Симбиоз

Предисловие

С незапамятных времен миры, созданные Мораном, существовали в балансе и в противопоставлении: добро и зло, честь и бесчестие, смерть и бессмертие. Ангелы и демоны. Люди и высшие, неподвластные мирскому пониманию существа.

Так продолжалось до тех пор, пока Моран не явил миру еще одно свое творение — оно было исключительно в своей безупречности, силе, красоте и величию. Оно подчиняло себе разумы, оно ставило под сомнение силу самого Создателя, всемогущего Морана. Как в проклятии или благословении, оно могло как разрушить это Мироздание, так и принести в него процветание, о котором так грезили на Небесах, в Аду и на Земле.

День за днём он испытывал свое дитя — обучая его, наказывая, поощряя, позволяя ему бок о бок существовать с другими своими созданиями, не менее прекрасными и все же значительно отстающими в той силе и величии, что было даровано его Первенцу. Мало кто знал лик этого творения, что дарило ему как опьяняющую свободу, так и удушающее заключение.

Имя этому творению — Дамиан.

И, обретя могущество Отца, он достойно отплатил ему за свой шанс на существование.

Так началась война.

***

«Всё было кончено».

Когда над океаном крови воспарил серебристый пепел, когда вопли боли и отчаяния одновременно стихли, и когда тот, чья победа не снилась даже в самых жутких кошмарах, провозгласил себя новым Повелителем, расшатанный войной мир, наконец, замер и принял ошеломляющую истину:

«Всё было кончено».

Никакого света в конце тоннеля, причудливых видений, призраков прошлого, рефлексии и слоу мо — лишь зловещая тишина, оседающая на плечи вместе с пеплом тлеющих останков. Перед концом всегда возвращаешься в начало. Где была допущена ошибка? Кто виноват? Что можно было сделать, чтобы этого не допустить? Хаотичные мысли, как правило, надолго в голове не задерживаются, их вытесняет глубокий шок, поражая сначала сознание, а затем расползаясь по всему телу, делая то практически бескостным, как смертельный вирус, как животворящее лекарство. В этот момент почти невозможно поддаться отчаянию и совершить непростительную ошибку. Находясь под властью шока, едва ли можно найти в себе силы сдвинуться с места. Известие превращает все тело в застывший свинец.

Остаётся только... ждать.

— Лив.

Голос, ещё несколько мгновений назад озвучивающий самый страшный исход войны, прогремел где-то над головой, но Лив не слышала его, в её голове отчётливо звенел приговор: «Моран пал. Война окончена. Преклоните же колени перед вашим новым Повелителем!» Моран пал. Он мёртв, повержен... он оставил свой мир, но на кого?! Разве у него было право на ошибку, разве он мог допустить такой исход? Всевидящий и всемогущий, как Создатель позволил себя победить? И кому, своему сыну? Тому, кого он так долго скрывал, прятал у всех на виду? Позволял ему обучаться в Академии, позволял ему любить, ненавидеть, а затем взращивать войско против себя самого? Лив затряслась от ужаса, осознав, какой всеобъемлющей должна быть сила, позволившая убить самого Морана, и когда чья-то ладонь вдруг возникла перед её глазами, паника уже в полной мере завладела рассудком. Она дернулась, подняла на того, кто стоял перед ней, полный ужаса взгляд и, качая головой, отползла назад.

— Пожалуйста... не трогай меня... — едва размыкая губы, бормотала она. — Не надо... приближаться...

Он предстал перед ней во всей своей мощи и красе. С багровых крыльев капала кровь. Глаза — два бесконечных чёрных тоннеля. Ухмылка победителя и аура врага. Лив смотрела на него сквозь пелену страха и слез, но видела лишь смерти, бесконечную череду смертей, свидетелями которых она поневоле стала — ее учителя, её друзья, её враги... его руками или нет, кровь каждого погибшего на этом поле боя лишила его и без того гнилой души. Кто следующий? Она? Ее отец? Эли? Селена? Все, кто ей дорог, все, кто сражался против него... все кончено. Лучше бы её убил кто-то из его приспешников. Достойно встречать смерть она так и не научилась.

— Лив, я не причиню тебе вред, — голос обманчиво мягок. — Я прошу тебя, остановись.

