Сказка о хитром жреце и глупом короле

Часть 1. Дорога к храму

Анариэль Ровэн

СКАЗКА О ХИТРОМ ЖРЕЦЕ И ГЛУПОМ КОРОЛЕ

Восток, Петруха, — дело тонкое.

Красноармеец Сухов

Если бы у рыб и впрямь была своя наука и свои мудрецы, раздел о крючках занимал бы в этой науке весьма скромное место.

"Атрабэт Финрод ах Андрэт"

2179 год Второй Эпохи

Часть 1. Дорога к Храму.

Они прибыли на место встречи в сумерках — как и рассчитывал Арундэль. Он остановил коня в долинке между заросшими лесом холмами.

— И где же вестник? — вопросил он у провожатого.

Паренек нервничал всю дорогу, хотя Арундэль знал, что тот не врет.

— Не знаю, господин, пора ему уже...

В это мгновение Арундэль увидел поверх головы собеседника, как из-под деревьев по склону холма съезжают люди, одетые в черное с красным. Он мгновенно повернулся, успев краем глаза ухватить движение на другой стороне долины, и хлестнул лошадь мальчика:

— Это засада, скачи прочь быстрее, я прикрою!

Рыжий конек стрелой вылетел из долины. Арундэль развернул своего жеребца к нападавшим. Слева на него скакали гвардейцы, а справа мялись и не спешили в бой какие-то воины в незнакомых красно-золотых одеяниях.

— Элэнна! — с боевым кличем Арундэль напал на первого из Черных Стражей — здоровенного, но неповоротливого быка в вороненой кирасе. Через несколько мгновений крепкая лошадь уже волокла по траве две половинки трупа, каждая из которых с недоумением взирала в вечернее небо единственным глазом. Остальные были ни разу не соперники нумэнорцу, и, откатившись прочь, они недосчитались половины.

Арундэль повернулся к красно-золотым, рядом с которыми вдруг обнаружился странный человек в одной белеющей набедренной повязке. Человек поднял посох. «Что он тут делает?», — подумал Арундэль, как вдруг с посоха сорвались две искры. В последнее мгновение он попытался спрятать лицо в гриве коня, но не успел: в глаза ему вонзились огненные стрелы. От дикой боли — в первое мгновение ему показалось, что глазные яблоки лопнули от жара — Арундэль закричал. Перед глазами плясали головокружительные ослепительные вспышки, в висках звенело как от удара. Его жеребец с ржанием вздыбился и ударил копытами. Арундэль взмахнул мечом и почувствовал, что попал. Он яростно рубил наугад, пытаясь одновременно вернуть зрение, но слепота не отпускала. Насколько он слышал сквозь неумолчный гул в ушах, вокруг него толклись все бывшие на поляне, и властный голос повторял: «Живьем! Живьем его!». Удар в правую руку выбросил его из седла. Тотчас на него навалилась страшная тяжесть, вырывая из рук оружие. Он бил локтями и ногами, но его перевернули лицом вниз, крепко и умело скрутили и вбили кляп в рот.

— Что же вы ждете, скорее оглушите чародея! — блеял кто-то в испуге. Арундэль из последних сил неслышно крикнул — «Альв!» — и на него обрушилась тьма.

Альвион был в трапезной, когда раздался зов. Следопыт вскочил посреди разговора, и соседи — юная дама и лорд Эгнор — воззрились на него с изумлением. Альвион застыл, но голос Арундэля умолк.

— Что с вами, дорогой друг? — промолвил начальник разведки Умбара.

Альвиону было не до соблюдения тайны.

— С Арузиром беда. Так я и знал: нельзя было вам отпускать его туда одного! Мне надо за ним.

Лицо Эгнора посуровело:

— Вот об этом не может быть речи. Пойдемте к лорду Наместнику.

Пока он извинялся перед дамой, Альвион пытался дотянуться до Арундэля, но это ему снова не удалось. Когда они шли по освещенной факелами галерее, Эгнор сказал:

— Помните: от вас зависит судьба Кузнеца. Вы не можете уехать, не дождавшись прибытия посольства.

Следопыт ничего не ответил. После тяжелого молчания Эгнор спросил у него:

— Вы знаете, что с вашим другом?

— Скорее всего, он сейчас без сознания, — и, помолчав, Альвион добавил: — Я бы почувствовал его смерть.

Когда Арундэль разлепил веки, вокруг царила непроглядная тьма. Впору усомниться, открыл ли он глаза и не слеп ли — при этой мысли его охватил мгновенный ужас. Но вихрь огненных пятен исчез, и звон в голове поутих. «Наверное, маг не до конца меня ослепил. Глупец, мальчишка! Даже не вспомнил про колдовство!» Он шевельнулся, и правую руку пронзила боль. Он попытался коснуться ее и обнаружил, что левое запястье схвачено тяжелым наручником, от которого отходит в сторону и вверх, видимо, — к стене — толстая грубая цепь. Арундэль, морщась, привстал и, извернувшись, нащупал левой рукой правую. Повязка заскорузла от запекшейся крови и ссохшегося целебного бальзама — значит, он пролежал без сознания гораздо дольше, чем должен был. Ответом на эту загадку был незнакомый болотно-приторный привкус во рту — его чем-то опоили. Арундэль покрутил головой, пытаясь уловить хоть какие-нибудь проблески света, — безрезультатно. Оставалось ощупывать пол и стену полубесчувственной от боли правой рукой. Выяснилось, что он прикован к стене, сложенной из гладкого как стекло камня. В стене оставлена какая-то странная ниша, а звон в ушах оказался на самом деле перебором водяных капель, стекавших в углу по стенам в углубление, вытесанное в каменной плите пола. Арундэль напился оттуда, прогоняя головокружение и дурманящий привкус — вода, хотя и отдавала ржавчиной и камнем, была довольно чистой. Внезапно рядом с ним что-то зашуршало и стукнуло. Арундэль осторожно протянул руку и нащупал в нише, оказавшейся дном колодца, что-то вроде деревянного корыта на веревке, в котором лежала черствая горбушка и стояла миска с похлебкой. Пока он ел, надежда встретиться с тюремщиком и узнать, куда он попал и не ослеп ли он окончательно, медленно угасала.

Часть 2. Свет в темноте

За ржавой железной дверью начинался высокий и широкий переход, уже не высеченный в скале, а облицованный каким-то гладко обтесанным камнем. Освещали его масляные лампы, стоящие в нишах выше человеческого роста через каждые полтора десятка рангар. Разнотонные каменные плитки пола образовывали прихотливый узор, трудноуловимый в тусклом свете.

Амети шел впереди торопливой походкой занятого человека. Нимрихиль неслышно скользил за ним как тень, словно и правда сделавшись меньше ростом и незаметнее. Оглядевшись и прислушавшись еще раз, следопыт понял, что застойный воздух, стены и пол как будто поглощают ненужные звуки мелочной житейской суеты.

Амети повернул налево, где в полумраке обнаружилась неширокая пологая лестница, по кругу ведущая наверх. Они долго подымались, и, когда, наконец, вышли в переход, Альвион почувствовал, что они выбрались из скального тела горы в само здание: воздух сделался суше и одновременно свежее. Здесь ниши для ламп были чаще, переходы — выше и просторнее. Впереди зазвучали человеческие голоса, и навстречу Амети и Нимрихилю из поперечного прохода вынырнула процессия жрецов — все в парадных красных облачениях, сверкая золотом посохов, широких запястий и многочисленных изображений Скарабея. Амети низко склонился, а нумэнорец скорчился за его спиной, припав к полу.

Когда процессия миновала их — путники успели уловить лишь отдельные слова в гуле голосов и встревоженную интонацию — последний из жрецов, благообразный седовласый старец, вдруг обернулся и, близоруко прищурившись, воскликнул:

— Амети, это ты, ничтожный? Что ты здесь делаешь, во имя Влекущего? И как ты попал в Храм?

Амети, было распрямившись, снова согнулся и меленькими почтительными шажками приблизился к жрецу.

— Приветствую, начальствующий, рад видеть вас в добром здравии, осени вас благость Златого. Позвольте вашему рабу осведомиться о здоровье верховного и состоянии дел Храма. Все ли благополучно в Обители?

