Сильванаар: Ковчег для Избранных

Пролог

Я никогда не верила в сказки.
Всё это - бред, настоянный на перегаре и народных байках. Эльфы? Гномы? Хоббиты? Ну да, конечно. А ещё говорят, что в лесу живёт старик с белой бородой, который развозит подарки на оленях. Просто замечательно.

Меня зовут Джейд Вэнс. Я археолог.
За четыре года, проведённых в пыли, песке и руинах, я нашла больше, чем большинство людей видит за всю свою жизнь: амулеты фараонов, храмовые таблички, черепа древних жрецов. Мои находки выставлены в Британском музее, в Лувре, в Каире.
Вот это - реальность. А не ваши лесные красотки с заострёнными ушами и светящимися глазами.

Но вчера я копала в руинах на границе заброшенного леса в Армении.
Нашла чёрный камень. С трещиной, как будто его кто-то пытался расколоть.
Я прикоснулась...
…и провалилась.

А проснулась я под чужой луной.
С деревьями, которые растут в небо.
И ушами, которые, кажется, действительно заострённые.

Ох, блин.
Похоже, сказки... существуют.

Глава 1. Под двойным солнцем

Я сплю. Кровать такая мягкая, прохладная. Что-то щекочет нос. Пёрышко? Утренние лучи пробиваются сквозь занавески, слепят глаза. Я хмурюсь, кручу головой, пытаясь стряхнуть это дурацкое перо, но оно снова и снова возвращается - как будто прилипло магнитом. Пора просыпаться. Нужно продолжать раскопки. Новые артефакты не найдут себя сами.

Открываю один глаз. Свет впивается в сетчатку, как нож. Что-то зелёное мелькает перед лицом. Нет. Это не перо.

Открываю второй глаз. Моргаю. И медленно сажусь.

— Какого чёрта… — выдыхаю я.

Передо мной - лес. Не просто лес. А лес из чужого мира. Деревья такие гигантские, их стволы тянутся в небо. Листва настолько густая, что свет падает не сплошным потоком, а золотыми пятнами. Ветер колышет траву — высокую, мягкую, шелестящую, как шёпот. А то, что я приняла за пёрышко, оказалась просто тонкая травинка, которая упрямо щекотала мне нос.

Я сижу на земле. Руками ощупываю траву. Холодная. Влажная. Реальная.

Где я? И… какого чёрта, почему я не в своей кровати?

Вскакиваю на ноги и кручусь вокруг своей оси. От резкого движения земля уплывает из-под ног.

— Да что же это дери тебя такое?!

Кора на деревьях не коричневая, а серебристо-серая, и на ощупь она гладкая, как отполированное дерево. У меня стреляет в шее, когда я запрокидываю голову, пытаясь разглядеть верхушки, но они теряются где-то в сияющей дымке. Воздух густой, прохладный и на удивление свежий, пахнет влажной землей, прелыми листьями и чем-то сладковатым, цветочным. Свет падает не так, как дома. Он льется сквозь многослойную листву, разбиваясь на тысячи подвижных бликов и кружевных теней. Они колышутся и танцуют на замшелых камнях у моих ног. А трава... она такая мягкая, и каждый стебель будто подсвечен изнутри мягким изумрудным светом.

— А это ещё что? — хмурясь, бормочу себе под нос.

Мой взгляд скользит вверх, пробивается сквозь переплетение ветвей. И застревает на небе. Вернее, на том, что его освещает. Я медленно, как во сне, поднимаю руку, заслоняюсь ладонью.

На небе светит солнце. Но не одно. А целых ДВА!

Одно, побольше, ярко-золотое и привычное. Второе - меньше, словно аккуратная монетка, и светит ровным серебристым сиянием. Они не слепят, а мягко освещают все вокруг, создавая двойные, чуть размытые тени.

Нет. Это какая-то шутка. Я надышалась парами в гробнице. Или… или мне что-то подсыпали.

— Так, успокойся, — шепчу я себе под нос, сжимая виски пальцами. — Это галлюцинация. Сейчас пройдёт. Просто надо переждать.

Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох. Воздух всё тот же - густой, с примесью хвои и сладкой пыльцы. Слышимость не пропадает. Наоборот, теперь я различаю отдельные ноты в этом лесном хоре: переливчатую трель, похожую на стеклянные колокольчики, и ритмичное постукивание где-то в вышине. Открываю глаза. Два солнца по-прежнему на своих местах. Серебряное сместилось чуть ближе к золотому.

Под ложечкой по-прежнему сосёт и зудит. Это не галлюцинация. Это страх. Чистый, животный, обостряющий каждое чувство.

Я снова смотрю под ноги. И замечаю то, что пропустила в панике: мох здесь действительно мягкий и пружинистый, но он не растёт сплошным ковром. Между его островками лежит старая, почти скрытая травой тропа, всего лишь примятая узкая полоска, уводящая вглубь чащи. Решение приходит само собой. Стоять на месте - значит сойти с ума. Я делаю шаг по едва заметной тропе.

Тропа сужается, становится едва различимой под слоем опавших лепестков и хвои. Воздух здесь гуще, насыщеннее. Я вдыхаю полной грудью, и лёгкий порыв ветерка обволакивает меня, словно прохладная озёрная вода. И что-то внутри отпускает. Несмотря на лёгкую панику, под ложечкой, мне... хорошо. Необъяснимо, иррационально хорошо. Тишина здесь не давит, а убаюкивает. Шёлковые листья кустов, мимо которых я пробираюсь, нежно скользят по коже, оставляя ощущение прохлады. Гибкие ветки цепляются за рукава, словно стараются мягко задержать, приглашая оглядеться.

Я замедляю шаг. Двойной свет пробивается сквозь кружевной полог крон, окрашивая всё вокруг в зелёное и золотое. Где-то высоко по-прежнему звенит тот самый стеклянный колокольчик, и теперь к нему присоединяется едва слышный перезвон, будто капли падают в воду. Это не галлюцинация. Это место живёт своей жизнью, и оно прекрасно.

Споткнувшись о выступающий корень, я мешком падаю на мягкий, упругий мох. Из кармана вываливается мобильник и какой-то чёрный гладкий камень, идеальной формы додекаэдра - словно крошечный, отполированный до блеска многогранный кубик.

— Вот я балда, телефон! — радостно вскрикиваю я, хватая его. Но энтузиазм быстро испаряется: на экране зловеще светится надпись «Нет сязи», а под ней — десять пропущенных вызовов от Александра. Похоже, он потерял меня, пока мы исследовали ту самую гробницу. Я разочарованно засовываю телефон в грудной карман куртки, и взгляд цепляется за чёрный камень.

— Это что за чертовщина? — бормочу я, поднимая холодный, невероятно гладкий многогранник размером с виноградину.

Я кручу его в пальцах, и перед глазами будто проступает картина...

Вот мы с Александром заходим в узкий, пыльный склеп в руинах урартской крепости, затерянной в горах Армении.Мы так долго шли к этому, расшифровывая древние карты. Вот мы, зажмурившись от пыли, с трудом сдвигаем тяжёлую каменную плиту, служившую дверью. Внутри - лишь горстка праха и несколько истлевших костей. Наше разочарование так горько, что воздух кажется густым от него. И тут луч фонаря выхватывает в дальнем углу склепа скромный глиняный сосуд, покрытый потускневшим чёрным лаком и загадочными символами. И тут луч фонаря выхватывает в расщелине между базальтовых плит небольшой ларец из потемневшего самшита, покрытый потускневшими серебряными насечками в виде загадочных спиралей. Мы на корточках, затаив дыхание, открываем его. Внутри - несколько обсидиановых ритуальных фигурок, потрескавшаяся глиняная табличка с клинописью, бронзовый ритуальный серп... и вот этот странный, идеально выточенный чёрный камень, лежавший в самом низу, словно самая ценная, но непонятая вещь. Я, смеясь, взяла его на память, швырнула в карман...