Сказания Трофоры

Пролог

Говорят, велика беда — начало. Чтож, в некотором роде я согласен с теми, кто так утверждает, но всё же имею на то некоторые собственные представления. С одной стороны, размер беды зависит от того, что требуется начать. Например, если дело касается данного повествования, начать его действительно чертовски трудно, но меня к этому побуждает долг, чувство, что я непременно обязан поведать об этом кому-либо, ибо случившееся со мной удивительно и непостижимо никаким образом, иначе как я сам раскрою завесу этой тайны. Что же касается того момента, когда начинаются события самой истории, он отнюдь не был для меня сложным. Можно сказать, что я принимал в нём минимальное участие. Момент, когда я родился. Он стал начальной точкой линии моей судьбы, испещрённой многочисленными поворотами, местами крутыми, а местами такими плавными, что лишь анализируя их через много лет, я смог понять, что они в моей жизни присутствовали. Думаю, это волне сойдёт за вступление, в довершение к которому мне надлежало бы представиться.

Зовут меня Меррик Риэль. Весьма странное имя практически для любой из знакомых вам стран, включая старушку Англию, или, если угодно, Великобританию, в столице которой мне случилось родиться. Сложись моя жизнь иначе, я бы с куда большей охотой употребил бы слово «посчастливилось», но это, увы, совершенно не так. Родился я, как и предписано главным героям многочисленных рассказов и повестей, в семье необычной, но, слава богу, полноценной. Мои родители служили в полиции, а именно — в главном отделении Службы столичной полиции, или Metropolitan Police Service, расположенном на New Scotland Yard. Как известно, работа опасная, хоть и не так часто в этой стране случаются действительно серьёзные преступления, требующие внимания высших чинов офицерского состава, коим в частности являлся мой отец. Моя мать же находилась в его подчинении, за что по началу их романа на неё, уроженку страны восходящего солнца, смотрели очень и очень искоса. Да, корни моей матери лежат далеко на востоке и так же далеко на западе от моей родной страны. Незадолго до встречи с моим отцом она прибыла в страну в рамках программы по обмену опытом между нашими странами, поскольку британское правительство решило расширить рамки постановления о работе иностранцев в рядах правоохранительных органов. В рамках всё той же программы она работала под крылом моего отца, а затем завязался небольшой служебный роман. Долгими уговорами отец выбил ей место в Scotland Yard, однако, только на посту своего секретаря. Вскоре после её окончательного переезда в Лондон родился я. Горячая любовь моих родителей цвела и пахла, стремительно разнося свой запах по округе. К нему со временем все привыкли, так что рождение в моей семье второго ребёнка, моей младшей сестры, было встречено уже куда более шумно. Во всяком случае, так говорил мне отец. Я часто спрашивал его о работе, восхищался им и мамой, их профессией и тоже хотел однажды стать полицейским. Сбыться мечте не случилось.

Я не знаю деталей, меня деликатно решили в них не посвящать, но я и не настаивал. Не знал тогда, что мне захочется об этом знать, а теперь только жалею, что не узнал. Мои родители погибли. Министр, тесно знакомый с моим отцом, отвечавший как раз за программу обмена, в которой приняла участие мама, подвергся нападению. В тот день отец сопровождал его на какой-то званый вечер или приём, а моя мать была с ними в качестве гостя, отцу случилось достать ей билет. Произошло нападение, какой-то террористический акт, в ходе которого погиб мой отец, защищавший министра, и несколько гостей того вечера, в числе которых оказалась моя мать. Министр выжил, лично присвоил посмертные награды обоим моим родителям, но душу мне это не согрело. Как и моей маленькой сестрёнке. Она была на два года младше меня. Когда это случилось, ей было всего пять. Моя сестра была необычайно красивым ребёнком, ей смешение кровей моих родителей пошло на пользу. У неё были длинные, быстро растущие, но очень послушные чёрные волосы и большие фиалковые глаза. Порой она бросала ими такие резкие и молниеносные взгляды, за что мама называла её Инадзумой, что на её родном языке значило Молния. Я ласково называл её Иной. В действительности мою сестру звали Лиза. Её прозвище настолько приелось, что я довольно редко называл её так. К тому же, я был ребёнком, и новые слова для меня становились грандиозным и незабываемым событием.