— Все очень и очень скверно, — проворчал старший жрец. — Начиная здоровьем верховного и кончая благополучием Храма. Но скажи мне, ради всего святого, почему ты здесь, а не в цитадели язычников, куда тебя послала Обитель в моем лице? Или ты узнал нечто, вести о чем не терпят отлагательств?

Амети угодливо захихикал:

— Поистине, проницательность начальствующего не ведает границ, ведь я и в самом деле привез важные новости, и, надеюсь, не опоздал. Но что же с верховным святителем?

Старший жрец огляделся по сторонам и негромко произнес:

— Он не выходит уже больше недели. Молится и медитирует в святилище за запертыми дверьми. А в таком возрасте, да продлятся его дни, это очень опасно. Ведь и жертвоприношение придется проводить без него... Приезжала Черная Стража с королевским письмом, требовали встречи с верховным, но мы даже не смогли, чтобы взять письмо, открыть им ворота, которые верховный велел запечатать перед тем, как удалился к себе. Поэтому теперь Дхарин велел взять нас в осаду, а мы и знать не ведаем, в чем перед ним провинились. Постой, повтори: а как же ты попал в Обитель?

— Через подземный ход. К сожалению, мне пришлось бросить лошадей и сбрую...

— Когда будешь писать отчет о путешествии, упомяни об этом, чтобы я потом не забыл наложить на тебя наказание за разбазаривание имущества Обители, а то мне некогда с тобой сейчас разбираться, — заметил старший.

— Как прикажете ничтожному рабу, — покорно отвечал Амети. — Я могу пойти к себе, дабы изготовиться к служению?

— Нет, некогда, пойдешь как есть. Ступай сейчас в четвертую келью на пятом ярусе, где книгохранилище, и передай чародею... Что же ему надо передать..? Или нет, это он должен тебе что-то сказать. В общем, поди разыщи чародея, а потом бегом на служение. Может, что-то и сообщат новое.

Старший жрец повернулся и поспешил своей дорогой. Амети не удержался и прошипел ему вслед:

— Фиговую косточку ты на меня наложишь, старый сморчок! Все равно все забудешь к утру...

Повернувшись к следопыту, Амети шепотом добавил:

— Это мой начальствующий, который беспамятный и знает нужное слово. Пошли искать чародея.

— Того самого? — одними губами спросил Нимрихиль.

— Да, его. Но будь осторожнее, — точно так же ответил жрец.

Они поднялись еще выше, а когда вышли в переход, то им навстречу то и дело пробегали жрецы, коротко приветствуя на бегу Амети. Здесь Альвион впервые увидел храмовых рабов: это были такие же, как он, молчаливые призраки, кравшиеся у самых стен, одетые в убогое тряпье, с лицами и телами, обезображенными побоями и пытками. Ему даже пару раз сделали какие-то знаки, которых он не понял и в ответ на которые просто пожал плечами.

Дойдя до четвертой от лестницы кельи, Амети отворил дверь и вошел. Альвион последовал за жрецом и осторожно прикрыл за собой низкую дверь.

Он увидел тесную клетушку, заваленную манускриптами и свитками разной степени ветхости. В келье так сильно пахло пылью и старьем, что Амети громко чихнул, заставив вздрогнуть и оторваться от чтения толстой книги в деревянном переплете обитателя кельи, одетого лишь во что-то вроде некогда белой юбки длиной до колена. Человек этот был худ как рыбий скелет и сед как лунь, а его белая борода доходила до пояса, но проницательный взгляд из-под морщинистых век вдруг с нестарческой силой ожег Альвиона каким-то мгновенным прозрением и пониманием его истинной сути. Следопыт инстинктивно отпрянул, но в этот момент ничего не заметивший Амети вместо приветствия обратился к чернокнижнику со следующими словами:

— Да не осветит тебя Освещающий, нечестивец! Почему ты не собираешься в зал, а читаешь свои богомерзкие писания?

Подойдя к столу, жрец довольно нагло захлопнул открытую книгу, на обложке которой Альвион успел углядеть начало названия — «О природе...», столкнул ее на пол и уселся на стол: