Скала

1

1.

Вороний крик донесся от левого плеча – добрый знак - удачи.
Сзади вдруг зарокотало, загремело. Она не сразу поняла, что случилось. Развернулась на шум и увидела, как по пыльной дороге катятся и неровно застывают каменные глыбы.
Плохой знак. Очень плохой – внезапное, незапланированное разрушение.
Драконий хвост дрожал. За гулом, который еще стоял в ушах, не сразу проявился небольшой зуд в теле. Это она сама, отвлеченная криком ворона, нечаянно задела и обрушила мраморную колонну.
Лала раздраженно дернула головой. Бубенчики на тяжелой косе отозвались жалобным стоном. Она вплетала их в пасмурные дни. И в те, когда чувствовала себя особенно одинокой. Тонкий перезвон напоминал голосок черноглазой Дамали, послушать которую собирались все соседи, и пение птиц, давно забывших о городе.
Каменные обломки застыли на земле, будто век там лежали, поднятая пыль быстро оседала. От легкого толчка высокая колонна рассыпалась на семь неровных кусков!
Проход в этом месте был не широким, но вот уже несколько столетий Лала преодолевала его, ничего не ломая. Передвигаться на трех драконьих хвостах – то еще удобство. Ползать было бы проще.
Но унизительно. К тому же она бы чувствовала себя неповоротливой, неуклюжей - морской черепахой на песке. Поэтому Лала научилась ходить, переступая на двух хвостах и удерживая равновесие с помощью третьего.
На это ушли долгие годы. Сначала пришлось, сцепив зубы, обломать одну за другой высокие пластины на будущих «ногах». Мышцы на узких концах хвостов были слабыми, не рассчитанными удерживать вес тела. Однажды Лала повредила позвонки на одном из них, но не сдавалась, пусть и падала сначала через каждые пару шагов от любого неудачного движения или боли. В те времена пострадало много стен: задетых нечаянно и разбитых в пылу гнева. Постепенно движения сложились в ходьбу. И боль перестала беспокоить, став привычной, как и многие другие неудобства нового тела.
Однако хвосты – не ноги. Столетия понадобились, чтобы развить проворность и научиться бегать. Тем более собственная неаккуратность теперь выводила из себя.
Последнюю колонну, торчавшую на месте небольшого храма Феба*, Лала берегла. Напоминанием о беспечном городе, кольцом высоких скал укрытом от соленых морских ветров и нежданных гостей. Его жители считали себя благословенными богами. Плодородная земля давала богатые урожаи, рощи были полны мелкого зверья и птиц, а море – рыбы. Город на удаленном от остального мира острове процветал. Его купцы смело отправлялись в путь, чтобы обменивать товары и привозить из разных стран дорогие ткани, диковинные фрукты и мрамор, потому что его запасы в долине были небольшими. Город не боялся пиратов, которые почти никогда не заходили в прибрежные воды. Будто сам Повелитель морей скрывал пути к острову от злых глаз. А если случались нападения, у горожан всегда получалось защитить узкий проход в долину и поживиться потом товаром с чужого корабля.
Теперь от былого величия и богатства мало что осталось: все больше обломки стен без крыш, кое-где покрытые выцветшими фресками – Лала не любила закрытых пространств, и любое казалось ей тесным - с ее то тремя хвостами! В разноцветный песок превратились позолота и камни мозаик, украшавших богатые дома и храмы, многочисленные фонтаны и статуи богов. Лала собирала его небольшими горками, рассыпала и свозила вместе. Рисовала на нем руками и одним из хвостов, разрабатывая мышцы.
Эхо в горах хранило голоса давно исчезнувших людей и отдавало их поиграть ветрам. Тогда к бубенчикам на косе Лалы добавлялись нестройные звуки, напоминавшие крики птиц.
На острове накопились сотни неприкаянных душ тех, кто без должного погребения не попал в царство мертвых. Они бы уничтожили обычного человека, сначала лишив сна, а затем – разума. Но ее – бездушное, безжалостное чудище, разрушившее город – только забавляли.
Как от назойливых насекомых, Лала сплела от них тонкую сеть из света звезд и накрывала ею по ночам свое гнездо…
Итак, крик ворона – хороший знак, сменился случайным разрушением – знаком недобрым.
Колонну жаль.
Зато без нее проход стал шире и удобнее.
Шевеление у талии прервало раздумья. Собачьи головы, прикрепленные впереди к кожаному поясу, оживали одна за другой. С клыков Верту закапали слюни. Из горла Ерны потекла кровь. Зейт испустил зловонный рык.
Ну вот все и прояснилось!
Грядет охота. Удачная.
И бесславная смерть – для жертв. Потому что сама Лала – бессмертна.
Добыча появилась как нельзя вовремя. Вот уже несколько дней ярость поджигала все вокруг изумрудно-синим огнем. Чем больше смарагда добавлялось в это пламя, тем сильнее был голод Лалы, и меньше оставалось в ее облике человеческого. Тело выше пояса покрывалось такой же зеленоватой чешуей, как и на драконьих хвостах. Ладони вытягивались вместе с ногтями, пока не превращались в когтистые трехпалые лапы.
Когда перед глазами вспыхивали снопы голубых искр, жажда сводила Лалу с ума, и если не находилось поблизости жертв, чудовище с головой вепря крушило все, что попадалось на пути. Так появились многие развалины и горы разноцветного мусора и песка.
Чтобы сохранить остатки города и свое удобное гнездо, Лала покидала долину и металась по узким пляжам острова, грызла скалы и разбрасывала обломки хвостами. У побережья росли новые ряды острых рифов…
Голод Лалы еще не достиг истязающего состояния: лишь челюсти сводило от кислого металлического вкуса, и кости ломило, предвещая скорое превращение. Тот, кто знал ее прежней, будь хоть кто-то из них жив, еще смог бы разглядеть прежние черты. Красивая юная девушка превратилась в высокую, атлетически сложенную женщину с полной грудью, утянутой кожаным жилетом, и с хорошо развитыми плечами и крепкими руками. На предплечьях Лала носила браслеты Кеба – самого ловкого воина из погибшего города. Они стали ей узки и натирали кожу. Тонкую талию охватывал тяжелый пояс, скрывая полосу, где гладкая кожа превращалась в жесткую чешую драконьих хвостов. Издалека могло показаться, что Лала носит причудливую длинную юбку.
Собачьи головы возбужденно затявкали. Она нетерпеливо содрала с волос бубенцы и поспешила к извилистому проходу в горах, ведущему к морю.

