нити над пропастью, на битом стекле.

Танец, творящий Вселенные.

Танец, разрушающий их.

Танец! танец! мир дрожит и смеется, исходя восторгом и болью.

Танец! хмельная пляска волн, мокрый песок зыбко колышется, дробится на отражения…

Танец! экстаз на грани смерти, и смерть на грани рождения, и рождение на грани гибели, и круг повторяется снова и снова…

И снова.

Круг замыкается в тысячу-бесконечный раз.

И впервые.

Всегда – впервые.

Лейла танцует.

Губы ее – алая мякоть переспевшего плода, ярко-алая плоть раскрывшейся раны – сладко-соленые, хмельные, ядовитые от крови и спелости. Губы ее пахнут морем и медом, белые зерна смеются нитью жемчужин. Улыбка ее режет медным серпом ущербной луны. Тело ее грациозно, как русалочий хвост, кожа ее исцелована солнцем до бронзы, глаза ее – погибель сердцу.

Танец ее – плен и вино, и падение в бездну.

Танец ее – дурман и истина.

Танец ее – жизнь…

… и смерть.

Лейла танцует.