Сказки старого папоротника

Сказка первая. Ольгица

Ох, и весело же в лесу перед ночью на Ивана Купалу. Девицы, молодцы ветви для костров собирают, шутят, перекликаются. Старшие, так те серьёзно к очищению готовятся. У кого ребятёнок, аль ещё кто болящий, вещичку его припасают — в костре сжечь. Сгорит одёжка — отступит хворь. Детворе и вовсе раздолье. Взрослым не до них, знай, себе бегай — домой загнать некому.

Друзья Степашкины насмотрелись, как девицы гадали — венки в воду бросали, да и купаться отправились. Степашка с ними не пошёл. Углядел мальчишка, что у сестры Ольгицы венок утоп, значит, не бывать ей в этом годе замужем. А ведь обещал сестрице Тимоха на мясоед сватов заслать. Погрустнела Ольгица, а уж когда Тимоха за хворостом с Таньшей, подружкой её, отправился, совсем с лица спала.

Степашка и раньше замечал, как Тимоха на Таньшу пялится, подслушал кое-что — на мальцов, под ногами крутящихся мало кто вниманье обращает. Давно бы рассказать о том сестрице, да жалко было. Вдвоём они были у тятеньки с маменькой, остальные детки во младенчестве померли.

А теперь Степашку как обухом по голове стукнуло – прошлогодь соседская Авдотья от любви несчастной топилась. Хорошо пастух увидел, спас. А вдруг и Ольгица что с собой сделать удумает. Глядит мальчишка, а сестра-то и впрямь потихоньку от других девок отделилась и в лес пошла. В другую сторону. Туда, где озеро лесное с Русалочьим омутом.

Огляделся Степашка, не видать родителей. Так ведь пока проищешь, уйдёт Ольгица. За сестрой Степашка направился, за деревьями, да кустами хоронясь. Темнеть начало, костры разожгли. Давно мечтал Степашка через костры попрыгать, да разве до того. Послышалось мальчишке — вроде как всхлипывает сестрица. Сердце сжалось. В голове всякие каверзы против Тимохи рождаться стали. Ишь какой ухарь, обидел девицу и рад. Ужо будет тебе колючка под седло или дёготь на ворота. Правда, ворота дёгтем девкам мазали. Ничего, тем обиднее.

Степашка стал припоминать, где тятя бочку с дёгтем держит, да чуть и не упустил Ольгицу. Она на тропку свернула неприметную. У Степашки от сердца отлегло: не к озеру. Да только вновь сердечко забилось. Понял куда сестра идёт. Ходили они намедни по ягоды, да полянку нашли, где папоротник рос. Большой, старый, видать. Ольгица тогда брату и рассказала, как в ночь на Ивана Купалу папоротник цветёт. Говорила, хранит его в эту ночь сила нечистая. Если не испугаешься, из лап нечисти цветок вырвешь, любое желание исполнится. Хочешь — клад откроется, хочешь — все тебе подчиняться будут, хочешь — любушку своего на всю жизнь приворожишь.

Вспомнил Степашка, как засмеялась тогда Ольгица, сказала, что уж ей-то Тимошу привораживать без надобности. От воспоминанья Степашка так зубами скрипнул, испугался — сестрица услышит. Тут они к полянке вышли. Сестра на тот край пошла, к папоротнику, а Степашка за кустами остался. Понял, никуда не денется Ольгица, полуночи ждать будет.

Присел на травку, спиной к дереву прислонился и, видать, задремал, потому как вздрогнул от звонких девичьих голосов. Выглянул — сестрица Ольгица с какой-то незнакомой белобрысой девкой ругаются. Того гляди друг другу в космы вцепятся. Ну, тут Степашка за сестрицу не переживал. Это она перед Тимохой овечка безропотная, а так бойчущая. Не повезло белобрысой. Успокоился Степашка, да рано. Сзади голос скрипучий раздался:

— А не мал ли ты отрок, чтоб за девицами подглядывать?

Обернулся мальчишка. Дедок стоит у дерева, седенький, сгорбленный, борода до пояса. Не с их деревни, пришлый, может с Озерков, может, ещё откуда.

— Я, дедка, не подглядываю, а приглядываю. Тимоха сестрицу мою бросил. Вот слежу, чтоб с горя руки на себя не наложила, в омут чтоб не кинулась от любви несчастной, — Степашке захотелось хоть с кем-то поделиться своей заботой.

— Ты поглянь, что деется! — воскликнул дедок. — А я вот внучку свою Мавку-Купавку стерегу. Тоже её милок к другой девке ушёл, и это в таку-то ночь.

— Дедка, тоже, небось, боишься, что утопится?

