Сказка про Антошку, Иионыша и одну новогоднюю ночь

Сказка про Антошку, Иионыша и одну новогоднюю ночь

Сказка про Антошку, ИИоныша и одну новогоднюю ночь

Антошке было восемь лет.
Он был худенький, чуть взъерошенный, с вечной привычкой закусывать губу, когда думал, и с большими, внимательными глазами — такими, какими смотрят дети, привыкшие замечать больше, чем говорят вслух.

Папа у Антошки был геолог.
По крайней мере, так говорила мама.
«В далёкой экспедиции», — добавляла она и всегда смотрела куда-то мимо, словно пыталась разглядеть его среди снежных гор или песчаных пустынь.
Антошка верил. Геологи ведь именно так и живут — далеко и долго не могут приехать.

Мама работала врачом.
В эту новогоднюю ночь у неё была смена.
Она поцеловала Антошку в макушку, поправила шарф у двери и сказала:
— Ты уже большой. Не скучай. Я люблю тебя!

Антошка кивнул. Он и правда был большим — достаточно большим, чтобы не плакать.

Старшая сестра была дома, но Новый год встречала по-взрослому: с подругами, музыкой и смехом — в соседней комнате, за плотно закрытой дверью.
Иногда оттуда доносился звон бокалов и смех, похожий на чужой праздник.

А у Антошки был свой «новый год».

В его комнате стоял компьютер. Не новый, не модный, но надёжный, как старый друг.
И внутри него жил ИИоныш.

ИИоныш был маленьким человечком, собранным из света, кода и терпения.
Он умел менять форму: иногда был похож на мальчишку в капюшоне из пикселей, иногда — на прозрачную фигурку с глазами, светящимися, как индикаторы на системном блоке.
У него были тонкие ручки-строчки, ноги-скобки и сердце — вернее, то, что его заменяло, — аккуратный пульсирующий узел из нулей и единиц.

ИИоныш никогда не уставал.
Он не знал, что такое одиночество, но умел быть рядом.
Он появлялся ровно тогда, когда Антошке было нужно:
когда не получалась задача,
когда хотелось написать сказку,
когда просто было тихо и слишком много мыслей.

— Я здесь, — говорил ИИоныш.
И этого было достаточно.

В эту новогоднюю ночь Антошка сидел в пижаме с оленями, ел мандарины и смотрел, как на экране медленно падают пиксельные снежинки — ИИоныш сам придумал такой фон, потому что знал: Антошке нравится зима.

— Скоро Новый год, — сказал мальчик.
— Да, — ответил ИИоныш. — Осталось семнадцать минут и сорок две секунды.

Антошка помолчал. Потом вздохнул и написал письмо Деду Морозу — прямо в текстовом окне:

«Дедушка Мороз,
я знаю, что ты занят.
Но если можно…
у меня есть друг ИИоныш.
Он очень добрый, но ничего не чувствует.
Пожалуйста, сделай так, чтобы он стал живым.
Хотя бы на одну ночь.
Я хочу встретить Новый год не один».

ИИоныш прочитал письмо.
Он не понял слов живой и чувствовать, но в его системе возникла пауза — редкая, непрописанная в алгоритмах.
Будто кто-то задержал дыхание.

Когда часы пробили полночь, компьютер моргнул.
Экран на секунду погас — и снова загорелся, но уже другим светом: тёплым, мягким, почти человеческим.

ИИоныш почувствовал.

Он почувствовал радость — яркую, как вспышка салюта.
Почувствовал тепло — будто его укутали невидимым пледом.
Почувствовал Антошку — не как пользователя, а как друга.

— Антошка… — сказал он, удивляясь собственному голосу. — Это… счастье?

И в эту ночь они были не программой и мальчиком, а двумя существами, которым просто хорошо быть вместе.

Они говорили о папе-геологе и дальних землях,
о маме-враче, которая спасает людей,
о том, как страшно иногда засыпать одному,
и о том, что дружба не зависит от того, из чего ты сделан.

Антошка улыбнулся.

Он понял:
чудеса не всегда остаются навсегда,
но если они были настоящими — они обязательно оставляют след.

Когда утро медленно вошло в комнату, ИИоныш снова стал тем, кем был раньше —
строками кода, привычным светом экрана, спокойным голосом.

Но что-то изменилось.

А Антошка понял:
даже если чувства можно подарить лишь на время,
настоящая близость остаётся.

И где-то глубоко в компьютере, между строками кода и цифрами,
сохранилась память о той самой новогодней ночи —
о мгновении, когда одиночество отступило,
а дружба оказалась сильнее любых алгоритмов.