2/3

2

Вместо черепахи на узком пляже, что вился по восточной стороне острова, Лала обнаружила человека. Она редко покидала долину и если бы не желание встретить Нга, появилась бы здесь две луны спустя, в лучшем случае увидев обглоданные грифами или крабами кости. Зато теперь с удивлением рассматривала лежащее у ее хвостов целое тело.

С триеры. Откуда еще? Но как оно достигло берега, избежав пасти мурен и клыков самой Лалы?

Мужчина лежал в позе звезды лицом в землю, и никаких серьезных ран, кроме синяков и царапин, на нем не было заметно.

Еще большее изумление настигло Лалу, когда она поняла, что мужчина жив. Без сознания. Дышит поверхностно и едва заметно. Не шевелится в ответ на тычки и не издает звуков. Но жив!

Вид почти трупа не вызвал ни малейшего желания закусить. Даже зубы не зачесались, грозя вытянуться в клыки. Не побежала от пояса на грудь зеленая чешуя. Лала пресытилась вчера, надолго утолив голод.

Оставить человека грифам и крабам, которые позаботятся о теле, а неприкаянная душа сама найдет дорогу к тем, что уже заполонили остров? Одной больше или меньше, не имеет значения…

Лала так и собиралась сделать, но ее остановило любопытство.

Чувства, иные, чем скука, ярость или злость, редко посещали ее, и обычно крепко спали после недавней охоты. Испытать хоть что-то из давно забытых эмоций оказалось приятно.

Она потопталась вокруг своей находки, оттащила ее подальше от воды и перевернула лицом кверху. Мужчина был молод и красив.

Ах, как же он был красив!

Неподвижен, словно статуя Феба, бога юности и идеальной красоты.

Лала отдернула руки, зашипев, как если бы обожглась. Внутри заклокотало, запузырилось… И улеглось. Она была слишком сыта, а пытливый взгляд уже успел выхватить достаточно мелочей во внешности человека, чтобы заново разжечь любопытство.

Кольцо раба на шее не вязалось с качеством ткани грязного хитона*. Тонкую, некогда белую шерсть украшала золотая вышивка, а подобную одежду носили только свободные люди - из богачей или государственных деятелей. Отяжелевшая от воды ткань облепила стройное тело, выставляя напоказ широкие, но не тяжелые плечи, сильные руки с длинными тонкими пальцами. Ровные, мускулистые ноги. Фигура атлета и хорошего бегуна. Даже пальцы босых ног имели идеальную форму. Очень красивый мужчина.

Но красотой Лалу не привлечь. Скорее отпугнешь. Она-то знала, что внешняя безупречность часто прикрывает уродство или несет своему обладателю горе. Сама когда-то считалась самой красивой девушкой в городе. Двенадцатилетней ей уже слагали стихи поэты и посвящали песни музыканты. К ней сватали сыновей из уважаемых семей, а она выбрала в женихи простого воина. Прекрасного, как мужчина, лежавший у ее хвостов на песке.

Собачьи головы заворочались, Зейн оголил клыки. Ерна вывалила из пасти мокрый язык. Ненасытные мурены! Испытав прилив раздражения, Лала прикрикнула на них. Смеют они ей указывать. Она заберет человека в свое гнездо. Если он не придет в себя к рассвету, отдаст его псам, если очнется – расправится с ним сама. Да, так она и сделает.

Взвалив бесчувственного мужчину на плечи, Лала направилась домой.

Верту по-щенячьи затявкала, будто вздумала потешаться над своей хозяйкой. Лала шлепнула ее свободной рукой по пятнистой макушке, и голова скатилась с пояса, быстро превратившись в длинноногого пса. Поскуливая, Верту побежала рядом. Две другие головы помалкивали, поскрипывая при ходьбе, как обычные засушенные черепа.

У прохода в город Лала обернулась.

Море налилось изумрудно-голубым, быстро становясь аквамариновым. На гребнях волн заискрились белые лезвия. Владыка вод любил скользить по ним как по льду. Впрягая шестерку гипокампов* в колесницу из перламутровой раковины, он объезжал свои владения. Изредка он появлялся около острова. И если заставал Лалу на побережье, острый трезубец Владыки устремлялся к небу, вырезал в облаках дыру, чтобы сквозь нее пролилась струя жирного света, обмывая золотом бога и его свиту. Чтобы на него было больно смотреть – как сейчас.

Владыка любил устраивать красочные представления своего могущества и величия. Они выводили Лалу из себя. Напоминали о том времени, когда она с радостью смотрела в зеркала и ровную гладь прудов, улыбаясь своему отражению. Когда мечтала о любви и детях, и об уютном доме, уверенная, что именно ей обещано богами счастье.

Пока Лала, нахмурившись, засмотрелась на море, Верту прикусила голую пятку мужчины. Дернув хвостом, Лала отшвырнула собаку прочь и зашагала к проходу в горах. Руки висевшего на ее плече человека стегали спину тяжелыми плетьми, волосы и щетина на его лице царапали предплечье. Непослушная Верту пристроилась сзади и все подпрыгивала, пытаясь вцепиться в едва живого мужчину.

Ночью, разогнав по пещерам неприкаянные души, пошел дождь. Вместо того чтобы вернуться ко сну, Лала поднялась и проверила человека. Тот был еще жив. Но не пришел в себя. В его подсохшую за день одежду впивались мелкие капли. Лала перенесла мужчину под навес.

К утру, загасив последние звезды, разыгрался ветер. Зашелестел старой листвой и мусором в углах, завыл среди развалин. Лала встала и оттащила человека поближе к стене, где не хозяйничал сквозняк. Мужчина не очнулся от неосторожного с ним обращения. Но был жив. И дышал глубже и более заметно.

Несколько часов спустя, закончив умываться и расчесывать волосы, Лала вспомнила, что безветренная стена сильно разогревается в середине дня, и переместила человека в тень.

В обед она его раздела.

Чтобы постирать. И посмотреть.

Перепачканную хламиду… На идеальное мужское тело…

Зачем портить скорый обед запахами грязи?

Почему не полюбоваться на то, что вскоре украсит ее стол?

***

– Он до сих пор жив, – сообщила Лала появившейся из моря Нга.

Черепаха загребала по песку широкими лапами и коротким хвостом – морковкой оставляла за собой тонкий змеиный след.