“Каждое утро в нашем заведении начинается одинаково, — подумала грустно. — Хоть бы Марка сегодня не привели для разнообразия. Или Мегера Игоревна опоздала”.
Но мечтам не суждено было сбыться. По заведующей Венере Игоревне, за глаза величаемой Мегерой, сверяли куранты на Спасской башне. А Маркуше сам бог велел садик не прогуливать, потому что папа и мама очень занятые люди, а тут хотя бы покормят.
Я настолько погрузилась в собственные размышления, что не заметила, как заведующая подошла на опасно близкое расстояние и смерила меня придирчивым взглядом.
— Татьяна Шаликовна, а что это вы стоите? — недосказанное “без дела” повисло в воздухе, предвещая начальственный гнев. Повод для выговора Мегера Игоревна находила на ровном месте, а тут воспитатель в рабочее время спит с открытыми глазами, когда вокруг бесхозные дети и вечно недовольные родители.
— Жду Арину, — очнулась я, показывая куда-то за спину заведующей. Там, по расчищенной дорожке на умопомрачительной шпильке практически бежала супруга главы горсовета, таща на буксире белокурого ангела в розовой шапке-ушанке. — Елена Витальевна хотела обсудить организацию новогоднего утренника, — не моргнув соврала заведующей, зная, что встречаться со склочной мамашей Мегера Игоревна точно не захочет.
— Зайдете ко мне во время тихого часа. Расскажете подробности, — бросила та и поспешила скрыться за массивной деревянной дверью собственного кабинета.
Я же нацепила дежурную улыбку и приготовилась повторить подвиг Александра Матросова — закрыть грудью амбразуру неуемного энтузиазма.
— Татьяна Шаликовна, я уже обо всем договорилась! - с горящими глазами отрапортовала Елена Витальевна.
— О чем? — не прекращая улыбаться, я обмела Аринины ботинки стоимостью в две мои зарплаты и отправила деточку в группу. Нечего ее морозить. Заболеет еще не ко времени. Где я новую Снегурку на утренник найду?
— У наших деток будет только самое лучшее! — восторг продолжал бить фонтаном.
— Еду из “Метрополя” нельзя, Вы же знаете, — ткнула наугад.
— В саду и так неплохо кормят, — отмахнулась Елена Витальевна. — Ариночка была в восторге от кальмаров в прошлую среду. Наша кухарка что только не пробовала, дочь сказала, что в садике их готовили вкуснее. Но я не о бренном, я о возвышенном. Деда Мороза на утреннике любезно согласился сыграть сам Василий Зябликов! Вы ведь знаете Зябликова? — поспешила уточнить она, увидев мое обалдевшее лицо.
“Конечно, Вася, пам-па-ра-ра-рам, Вася, пам-па-ра-ра-рам, Вася, ну кто его не знает?” — выдало заботливое подсознание.
Ведущего тенора оперного театра знали действительно все: женщины хотели уж если не замуж за него выйти, то хотя бы ребенка родить. Выглядел Зябликов совсем не под стать своей фамилии. Вот только от такого Деда Мороза у детей бы точно случился культурный шок: пухлые губы, тонкий голосок и непомерное эго никак не вязались с добрым волшебником из сказок.
— Елена Витальевна, я восхищаюсь Вашим художественным вкусом и заботой об эстетическом развитии малышей, но для оперы Римского-Корсакова они еще не совсем готовы, — постаралась мягко намекнуть.
— Вы считаете? — искренне расстроилась мамочка.
— Увы, — пожала я плечами, — возрастные особенности. Но к выпускному мы все обязательно исправим и организуем камерный классический концерт, — поспешила утешить ее. — Конечно же, без Вашей помощи нам точно не обойтись.
Елена Витальевна засияла, как медный чайник, и, скомканно попрощавшись, поспешила на тонких каблучках обдумывать идею в другом месте. Скорее всего, на очередном бранче с подружками, если верить ее соцсетям.
Меня же ждал еще один рабочий день.
Завтрак прошел относительно мирно, если не считать шедевром живописи манной кашей на столиках и отдельных мордашках. Зарядка побила все рекорды визга и писка, вызвав недовольный взгляд Мегеры Игоревны, случайно проходившей мимо группы. На развивающем занятии мы с ребятами нашли еще одно применение манке, изготовив снежный пейзаж, и провели забавный опыт с сухим снегом.
Оставалось плавно сбить градус накала и подвести малышей к обеду и тихому часу. А в этом лучше всего помогали сказки. Выбирал сегодня Слава — любитель ярких картинок и большого формата, поэтому читать предстояло “Снегурочку”.
…разложили костер и давай все друг за дружкой через огонь прыгать. Позади всех и Снегурочка встала. Побежала она в свой черед за подружками.
Прыгнула над огнем и вдруг растаяла, обратилась в белое облачко.
Обернулись подружки — а Снегурочки нет.
Стали кликать они ее:
— Ay, ау, Снегурушка!
Только эхо им в лесу откликнулось…
Дочитала последние строки детской сказки, и на глаза навернулись слёзы. Как же жалко мне было героиню! Не передать.
Малыши тем временем расползлись по ковру и, кажется, давно перестали меня слушать. Кто-то играл в кубики, мой “любимый” подопечный Марк упорно пытался открутить кукле Маше голову, а Славик умудрился уснуть прямо на полу. Этот пухлячок при любом удобном случае находил, где прикорнуть минут 15-20.
— Вот и сказке конец, а кто слушал…
— Маадес! — продолжили малыши в несколько голосов.
— Верно. А теперь, как и обещала, обед. Усаживайтесь за столики, — порадовалась тому, как быстро все, кроме Славика, заняли свои места.
Встала со стула, отложила книгу со сказками и осторожно разбудила малыша. Четыре года — такой возраст, когда дети ещё спят после обеда, но этот мальчуган готов был дремать и до, и даже во время приёма пищи.
Вместе с нянечкой мы быстро справились с раздачей порций, помогли малышам поесть, вымыть ручки и уложили всех спать. Тихий час — время отдыха для детей, но не для воспитателя. Меня сегодня ждала на беседу заведующая.
— Так что там у нас с утренником? — нахмурив брови и поправляя очки в толстенной черепаховой оправе, сползшие на самый кончик её длинного острого носа, серьёзно спросила меня Венера Игоревна.
Мне было так тепло и хорошо, что совершенно не хотелось просыпаться. И если бы не полная уверенность в том, что сегодня среда и мне на работу, я бы даже не шелохнулась. Но будильник запаздывал, и это не на шутку настораживало, поэтому я решила проверить который час. Ну не могла я так быстро выспаться. Видимо, проспала.
Зенки продрала не без труда. Мне на лицо что-то налипло. Пушистое, мягкое и… белое? Потянулась стряхнуть бяку, а руки не слушаются. Вернее, они бы хотели, но их сковало той же субстанцией, что и всё остальное тело.
Дёрнулась и… вывалилась прямо на снег из огромного снеговика, в который, как оказалось, была вмурована.
— Что за чертовщина такая? — поднимаясь и отряхиваясь, спросила вслух у окружающей меня пустоты.
Оказалось, что я стою посреди не то поля, не то участка, обнесённого хлипеньким заборчиком из тонких прутиков, по колено в снегу. На улице ночь-полночь, и если бы не яркая луна да несметное число звёзд, рассыпанных по бархатному небосводу, не видно было бы ни зги.
— Да это сон! — догадалась я. — Я просто ещё не проснулась. Вот и видится мне всякое, — я что было сил ущипнула сама себя и зашипела от боли.
Будь то видение или моя фантазия, я бы ничего не почувствовала, а тут… на коже остался неприглядный синяк. Мгновенно. Потому что кожа моя оказалась молочно-белой и настолько тонкой, что местами виднелись меленькие сосудики.
— Мамочки, да что ж это такое? Где я вообще? — в панике стала оглядываться и поняла, что стою недалеко от избушки, из трубы которой валит дым, а в оконцах горит свет.
Сделала пару шагов и ужаснулась, потому что кроме лёгкой белой льняной сорочки на мне вообще ничего не было. Ни накидки, ни обуви ни, простите, даже белья. Но при этом холода я совершенно не ощущала. Наоборот, мне было приятно ступать по скрипучему снегу и слушать, как он хрустит под ногами. Будто не по сугробам я шла, а по летнему лугу, усеянному благоухающему цветами.
“Дом, где живёт любовь,” — гласила табличка над дверью избушки, перед которой я остановилась. Резная такая, украшенная узорами, больше похожими на народную вышивку.
— Ну, раз любовь, то не могут же тут жить какие-нибудь бандюганы? — подумала вслух и постучала.
Где-то далеко залаяла собака. Стало быть, у хозяев этого домика животина либо не водилась, либо они держали её в тепле, а не выгоняли на мороз, как обычно бывает в деревнях. Тоже хороший знак. Не сразу, немного погодя, дверь распахнулась. На пороге появился сгорбленный старичок. И стоило мне его увидеть, как я поняла: не врёт вывеска, хорошие люди тут живут.
— Ты откуда тут, девица? — обратился ко мне беловолосый дедуля. Лет ему было далеко за шестьдесят. Но лицо не древнего старика, а довольно молодого человека. Доброе-предоброе. Глаза улыбчивые, ямочки на щеках задорные, будто радуется этот человек всему, что имеет. — Перунов гнев, да ты ж босая! Что стоишь? Заходи скорее в избу. Отогреем тебя. Дариночка, ставь скорее самовар! Тут к нам гости!
Незнакомец протянул мне руку, приглашая войти. Из избы приятно пахло съестным, топленой печью и малиновым вареньем, поэтому отказываться я не стала. Если мне это и снится, то можно и поесть вдоволь. На фигуре не скажется, тем более, что ручки да ножки у меня худенькие, значит даже на пользу пойдёт.
— Матушка Макошь, да кто ж это такая? Деточка, ты откель босоногая да раздетая по трескучему морозу по улице ходишь? — ко мне подбежала женщина в летах. Судя по всему та самая Дарина. Приятной внешности, под стать своему… супругу? Не просто же так про любовь-то на табличке написано.
— Жена, уж больно она на Снегурку нашу походит. Только глянь, и коса, и румянец на щеках, который мы с тобой свекольным соком рисовали, — старик указал на моё лицо, а я уставилась на пузатый самовар, стоящий на столе посреди избы.
До того хорошо он был начищен, что блестел, как зеркало. Тут-то я и ахнула.
На меня с выпуклой поверхности смотрело нечто. Молодая девушка, худая, но где надо при “приданом”, да таком, что любая фотомодель позавидовала бы. Кожа белая, глаза большие, голубые-голубые. Пшеничная плотная коса чуть ли не половицы в избе подметает голубой ленточкой. Ну и всё это “добро”, заботливо “упаковано” в белую льняную ночнушку а-ля “Мой василек”.
— Так она это и есть, Светозар, — всплеснула руками бабулька, выглядывая из окна в сад, из которого я к ним и пришла. — Глянь-ка! Нет больше Снегурки на её прежнем месте. Стало быть, услышали нас боги! Подарили-таки нам доченьку на старости лет, — Дарина стала с интересом меня разглядывать.
— Так ли это, доченька? Снегурка ты, стало быть? — подхватил дед.
А я что? Мне б чаю с малиной хлебнуть, сесть, да от шока чуток оправиться. А там, гляди, и проснусь. Утро не за горами, будильник на стрёме, а я… сплю. Очень реалистично, правда, но всё же. Кивнула этим добрым людям, соглашаясь с тем, что я и есть их Снегурка. Ведь из снежной бабы же вышла, не солгала.
А они как принялись меня обнимать да радоваться! Принесли лоскутное одеяло, усадили на лавку поближе к теплу и давай на стол всякие сласти выставлять, чаем угощать. И всё бы хорошо, но возле тёплой деревенской печи мне поплохело. Голова кругом пошла от духоты, руки затряслись, к горлу подступил противный ком.
— Светозарушка, да ей никак нехорошо сделалось! — заметила моё состояние женщина. — Давай-ка её от печки-то подальше посадим.
И мне отвели другое место, поближе к входной двери, от которой приятно тянуло прохладой.
— Коль ты и впрямь Снегурочка, доченька, оставайся у нас, а? Мы любить тебя будем. Горя не будешь знать, — выдал дедулька.
Мне же так хорошо стало на сквознячке, что я тут же согласилась, в надежде на то, что сейчас меня напоят, накормят, спать уложат, а потом ррррраз — и утро! И на работу в детский сад.
— Дарина, Светозар! — заполошный голос вырвал из сладкого сна, заставляя оглядеться в недоумении. Деревянная изба, вышитые рушники, лавка, печь, мутный прямоугольник окна. Кажется, я попала…
— Дарина, Светозар! Спите вы там что ли? — обладательница истеричного сопрано стала ломиться в дверь, а я заметалась по избе, не понимая, что мне делать, куда бежать и где хозяева. Меня же сейчас за воровку примут!
— Да… — замолчала на полуслове гостья, распахнув дверь и засунув в избу голову. — …ли далёкие… Ты кто? — брови ее густо подведенные чем-то черным изогнулись домиком, глаза грозились вылезли из орбит.
— Татьяна… — пролепетала я.
— Кака така Татьяна? — прищурилась женщина самого ягодного возраста.
— Муромцева, — еще тише ответила ей.
Тётка икнула раз, второй и выскочила на улицу, громко хлопнув дверью.
— Караул! Караул, люди добрые! — понеслось по деревне.
А я сползла на лавку, растерянно уронив руки. Что теперь будет?
— Доченька, а ты чего грустная такая? — отряхивая снег с лаптей, в избу шагнул вчерашний дедок. Светозар, вроде бы. — Дарина, шибче давай. Дитё голодное, бледное, сидит не шевелится! — крикнул куда-то за спину.
— Бегу-бегу, Светозарушка! — следом за ним в избу действительно почти вбежала та самая Дарина, которая вчера так заботливо меня кутала. — Ой, деточка, что ж это ты? Голодная небось?
Не переставая щебетать, хозяйка доставала из узелков съестное: горшочек масла, ткань с рассыпчатым творогом, туески с медом и сушеными ягодами, кувшин парного молока.
— Сейчас мы тебя накормим, приоденем. Будешь у нас красой писаной, — переложив снедь в глиняные тарелки, пододвинула ко мне и вручила деревянную ложку. — Ешь, доченька! Или, может, блинов тебе наготовить? Горяченьких, с пылу-жару? — заметив, что я не тороплюсь притрагиваться к угощению, предложила старушка. — Так это мы мигом!
— Не надо! Не надо блинов! — только и успела вымолвить, понимая, что от одного названия у меня руки-ноги отнимаются и голова кругом идет. Что за напасть? Блины я всегда любила, а тут услышала — и чуть в обморок не грохнулась.
— Как скажешь, доченька, — поспешила меня успокоить хозяюшка и, убедившись, что я хоть что-то ем, направилась к большому деревянному сундуку около печи.
Светозар в это время возился с золой, подготавливая главный источник отопления к работе.
— Посмотри, Снегурушка, красота какая, — Дарина достала из сундука вышитую сорочку. — А к ней вот еще что есть, — следом извлекла роскошный косник и сарафан из богатой ткани. — А сапожки какие мягонькие! Посмотри, доченька. Светозар из города с ярмарки привез. Нашей доченьке будут, говорил. Правда, милый?
Щебет Дарины убаюкивал, потому и стали громом средь ясного неба нежданные гости.
— Где тут сила нечистая? — пророкотали с порога, и в избу шагнули трое амбалов, едва помещаясь в небольшой комнатке.
— Какая? — удивилась Дарина. — У нас из нечистых только Светозар, так он в золе. Мы его вымоем.
— Дарина, Светозар, живые! — проскользнула меж амбалов утренняя заполошная гостья и кинулась обнимать стариков. — А я пришла! А тут она! Глазищи во! Кожа бледная! Думаю, извела друзей моих дорогих!
— О чём ты, Смиляна? — не понял Светозар.
— Так о нечисти. Глазищи во! Патлы во! Сама… — тут баба обернулась и увидела меня, мирно уплетающую творог с медом. — Так вот она! — тыкая пальцем, заголосила на всю хату, аж амбалы уши прикрыли.
— Какая ж это нечисть? Это дочка наша, Снегурочка, — пояснил Светозар. — Мы столько богов молили, что они над нами и сжалились. Послали помощницу на старости лет.
— Нечисть али чисть, все равно дорога к старосте, — пробасил один из амбалов. — Ему по должности положено обо всех всё знать.
— Правду говоришь, Ждан, — согласился Светозар. — Сейчас позавтракаем и к Велемиру на поклон пойдем.
— Мы подождем, — амбал вытолкал товарищей и сам вышел на крыльцо.
— Ох-хо-хоюшки! — выдохнул Светозар. — Что будет? — обеспокоенно посмотрел на Дарину, потом на меня.
— А что может быть? — напряглась я.
— А ничего, детонька, — обняла меня за плечи старушка,примеряя цветастый платок. — Боги дали — боги защитят. Одевайся да пойдем. Нечего парней зря морозить да старосту злить.
Осознав всю тяжесть ситуации, скоро облизнула ложку, обула лапти, как у моих родителей, от теплой кофты и платка пухового решила отказаться, а вот тулуп накинула. Нечего людей смущать да по морозу в неглиже бегать. Итак нечистью величают.
На улице было диво как хорошо. Пушистый снежок от мороза хрустел под ногами, поблескивая разноцветными искрами на солнце. Душа пела. Жизнь казалась сказкой.
— Ждан, гляди-ка, у нее пар изо рта не идет, — услышала громкий шепот за спиной.
— И чего? — буркнул Ждан.
— И вправду что ли нежить? — продолжил тот же голос.
— Нежить ложкой за обе щеки не наворачивает, — осадил любопытного товарища Ждан.
Дальше до дома старосты шли молча. Местные держались на почтительном расстоянии, только пальцами тыкали да похихикивали, провожая нашу маленькую процессию.
На резном крыльце, подбоченясь, стоял мужчина с легкой сединой в волосах. Проницательный взгляд, волевое лицо, гордая осанка — все в нём выдавало человека, наделенного властью и умеющего ею распоряжаться. Рядом с ним пританцовывала от нетерпения молодая копия.
— Здрав будь, Велемир! — поприветствовал старшего мой батюшка.
— И тебе не хворать, Светозар-мастер, — ответил староста. — Чудо, говорят, в дом твой пришло?
— Как есть чудо, Велемир, — согласился Светозар. — Боги дочь нам с Дариной даровали, Снегурочку, — показал на меня.
— Хороша, — закивал Велемир.
— Тятенька, она? — замельтешил молодой.
— Молчи! — шикнул на сына Велемир. — Разговор есть, Светозар. Пойдем в дом, а женщины могут на кухне посидеть, лакомств отведать.
Приглашение больше смахивало на приказ, поэтому мы с Дариной покорно отправились на кухню. Пахло здесь не в пример аппетитней, чем в простой крестьянской избе, но и температура была на порядок выше. Насладиться разносолами я не успела, позорно потеряв сознание на первой же минуте.
Отдельно хотим представить вам нашу попаданку Снегурочку (Татьяну Шаликовну): 
И того самого красавца-удальца Леля
А вы любите сказки? Хотели бы очутиться в одной из них, зная, чем она закончится?
Немного спойлернём вам тут и покажем обложку без названия, чтобы можно было получше её рассмотреть. 
— И как быть нам теперь, яхонтовый ты мой? — недовольно шикнула Дарина, стараясь меня не разбудить.
Под ногами женщины мерно поскрипывали половицы. Она ходила по избе взад-вперёд. Нервничала. Я же не торопилась дать понять, что проснулась. Приятного-то было мало. В очередной раз очнулась в сказке. Снегуркой! И это не радовало от слова совсем.
Если память мне не изменяет… а я пока в своём уме…наверное…то прожила снежная девочка у своих приёмных родителей до весны. А там собрались девки на празднике через костёр прыгать, позвали нелюдимую с собой. Долго подстрекали её присоединиться к веселью, пока та, наконец, не согласилась. Да только конец у сказки печальный, потому что стоило Снегурочке прыгнуть через костёр, как обратилась она облачком и улетела.
Раз я и есть то самое чудо снежное, то жить мне осталось недолго. Аккурат до весны. И если я тут, то что стало со мной настоящей? Может, я умерла? Что это вообще за место? Чистилище, где Бог решает твою дальнейшую судьбу? Почему в моём случае это сказка? Говорили мне, что профдеформация — это серьёзно, и что я деградирую до уровня детей, с которыми работаю, но я и подумать не могла, что всё настолько серьёзно.
— Как быть? Как быть? Слышала же, что староста сказал. Ведунья ему нагадала, что сынок его от слабоумия исцелится, только если снежная баба оживёт да замуж за него выйдет, — вздохнул Светозар. — Вот и решил наш глава, что Снегурочка и есть та нечисть, что Ярославке его ума добавит.
— Ему разве что Сварог чего добавит, коли молния в дурачка угодит! — досадовала моя новоявленная матушка. — Только-только дочку нам боги послали и на тебе! Её уже замуж требуют. Не отдам! — женщина так громко топнула ногой, что я невольно подскочила на постели, куда меня заботливо уложили, укрыв лёгким одеялом.
От старосты мы вернулись под огромным впечатлением. Все. Потому сказаться уставшей и нездоровой ничего не стоило, а старики только охали да причитали, меня обихаживая. Видимо, и правда сильно дочку хотели. Заботливо молочком холодненьким напоили да отдыхать уложили, приговаривая, что сон все невзгоды и хвори как рукой снимет.
— Обоснулась? — тут же спросили меня в один голос приёмные родители.
— Да, — ответила, поднимаясь с постели.
Некогда мне было бока налёживать. Весна не за горами, да и какие-то непонятные подробности в виде незапланированного жениха открылись. Не было такого в сказке. И Леля не было. Но ведь и меня тоже.
“Назвался груздем, так полезай в кузовок,” — решила я. Раз попала не пойми куда, то надо хотя бы постараться не умереть тут и замуж за дурачка не выйти. Не для него снежную бабу лепили, да и не для того я образование получала, чтобы с убогим свой недолгий век коротать. Спортсменка, комсомолка и просто красавица! Ну и что, что по жизни одна. Всего вышеперечисленного это не отменяет.
— Матушка, батюшка, — решила дать старикам понять, что замуж не собираюсь и никакого отношения к пророчеству какой-то там ведуньи не имею, — спасибо вам, что приютили, обогрели. Так и не поговорили ведь путём. Рановато мне пока жениха выбирать, недавно только народилась, хоть и не дитя малое.
— А я говорила, — умилительно сложила руки на груди Дарина. — Не время ещё сватать её.
— Так а я что? Только против старосты-то не пойдёшь, — махнул рукой Светозар.
— Не печальтесь. Всё хорошо будет, — поспешила их успокоить. Люди немолодые, чего им зря нервничать?
Это мне надо думы думать, как в облачко по весне не превратиться, если я до неё тут, конечно, доживу. Или наоборот не надо? Эх, голову бы проветрить, а то в избе жарко, не соображаю ничего.
— Мне бы погулять немного. Обещаю далеко не уходить.
Матушка подала мне сарафан, который я так и не успела надеть утром, и ленты для кос. Красивущие, из голубой ткани с узорной белой вышивкой. Грех было не вплести их в мои густые длинные волосы. Обула лапти, взяла тулуп с крючка возле двери и вышла на улицу.
Солнце уже начало клониться к закату, на белоснежном покрывале наста играли тёплые оранжевые блики. Вдохнула полной грудью и поняла, что жизнь-то прекрасна. Размять бы затёкшую шею и мышцы, а то всё в постель меня обморочную укладывают, и подвигаться-то некогда было. Мне, между прочим, тут выжить надо, а в таком дохленьком и хилом тельце это не выйдет. Вон кожа едва не просвечивает.
Отошла подальше от дровника, скинула тулуп и принялась делать привычную мне гимнастику. Что-что, а её я никогда не пропускала. Каждое утро включала радио и занималась под музыку. Здесь её, конечно, не оказалось, но охоты размяться это не отбило, и я затянула знакомое с детства: “Вдох глубокий, руки шире…”
Махи руками, выпады, вращения бёдрами и…
Меня схватили в охапку две огромные ручищи и сдавили так, что чуть рёбра не треснули. Дышать стало нечем, я забрыкалась, но куда там? От одной зарядки силёнок не прибавилось, а у того, кто меня “обнял”, явно их было с избытком.
— Поймаааал, — пробасил довольно Ярослав и затряс меня, как куклу, аж в глазах потемнело. — Давай целоваться?
Развернул меня прямо в воздухе и снова начал губки бантиком сворачивать. Только прежде, чем я успела хоть что-то предпринять, ему в затылок прилетел огромный ком снега. Детина нахмурился, поставил меня на землю и недовольно взревел: “Кто посмел старостиного дитятю обидеть?”
“Маааама моя! Действительно умом обделили Ярославушку. Ему бы в детстве в развивающие кружки походить для особенных малышей, с хорошим педагогом позаниматься, но где ж его тут возьмёшь? Да и выросла уже дитятя. Всё, что можно было проработать, чтобы помочь мальчику, уже закостенело и коррекции не подлежит”.
— Чего застыла, красавица? — меня схватили за запястье и потащили прочь от разъярённого старостиного сынка, который, кажется, забыл о моём существовании и с рёвом бросился к дровнице, полагая, что его обидчик прячется за ней.
— Лель? — узнала парня, который не так давно оказывал мне первую помощь.
Он предусмотрительно поднял мой тулуп со снежного наста и теперь держал его под мышкой.
—...адамант из теплых вод от судьбы такой отвод, — вырвал меня из размышлений голос Леля.
А ничего так поёт, проникновенно. В моём мире вполне мог бы стать звездой какой-нибудь “Фабрики”. Стоп! О чем это он?
— О какой судьбе речь? — поинтересовалась ненавязчиво.
— О такой, как у тебя, — пожал плечами.
— В смысле? — затормозила я.
— Не обращай внимания, — махнул рукой, — это всего лишь старая песня.
— В каждой сказке, то есть песне, всегда есть доля правды. Так что пой, Лёлик, не стыдись! — насела на бедного Леля.
— Ну ладно, — не стал отбрыкиваться тот и запел:
От людских очей вдали
Бьет родник из-под земли,
Только из него напиться
Даже звери не смогли.
Ни в какие холода
Не застынет та вода,
Исцелит любые хвори
Без особого труда.
Но туда заказан вход.
Лишь один разочек в год
Открывается тропинка,
Что к источнику ведет.
Потому что много лет
Он хранит большой секрет
И дает тому надежду,
Для кого надежды нет.
Адамант из теплых вод
От судьбы такой отвод.
Тот, кто смерти не боится,
Тот на дне его найдет.
— Ничего себе загадка, — обалдела от местного фольклора.
— Чего там загадочного? — не понял Лель.
— Ну как: родник, который открывается раз в год…
— Так вон он, за околицей. За домом Добряты в аккурат и туман начинается.
— Серьезно? — не поверила своему счастью. — Так побежали!
— Куда, оглашенная? — тормознул меня Лель. — Ты хорошо слушала или через раз? Один раз в год к роднику пройти можно, остальное время будешь в тумане плутать, пока умом не тронешься. Ярославушка так и потерял кукушку…
— В смысле? — обалдела от новости.
— Он по малолетству нормальный был, а вёсен пять назад в Забаву втюрился. Была у нас тут краса такая. Вот она его на слабо и взяла: мол, буду твоя, если в туман пойти не побоишься. Он, дурак, и пошел. Был дурак фигуральный, а стал натуральный.
— А Забава что?
— А что? Сбежала из деревни вместе с батюшкой, пока люди камнями не забили. Где ж это видано такое творить?
— Жалко парня, — покачала головой. — Но давай поближе к делу. Про камень ничего больше не слышал? Может, еще какая песня есть или люди бают что?
— Песен нет, а вот история с этим камешком была. Бабка моя рассказывала, что в ее молодости посватался к дочке старосты сын купеческий. Всем хорош был жених, да умом не вышел. Батюшка его болезного любил очень, обещал невестку ничем не обижать. Да и парень сам за ней кутёнком ласковым ходил, в глаза заглядывал, любушкой называл. Вот девка и решилась. Нырнула в родник, достала камешек и жениху на шею повесила. А тот и впрямь поумнел на глазах и от невесты отказался. Мол, я такой себе и получше найду.
— И?
— Девка с горя камешек с неверного сорвала и вместе с адамантом в родник и нырнула, прихватив еще булыжник побольше, чтобы наверняка не всплыть. Была одна семья с бедой, а стало две.
— Значит, работает камешек, — стала обдумывать план.
— Работает. Хочешь рискнуть?
— А что я теряю, Лёлик? Замуж за дурака идти не хочется, — опустила голову, сделав вид, что рассматриваю следы на снегу.
— А за умного пойдешь? — взял меня за руку и заглянул в глаза.
Я потеряла дар речи. Не успела от одного жениха избавиться, как второй нарисовался. Хотя Лель, конечно, был очень даже ничего. И внешне удался, и характер лёгкий. Примерно таким я представляла принца, когда слушала сказки перед сном.
— Лёлик, не беги впереди па…дводы, — завершила фразу, с трудом подобрав вариант, понятный местному уроженцу.
— Зря, — пожал плечами Лель. — Понимаю, я не сын старосты, но главное ведь, что человек хороший.
— А ты хороший? — улыбнулась.
— Да вроде неплохой, — склонил голову парень, не сводя с меня глаз.
— И очень скромный, — улыбнулась шире.
— Что есть, то есть, — расплылся в ответной улыбке.
— Так когда, говоришь, туман к роднику пропускает? — вернулась к животрепещущей теме.
— Послезавтра.
Ну что ж, придется как-то два дня потерпеть дурачка. А там пойду за спасением и для него, и для себя. Вдруг поумнеет и сам поймет, что такая отморозочка ему ни к чему.
Послезавтра. Вроде и недолго, а на деле целая вечность. Я вернулась в избу своих новых “родителей”, села на лавку возле хлева и принялась обдумывать слова Леля.
Даёт надежду… для кого надежды нет.
Это же то, что я думаю? Камень поможет мне отвадить неугодного жениха? Или строки подразумевают что-то другое?
Но рассказанная Лелем история дарила уверенность в том, что для меня ещё не всё потеряно. Поэтому посидев немного и погадав о смысле строк из песни, я всё же вошла в избу, где меня встретили, как родную. Угостили прохладным чаем с творожниками и буквально пылинки сдували, лишь бы новоявленная доченька всем была довольна.
Хорошо было у стариков. Дарина рассказала мне массу интересных историй о том, как жилось в деревне раньше. Научила плести половицы из обрывков ткани и шить лоскутные одеяла, я даже пару свежих сплетен умудрилась узнать.
— Скажи-ка, матушка, — решила, что пора вживаться в роль, раз уж меня тут кормят поят и возятся со мной, как с ребенком, — а правда, что в деревне источник есть чудесный?
Дарина замерла и выпучила на меня глаза. Я сначала подумала, что не стоило про камень речь заводить, но оказалось, что дело был в другом.
— Светозар, слыхал? Она меня матушкой назвала! — отложив в сторону одеяло, которое вязала, женщина принялась меня обнимать. — Ты ж моя хорошая. Радость-то какая! Не было у меня деток никогда, только за чужими приглядывать помогала, но всё мечтала, что однажды кто-то и ко мне так обратится. Сейчас, погоди.
Старушка ушаркала куда-то в чулан, а я заметила, что супруг её едва сдерживает слёзы. А ведь и правда, каково это, когда мечтаешь о детях, а своих нет?
Проработав больше десяти лет в детском саду, я ни разу не задумалась о том, что когда-то и сама стану матерью. Вокруг меня постоянно бегала ребятня, за которой нужен был глаз да глаз, а личная жизнь не то что не клеилась, а отсутствовала напрочь. Поэтому никаких мыслей о материнстве у меня никогда не возникало. Сейчас, глядя на этих стариков, с радостью принявших холодную Снегурку за свою дочку, я призадумалась.
А что если это и впрямь чистилище, и мне отсюда путь только вверх или вниз. Значит ли это, что жизнь моя окончена, и своих детей у меня так никогда и не появится? Для чего жила? О чём мечтала? Какой след после себя оставила?
И стало настолько не по себе, что я не сразу заметила подошедшую ко мне женщину. В руках она держала красивущее украшение, вырезанное из дерева. Да настолько искусно, что у меня дыхание перехватило. Гребень с длинными частыми зубцами, украшенный зелеными листьями и шишками. Не настоящими, а такими же резными, как и всё остальное.
— Вот, подарочек тебе, милая. Волосы свои густые украсишь. Мне-то уж не надеть никуда, а ты молодая да красивая. Пусть народ на деревне завидует, какая у нас дочка!
— И то верно! Бери, Снегурушка. Я его по молодости вырезал для… — тут Светозар запнулся, но всё-таки продолжил: — … матушки твоей. Очень уж она красивая в нём была.
Так меня это тронуло, что на сердце потеплело, несмотря на то, что в моём нынешнем теле жизни было меньше, чем в снежной бабе, из которой я вышла.
Поблагодарила за подарок и тут же примерила. Гребень сел как влитой. Глянула в зеркало да так и застыла. Сделанный с любовью, он будто окрашивал мои белые волосы в пшеничный цвет, дарил им жизнь и краски.
И ночь, и весь следующий день я мучилась ожиданием и мыслями о том, что раз подарок, сделанный с любовью, так меня преобразил, что будет, если меня (бабу снежную, нежить холодную) кто-то полюбит по-настоящему? Может, оживёт моё тело? Душа же живая, в этом я не сомневалась ни на миг.
И на ум почему-то приходил не детинушка Ярослав, строивший мне глазки и предлагавший пойти за него замуж, а симпатичный улыбчивый Лель, который в отличие от первого ничего не обещал и только раз (и то, возможно, мне показалось) задал мне вопрос о том самом.
К вечеру второго дня от постоянных мыслей и метаний у меня так разболелась голова, что я не заметила, как уснула. На утро же вскочила как ошпаренная, поняв, что мне в источник нырять, а купальников-то тут как бы нет. Равно как и белья или чего-то, что подошло бы для этого занятия.
А ещё на ум пришли слова из песни: ни в какие холода не застынет та вода. И стало страшно.
— Снегурушка, доченька, к тебе скоморох пришёл. Гулять зовёт. Пойдёшь ли? — обратилась ко мне Дарина.
— Да, матушка! Уже бегу! — вскочила с места, схватила тулуп, но остановилась и вернулась обратно. — Я ненадолго. Не переживай, — обняла женщину, понимая, что могу и не вернуться, но расстраивать её мне совсем не хотелось.
— Далеко не уходите. Ты всё же за другого теперича сосватана. Не забывай об этом, — улыбнулась мне старушка, погладила по волосам, проведя по гребню пальцами, и уже тише добавила: — Только сердечку-то не прикажешь. И выбирать тебе, а не людям. Гляди-ка, румянец на щеках появился. Так, поди, к весне-то и оживёшь! — последнее она сказала громче, но я уже не слушала, выбегая из избы навстречу дожидавшемуся меня Лелю.
— Я уж подумал, что ты не решишься, — всё так же по-доброму улыбаясь, парень протянул мне руку, в которую я тут же, не раздумывая, вложила свою.
Почему? Не знаю. Просто мне казалось, что это правильно. Да и только он один знал, что именно я собралась провернуть.
— А сам-то ты там бывал? — меня так и подмывало узнать подробности об источнике. — Что там за вода такая, раз не замерзает никогда? Неужто кипяток? — само собой меня это волновало.
Ведь если ради спасения от замужества придётся свариться живьём, как в сказке про конька-горбунка, то лучше уж за дурачка выйти и мучиться всю свою недолгую жизнь. Снегурке же осталось совсем чуток. До весны и только. А потом девки её с собой через костёр позовут прыгать и пшик! Поминай, как звали.
“Интересно, а Лель расстроится, когда я исчезну?” — подумала, снова на него засмотревшись.
Вроде и неглупый, и ладный. Что же его все дразнят и всерьез не воспринимают? Вон и добрая сердцем Дарина скоморохом кличет.
За тем самым домом Добряты, которого я знать не знала, аккурат за околицей и впрямь начинался густой туман. Несвойственное для зимы явление. Поле, устланное белым снегом и укутанное белой пеленой тумана, смотрелось довольно жутко.
— А сегодня точно правильный день? — решила уточнить, так как меня начало потряхивать от страха.
— Если верить байкам, то да. Боишься? — Лель сжал мою холодную ладонь в своей руке. — Давай я первый схожу? Проверю.
— Нет! — вырвалось у меня само собой. — Ты живой! Вдруг пойдёшь и тоже рассудка лишишься, станешь, как Ярослав. Это мне не должно быть страшно. В крайнем случае, хоть не буду знать, что меня за нелюбимого выдали, если ничего не выйдет, — попыталась перевести всё в шутку.
— Беда в том, что я буду, — как-то чересчур серьёзно вставил Лель.
Но я не обратила на его реплику внимания, решительно выдохнула и шагнула в туман. Как оказалось, зря переживала. Плотная воздушная завеса расступилась передо мной, являя небольшую тропинку, по которой я и пошла. Оглянулась и увидела, что скоморох не отстаёт и ступает за мной след в след. Не испугался ума лишиться, хотя сам говорил, что боялся этого места. Что же ведёт его? Неужели тоже хочет камень заполучить? Может, есть у него свой интерес?
— Вон он! — вскрикнула, когда поняла, что тропка привела нас к источнику.
Зрелище было специфическое. Посреди заснеженного поля часть земли замёрзла и стала похожа на поверхность зимней реки. Аккурат посередке этого скованного льдом огромного синего блина виднелась лунка, из которой валил пар, являющийся источником того самого тумана. Клубы его поднимались над дырой, в которой виднелась тёмно-синяя вода. Настоящий омут. Неудивительно, что та девица так легко в нём утонула.
— Ну вот и ответ на твой вопрос. Вода и впрямь тёплая. Не замёрзнешь, — попытался ободрить меня Лель, но мне стало не по себе.
Если тёплая печь и горячий взвар вызывали у меня приступ дурноты, то от одной мысли о том, что придётся нырнуть в кипяток, голова пошла кругом. Вот тебе и Конёк-горбунок. Да я за мгновенье растаю в этом вареве!
— Очень даже ничего, — Лель первым подошёл к источнику и даже засунул руку в воду. — Я б и сам нырнул. Но если верить молве, то должен тот, кому камень нужнее.
А меня осенило: я же так и не придумала, в чём можно было бы без вреда для своей репутации “поморжевать”.
Медленно приблизилась к дыре в обледенелой земле и присела на корточки. Одним лишь пальцем коснулась воды и ойкнула. Не обожглась, но горячо всё-таки было.
— Что? Неужто холодная? — парень схватил мою руку и принялся согревать пальцы. Даже подул на них для пущего эффекта.
Я же заметила, что от его действий кожа приобрела более “живой” оттенок.
— А ну-ка, — высвободила руку и снова потрогала воду.
На этот раз она показалась мне приятной на ощупь. Вполне комфортной температуры.
— А можешь то же самое со второй сделать? — идея хоть и была бредовой, но попробовать стоило.
Парень опешил сначала, но потом медленно обхватил ладонями протянутую ему конечность и повторил те же манипуляции ещё раз.
Заметив, что и на второй руке кожа порозовела, я решительно сунула её в воду. Эврика! Горячо не было. Причём держала я ладонь под водой довольно долго, и ничего не происходило. Она не растаяла, не ошпарилась… ничего.
— Подержи-ка гребень, — вынула родительский подарок из волос и отдала парню. При этом заметила, как волосы лишаются пшеничного оттенка, становясь белыми, словно снег. Скоморох тоже обратил на это внимание и нахмурил брови.
— Снимай тулуп! — обрадовавшись сделанному мной открытию, велела Лелю.
— Это ещё зачем? Неужто собралась сразу в двух нырять? Они ведь тебя на дно утащат, не выплывешь, — удивился парень.
— Снимай, говорю. Задумка есть, — я принялась споро избавляться от своего тулупа, под которым у меня имелся только синий сарафан да тонкая рубаха. Дарина постаралась, нарядила “дочку”. Отвязала и снегоступы, которые больше были не нужны.
Лель моему примеру следовать не спешил. Уставился на меня, как на привидение. Сарафанов что ли не видел никогда?
Хотелось уже поскорее привести свой внезапно родившийся план в исполнение, поэтому я сама расстегнула пуговицы на тулупе парня. Что-что, а сноровка в этом у меня была отличная. Шутка ли каждый день зимой одевать детишек на прогулку.
Рванула полы в стороны и чуть спустила тёплый овечий тулуп, ограничивая Леля в движениях. Ещё бы! Руки за спиной рукавами обездвижены. На парне не оказалось вязаной кофты, только вышитая красивым узором рубаха.
— Ты чего удумала? — опешивший напарник завозился, пытаясь высвободить руки.
Я же прильнула к нему всем своим холодным телом и обняла крепко-крепко.
— Постой так немного. Не шевелись, — велела, уже ощущая, как по телу пробегает волна мурашек, оставляя за собой покалывающее ощущение, будто кожу пронзили миллионы тончайших иголочек.
Тук-тук, стучало сердце Леля, который всё же не стал противиться и стоял смирно, как я и просила. Если я была права, то прикосновение к нему делало меня “живее”. Совсем как эффект гребня, сделанного с любовью. Приглянулся мне парень, вот и сработало.
Щёки горели огнём, стало трудно дышать, захотелось уткнуться носом в его грудь, да так и стоять, пока не отпустит. Но время шло, а сколько держится эффект от таких вот обнимашек, я не знала. Поэтому я только едва коснулась его шеи кончиком носа в том самом месте, где венка под кожей вторила участившемуся пульсу Леля, набрала побольше воздуха в лёгкие, оттолкнула парня и сиганула в источник.