Синий, выцветший, живой

Синий, выцветший, живой

Он висел на бельевой верёвке, зацепившись прищепкой за самый край. Один.

Второй, видимо, давно уже ушёл в мир, где носки теряются навсегда — в недрах стиральной машины, в чужом шкафу или просто в небытии.
А этот остался.

Синий, с выцветшей пяткой и полоской у резинки. Ветер играл с ним, как с флагом — то разворачивал, то прижимал к перилам, и он покорно трепетал, будто соглашаясь: да, я здесь. Я всё ещё здесь.

Я стояла на балконе с чашкой кофе в руках и наблюдала, как носок то борется с ветром, цепляясь за прищепки, то сдаётся на милость победителя — и с остатками гордости реет на ветру.
Он словно живёт своей маленькой драмой, в которой нет зрителей, кроме меня.

Я смотрела — и всё яснее понимала: его хозяин, кажется, одинок. Женщина, наверное, сняла бы бельё.
Сложила бы пары. Навела бы порядок.
А он — просто забыл. Или не заметил. Или оставил, потому что не знал, куда деть одинокий носок.

И вот он остался.
Слушал, как по утрам за стенкой кто-то включает чайник.
Как по вечерам в соседнем окне смеются.
Как ветер приносит запахи чужих ужинов и чужих жизней.

Иногда мне кажется, что мы все — как этот носок.
Повисли на краю чего-то важного.
Ждём, что нас вспомнят, снимут, сложат в пару.
Но даже если нет — мы всё равно трепещем на ветру.
Сохраняя форму.
Сохраняя веру.
Сохраняя себя.