Возвращаясь к неприятной и весьма горестной теме, хочу вспомнить только о двух событиях. После смерти обоих родителей об этом оповестили наших ближайших родственников. Родители моей мамы с готовностью отозвались взять нас под своё опекунство, но в столице у нас был другой родственник, мой дедушка. Разумеется, ради того, чтобы не менять нам обоим места обучения, ответственность доверили ему. На протяжение следующих семи лет он ответственно воспитывал и растил нас, прививал нам манеры и ценности, которые я свято храню и по сей день. Самой главной из них была защита и опека друг друга за счёт наших собственных сил. Мы, наученные очень горьким опытом, уже понимали, что дедушка тоже не всегда будет рядом, а потому с ответственностью приняли его предложение обучить нас боевым искусствам. Мой дедушка ещё до знакомства моего отца с мамой был большим фанатом восточной культуры, в особенности — японской, всячески продвигал её в Лондоне, особенно техники владения японским мечом, которым сам обучился за время многочисленных поездок в страну восходящего солнца. Ине не сразу дались и понравились боевые искусства, потому она забросила их через год, с головой погрузившись в учёбу. Я же все годы жизни с дедушкой неустанно тренировался, ежедневно изнуряя своё тело и дух. Ответственность за защиту сестрёнки легла на мои плечи, а потому я не мог позволить себе расслабиться ни на сутки.

Второе событие быстро мною забылось, потому что я не мог на тот момент как следует понять и осознать его, зато могу и осознаю в данный момент. Узнав о гибели родителей, я впал в глубочайший шок. Не помню уже, кто тогда мне об этом сообщил. Помню только, что находился в своей комнате, когда узнал об этом. Мои глаза наполнились слезами, сердце забилось, всё тело как-то обмякло и ослабло. Я упал на задницу и начал плакать. Не сразу, а лишь через почти полминуты, полностью осознав, что именно случилось. Лиза начала плакать значительно раньше. Её плач сперва заглушался моим. В отличие от неё, я был очень плаксивым и в некотором роде капризным ребёнком. Каюсь. Состояние шока заставило что-то в моём организме, в моём разуме, щёлкнуть, перевернуться, измениться, не известно, в лучшую или в худшую сторону. Карандаши, которыми я рисовал, были точно раскиданы по полу, непосредственно на листе бумаги формата А3, на котором была изображена весьма живописная бесформенная каракуля. Вскоре, когда комната рисковала затонуть в потоке моих слёз, два карандаша оказались в моих руках. Я не помню, чтобы брал их сам, не до того мне было, но я обнаружил их там. Не имея ни времени, ни желания удивляться, я сам по себе разжал пальцы, и карандаши выкатились из рук на паркет. Следом за ними в руках появились другие. Мои пальцы рефлекторно сжались, но я снова разжал их, выпуская очередные деревянные многоугольные призмы с графитовым сердечником из рук. Сам того не осознавая, я, сидя на месте, выложил перед собой небольшую горку разнородной мелочи, наполнявшей комнату. В ней нашли место детские игрушки, настольные лампы, пишущие принадлежности и прочие прелести, которые я мог поднять своими руками. Горе превратилось в панику, и теперь я стал плакать уже потому, что никак не мог это остановить. Принёсший печальные известия дедушка пребывал в не меньшей панике, чем я, но тем не менее, смог взять себя в руки и обнять меня, рассчитывая, что это мне поможет. Разумеется, плакать я перестал, попав в крепкие дедовские объятия, но в моей голове продолжал раздаваться крик и плач, и уже однозначно не мой. Вспомнив о том, что не у меня одного сегодня погибли родители, я вырвался и подбежал к сестре, схватил её, крепко стиснул и лишь после этого забыл о том, что только что сидя на месте стащил со всех поверхностей в детской практически все предметы, весящие не больше одного килограмма.

Глава 1

Начать с нуля. Чистый лист так много обещает
Фредерик Бегбедер
Любовь живёт три года

