Сказочки-подсказочки

Женихова колбаса

Ай вышла раз Ульяна из подъезда, айкосом затянулась, глядь – а до тачки не дойти. Народу – полный тротуар, процессия похоронная. Едва она ступила за бордюр, как скорбящие со всех сторон облепили.

— Мишаня-то! Мишанчик! был красавец, а! – всхлипывала женщина в черном – и платочек тряпошный, не бумажный.

— Говорила ему, береги себя, – ныла другая, постарше. – От запущенного аппендицита такие молодые не должны умирать. Говорила ему, дурному: “Сходи ко врачу”. А он: “Колбасу везу, некогда!”

— Да и деньги были, – подхватил мужчина с бородой барбершопной. – Весь город нашими сосисками завален, хоть на дом хирурга вызывай... ан нет…

Через два подъезда сидел оркестр в количестве трех человек, да стол с бабками в платочках. Их, поди, из специальной конторы позвали. Они уж триста смертей видели, вот и знают, как полагается бутерброд с колбаской после стопарика подавать.

— И не женился… – всхлипнула другая, тоже постарше. – Ты знаешь, Ань, он мне, мол, счастья ожидаю в следующем квартале.

Ульяна хотела было отстать от толпы, но тут кто-то закипишевал и принялся всех за локти хватать:

— Может, спиритический сеанс устроим? Миша же обещал всех собрать и сказать, откуда у счастья ноги растут!..

— Ой! Да! Я знаю одну гадалку! Аделина Спокойская, у нее группа в телеге. Она с загробным миром на “ты”!

Замедлила шаг Ульяна. Ради такой возможности и на точку опоздать можно.

Аделина Спокойская оказалась не старухой с бегающей губой, а бодрой дамой в джинсах с фиолетом. На столе – ноутбук с таблицей Excel, который Ульяну тоже приветствовал. Расценки там были, вон оно как.

— Если ты, красотка, ответа для себя хочешь, то одна цена, – честно-благородно сказала та. – Но если ответ будет для других ушей предназначен, то и уговор у нас с тобой особенностный будет.

— Как так? – нахмурилась Ульяна. – Просто скажи людям имя мое, да и вся недолга.

— А вот ты мне, милая, конфликт интересов устраиваешь. Тут получить денежку аль там. Кто купит лояльность мою – ты аль друзья-товарищи?

Ульяна задумалась. Кусается цена, да шампанское подают только в VIP-зоне, как говорится.

— А… была ни была! Беру тебя с потрохами!

Аделина достала карты и сама себе расклад сделала. А почему, если ее дар идет по прайсу, – черт знает.

— Будет вам “послание с того света”. Только, чур, если что – я ни при чем. Я тя знать не знаю, компренде?

Глянули они вместе, что за Мишанчик вообще такой, благо нынче технологии позволяют. Да и не скрывался преставившийся. Наоборот, на всех платформах и платформочках выпячивался, дабы мясная река не иссякала. И шорты юмористические снимались, и фотоотчеты с детских, так сказать, праздников о своем покровительстве. И интервьюшечки-то свои с местных телеканалов репостил, где активно расхаживал в цветовой гамме своей фирмочки.

— Схема простая, – говорит гадалочка, – как придут ко мне с вопросами, я им сначала глазоньки-то правдой завешу.

— А когда поверят, то и про меня, да? – с надеждою заглянула ей в лицо просительница.

— Агась. Нагадаю визит нежданный да радость предначертанную. Отзвонюсь, как всё сложится.

Ну и пошла Ульяна потом через день-два, по спокойской отмашке, к мужику с бородой – адрес дубльгисный в публичном доступе.

— Мишенька… где он? Не видела его долго, а телефон молчит! Лишь работу знаю, а семье-друзьям представить меня он только обещал! – дрожала Ульяна.

— Так это ты – та самая судьба?! – ахнул тот. Никитосом прозвали его, как он потом сообщил. Ну, как шок отпустил чутка, так и сообщил.

— Ах! – вскинула белы рученьки Ульяна. – Он и вам так говорил? И мне, когда вместе время проводили, тоже такое молвил – “судьба ты моя, Уля, ты и наш ребеночек. Никакие сосиски мне без вас не важны”.

— Миша… помер он. До больнички не доехал, – скривился Никита. – А ты, получается, с его наследником под сердцем?

Упала Ульяна на стул, руками лицо закрыв, да затрясла плечами, чтоб горе показать. Мужик-то и водички налил, и контрактом каким-то помахал, чтоб воздуху свежего нагнать, значится, а Уля всё прячется за ладонями.

— Как же будем мы?.. – из себя выдавила, глядя в пол. – С маленьким-то…

Не бросили друзья Михаила его нареченную да с наследником – взяли под крылышко и без возражений, честно-единогласно, долю мясоперерабатывающую на ее имя переписали. Боязно им стало, что по законодательству ребеночек право имеет, да превентивную доброту устроили. Но, понятно, вслух вот так говорили:

— Ты уважь, милая, прими руку помощи, не отказывайся. Друг-товарищ наш одобрил бы участие в вашем благополучии.

А чтоб ни у кого ни мыслишки противной не возникло, то и через недельку организовали ресторан с поминками да представлением невесты таинственной.

Сидят за столами, байки травят, да неожиданной кровной линии радуются. Ульяна о его румянце рассказывала – как вдруг заместо официантки входит в зал из кухни Миша-Мишаня.

Сизый, хужлый, а кожа свисает аки шкурки от сосисок на мусорном ведре. И в том же костюме, что и в гроб клали.