Дед почему-то засмеялся, но ответил:

— Боюсь. Да не того. Что милка бывшего с его любушкой утопит. А в такую ночь и нам это грех.

— Ой! Так у тебя внучка — русалка, — Степашка вскочил и тревожно выглянул из-за кустов. Страшно за сестру стало. Вдруг по незнанию русалке космы драть начнёт.

— Не боись, отрок. Не тронет Мавка-Купавка твою сестрицу. Ты глянь, они уж и подружились.

Но Степашка и сам уже увидел, как девушки на пенёчки присели и что-то горячо друг дружке рассказывают.

— От и хорошо, пусть выговорятся, груз обид с плечей скинут. Полегчает. Ну, можно больше не беспокоиться, не свершат дело чёрное. Как кличут тебя, отрок?

Степашка к деду повернулся:

— Степашка я, — да осторожненько спросил: — А тебя, дедка, как зовут величают?

Сам стоит, ответ услышать боится.

— Дак, по разному, внучок, кличут. Кто Хозяин, кто Леший. А ты так и зови «дедка». Славный ты отрок. Ишь, сестру пожалел. Не хороводы водишь, не играешь, а стережёшь от беды родную душу. Смотрю, спросить что-то хочешь, да опасаешься. Спрашивай. Иль попроси чего.

И тут Степашка выпалил:

— А правда папоротник сегодня зацветёт?

Дедок усмехнулся в усы, пробормотал что то вроде «дитя бесхитростное», да ответил:

— Не зацветёт. Раз в пять лет цветок распускается. А когда не скажу. Запомни — никому тот цветок счастья не приносит.

С полянки раздался смех, девушки плели венки, примеряя их друг на дружку.

— Ой, а как же клады, желания, приворожить кого? Неужели брешут люди? — удивился Степашка.

— О желаньях — правда. Да вот исполненье их человеку лишь беду приносит.

Мальчик подумал.

— А знаешь, дедка, это и хорошо, что Ольгица Тимоху не приворожит. Он мне не по сердцу.

— За сестру не переживай. В ближний мясоед её сосватают. Только вам с ней сейчас к кострам пора. Там она судьбу свою и найдёт. Ребяты придут из Озёрков. Только про встречу с нами никому не сказывайте.

— Дедка, не скажем. Хочешь, побожусь?

Сказка вторая. Таньша

Стёпка проснулся рано, на заре. Отряхнулся и потихоньку выбрался из сарайчика с сеном.

На сеновале ночевал нарочно — хотел с утра пораньше в Озёрки, к сестрице Ольгице удрать, пока дед дела какого ему не придумал.

Да где там, разве ж деда Петра опередишь. Вон, стоит на крылечке со своей клюкой. Его, Степку, увидел, шустро так с крылечка сбежал, забыл про ноги больные.

— Куды? А коровок кто в стадо выгонять будет? А в хлеву убрать кто вчера обещался? Вот сробишь, после иди куда хошь.

— Хорошо, деда, — Стёпка вздохнул, поморщился. Не любил он корову Зорьку, уж больно бодлива, да непослушна, то ли дело Милка — смирная, ласковая. Да и хлев чистить — особой радости нет. Хорошо хоть дед вчерашний разговор не затевает, маменька вечор вступилась, сказала не шуметь, спать идти. А дед как мысли подслушал:

— Ты зачем, ирод, к Тужилихе в огород за яблоками лазил? Своих две яблони растёт!

— Не лазил я!

— А Тужилиха говорит, ты все грядки огуречные ей потоптал.

— Брешет! Я вдоль забора только был, у яблони, в сам огород не ходил! — возмутился Степка. Потом спохватился, прикусил язык, да поздно.

— Так был, значит! — торжествующе воскликнул дед.

Из сарая вышла мать с ведром молока:

— Ох, тятенька, да что ж вы с утра пораньше лаетесь, — сказала она. Степка подскочил к матери, взял ведро и понёс в дом.

— Ишь, помощничек где не надо, — прошипел дед, недолюбливающий сноху.

В Озёрки Стёпка попал лишь к полудню. Во дворе сестрицина дома он увидел тетку Полю — свекровь Ольгицы. Та тетешкала какого-то чужого младенца, Стёпкина племяшка двухлетняя Аришка хныкала и тянула бабушку за подол юбки.

— Здравствуй, тётя Поля! Да это никак Таньшин Данилка? — признал Стёпка ребёнка. Больше ничего сказать или спросить он не успел, Аришка радостно засмеялась и закричала:

—Тёпа!

Мальчик достал из под мышки гостинцы — завёрнутый в тряпицу медовый пряник и деревянную, им самим выструганную свистульку. Потом взял племяшку на руки. Аришка пыталась одновременно и кусать пряник и дуть в свистульку.