Тишина... До своего рождения все существа очень долго томятся в тишине, как и миры до тех пор, пока не приходит их время и не пробьёт заветный час. Трофора тоже когда-то была соткана из Тишины, слово полотно, изображавшее самую мирную и сладкую картину: улыбающихся людей с пылающими добротой и праведным огнём сердцами, прелестных животных, мирно существовавших в своих блаженных лесах, восхитительные растения, обвевающие ветви и корни могучих деревьев в зелёных лесах. Все миры начинаются так. Но проходят дни, года, декады, века и миллениумы, прежде, чем мир начинает жить так, как положено. По нерушимым Законам. Цветущая Трофора вскоре, по меркам вселенной, после своего зарождения была поражена Хаосом. Он проник в сердца людей, и сделал их жестокими и алчными, пробрался в лесные чащи и сделал зверей свирепыми, проник в само солнце, заставив растения вместе с его светом принять и себя самого, и те увяли. А те, которые не увяли, стали ядовитыми и вместо прежнего нежного запаха несли только смерть. И Тишина пала. Нити треснули, рассыпаясь на прах. Из праха родилась дева. Прекрасное существо с волосами цвета золота и с кожей цвета серебра. Унаследовав могущество и величие некогда властвовавшей над миром Тишины, превозмогая её, она осветила путь заблудшим и встала против воцарившегося Хаоса. К моменту её рождения он уже достаточно долго властвовал над беззащитным миром, творил сущее зло и заставлял тех, кто населял его, вторить ему. В мир пришло богатство, великое множество существ из иных миров, разумные и неразумные, они заполонили Трофору. Но обретённое богатство не пошло ей на пользу. Люди, бывшие в мире прежде, теперь были вытеснены далеко от привычных мест, а их жилища наполнили другие, те, кто пришёл извне. Мир изменился. Вместе с Хаосом в нём появилась сила, и лишь те, кого разрушитель принёс с собой, знали, как этой силой владеть. Люди же, страдавшие от этой силы, боялись её и, дрожа, называли её магией. Дева воодушевила людей. Она искренне полюбила их, пожалела и решила подарить им всю себя, свою силу и своё могущество. Она спустилась на землю и указала им путь, помогла обуздать силу Хаоса и научила направлять её, владеть ей. Она принесла людям знания, за что те нарекли деву Истиной.

Время шло и люди крепчали, а Хаос и его многочисленные последователи, узрев могущество Истины и возжелав исцеления перешли на сторону богини. Разрушитель, покоритель миров, ощутив, что власть его становится всё слабее, вызвал на бой Златовласую деву, чтобы раз и навсегда решить, кто из них останется единым над всеми теми, кто живёт в Трофоре. Схватка шла, и сотрясались небеса, звенел воздух, не в силах сдерживать натиск двух, что сражались насмерть за судьбу мира. И если бы кто-то сейчас помнил, что случилось тогда, если бы те, кто был тогда свидетелем чудовищной схватки, дожил до наших дней, то он непременно сказал бы, что не нужна была Трофоре такая битва, и что она лишь потрепала её, нарушила строение мира. Целый материк, огромный остров исчез тогда с лица её. Он раскололся надвое, и часть одна его воспарила в воздух, а вторая под воду погрузилась и канула в морской пучине. И закончилась битва, и победила в ней величавая дева с волосами цвета золота и кожей цвета серебра. Но не пал Хаос так, как подобает пасть в бою проигравшему. Отравил он земли, принадлежавшие Истине по праву и породил в них семена свои, бывшие когда-то частями его собственного тела. И скверные семена из членов его проросли, и дали они плоды свои. Яд проникал глубоко в землю, в моря и океаны, в бескрайние леса и пустыни, и всё черпал силы для Хаоса, чтобы восстал он вновь и бросил вызов Златовласой деве. Дабы снова свершилось побоище, куда пуще и жёстче прежнего. Но этого не случилось. Великая дева, Истиной наречённая, дала людям и тем другим, кто тоже встал на её стороны, новые знания. И ковали они руками её, плели, слушая её голос, ткали и рубили, чтобы сделать великое, благословенное волей богини и сотворённое руками смертного оружие. И их было много. Словно капля живительного сока стали они для Трофоры, ибо, в руках смертных стали они гибельными для Хаоса и семян его, глубоко в землю въевшихся. Вооружившись ими, смертные, те, кто был сильнее и храбрее всех, бросились вглубь ставших глубокими пещерами зловещих ростков, но не очистили их от скверны, а лишь остановили её. И тогда сложили они свои творения там, в глубине, и оставили их, дабы Хаос долго ещё не смог набраться сил. Но, войдя внутри героями, никто не выходил обратно с видом победителей, и лишь скорбно повесили головы великие мастера и воины, ибо поняли, что было не так совершенно оружие, выкованное ими, не так хороши были доспехи и плащи, сотканные из лучших нитей лучшими мастерами, не так сильны были чары, на них наложенные. Тогда дева снова спустилась к ним. Теперь её бесконечная любовь пала на всех, даже тех, кто во всю противился ей, и тех она любила. «Не ваша вина в том, что зло, яд этого мира, ещё не пало, - сказала она, - Не вы сами или творения ваши были несовершенны. Просто час его ещё не пробил. Тишина ещё жива, и время, звенящее в нитях её, говорит, что ещё рано. Спите спокойно, ибо придёт век и Хаос падёт от рук ваших внуков или правнуков или правнуков ваших правнуков. Время придёт.»