Дамиан опустился перед ней на одно колено, и она замерла, коснувшись спиной чьего-то безжизненного тела. Пути назад не было. Лив бросила взгляд за его плечо и увидела перед собой лишь багровую туманную пелену, изредка разбавляемую неясными силуэтами — кто-то продолжал бороться. А затем чужая рука коснулась её щеки. Вздрогнув, ангел стиснула зубы и отвернулась.

— Сделай это сейчас, — процедила она, стараясь не выдавать дрожь в голосе.

Дамиан нахмурился, внимательно изучая её побелевшее лицо.

— «Сделай» что?

Резко повернув голову в его сторону и встретившись с ним взглядом, Лив сглотнула.

— Убей меня, — на выдохе попросила она. — Ты захочешь сделать это зрелищно, на глазах у всех и в сопровождении какой-нибудь вдохновляющей речи, но если я хоть что-то значила для тебя... — вспышка гнева в его глазах её нисколько не смутила, — ты прислушаешься к моей последней воле и убьёшь меня здесь и сейчас.

Это была мольба, пронизанная отчаянием и искренним желанием умереть, покончить с этим раз и навсегда, не видя, во что превратится мир с безумцем у руля, не становясь частью его праздника тщеславия, и не зная, что он сделает с жизнями других... это было смирение, это был конец, её конец и конец всего, ради чего все они боролись. Гордость заняла ту же нишу, что и надежда, и Лив бросилась бы ему в ноги, моля убить её сейчас же, если бы не его улыбка — снисходительная, а оттого и сбивающая с толку. Он протянул руку и, не обращая внимания на её дрожь, заправил каштановую прядь её волос за ухо.

— Оливия... дорогая, я не хочу тебя убивать. Я хочу на тебе жениться.

Это было, как выстрел, как взрыв, как удар ножом в сердце — болевой шок ослепил её в сотый, в тысячный раз за этот бесконечный день, и она пошатнулась, опершись ладонью о землю. Ужас, застывший в глазах Лив, позабавил Дамиана, и он мягко рассмеялся, качая головой.

Глава 1. Руморус, званый ужин и ледяные клыки

Этим утром в Мирэе впервые пошёл снег. Зрелище, многим отличающееся от снегопада на Земле, захватывало и приводило в восторг даже самых равнодушных. До чего сказочно! Серебристые хлопья праздно парили в воздухе, а после нехотя оседали на конусных крышах домов, на мощеной дороге, на чужих крыльях и даже на ресницах, создавая своим единством сплошное белое полотно. А город, теперь будто вырезанный из бумаги, казался чистым и непорочным: снег скрадывал вечный рокот марша, укрывал багровые перья обманчиво белоснежных крыльев и, бесцеремонно налипнув на серебряные таблички, прятал отвратительно угрожающие манифесты. Всю центральную площадь заполонили дети ангелов — они ликовали, заигрывая со стихией, с которой, возможно, столкнулись впервые. Снег был необходим этому новому миру, он был глотком свежего воздуха и холодной воды в пустыне с непроглядной и нескончаемой песчаной бурей, и кто бы ни сотворил это чудо, ему стоило отдать должное.

Лив стояла у окна, жадно вглядываясь в творение стихии. На мгновение, всего на одну секунду ей вдруг вновь захотелось стать ребенком, в те сладостные моменты, когда мир казался больше, ярче, добрее. Но её детство трудно назвать беззаботным: всю свою жизнь она боролась за право стать достойной дочерью своего отца — могущественного Серафима, превратившего её самые невинные годы в полосу препятствий. И теперь, спустя годы, когда долгожданный и столь неуловимый привкус свободы заиграл на кончике её языка, она снова оказалась в заточении безусловного контроля теперь уже другого мужчины, не меньшего тирана, чем отец Лив.

Как это произошло? Оливия была обычной студенткой Небесной Академии, а когда сын Морана взбунтовался и объявил войну своему отцу — ярой сопротивленкой, жаждущей лишь мира и спокойствия, как в те дни, когда Дамиан был в заточении за свои многочисленные бунты. Как же она оказалась здесь, в статусе его жены, его главного трофея в этой войне?

Впрочем, горевать об этом уже не было никакого смысла.

Температура в замке заметно снизилась, но едва ли она ощутила разницу — здесь всегда было холодно, как на кладбище, казалось даже, что безжалостные ветра гуляют по просторным анфиладам, мороз исходит от каменных стен, а вода... о, какой же она была ледяной! Именно навечно замерший здесь холод являлся одной из двух причин, по которой на Лив всегда было чрезвычайно много одежды. А уговоры использовать терморегуляцию всегда заканчивались одним и тем же: «После этого у меня всегда жуткие мигрени. Я не собираюсь собой рисковать». Было ли это правдой, знала только она одна.

