Синь дай хуо (心歹火): Пламя разгневанного сердца

0

Вырванная полоса ясного неба возвышалась над высыхающей дорогой. Лес обнимал голый клок земли тянувшимся до солнца частоколом мощных деревьев. Жизнь тёмными листьями и набухшими почками возвращалась сюда после зимней спячки. Звуки птиц и готовых к продолженью рода зверей разбавлялись человеческой речью.

Двое стариков шли по размокшей дороге, наслаждаясь благоуханием лесных растений после тёплого дождя. Один был низок и одет в обноски. Скрючившись, словно под тяжестью грязного мешка за спиной, он опирался на палку, словно поднятую под ближайшим деревом. Рядом с ним шёл крупный и статный мужчина, одетый в шёлковые шаровары и рубаху, а позади него плёлся мул, тащивший на себе несколько больших сумок. Седина уже покрыла голову мужчины, а морщины испещрили лиц, но он выглядел гораздо моложе своего спутника.

– … так если земля тянет листья вниз, как душа может быть свободна? – мужчина закончил свою речь вопросом, обращённым куда-то вниз, где рядом шёл сгорбившийся собеседник.

– Будь я поэтом, то ответил, что даже листья одного дерева летят в разные стороны, – раздался хрип, звучавший, словно деревянные губы старика скрипели, как высохшая колодка. – Но я учёный, а не сказочник. Я и с одним глазом вижу простоту, что скрыта в листьях. Душу человека нельзя низвести до состояния безвольной пыли на ветру. Человек куда сложнее…

– …но эта сложенность состоит из той же земли, что и всё вокруг, а значит, подчиняется её, земли, законам, – рука мужчины сделала жест, выставив указательный палец вверх, словно учитель делал замечание ученику.

Но собеседник оставил столь высокомерный жест без внимания.

– Ошибаешься, друг мой. Человек подчинён законам неба – не земли.

На этот раз рука взмахнула резко. От прежнего спокойствия не осталось и следа.

– Брось! Ужель ты веришь в эти жреческие сказки?

– Небо – это не существо, а купол стоящий на столбах тысячи законов. Простые законы земли превращаются в закон движения природы. Природа порождает разум, когда обращается к самой себе через мысль человека. Это и есть момент свободы от земли и рождение новых законов, что даруют выбор.

– Всё равно сей выбор ложен – как и любой другой. Ведь все законы будут сведены к земному.

Мужчина хотел сказать что-то ещё, но из-за деревьев показалась группа людей, давно наблюдавших за путниками. В руках они поигрывали палицами и топорами, занимая всю дорогу. Заставив стариков остановиться, один из них произнёс:

– Кошелёк или жизнь!

Мужчина в шёлковой одежде поклонился разбойникам и произнёс:

– Уважаемые грабители, не поможете ли вы нам решить с моим другом спор?

Из-за спины главаря разбойников донеслось «Чё?!», но сам предводитель молча глядел на своих жертв изумлёнными глазами.

– Я утверждаю, что человек, как и любой предмет, подчинён одним законам природы, которые отталкиваются друг от друга. И какими бы сложными они ни были, все сводятся к одному: закону причины.

– Чё?! – уже сам главарь пришёл в себя и ему стал надоедать бессмысленный трёп тех, кого он сейчас ограбит.

– Это значит, что какими бы ни были сложными мотивы человека, какой бы умной не была душа, она всё равно подчиняется условиям выбора, а потому любой выбор обусловлен обстоятельствами.

– Единственный выбор, который у вас сейчас есть, это отдать мне всё ценное или умереть!

Сгорбившийся старик, усмехаясь, посмотрел на спутника целым правым глазом.

– Вот этот выбор точно ложный!

Засмеявшись, он ударил главаря разбойников палкой по руке и раздался громкий хруст ломающейся кости. Палка, вопреки своему виду, была явно непростой. Подхватив палицу, выпавшей из руки разбойника, мужчина в шёлковом наряде начал оббегать толпу разбойников, нанося сокрушительные удары по их конечностям, лишая тех равновесия или оружия.

Дряхлый на вид старик также без жалости бил разбойников, но, когда тех осталось стоять всего несколько, его нога подогнулась и он едва не упал. Лишь помощь друга спасла его от разгневанного бандита. Тот, сражённый мужчиной в шёлковом одеянии, пал последним из своих собратьев.

– Мы только что пришли к единственной общей для нас мысли, – произнёс мужчина, чьё серебро времени в волосах было беднее, чем у собеседника.

– К величайшей моей жалости, нет. Для тебя любой выбор ложен, что приводит нас к абсурдности самого понятия выбора.

– Почему же?

Путники собрали свои вещи, оброненные во время битвы, успокоили мула и двинулись дальше.

– Потому что классификациями мы делим мир на принципиально разные явления. Иным вариантом выбора есть его отсутствие. Истинный и ложный выбор. Выбор и НЕвыбор. То есть всё сущее, вернее, все существующие и вероятные события мы делим на события с выбором и без выбора. Но предназначение любого разделения – выявить суть явления и на основании этой сути описать различные варианты. Если какой-то вариант охватывает все явления, то это обесценивает всю классификацию, а значит понятие, опирающееся на эту классификацию как на фундамент, лишается какого-либо смысла.

– Что ж, значит, я считаю, что эта классификация не имеет смысла. Выбора не существует. Вот только твоя классификация вступает в противоречие не только с реальность, на мой скромный взгляд, но и сама с собой.

I

Ночная мгла окутывала всадника бескрайним покрывалом, бросив того в пучину бездны. Вне времени, она лишала ориентиров, не позволяла памяти вернуть утраченный фрагмент. Лишь лунный свет тянулся лезвием меча, освобождая путь и вырывая землю под ноги коня, дрожащего от страха. В груди биению копыт вторили удары сердца. Сотрясали тело изнутри, гоняя кровь, стучавшую в ушах как барабаны. Отзвуки того, что испугало воина ещё мерещились, но отступали – тело отвергало страх и тот сочился по лицу холодным потом.

В груди горело – пламя духа истинного храбреца не давало Джену примириться с бегством с поля боя. Разум словно вырвали из головы на время, всё естество требовало развернуть коня. Воин должен вернуться на защиту вана! Но прикоснувшись к памяти о господине, Джен задел цепь многих образов, последним из которых было бледное лицо владыки.

Внезапно, стрела, что просвистела рядом, отвлекла от страшного воспоминания. Словно вонзившись в разум Джена, она приковала его внимание к источнику шума за спиной. Ругательства на неведомом наречии настигали уши воина. Был слышен смех – признак опасной уверенности северных варваров, ступивших на чужую землю. Нет, храбрый воин не мог бежать от тех, кто также, как и он, шли путём войны. Мгновенье на раздумье и Джен развернул коня.

Его копьё пробило ламеллярный доспех первого варвара. Полосы металла, из которых состояла броня, сомкнулись вокруг древка, заставив выпустить его из рук. Лязгнул меч, покинув ножны Джена. Лишь свист сопровождал полёт клинка, порхавшего от одного тела к другому. Металл был снова пьян, напившись крови. Его владелец ликовал, вернувшись в битву. Знакомый вкус победы он ощущал совсем недавно. То чувство было последним, прежде чем воин бежал. Последний недруг падал, захлебываясь кровью. Также пал и господин, покрытый инеем луны. Холод коснулся сердца… и тут же отступил. Страх был отвергнут вновь, отброшенный железной волей. Дисциплина напомнила о долге.

Вслед за спокойствием к Джену вернулось осознание того, что происходит. Чёрная пелена страха, застилавшая глаза, наконец, окончательно растворилась в свете звёзд. Поле, которое покинул воин было покрыто тысячами тел. Те, кто выжил, устремились в его сторону – немногочисленные отступающие и догонявшие их северяне. Масса всадников, облачённых в кожаные и стальные панцири, ощетинившиеся копьями, саблями и диковинными изогнутыми луками были готовы добить остатки некогда могучего войска вана, выступившего навстречу орде Железного каганата, выигрывая время императору, чтобы собрать армии.

Джен должен был погибнуть там же, вместе с господином. Первый среди воинов провинции – чемпион вана, телохранитель его дочери ван-нар… лишь последний факт не давал отправиться в самоубийственную атаку. Воин связал себя клятвой с этой семьёй, и покуда дышит последний её представитель, ему есть кого защищать и ради чего жить. Сейчас остаётся лишь спешить в столицу провинции, где сидит ван-нар и чей гарнизон должен подготовиться к новой угрозе. Не к саблям северян, не к граду стрел… То, что обратило в бегство бесстрашного Джена – могло сделать бесполезными любые стены и любое оружие.

Гарнизон силён, но теперь Джен знал, – тому не выстоять перед новой угрозой. Сама ночь идёт собрать кровавые плоды и только он один может всех предупредить об этом.

***

Серебряная колесница продолжала возносится в небо, бросая стрелы света наземь, освещая путь боевого скакуна. Холодные прикосновения луны преследовали Джена, подогревая ледяным ожогом память, чей омут не давал увидеть главного – что обратило в бегство храбреца. Джен должен вспомнить, чтобы сообщить защитникам подробно, что им ожидать от нового врага. Крупицы утраченной картины собирались медленно. Также неспешно приближался город, чьи стены возвышались над постройками, покинувшими его предел. Посад объял дорогу, на которую ступил конь Джена. Воин обвёл строения взглядом, полным сожаления. В глазах сверкало пламя, в котором враг утопит этот результат трудов многих поколений.

– Опустить мост! – прозвучало сверху, когда Джен приблизился ко рву.

Не тратя время, Джен направил коня ко дворцу, где сейчас всем руководил первый советник вана. Теперь он отвечает за провинцию, пока не подоспеют войска императора. Мимо проносились дома, рыночная площадь, ремесленный квартал – прекрасные постройки, которым вскоре предстояло испытать не себе ужасы войны – то, чего не знали жители города последний век.

Прибыв на место, воин спешился и прошёл мимо охраны. Взгляд мгновенно устремился к западной части дворца – где живёт ван-нар. Наследница погибшего господина, – скоро она должна была принять власть в свои руки. Но сейчас нужно было идти к северной пристройке – обители чиновников, сердцу и голове ваньства.

Навстречу Джену вышел сам первый советник. Золотое платье до пола, уложенные седые борода и усы, сто слоёв тряпок поверх всего тела – чиновник был готов к приёму, зная, что работа не отпустит его с наступленьем темноты.

– Приветствую вас, – сухо произнёс советник.

Воин поклонился и поспешил предупредить:

– Войско разгромили. Наш шифу достопочтенный Канг пал на поле боя. Грядёт сила, которой нам нечего противопоставить!

Советник едва заметно закивал.

– Я уже знаю о поражении, доблестный Джен, – голос был сдержан, мышцы лица напряжены. – Но я таил в себе надежду, что вы сумели спасти нашего господина.

II

Багряное небо почернело, словно запёкшаяся кровь. Восток встречал Теньзяня потоком ветра, пытавшимся сломать строй его товарищей по монастырю. Воздух нёс с собой немного дыма, – свидетеля беды. Он говорил, что воины почти у цели. Но также он давал понять, что время на исходе. Отряд даоши-цу – монахов-воинов должен поспешить.

Когда из-за леса в дали показался город, монахи увидели пожарище перед каменной стеной. Враги каким-то чудом расчистили себе путь к штурму и вели сражение с защитниками. Будучи лао-даоши – одним из старших монахов, Теньзянь изучал военное искусство и, глядя на происходящее недоумевал. Не было ни штурмовой техники, ни лестниц, ничего, чтобы могло помочь пробиться в город. Всё сражение велось у открытых ворот. Гвардия должна была сломить варваров, не позволяя тем воспользоваться численным преимуществом, но враг был уже внутри и само сражение монахи видеть не могли.

Прозвучал гул боевого рога. Жанбей-даоши – старший из старших дал приказ готовиться к бою. Монахи стали перестраиваться из походной колонны, выходя с дороги в поле. Правый фланг был занят конным отрядом Теньзяня.

Начав движение, монахи быстро сблизились с врагом, который послал отряды навстречу явившейся защитникам подмоге. Разделившись, конные отряды позволили пехоте связать боем врага. Затем, левый фланг выступил навстречу коннице противника, в то время как Теньзянь ударил вражью пехоту с боку. Пройдя сквозь разбитого врага, лао-даоши направил отряд дальше, чтобы помочь добить кавалерию северян.