По сей день слова эти выбиты на каменных плитах в священных храмах, но пустеют храмы, ибо идёт время, а мир всё глубже погружается в непроглядные пучины Хаоса. А Тишина... Тишина всё молчит...

***

Я не раз успел отведать на собственной шкуре сжимающий сердце, прошибающий до дрожи в коленках и других подвижных и неподвижных частях тела страх. Мне приходилось видеть такое, хуже и страшнее чего, казалось, придумать нереально. Оказывается, реально. Стоя в незнакомой комнате с каменными стенами бледно-песчаного цвета, покрытыми коврами, изображающими витиеватые узоры и картины, на полу, таком же, как и стены, так же покрытом коврами, притом не менее разнообразными, я всё сильнее понимал одно: я ошибался. Вполне реально придумать ситуации в разы хуже и ужаснее тех, в которых мне случалось побывать прежде. Помимо ковров небольшая комнатушка, чуть больше привычной мне палаты, была уставлена мебелью, которой теперь было в достатке, от чего комната казалась ещё меньше: деревянным столом с уложенными на нём аккуратной стопкой книгами, деревянным стулом с высокой глухой спинкой, большим просторным шкафом с деревянными ручками и высеченным по контуру дверей орнаментом, вешалкой, стоящей перед дверью на длинной ножке, внизу веером разделяющейся на четыре отдельных опоры и деревянной кроватью. Кроме того, что я вскочил с неё сразу же, как только открыл глаза, испуганно прижался к ковру на стене, изображавшему картину погони гепарда за быстроногой антилопой, о ней ничего примечательного сказать было нельзя. Всё это я успел осознать намного намного позже, чем отошёл от самой невероятной, самой пугающей во всей сложившейся неразберихе вещи — полупрозрачной рамочки перед моим собственным лицом, внутри которой на привычном мне английском языке красовалась весьма простая, очень даже доброжелательная и приветливая, но всё равно повергшая меня в праведный ужас, надпись:

Глава 2

Ложь связана с отсутствием смелости сказать правду
Альфред Адлер
Зов кукушки

Я не спал. Нельзя было спать, зная, что река может в любой момент зайтись порогами и унести нас чёрт знает куда. Было пасмурно. Несмотря на то, что Сомэт называли городом посреди пустыни, находился он далеко не в середине. По ту сторону реки, там, где лежала река, предназначенная для ловли рыбы, располагались саванны, усеянные одинокими акациями. Лишь на противоположной стороне, весьма далеко от реки, начиналась пустошь. Переход не был настолько резким, чтобы рассмотреть его издалека, однако, если присмотреться, можно было предположить, где он начинается. Осадки эту местность тоже не обижали. Дождя не было, но воздух пах им. Я бы сказал — благоухал. Впервые я узнал, что дождь может так пахнуть. В Лондоне часто шли дожди, но пахли они чем-то городским, скучным и серым, как облака, нависшие над городом. Здесь же, посреди безграничной саванны, дождь пах свежестью. Такой свежестью, которая приходит в тот момент, когда залпом выпиваешь бутылку свежей холодной воды после тяжёлой изнурительной тренировки, разгоняя сухость во рту. Пах влажной травой и землёй.