Не двигаясь и изредка дыша, Лив наблюдала за всеобщей радостью на площади перед замком, как ледяная скульптура, высеченная за баснословные деньги умелым скульптором для чужого торжества. Дети ловили снежинки ртом и взмывали в воздух, пытаясь повторить столь грациозный танец, родители с умилением наблюдали за своими чадами, и эта картина, эта обманчиво приторная картина так явно отличалась от того, что происходило за границей Мирэя — города избранных, тех, кто поддерживал Дамиана в войне против Морана, и тех, кто поклялся служить ему до скончания своих веков. Все здесь было почти идеально. Построенный вокруг замка Повелителя и у подножия Элизиума — небесной Канцелярии, город процветал и казался ангелам — а прочим сюда проход был закрыт — истинным Раем. Они не смущались утренних и вечерних маршей иглеров, — военных ангелов — совершающих обходы, боготворили новый режим и все, почти все, служили в Элизиуме, занимая самые высокопоставленные должности. Некоторые же из ангелов теперь работали в Академии, заменив прежних преподавателей и установив в некогда далёком от политики учреждении свою диктатуру. Эти ангелы уважали Дамиана, но спустя год после окончания войны их уважение переросло в слепое обожание.

В Ниссе и Агроне дела обстояли иначе: основная масса населения — сопротивление, состоящее в основном из демонов и немногих ангелов — жила в бедности и под строгим контролем иглеров и наделенных властью приспешников Дамиана. Работы у них было мало, и вся она так или иначе контролировалась новым Повелителем. В эти города после войны сослали всех выживших сторонников Морана, и с тех пор никто из них не смог вернуться домой. В свой настоящий дом.

И как удивительно, что тот, кто больше всех страдал от социальной несправедливости, сейчас своими руками её вершит...

— Госпожа, вы просили предупредить... Повелитель направляется в замок, — где-то у арки послышался вкрадчивый голос служанки Ниль.

Прикрыв глаза и сосчитав до четырёх, Лив вздохнула и обернулась с вежливой улыбкой.

— Спасибо, Ниль. Можешь идти.

— Госпожа, есть ещё кое-что... — она запнулась, побледнела, побагровела, и только потом прошептала: — Он не один. С ним два иглера и какой-то юноша, демон.

Лив благодарно кивнула служанке и прошла мимо неё, по пути вкладывая в карман её фартука несколько золотых монет. Демон... как любопытно. Кто же на этот раз? Терзаясь вопросами, девушка вышла в пустой коридор, объятый вечным дымчатым полумраком, и спустилась по широкой парадной лестнице. Внизу уже гремели мужские голоса, и все они без исключения звучали весьма враждебно. Поправив свою расшитую рубинами мантию и переложив каштановые волосы на правое плечо, Лив спустилась с последней ступеньки и оглядела собравшихся в холле. Пара иглеров в багровых плащах и с премерзкими физиономиями поклонились своей Госпоже, Дамиан лишь рассеянно кивнул супруге, и демон, прежде ей не знакомый, вдруг со смешком воскликнул:

— Так вот ты какая, Оливия!

— Молчать! — рявкнул Дамиан, схватил его за воротник рубашки и потащил куда-то вглубь тёмной анфилады.

Иглеры засеменили за своим Повелителем. Недолго думая, Лив отправилась в эпицентр событий — откуда-то из гостиной уже доносились недовольные и порой разъяренные возгласы. Войдя в просторную комнату, она заметила демона, сидящего на стуле напротив камина, и в угрозе склонившегося над ним Дамиана. Энергия от супруга исходила опасная, сумасшедше искрящаяся едва сдерживаемой злобой. И эта поза — корпус, подавшийся вперёд, руки, сжимающие подлокотники стула, расправленные кровавые крылья — говорила, нет, угрожающе шептала о его намерении сравнять паренька с землёй.

Глава 2. Держи друзей близко, а врагов…

Академия отсюда казалась ещё более устрашающе огромной. Трудно было представить, что когда-то это место являлось её домом. Что в какое-то из этих узких пыльных окон она смотрела, считая звезды, и когда одна из них падала, Лив напрасно загадывала желание, полное забот о будущем, светлом будущем. И вот оно, её будущее, окрашенное в кровавые оттенки, возвышается над ней роскошным готическим замком, и нет ей в нем места, больше нет.

Лив с тоской оглядела величественное здание, утопающее в густой перине из облаков. В ясный день казалось, что оно вылито из чистого серебра, и шпили его мерцали, ловя каждый взгляд щедрого солнца. Охватить взглядом весь замок можно было лишь высоко задрав голову и отступив на дюжину шагов назад — таким исполинским он был. Расположенный на отдельно парящих островах, он за несколько миль привлекал внимание небожителей своим величием, аурой духовности, навсегда заточенной в этих вековых стенах. Дорога к парадному входу вела через удивительной красоты сад, задний двор Академии же был полностью поглощен непроходимыми джунглями — ещё одно нововведение Дамиана и его прихвостней в Элизиуме. Больше никаких полей для тренировок, порталов на всей территории и зон отдыха — все эти локации, столь милые сердцам студентов, остались только на их памяти, как и львиная часть однокурсников и преподавателей, погибших на войне или отбывающих свое пожизненное наказание в Ниссе и Агроне. Впрочем, положение каждого в этой школе оставалось весьма шатким. Одно неверное слово, один шаг в сторону от общего потока, и ты исключён.

Мысли невольно вновь опутали тёмный и могущественный образ Люцифера. Как выглядела бы его Академия, не охваченная колючим огнём запретов и ограничений? Лив представила неотесанный тёмный камень, острые шпили и высокие башни, а после запоздало поняла, что все это время очерчивала в памяти давно дремлющий образ школы демонов. Впрочем, во время вчерашнего ужина Дьявол весьма недвусмысленно намекнул на то, что ни о какой Академии не может быть и речи, пока Дамиан вершит геноцид, тиранию и абсолютную дискриминацию по отношению к его демонам. По какой причине её супруг не сорвался и не убил Люцифера в ту же секунду, Лив не знала, однако выяснить это ей не терпелось, и как можно скорее.

Наконец, совладав с собой и переглянувшись с сопровождающими её иглерами, Лив надломленным голосом прошептала пароль и вошла в распахнувшиеся двери. В холле девушку встретила предсказуемая пустота: время она подгадала идеальное, ведь занятия начнутся только через час, а значит, можно сполна насладиться благоговейной тишиной. Лив прошла вдоль холла к парадной лестнице и краем глаза уловила движение за одной из многочисленных колонн, перекрывающих обзор на «золотую» стену, посвящённую расписанию. Она не обернулась и не замедлила ход, но маленькое облако выплыло из своего укрытия и остановилось прямо перед её лицом. Какое навязчивое! Лив всплеснула руками, отгоняя дымку, уже начавшую преобразовываться в слова, ядовитые и пугающие. Очередное объявление. Она не успела от него сбежать — оно настигало каждого, кто входил в эти двери, требовало, чтобы его увидели. Отпрянув назад и обхватив ладонью толстые лаковые перила, Лив сжала зубы и нехотя вчиталась в застывший в воздухе дымчатый текст:

«Приводим к вашему сведению, что с сегодняшнего дня профессор Джаэль, преподающий Сонотворение, отстранён от своей должности в связи с инакомыслием, запрещённым в стенах данного учебного заведения. Все коррективы, внесённые в расписание, вы можете найти на “золотой” стене».

Гримаса отвращения на долю секунды исказила лицо Лив, но она быстро взяла себя в руки и, отогнав навязчивое облако, двинулась по лестнице вверх. Она знала профессора Джаэля. Он был хорошим ангелом: не придерживался никакой из сторон во время и после войны, более того, профессор считался единственным, кто действительно мог обучить студентов искусству Сонотворения. От него до последнего не желали избавляться именно по этой причине. Так что же выдающегося он мог сказать или совершить по отношению к власти, что его так просто отстранили? Лив сжала губы, боясь даже представить, что теперь ждёт бедолагу.

— Госпожа, куда вы направляетесь?

Обернувшись, девушка будто впервые увидела своих слуг. Благодарная улыбка тронула её губы, когда она заметила, что прошла дверь, за которой скрывался нужный кабинет. Один из иглеров повёл плечами, и Лив быстро кивнула ему, доставая из кармана мантии маленькую серебряную монету и крепко сжимая её в кулаке. Прежде, чем войти в нужную дверь, она вложила монету в холодную руку иглера — незаметно и почти неуловимо. Последнее, что она увидела, скрывшись в кабинете — его полный надежды взгляд и в досаде поджатые губы.

— Ну, наконец-то! — раздался голос из глубины погруженного в утренний мрак учебного класса. — Я уж решила, что ты не придёшь. Погоди секунду, я только достану эту... — что-то с грохотом повалилось на пол. — Ах, черт! Что за день-то сегодня такой!

Когда из-за высокого длинного шкафа, наконец, выплыл знакомый силуэт, Лив в облегчении вздохнула и двинулась в глубину класса. Нагроможденная кучей свитков и книг, навстречу ей шла невысокая брюнетка. Её черные глаза светились радостью от долгожданной встречи, сложенные за спиной сангиновые крылья, казалось, подрагивали от той же эмоции, и потому, бросив весь свой груз на пол, она поспешила как можно скорее обнять свою гостью. Девушки одновременно выдохнули, будто напряжение всей этой без сомнений тяжёлой недели растворилось в крепких дружеских объятиях, и отпрянули друг от друга только тогда, когда треклятое осознание того, что время не на их стороне, неохотно дало о себе знать. Схватив Лив за плечи, Селена отстранила подругу от себя и тщательно её оглядела.

— Да не бьёт он меня, — Лив хрипло усмехнулась, качая головой. — Прекращай уже.

— Прости. Я должна была убедиться.

— Не должна была. Но спасибо.

Лив не могла описать того безграничного счастья, которое она испытывала, находясь рядом с Селеной. Единственный раз в неделю, когда у нее на душе зарождается что-то кроме страха или неприязни. Селена была больше, чем подруга, они считали себя почти кровными сестрами, зная друг друга едва ли не с рождения. Тогда на Небесах и в Аду еще господствовало совместное обучение ангелов и демонов. И когда отец Лив отдал её в Академию, он и подумать не мог, что в тот же день его маленький ангел подружится с сущей дьяволицей, и связь эту не разрушат ни годы, ни война.

Глава 3. Время

— Смертельный вирус, экологические катастрофы, кризисы, войны... как вы понимаете, мой Повелитель, сегодняшний доклад будет всецело посвящён проблемам человечества. Я ни в коем случае не пренебрегаю вашей просьбой не беспокоить вас с этим вопросом, Господин, но, боюсь, ситуация достигла критической точки и ваше вмешательство просто необходимо.

Клэранс почти не заикался. Это было удивительно, учитывая его страх перед Дамианом, однако в этот раз, вероятно, его обеспокоенность событиями на Земле и срочность доклада сотворили чудо, подарив серафиму толику уверенности. Подбирая к груди то и дело падающие пергаменты, он семенил за Дамианом и испуганно вглядывался в выражение его лица — если оно изменится, ему лучше прямо сейчас упасть своему Владыке в ноги и молить его о пощаде. В лучшем случае серафима отправят в вечную ссылку в Агрон. В худшем — в Нисс. Ангел поморщился, покачал головой и продолжил:

— И есть несколько вещей касаемо религии, которые беспокоят нас, небожителей... на носу годовщина вашей Коронации, великое празднество, и мы считаем непростительным тот факт, что люди ничего не ведают о том, кто спас их от пагубного влияния Морана. Ваш лик пора внедрять в культуру не только нас, высших существ, но и...

Дамиан поднял ладонь в молчаливом требовании закрыть рот, хотя предложение несомненно пришлось ему по вкусу. Он решил отложить эту мысль до лучших времен и прошёл через широкую мраморную арку в просторный зал Элизиума, останавливаясь в нескольких ярдах от каменного возвышения. Там, уткнувшись носом в бесконечные свитки, члены Совета нового Повелителя правили сразу несколько указов, обещающих вступить в силу сразу же после празднования годовщины Коронации Дамиана. В основном акты предусматривали собой улучшение системы годичной давности, подразумевающей собой отмену Распределения и следовательно сокращения штата ангелов-хранителей, коими часто становились смертные, за неизвестные заслуги попавшие на Небеса и получившие этот статус. В системе оказалось непозволительно много прорех, и каждая из них была слишком значительной, чтобы её проигнорировать. Одна дилемма непременно вела за собой другую — каким-то образом сокращение штата ангелов-хранителей теперь стояло двумя рангами выше остальных, насущных проблем. Дамиан и предположить не мог, насколько велика окажется роль этих мелких сошек — их образ всегда казался ему слишком романтизированным, а их «подвиги» — притянутыми за уши. Сосредоточившись на глобальном, он упустил из виду мельчайшие детали, и теперь они грозились добавить ему ещё больше неудобств, чем, к примеру, массовые столкновения в Ниссе и Агроне или бесчисленные попытки обнаружить и уничтожить тайный портал из Ада на Небеса. Однако в этот раз Дамиан был настроен оптимистично, он собирался выслушать Советников, разумеется, с единственным условием:

— Надеюсь, вы понимаете, что смертным на Небесах больше места нет? Пусть сразу попадают в Ад. Я не хочу этой грязи здесь.

Оторвав взгляд от пергаментов и увидев перед собой своего Повелителя, древнейшие серафимы засуетились, точно их вырвали из глубокого сна, и принялись нервно и хаотично кланяться, совершенно нелепейшим образом бормоча что-то себе под нос. Он стоял перед ними, гордо вздернув подбородок и расправив плечи, с трудом сдерживая хохот, звенящий весёлыми колокольчиками где-то внутри. Это было потрясающе! Дамиан купался в этом сладком возмездии, он упивался их уязвимостью... все эти лица... когда-то он стоял на этом же месте, смотрел в эти же глаза, маленький, испуганный, одинокий, и слушал их заученные речи. Приговоры. Ты опасен. Тебе нельзя иметь право голоса. Тебе нет места среди них. Ещё одна попытка сбежать, Дамиан, и мы вновь вернёмся к прежним наказаниям. Ты этого хочешь? Тебе нравится боль? Воспоминания кровоточили внутри, а он улыбался, упиваясь беспомощностью этих мерзавцев и своей поистине опьяняющей властью. Убить их было бы слишком просто. Оставить каждого из них на своей должности, заставляя собственными руками создавать мир, которого они так страшились — восхитительно. Но это только начало.

Слабым кивком головы Дамиан заставил серафимов вернуться на свои места. Они развернули свитки и в ожидании уставились на Зенона — старейшего и мудрейшего члена Совета, худощавого, с густой копной седых волос, заплетенных в косу, и удивительным цветом глаз — серебристо-голубым, как водная гладь в ясную лунную ночь.

— Мой Повелитель, — хрипло начал он, не отрывая глаз от пергамента. — Вы совершенно правы: возвращать ритуал вознесения смертных нет никакого смысла.

— Я не говорил, что в этом нет смысла, — Дамиан заломил бровь и склонил голову набок. — Я сказал, что об этом не может быть речи. Вы не считаете нужным слушать меня, Зенон?

Старый серафим посерел, пергамент в его руках задрожал.

— Нет, мой Повелитель, конечно, нет!

— Продолжайте, — он махнул рукой, а спустя мгновение с пренебрежением добавил: — И, пожалуйста, ближе к делу.

— Вы закрыли для праведных смертных путь на Небеса, и это вне всяких сомнений ещё одно ваше взвешенное и обдуманное решение. Ангелы-хранители слишком неуправляемы в первые годы пребывания здесь, они могут принести нам много проблем. Опять же, на Небесах сейчас работы хватает — не учитывая работу в Ниссе и Агроне, есть так же львиная доля демонов, в которых нам предстоит искоренить их демоническую сущность. А это весьма болезненно и энергозатратно, о чем говорит наш недавний опыт. Одна демоница и одна сущность... а что нас ждёт, когда их окажется в десятки раз больше, учитывая, что лишь немногие ангелы обладают способностью чистить душу? Нет, разумеется, вы абсолютно правы: со смертными на Небесах покончено, нам просто не до них, пусть ими занимается Ад. Следовательно, нам нужно нацелить курс на повышение...

Зенон вдруг замолк. Дамиан, до того потиравший переносицу и разглядывающий носки своих туфель, широко распахнул глаза и поднял голову, сбитый с толку. Это было так мимолетно, что, возможно, он и не ощутил бы столь незначительного колебания времени, не будь оно при этом таким узнаваемым. Трудно не почувствовать что-то, что ты уже не раз испытывал на себе — лёгкий толчок в спину, вакуум, вязкость бытия и выпадение из реальности на какие-то тысячные доли секунды, которые могут показаться и часами, если вовремя не осознать, что происходит. Ступор его не охватил, в отличие от остальных, и он бегло оглядел одеревеневшие лица своих советников, прежде чем мысль окончательно сформировалась в его голове.