Пока одни продолжали отбивать атаки конных рейдов, пехота перестроилась в длинные колонны – штурмовые змеи. Впереди и с краёв шли воины с большими щитами, позади которых были монахи с баграми, копьями и глефами, а в центре – лучники. По команде, они ворвались в построение врага, окружая малые группы варваров, сминая их порядок, расстреливая в упор и беря числом в отдельном участке боя. Вместе монахам удалось отделить тех, кто в городе от основной массы варварского войска. Пехота создала коридор, в котором укрылась конница, ударившая запертых в городе северян с тыла.

В момент, когда Теньзянь ворвался в строй врагов, он увидел посреди них черноту. Тёмная фигура с двумя блестящими длинными ножами сражалась с гвардией, оставляя за собой следы из луж крови. Лао-даоши направил к ней коня и замахнулся лунным посохом, но чернота словно растворилась в воздухе, избежав смертельного металла. Такой быстроты не видели даже монахи, а кожа словно покрылась льдом. Тьма стала застилать взор, лошадь взбесилась, стараясь скинуть хозяина. Воин мысленно помолился небу… и то ему ответило светом, разогнавшим тьму.

***

В тени густых ветвей гинкго было хорошо. Стоило только нырнуть под раскидистое дерево и жара не смела преследовать вас дальше, окружив пространство под кроной частоколом обжигающего воздуха и пыли. Юный Теньзянь наслаждался крупицами свободы, которые он мог обменять на эту свежесть, пока учитель Сяо Шу готовился к следующему уроку.

– Пылающее сердце, – услышал Теньзянь своё духовное имя, сорвавшееся с уст учителя. В сообщении было скрыто больше, чем можно было понять тому, кто никогда не общался с Сяо Шу. Но на то он и великий, что ему достаточно бросить одну лишь фразу, чтобы тот, кому она адресована, всё понял.

Юноша поспешил покинуть спасительную тень, вновь встретившись с палящим зноем. Горячий воздух выступал преградой, мешавшей каждому движению, но гнев учителя пугал сильнее.

– У поводка есть два конца. Как нам понять, на каком конце хозяин?

– Хозяин тот, кто тянет за поводок другого, учитель, – смиренно ответил Теньзянь, силясь сдержать позыв и не смахнуть пот с лица во время разговора со старшим.

– Если твоя слабость тянет тебя под дерево с того места, в котором тебе положено быть, кто твой хозяин? – строгость голоса не предполагала ответ. Юноша почтительно молчал, глядя на старика.

Сухая кожа пергаментом покрывала мышцы и кости рук и лица, – остальное было скрыто многослойным одеянием. В такую жару он не только не отказывал себе в повседневной одежде – он казалось, контролировал своё тело настолько, что даже не потел. Ученики же были в одних шароварах, а кожа блестела на солнце от пота.

– Вы – сыны неба. Ваша сила – свет. Но чтобы он поддался вам, вы должны его обуздать, а значит быть себе хозяином, а не рабом. Ты понял?

– Да, учитель!

***

Свет рассеялся и Теньзянь вернулся в битву, силясь понять, что происходит. Он видел лишь движения своего лунного посоха, на одном конце которого было широкое лезвие, похожее на лопату, а с другой рогатый полумесяц. Когда тело врага распласталось на земле, гвардия, до этого дрожащая от страха, закричала, снося врага своим боевым кличем и гуань-дао, разрубавшими северян на куски. Минуты хватило, чтобы очистить город от варваров и укрепить оборону, не дав врагу и шанса проникнуть внутрь.

Из глубины города донеслись звуки битвы. Теньзянь взглянул на жанбей-даоши и тот кивнул, без слов давая понять, что нужно действовать. Выкрикнув команду, лао-даоши возглавил движение своего конного отряда в город, на помощь гвардии вана Канга, сражавшейся с врагом.

Разрозненные группы не задерживали монахов-сэнбин. Кровь северян орошала каменную дорогу, что вела к сердцу города – дворцовый комплекс. Судя по звукам, путь отряда вёл их туда, где слишком ушлые воины врага решили пограбить, опередив своих товарищей по войску. Остатки охраны не могли долго сдерживать их натиск и в этот момент подоспели даоши-цу.