Софита ворочалась во сне. Видимо, ей было холодно. В лодке укрыться было нечем, поэтому я, позволив себе такую наглость, отрыл в её походной котомке плащ, которым и накрыл девушку. Она поёжилась, сама ухватилась руками за край плаща, подтянула его к лицу, зарылась. Лунный свет отразился от небольшого сверкающего браслета на её руке. Точно. Нас ведь могут отследить, если я не сниму его. Я спустился к девушке, стараясь не задеть её и не наступить ей на ноги, наклонился к браслету, осмотрел его. Обычное украшение, бижутерия и ничего больше. Разумеется, он магический, однако таковым не выглядит. Как мне снять его? Очевидно, если бы девушка могла его снять, давно бы это сделала. Пилить мне его нечем, да и не об этом я думал тогда, в таверне, когда Софита впервые попросила меня об этом. В тот момент первое, что пришло мне в голову — моё умение школы Пустоты — Поглощение. Я могу «поглотить в пустоту предмет, весом до 1 кг.» так звучало его описание, когда я впервые прочитал его. Теперь, конечно, из-за улучшения умения его описание несколько изменилось, но, уверен, мне хватило бы и начального уровня. Раскрыв руку перед браслетом, чуть ли не коснувшись его ладонью, я в уме проговорил это слово, как бы вызывая срабатывание способности. Подумал о нём, об этом умении. Ладонь завибрировала, словно я держал в руке телефон, который звонил в беззвучном режиме. Вибрация продолжалась недолго, всего несколько секунд, после чего браслет, словно детский конструктор распадаясь на мелкие детали, исчез в моей ладони. Несколько секунд я смотрел на свою руку с нескрываемым удивлением, скорее поражённый тем, как это умение выглядит, чем его эффектом. Что ещё могло произойти?Я не успел как следует отойти от увиденного, как перед моим лицом выскочила табличка, а следом за ней и ещё одна:

«Ваш уровень слишком низок»

Первая табличка вызывала больше вопросов, чем ответов. Слишком низок для чего? Я сделал что-то, после чего мне должны дать какой-то бонус, но я слишком мал для этого бонуса? Тогда зачем мне так рано дали это умение? Имеет ли смысл пользоваться им дальше, если я не могу делать этого в полной мере?

- Не важно, - пробормотал я, закрывая первое окошко, - Потом разберусь.

«Кражи и воровство — специализация, подразумевающая наличие навыка Скрытность. Чтобы и дальше успешно развиваться в этом направлении, вы должны освоить его. Изучить навык?»

Вот как. Система решила, что я браслет у Софиты украл. Любопытно. Навык, специализирующийся на кражах и скрытности. Он может пригодиться мне в будущем хотя бы для того, чтобы украсть еду или деньги, если нас с Софитой вдруг застанет голод. Ниже были две ячейки с надписями «Да» и «Нет», на которые мне, видимо, следовало нажать, чтобы получить или отказаться от предложенного навыка. Я побоялся, что если откажусь, система уже не станет расценивать моё следующее похожее действие, как предпосылку к изучению Скрытности, а значит следовало бы воспользоваться такой возможностью, пока предлагают.

«Вы успешно изучили навык Скрытность. Теперь вам доступны следующие умения:»

Открылось следующее окно, в разы больше предыдущего. Такие мне уже приходилось видеть, когда я изучал Магию Пустоты и Владение Мечом.

Тень - контрольное умение. В тёмном помещении, в тени или ночью позволяет стать невидимым для противника на 5 (10, 15, 20) секунд. 
Затраты: 4 (3, 2, 1) ед. ОМ/сек
Восстановление: 10 минут
Количество уровней: 4 (текущий - 1)

Кража - активное умение. Позволяет на расстоянии 1 метра (5/10/15/20/) украсть какой-либо предмет.
Затраты: 50 ед. ОМ
Восстановление: 30 секунд
Количество уровней: 5 (текущий – 1)

Жало - атакующее умение. Позволяет нанести критический удар из Тени, снимая при этом эффект умения. Наносимый умением урон превышает ваше текущее значение критического урона на 5 (10, 20) %
Затраты: 50 ед. ОМ
Восстановление: 1 минута
Количество уровней: 3 (текущий - 1)
Ограничено: Ближний Бой

Кража на расстоянии метра — сильное умение. Не удивительно, что это умение расходует всю ныне имеющуюся у меня ману. Как и Жало. Это очень сильные способности. Мне даже неловко получать их на таком низком уровне. Критический урон? Вероятно, за критический в системе принято считать урон, равный показателю Силы, если физический — это урон наносимый в размере от тридцати до семидесяти процентов от неё. Но столько я наношу голыми руками, без оружия. Если, например, брать в руки меч, урон, очевидно, возрастёт. В принципе сосчитать не трудно. Сейчас мой собственный урон варьируется от трёх до семи. Если прибавить к этому урон меча, от пяти до десяти, получится, что я могу нанести от восьми до семнадцати единиц. Если брать в расчёт критический, то от восьми до двадцати. Пока что незначительная разница, но если я буду и дальше развивать силу, различие возрастёт. Однако, мне интересно, что из моих параметров отвечает за шанс критического удара. Если это Удача, что практически очевидно, надо бы и про неё не забыть и вкинуть пару единиц.