Сказ о силе чистой и нечистой

Жил-был когда-то давно и непонятно где князь Димитрий. На двадцатом году его жизни скончался у него батюшка, и новоиспеченный правитель, не будь дураком, пошел и завоевал соседнее княжество. Надоумил его на такой подвиг боярин Кузьма:

— Сосед твой, князь Федор, пьянствует на свадебном пиру своей внучки. А как проспится, пойдет на тебя с войском, ибо ты молодой да неопытный. Земли твои отнять ему как два пальца об кровать.

Ничтоже сумняшеся, двинулся Димитрий на юг да увеличил свои владения. Вражескую семью в темницу заточили, своих людей везде главами назначили. Кузьма, умудренный годами жизни при властвующих, дал следующий совет:

— Чтобы подданных своих в узде держать, надобно смотреть на них и сверху, и снизу. Прикажи, Димитрий, поселить нашенских крестьян да ремесленников в новые земли. Хай тебе обстановку изнутри описывают.

Так и сделал молодой правитель. Год живут, два живут, да вести от засланных простолюдинов неутешительные: урожаи так себе, да еще и новые поборы последней рубашки лишают, а девок вообще увезли. Ропщет население, когда вечерами по избам сидит. А вот когда главы объезжают села и погосты, все как один улыбаются и пашут. Двуличие не укрылось от Кузьмы, и напустил он страху:

— Берегись, княже, не кос наточенных, а улыбок скособоченных. Они, супостаты, заговоры готовят, вот и не жалуются до поры до времени. Проберутся к тебе ночью темною да всю семью вырежут, пикнуть не успеешь.

— Как же быть мне? Всех на кол не посадишь, пахать будет некому, – схватился за голову князюшка.

Погладил бороду советник и научил, как беды избежать:

— Они ж почему тебя невзлюбили? Жизнь у них тяжелая. На тебя, светлоокий, пеняют. Не разумеет народ, что это ход природы неизбежный. Ведь пять лет назад крестьянин был молодой да сильный, а сегодня он постарел да устал. Надобно придумать, как показать им твою мудрость и заботу.

День думали, два думали, да и порешили бороться с бедностью и слабостью. Назначили виновницей женщину одну, трижды вдовую, ведь окромя порчи никак злосчастья не объяснить. Но о ней дальше будет, а сейчас вот про что.

Не издашь указ, кому свою ненависть дарить, а вот подсказку дать можно. Своим завезенным людям велели заводить беседы о ведьмах и леших, чтоб подготовить почву в умах населения:

— Вот ты говоришь, земля не ро́дит, – вещал Потап-переселенец, – а что ей не родить-то? Пожара, чай, у вас тут не было. Дураку понятно, что сглаз кто навел, али леший на вас обозлился.

Собутыльники кивали и вспоминали, что десять лет назад такого не было, а нынче даже торговать нечем. Еле-еле собирают на прокорм семьи и на посев, излишков нету. А Потап дальше продолжает:

— Ты, Степан, говоришь, подкову голыми руками разгибал. А сейчас что? Ноги ноют да спина не разгибается.

Степан отодвинулся и молвил:

— Дык старость. Все мы не вечные.

Потап расхохотался и ударил себя по колену:

— Ля! старость у кузнеца! Я дома, в своей родной деревне, соседом с кузнецом был. Деду сто лет, а он любого побороть мог. Глаза не видят, а сила ему в руках только прибавлялась. Порча на тебе, друже. В церковь сходи да помолись усердно, авось вернется к тебе удаль молодецкая.

— Всем известно, что от порчи так не избавиться. Надобно найти и сжечь колдуна, – возразил Степан, выпрямляясь на лавке.

Князь тем временем свою половину исполнял: распорядившись продать имущество своего предшественника, пригласил охотников с севера, чтоб те за сдельную плату мясо добывали. Там у них снега́ и, соответственно, дичи маловато, поэтому люди оттуда самые умелые. Настреляют, наловят в силки и капканы – и везут в церкву, чтоб попы раздавали еду самым голодающим. Крестьяне удивлялись прозорливости правителя: леса в округе богатые, а мужиков ходить по ним не хватало. Молодец Димитрий, потратил золото старого Федора на нуждающихся!

— Каков был вор, а? – качали головами опосля трапезы. – Правильно его в темницу бросили. Только пил да детей наших в походы забирал, а добра от него никто и не видывал.

Начали местные отъедаться наваристыми щами и гречей по-купечески. Димитрий-то, оказывается, не захватитель вовсе, а освободитель. А плохое только от колдовства случается.

Тогда и наступил подходящий момент для суда.

Кузьма дал отмашку, и схватили тетку Аксинью. За свои сорок лет она успела похоронить трех мужей: первых двух в походах убили, а третий и так старый был. Детей она не нажила, сидела в избе одна и глиной занималась. Плошки по полушке, а горшки по грошу. Чтоб совсем с голоду не помереть, ходила Аксинья по грибы да по ягоду, заодно собирая траву лечебную. Она отчаялась найти счастье в жизни, потому и стала с годами нелюдимая да странная. Искали князевы соглядатаи судьбину подходящую – в ней, убогой, и нашли.

Повезли ведьму, закованную в кандалы, по селам и посадам, показывая народу и зачитывая решение суда церковного:

— Во имя Господа нашего, суд постановил, что обвиняемая Аксинья Никитична виновна в колдовстве и связях с нечистой силой. За свои деяния будет она сожжена на костре в назидание другим заблудшим душам.

Весь честной люд собирался посмотреть на причину своих несчастий, да без умолку хвалил князя Димитрия: