Симбиоз магии и машин

Дождь в Аэтерии был особенным — он не очищал воздух, а лишь перемешивал копоть с паром, превращая город в гигантскую паровую баню с запахом масла, озона и раскаленного металла. Свист выпускаемого пара, скрежет шестерен и гул дирижаблей были его вечной симфонией.

Элис Вандеррин, стоя на коленях перед разобранным паровым манипулятором, начисто игнорировала этот шум. Ее мир сузился до шестеренок, поршней и тонкой медной трубки, которую она с ювелирной точностью пыталась выправить. Ее мастерская «Сломанная шестеренка» была ее крепостью. Воздух здесь был пропитан запахом металла, масла и озона от малых заклинаний, которые она использовала для тонкой калибровки. Стены были заставлены стеллажами с деталями, чертежами и полуразобранными артефактами — от простых паровых котлов до сложных магических интеграторов.

Она откинула прядь каштановых волос, оставив на щеке жирное пятно. Внезапно ее рука дрогнула, не от усталости, а от знакомого, горького чувства. На столе, среди инструментов, лежала старая, пожелтевшая фотография. На ней — улыбающийся мужчина с ясными глазами, обнимающий женщину с такой же, как у Элис, улыбкой. Леонард Вандеррин. Ее отец. Гениальный изобретатель, чьи идеи опережали время. И чья жена, ее мать, погибла десять лет назад во время испытаний первого «Сердца Левиафана» — проекта по слиянию магии и техники, который должен был сделать Аэтерию великой. Официальная версия гласила: «трагическая случайность, сбой в магическом контуре». Но для Элис это была не версия, а приговор, вынесенный ее семье. Она помнила отца до — того самого, с сияющими глазами, который мог часами рассказывать о сингулярности пара и заклинаний, чьи руки пахли озоном и маслом. И отца после.

Она помнила отца на похоронах. Он не плакал. Он стоял недвижимо, словно ледяной монумент, а его глаза, обычно полные огня и идей, потухли, уступив место пустоте. Леонард Вандеррин, великий изобретатель, сломался. Он похоронил не только жену, но и часть себя. Стал молчаливым, замкнутым, ушедшим в себя. Их дом, когда-то наполненный смехом и спорами о чертежах, погрузился в гнетущую тишину.

Но год назад с ним стало происходить что-то странное. Ледяное спокойствие сменилось нервной энергией. Он стал вспыльчивым, почти одержимым. Дни напролет просиживал в своем кабинете, бормоча что-то себе под нос.

А потом, в один из тех бесконечных аэтерийских дождливых дней, он исчез.

Элис вернулась домой и застыла на пороге. Кабинет был разгромлен. Стол перевернут, бумаги разбросаны по полу, стекла от разбитых приборов хрустели под ногами. Словно здесь произошла короткая, но яростная борьба. Среди этого хаоса, под тяжелым пресс-папье, лежала пачка чертежей. Его величайшее, так и не завершенное изобретение — «Усилитель кристаллической решетки».

Прошел целый год. Гильдия Магов давно закрыли дело, списав все на нервный срыв и вероятное самоубийство. Но Элис отказывалась верить в это и до последнего надеялась, что он жив. Она была уверена, что отца похитили из-за того изобретения, которым он занимался последние месяцы.

Хлопок дверцы парового почтового ящика вернул ее к реальности. Она достала смятый листок — заказ от капитана дирижабля «Странник» на срочный ремонт регулятора давления. Капитан жаловался на странные сбои, «будто в механизм вплетали колдовские нити».

Элис усмехнулась. Большинство механиков боялись магии, как огня. А она, выросшая в семье, где магия и техника были едины, видела в этом лишь еще один тип энергии. Непостоянный, капризный, но поддающийся расчету. Она была блестящим инженером, возможно, даже лучше отца, чьи гениальные озарения часто опережали практическую реализацию. Но она сама в это до конца не верила. Для нее отец всегда оставался недосягаемым гением, а ее умение — всего лишь умелыми руками, воплощающими чужие идеи.

Вечером, разбирая принесенный регулятор, она замерла. Капитан был прав. Поломка была не механической. На внутренней поверхности медного корпуса она обнаружила следы призрачного, обжигающе-холодного налета — выгоревшей магической сигнатуры. И эта сигнатура до боли напоминала те теоретические выкладки, что она видела в записях отца. Ее сердце забилось чаще.

«Неужели кто-то использует отца в своих грязных целях?»

На следующее утро город взорвался новостями. Очередное «Сердце» — магический кристалл, питавший Левиафан «Непобедимый», — было похищено. Город замер в панике. Гильдия Магов объявила чрезвычайное положение.

А через два часа в ее мастерскую вошел Каин Торнгард.

Он не открыл дверь. Воздух перед ним просто сгустился, истончился, и створки с тихим шипением отъехали в стороны. Он вошел, и пространство вокруг него изменилось. Гул мастерской притих, пламя газовой горелки отклонилось в его сторону, словно склоняясь перед властелином. Он был высок, безупречно одет в темный, строгий камзол с серебряными застежками, подчеркивавшими его широкие плечи. Его лицо было бы прекрасно, не будь оно высечено из мрамора — четкие скулы, твердый подбородок, губы, сжатые в тонкую ниточку. Но больше всего поражали глаза — цвета грозового невада, холодные и бездонные.

Элис знала его в лицо. Мастер-арканист. Гроза магических преступников. Человек, который десять лет назад ценой невероятных усилий остановил Магическую бурю, едва не разрушившую город. Говорили, что во время того ритуала магия вышла из-под контроля и осколок кристалла-стабилизатора вонзился ему в спину, в лопатку со стороны сердца. С тех пор он носил в себе эту частицу чужой силы, сдерживая ее постоянным усилием воли, и это сделало его таким — холодным, отстраненным, нечеловечески могущественным.

— Элис Вандеррин, — его голос был низким и ровным, без единой эмоции. Он не спрашивал. Он констатировал. Его взгляд скользнул по ее засаленному комбинезону и испачканным рукам с легкой, немой брезгливостью. «Гильдия Магов расследует инциденты с «Сердцами». Мне сказали, вы интересовались подобными аномалиями».

Элис, стараясь не показывать робости, кивнула на разобранный регулятор.