— Поважаешь ты её Степаша, — покачала головой тётя Поля. Потом, пользуясь тем, что внучка занята, а малыш уснул, потихоньку сказала: — Беда у соседей, Стёпа. Таньша-то совсем слегла. Утром сёдни даже дитя покормить не встала. Бабушка их к нам кинулась, вот Ольгица туда пошла: приготовить, да за больной приглядеть. Сам знаешь, бабушка ихняя сама немощная, а мужики-то на покосе на дальних лугах. Помоги мне Аришку уложить, да сходи тоже к соседям. Попрощайся, не жилица Таньша на этом свете. Вчера ей полегчало, а сёдни… — тётя Поля вздохнула. — Как сглазил кто девку. Така весёлая да работящая, в одну седьмицу слегла.

Степка вошёл в дом, дал племяшке попить молока и уложил в детскую кроватку, деревянную и всю резную. Подарок Стёпкиного отца. Покачивая кроватку, мальчик запел Аришке сочинённую для неё колыбельную:

— Я по радуге-дуге

Поскачу на конике.

Поскачу, как полечу

И Аришу прокачу.

Баю-бай, баю-бай.

Девочка уснула быстро. Тётя Поля уложила тоже заснувшего Данилку в колыбельку, подвешенную к потолку и знаком показала Стёпке, что он может идти.

Таньша жила по соседству. Стёпку оторопь взяла, когда он увидел подружку сестры. Кожа да кости. Она лежала на скамье прикрытая одеялом. В избе было жарко, но Таньшу колотил озноб.

— А, Стёпушка, — слабым голосом сказала больная. — Вишь, меня как лихоманка скрутила. Сбегай на дальний луг, пусть Иван мой придёт. А то, боюсь, не дождусь.

Бабушка, сидевшая рядом отвернулась, вытирая глаза краешком фартука. Ольгица стояла спиной, ставя в печь чугунки с варевом. Плечи её подозрительно вздрагивали.

— Сбегаю, Таньша, — заверил Стёпка и направился к выходу. Сестра нагнала его у калитки.

— Братка, пусть и Артемий с Ваней идёт, траву всегда накосить успеем, а соседям помочь надо будет.

— Хорошо, так и сделаю. К вечеру вернёмся, — пообещал Стёпка.

По дороге думка покоя не давала, как так: совсем ведь Таньша молодая, дитё вон малое. И решил Стёпка завернуть по дороге к заветному папоротнику. Крюк не большой, а вдруг помогут чем дедка Леший и Мавка-Купавка.

На полянке, где папоротник рос, никого не было. Стёпка подошёл, погладил листочки и громко позвал:

— Дедка! Мавка-Купавка!

Потом присел на пенёк и стал ждать. Недолго ждал. Вышла к нему из леса Мавка-Купавка. В сарафане, волосы в косу заплетены — ни дать, ни взять — девка деревенская.

— Здравствуй Степа. Дай-ка угадаю, зачем пришёл. В деревне твоей или в Озёрках кто-то занедужил, аль сбередил чего.

— Ой, а как ты угадала? — удивился Стёпка.

— Да уж какой раз приходишь. Хоть для разнообразья бы что для себя попросил.

— Да у меня всё хорошо, Купавушка. Ты вот лучше послушай, — тут Стёпка всё рассказал про Таньшин недуг, да добавил: — Говорят, сглазили её.

Мавка-Купавка оживилась:

— Говоришь, седьмицу назад началось всё? Похоже и правда сглаз. А я так и подумала, порчу на кого навести хотят, когда с Озёрок одна девка лягушку ловила, а потом к бабке Тужилихе в вашу деревню отправилась. Ты бы, Стёпа, в сад-то к бабке не лазил. Наведёт порчу — снимай потом.

— И ты туда же, — возмутился Стёпка. — Мало мне деда Петра. Не буду, запамятовал, когда в сад лез, что она ворожея, уж больно яблоки там вкусны. Купава, скажи лучше: поможешь ли? А то мне на дальний луг бежать ещё, да дотемна вместе с мужиками воротиться.

Русалка вздохнула:

— Помогу, Стёпа. Пойдём, провожу тебя до луга. Да по пути расскажу, что сделать нужно, — и протянула руку. Стёпка соскочил с пенька. Взявшись за руки, они быстро пошли в сторону дальнего луга. Мавка-Купавка рассказывала:

— За год до того, как мы с тобой встретились, я тоже захотела порчу на одного парня навести. Самой управиться не с руки было — он, как узнал, кто я, так речку и озеро за версту обходил.

Стёпка не сдержался, перебил: